Флоринда Доннер. Жизнь-в-сновидении


Глава 1

После посещения обряда крещения ребенка моих друзей в Ногалесе, штат Аризона, мне захотелось пересечь границу Мексики. Когда я покидала дом моей подруги, одна ее гостья, женщина по имени Делия Флорес, попросила меня довезти ее до Эрмосильо. Это была смуглая, среднего роста и крепкого сложения женщина средних лет. Она была величественно-крупной, с прямыми черными волосами, заплетенными в толстую косу. Ее темные сверкающие глаза освещали умное, все еще слегка по-девичьи округлое лицо. Уверенная в том, что она -- мексиканка, живущая в Аризоне, я спросила ее, не нужна ли ей туристская карточка для въезда в Мексику. -- Зачем мне туристская карточка для въезда в собственную страну? -- резко ответила она, расширив глаза в преувеличенном удивлении. -- Судя по вашим манерам и акценту я решила, что вы из Аризоны, -- сказала я. -- Мои родители были индейцами из Оахаки, -- объяснила она. -- Но я -- ладина. -- Что такое ладина? -- Ладинос -- это хитрые индейцы, которые выросли в городе, -- разъяснила она. В ее голосе послышалось удивившее меня странное волнение, но она тут же добавила: -- Они приняли путь белого человека и настолько преуспели в этом, что могут превратить свой путь во что угодно. -- Тут нечем гордиться, -- сказала я осуждающе. -- Несомненно, это не слишком лестно для вас, миссис Флорес. Сокрушенное выражение на ее лице сменилось широкой улыбкой. -- Возможно, ты права, но это -- для настоящего инде 1000 йца или настоящего белого человека, -- сказала она нахально. -- Сама я совершенно удовлетворена этим. -- Она наклонилась ко мне и добавила: -- Зови меня Делия. Я чувствую, что мы станем большими друзьями. Не зная что сказать, я сосредоточилась на дороге. Мы ехали в молчании до пункта проверки. Пограничник попросил меня предъявить туристскую карточку, но ничего не сказал Делии. Казалось, он не замечает ее -- они не обменялись ни единым словом, ни единым взглядом. Когда я попыталась обратиться к Делии, она повелительно остановила меня предупреждающим жестом руки. После этого пограничник вопросительно посмотрел на меня. Так как я ничего не сказала, он пожал плечами и пропустил меня. -- Как так получилось, что пограничник не потребовал твоих документов? -- спросила я, когда мы отъехали на небольшое расстояние. -- Он знает меня, -- солгала она. И, зная, что я поняла, что она лжет, она разразилась бесстыдным хохотом. -- Я думаю, что напугала его, и он не отважился обратиться ко мне, -- солгала она опять. И снова засмеялась. Я решила сменить тему разговора, лишь бы только предотвратить нагромождение ее лжи. Я начала говорить о злободневных делах, связанных с текущими событиями, но большей частью мы ехали в молчании. Это было довольно удобное и не очень натянутое молчание; оно походило на пустыню, окружающую нас, -- такое же просторное, застывшее и странно успокаивающее. -- Где мне высадить вас? -- спросила я, когда мы въехали в Эрмосильо. -- В деловом центре, -- ответила она. -- Я всегда останавливаюсь в одной и той же гостинице, когда приезжаю в город. Я хорошо знаю владельцев и уверена, что смогу договориться, чтобы ты поселилась в гостинице за ту же плату, что и я. С благодарностью я приняла ее предложение. Гостиница была старой и запущенной. Окна комнаты, которую мне дали, выходили на пыльный внутренний дворик. Двуспальная кровать с пологом на четырех столбиках и массивный старомодный туалетный столик сокращали пространство комнаты до размеров, вызывающих мысли о клаустрофобии. В номере была маленькая ванная, но ночной горшок все-таки стоял под кроватью. Он составлял пару с фарфоровым прибором для умывания, установленным на туалетном столике. Первая ночь была ужасной. Я спала урывками и в своих снах ощущала шорохи и тени, пересекающие стены. Призраки предметов и ужасных животных появлялись из-за мебели. Бледные и призрачные люди то и дело материализовывались из углов. На следующий день я объехала город и его окрестности, а ночью, хотя и была утомлена, пыталась бодрствовать. Когда в конце концов я заснула, в ужасном кошмаре я увидела темное амебообразное создание, крадущееся ко мне от изножья кровати. Радужные щупальца высовывались из его кавернозных пор. Когда существо наклонилось надо мной, я слышала, как оно тихо вздыхало, издавая короткие скрипящие звуки, которые превращались в хрипы. Мои вопли заглушались его радужными нитями, затягивающимися вокруг моей шеи. Создание, как я откуда-то знала, было женщиной. Когда тварь навалилась на меня сверху и стала душить, все вокруг почернело. Этот неопределимый во времени момент между сном и бодрствованием был в конце концов прерван настойчивым стуком в мою дверь и озабоченными голосами постояльцев гостиницы, раздававшимися из холла. Я включила свет и пробормотала через дверь какие-то извинения и объяснения. Моя кожа все еще ощущала кошмар как липкий пот, и я пошла в ванную. Когда я взглянула в зеркало, то едва сдержала крик. Красные линии, пересекающие мое горло, и равномерно распределенные красные точки, сбегающие вниз по груди, выглядели как незаконченная татуировка. В безумном состоянии я упаковала свои сумки. Было три часа ночи, когда я вышла в пустынный вестибюль, чтобы заплатить по счету. -- Куда это ты собралась в такое время? -- спросила меня Делия Флорес, появляяс 1000 ь из двери позади конторки. -- Я слышала о твоем кошмаре. Ты взбудоражила всю гостиницу. Я так обрадовалась, увидев ее, что обняла ее и зарыдала. -- Ну, ну, не плачь, -- бормотала она успокаивающе, поглаживая мои волосы. -- Если хочешь, можешь спать в моей комнате. А я буду охранять тебя. -- Ничто в этом мире не заставит меня остаться в этой гостинице, -- сказала я. -- Я возвращаюсь в Лос-Анжелес сию же секунду. -- У тебя часто бывают кошмары? -- спросила она небрежно, подводя меня к потрескавшейся старой кушетке в углу. -- Время от времени. Всю жизнь я страдаю от ночных кошмаров, -- ответила я.--Ив каком-то смысле даже привыкла к ним. Но в эту ночь все было не так. Это был самый реальный, самый жуткий кошмар, который мне пришлось перенести. Она бросила на меня оценивающий долгий взгляд и затем сказала, лениво растягивая слова: -- Ты не хотела бы избавиться от своих кошмаров? -- Когда она произносила это, то бросила полуукрадкой быстрый взгляд через свое плечо в направлении двери, как если бы кто-то мог оттуда нас подслушивать. -- Я знаю кое-кого, кто действительно может помочь тебе. -- Конечно, я бы не отказалась, -- прошептала я, снимая шарфик с шеи, чтобы показать ей красные отметины. Я рассказала ей в деталях о своем кошмаре. -- Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? -- спросила я. -- Выглядит достаточно серьезно, -- произнесла она, внимательно исследуя линии, проходящие поперек моей груди. -- Тебе действительно не следует уезжать до тех пор, пока ты не встретишься с целительницей, о которой я говорила. Она живет приблизительно в ста милях к югу отсюда. Всего около двух часов езды. Меня очень обрадовала возможность встретиться с целительницей. С самого рождения я пользовалась подобными услугами в Венесуэле. Как только я заболевала, мои родители вызывали врача, а сразу после его ухода наша домоправительница-венесуэлка укутывала меня и вела к целителю. Когда я стала старше и не хотела больше лечиться у знахаря -- никто из моих друзей не делал этого -- она убеждала меня, что не будет никакого вреда от того, что будешь защищена дважды. Привычка настолько крепко укоренилась во мне, что когда я переехала в Лос-Анжелес, то, заболевая, встречалась как с врачом, так и с целителем. -- Ты думаешь, она примет меня сегодня? -- спросила я. Увидев непонимание на ее лице, я напомнила, что уже воскресенье. -- Она примет тебя в любой день, -- заверила меня Делия. -- Почему бы тебе просто не подождать здесь, и мы сейчас же отправимся к ней. У меня не уйдет и минуты, чтобы собрать вещи. -- С какой стати ты сворачиваешь со своего пути для того, чтобы помочь мне? -- спросила я, внезапно придя в замешательство от ее предложения. -- Ведь я для тебя совершенно незнакомый человек. -- Совершенно верно! -- воскликнула она, подымаясь с кушетки. Она снисходительно взглянула на меня, как будто ощущала возникшие у меня сомнения. -- Что может быть лучше? -- задала она риторический вопрос. -- Помочь совершенно незнакомому человеку -- это безрассудное действие, или акт большого самообладания. Мой случай -- это последнее. Не зная, что сказать, я не нашла ничего лучшего, как уставиться в ее глаза, которые, казалось, воспринимали мир с изумлением и любопытством. В ней было что-то странно успокаивающее. Дело было не только в том, что я доверяла ей, -- мне казалось, что я знакома с ней всю жизнь. Я чувствовала существующие между нами связь и близость. Когда я наблюдала, как она исчезла за дверью, чтобы взять свои вещи, я собралась связать и закрепить багаж в автомобиле. Мне не хотелось оказаться в затруднительном положении, проявив дерзость, что так много раз случалось прежде. Но какое-то необъяснимое любопытство удержало меня, несмотря на хорошо знакомое ноющее чувство тревоги. Я прождала около двадцати минут, как вдруг женщина, о 1000 детая в красный брючный костюм и туфли на платформе, вышла из двери за конторкой клерка. Она задержалась под лампой. Обдуманным жестом она откинула назад свою голову так, что локоны ее белокурых волос замерцали на свету. -- Ты не узнала меня, не так ли? -- Она весело улыбнулась. -- Это на самом деле ты, Делия? -- воскликнула я в удивлении, с раскрытым ртом уставившись на нее. -- Ну, а как ты думала? -- Все еще посмеиваясь, она шагнула со мной на тротуар по направлению к моей машине, припаркованной перед гостиницей. Она швырнула свою корзину и вещевой мешок на заднее сидение моего маленького автомобиля с откидным верхом, затем села рядом со мной и сказала: -- Целительница, к которой я везу тебя, говорит, что только очень молодой и очень старый человек могут позволить себе выглядеть вызывающе. Прежде чем я успела напомнить ей, что к ней не относится ни то, ни другое, она призналась мне, что она значительно старше, чем кажется. Ее лицо сияло, когда она повернулась ко мне и воскликнула: -- Я напяливаю это обмундирование, потому что люблю поражать моих друзей! Имела она в виду меня или целительницу, она не сказала. Конечно же, я была поражена. И это касалось не только ее нарядов, которые сильно отличались по стилю, -- изменилась вся ее манера поведения. Не осталось и следа от надменной, настороженной женщины, которая проехала со мной от Ногалеса до Эрмосильо. -- Это будет самое очаровательное путешествие, -- произнесла она, -- особенно если мы откинем верх. -- Ее голос звучал счастливо и мечтательно. -- Я обожаю путешествовать ночью в машине с откинутым верхом. Я охотно выполнила ее пожелание. Было почти четыре часа утра, когда мы оставили позади Эрмосильо. Небо, неяркое и черное, испещренное звездами, казалось самым высоким из тех, что мне приходилось видеть. Я ехала быстро, тем не менее казалось, что мы вообще не движемся. В свете фар без конца появлялись и исчезали шишковатые силуэты кактусов и мескитовых деревьев. Казалось, что они все были одной и той же формы, одного и того же размера. -- Я упаковала с собой несколько сладких булочек и полный термос чампуррадо, -- сказала Делия, доставая свою корзину с заднего сидения. -- Утро наступит до того, как мы доберемся до дома целительницы. Она налила мне полчашки густого горячего шоколада, приготовленного с маисовой мукой, и накормила рулетом по-датски, давая мне кусочек за кусочком. -- Мы проезжаем через волшебную страну, -- сказала она, прихлебывая восхитительный шоколад. -- Волшебную страну, населенную воюющими людьми. -- Что это за воюющие люди? -- спросила я, стараясь, чтобы это не прозвучало снисходительно. -- Яки, народ Соноры, -- сказала она и замолчала, вероятно оценивая мою реакцию. -- Я восхищаюсь индейцами яки, потому что они постоянно воевали, -- продолжала она. -- Сначала испанцы, а затем мексиканцы -- не далее как в 1934 году -- испытали храбрость, хитрость и безжалостность воинов яки. --Я не в восторге от войны или от воинственных людей, -- сказала я. Затем, чтобы оправдать свой резкий тон, я объяснила, что происхожу из немецкой семьи, которая была разлучена войной. -- У тебя другой случай, -- заключила она. -- У тебя не было идеалов свободы. -- Минутку! -- возразила я. -- Именно потому, что я поддерживаю идеалы свободы, я нахожу, что война так отвратительна. -- Мы говорим о двух различных видах войны, -- настаивала она. -- Война есть война, -- заметила я. -- Ваш вид войны, -- продолжала она, не обращая внимания на мое замечание, -- ведется между двумя братьями, которые оба являются правителями и сражаются за верховенство. -- Она наклонилась ко мне и настойчивым шепотом добавила: -- Тот вид войны, о котором говорю я, ведется между рабами и хозяевами, которые думают, что люди -- их собственность. Заметила разницу? -- Нет, -- упрямо настаивала я и 1000 повторила, что война -- это война, независимо от причин. -- Я не могу согласиться с тобой, -- сказала она, громко вздохнув и откинувшись назад на своем сиденье. -- Возможно, причина наших философских разногласий в том, что мы вышли из различных социальных реальностей. Удивленная выбранными ею словами, я автоматически сбросила скорость. Мне не хотелось показаться грубой, но слушать ее концептуальные академические разглагольствования было настолько нелепо и неожиданно, что я ничего не могла с собой поделать и расхохоталась. Делия не обиделась. Она с улыбкой глядела на меня, оставаясь вполне довольной собой. -- Если ты хочешь понять то, о чем я говорю, тебе нужно изменить восприятие. Она высказала это настолько серьезно и тем не менее настолько доброжелательно, что я почувствовала себя пристыженной за свой смех. -- Ты можешь даже извиниться за то, что смеялась надо мной, -- добавила она, словно прочитав мои мысли. -- Действительно, я хочу извиниться, Делия, -- произнесла я, искренне осознав это. -- Я ужасно сожалею о моей грубости. Я была так удивлена твоими формулировками, что просто не знала, как поступить. -- Я бросила на нее быстрый взгляд и добавила сокрушенно: -- Вот и рассмеялась. -- Я не имела в виду социальные оправдания твоего поведения, -- сказала она, дернув от досады головой. -- Я имела в виду оправдание из-за непонимания положения человека. -- Я не знаю, о чем ты говоришь, -- сказала я с тревогой и почувствовала, как ее глаза сверлят меня насквозь. -- Как женщина, ты должна понимать это положение очень хорошо, -- произнесла она. -- Ты была рабыней всю жизнь. -- О чем ты говоришь, Делия? -- спросила я в раздражении от ее дерзости, впрочем, сразу смягчилась, подумав, что, несомненно, бедная индеанка имела невыносимого мужа-тирана. -- Поверь мне, Делия, я совершенно свободна. Я делаю, что хочу. -- Ты можешь делать, что тебе нравится, но ты все равно не свободна, -- настаивала она. -- Ты -- женщина, а это автоматически означает, что ты во власти мужчины. -- Я не нахожусь ни в чьей власти, -- воскликнула я. То ли мое голословное утверждение, то ли тон моего восклицания, не знаю, вызвали у Делии взрыв грубого хохота. Она смеялась надо мной так же безжалостно, как до этого я над ней. -- Кажется, ты в восторге от своего реванша, -- раздраженно заметила я. -- Теперь твой черед смеяться, не так ли? -- Это совсем не одно и то же, -- произнесла она, внезапно став серьезной. -- Ты смеялась надо мной, ощущая свое превосходство. Раб, который говорит как господин, всегда восхищается господином в этот момент. Я попыталась прервать ее и сказать ей, что у меня и в мыслях не было думать о ней как о рабыне, а о себе как о госпоже, но она проигнорировала мои попытки. Все так же серьезно она сказала, что причина ее смеха надо мной заключалась в том, что я заплатила женской природе своей глупостью и слепотой. -- Что с тобой, Делия? -- спросила я в недоумении. -- Ты умышленно оскорбляешь меня. -- Конечно, -- с готовностью согласилась она и захихикала, оставаясь совершенно безразличной к нарастающему во мне раздражению. Она звучно шлепнула меня по колену. -- А что касается моего поведения, -- продолжала она, -- то оно вызвано тем, что ты даже не отдаешь себе отчета в очевидном факте: раз ты женщина, значит, ты -- рабыня. Собрав все терпение, на которое я была способна, я сказала Делии, что она не права. -- В наши дни никто не является рабом. -- Женщины -- рабыни, -- настаивала Делия. -- Мужчины порабощают женщин. Мужчины затемняют рассудок женщины. Их желание поставить на женщинах клеймо, как на своей собственности, затуманивает наш разум, -- заявила она. -- Этот туман висит на наших шеях как ярмо. Мой бессмысленный взгляд вызвал у нее улыбку. Сложив на груди руки, она откинулась на сиденье. -- Секс затуманивает 1000 разум женщин, -- добавила она мягко, но все же настойчиво. -- Женщины так основательно заморочены, что даже не могут рассмотреть возможность того, что их низкий статус в жизни является прямым следствием сексуального воздействия на них. -- Это самое нелепое из того, что я когда-нибудь слышала, -- произнесла я. Затем довольно тяжеловесно, в пространной осуждающей речи я затронула социальные, экономические и политические причины низкого статуса женщины. Довольно долго я рассказывала об изменениях, которые произошли в последние десятилетия. О том, как женщины преуспели в своей борьбе против мужского господства. Раздраженная насмешливым выражением ее лица, я не смогла удержаться от замечания, что ее предубеждение несомненно проистекает из собственного опыта, из ее собственных перспектив на будущее. Все тело Делии сотрясалось от едва сдерживаемого хохота. Она сделала усилие, чтобы взять себя в руки и сказала: -- Реально ничего не изменилось. Женщины остаются рабами. Рабыни, которые получили образование, заняты сейчас выяснением истоков социального и политического насилия, направленного против женщин. Ни одна из рабынь, однако, не может сосредоточить внимание на корне их рабства -- половом акте, -- если только он не заключается в изнасиловании или не связан с другими формами физического насилия. Слабая улыбка разомкнула ее губы, когда она сказала, что верующие мужчины, философы, а также мужчины от науки в течение веков утверждали и, конечно, продолжают утверждать, что мужчины и женщины должны следовать биологическому, Богом данному императиву, обязывающему их поступать в соответствии с их сексуальными репродуктивными возможностями. -- Мы были поставлены в условия, заставляющие верить, что секс -- это хорошо для нас, -- подчеркнула она. -- Эта берущая начало от рождения вера и принятие ее делают нас неспособными правильно поставить вопрос. -- И что это за вопрос? -- спросила я, с трудом сдерживая смех, вызванный ее нелепыми убеждениями. Казалось, что Делия не слышит меня. Она молчала так долго, что мне показалось, что она задремала, и поэтому я вздрогнула, когда она произнесла: -- Вопрос, который никто не отваживается задать, -- это что делать нам, женщинам, чтобы занять соответствующее положение? -- В самом деле, Делия, -- воскликнула я в притворном испуге. -- Затуманенность разума женщин настолько тотальна, что мы готовы касаться всех других вопросов нашего положения, за исключением того, который является причиной всего, -- заявила она. -- Но Делия, мы не можем жить без секса, -- засмеялась я. -- Что случится с человеческим родом, если мы не... Она прервала и мой вопрос, и мой смех повелительным жестом руки. -- В настоящее время женщины, подобные тебе, в своем рвении относительно равенства подражают мужчинам, -- сказала она. -- Женщины имитируют мужчин в такой доходящей до абсурда степени, что секс, которым они занимаются, не имеет никакого отношения к рождению человека. Они приравняли свободу к сексу, даже не рассматривая, что секс дает для их физического и эмоционального здоровья. Мы подверглись настолько основательному внушению, что твердо верим: секс является для нас благом. Она подтолкнула меня локтем, а затем, пародируя декламацию нараспев, стала импровизировать: -- Секс -- благо для вас. Он доставляет удовольствие. Он необходим. Он смягчает депрессии, репрессии и фрустрации. Он исцеляет головную боль, низкое и высокое давление крови. Он заставляет исчезнуть прыщи. Он вызывает рост вашей груди и бедер. Он регулирует ваш менструальный цикл. Короче говоря, это фантастика! Это полезно для женщин. Каждый подтвердит это. Каждый порекомендует. -- Она остановилась на мгновение, а затем завершила с нарочитой актерской выразительностью: -- "Каждый день сношаться -- к врачам не обращаться". (В оригинале -- "A fuck a day keeps the doctor away"). Я нашла ее представл 1000 ение ужасно смешным, но потом внезапно отрезвела, когда вспомнила, как семья и друзья, включая нашего семейного врача, советовали то же самое, правда, не так грубо, -- в качестве средства от всех подростковых хворей, которые у меня были. Потом это превратилось в жесткое репрессивное окружение, утверждавшее, что когда я выйду замуж, у меня будут регулярные менструальные циклы. Я наберу вес. Я буду лучше спать. У меня будет мягкий характер. -- Я не вижу ничего плохого в желании секса и любви, -- произнесла я, защищаясь. -- Когда бы я ни занималась этим, мне всегда очень нравилось. И никто не затуманивал мой разум. Я свободна! Я выбираю, кого хочу и когда хочу. В темных глазах Делии сверкали искры веселья. -- Выбор тобою партнера никоим образом не меняет того факта, что тебя трахали. Затем с улыбкой, как бы смягчая грубость своих слов, она добавила: -- Приравнять свободу к сексу -- это злая ирония. Мужчины настолько полностью, настолько тотально затуманили наш разум, что мы теперь совершенно лишены энергии и воображения, чтобы сосредоточиться на действительной причине нашего порабощения, -- подчеркнула она. -- Желать мужчину сексуально или влюбиться романтически -- вот всего лишь два варианта выбора, предоставленного рабыням. И все, что мы говорили об этих двух вариантах, служит только оправданием для нашего соучастия и невежества. Я была возмущена. Мне ничего не оставалось, как решить, что она -- одна из представительниц угнетенных сварливых женщин-мужененавистниц. -- Почему ты так не любишь мужчин, Делия? -- спросила я своим самым развязным тоном. -- У меня нет нелюбви к ним, -- заверила она меня. -- Единственное, что я страстно ненавижу, -- это наше нежелание испытать, насколько основательно мы подверглись внушению. На нас оказывают настолько яростное и самодовольное давление, что мы стали старательными соучастницами. А если женщина осмеливается вести себя иначе, то она подвергается гонениям и осмеянию как мужененавистница или ненормальная. Покраснев от смущения, я тайком бросила на нее взгляд. Я решила, что она так пренебрежительно отзывается о сексе и любви прежде всего потому, что она старая. Физические желания остались для нее позади. Тихо хохотнув, Делия закинула руки за голову. -- Мои физические желания остались позади не потому, что я старая, -- сообщила она, -- а потому, что мне дали шанс использовать мою энергию и воображение, чтобы стать чем-то отличным от рабыни, на роль которой меня готовили. Я почувствовала себя скорее обиженной, чем удивленной тем, что она прочитала мои мысли. Я стала защищаться, но мои слова вызывали лишь новые взрывы смеха. Перестав смеяться, она сразу же повернулась ко мне. Ее лицо напоминало суровое и серьезное лицо учительницы, распекающей ученика. -- Если ты не рабыня, тогда как же они воспитали тебя как Hausfrau? -- спросила она. -- И как случилось, что все, о чем вы все думаете, это о heiraten, о своем будущем Herr Gemahl, который будет Dich mitnehmen? Она так сильно рассмешила меня своим немецким, что я вынуждена была остановить машину, чтобы не случилось аварии. Меня настолько заинтересовало, где она так хорошо выучила немецкий, что я забыла защитить себя от ее нелестных замечаний о том, что предел моих желаний в жизни -- это найти мужа, который бы увлек меня. Невзирая на мои настойчивые просьбы, она пренебрежительно проигнорировала мой интерес к ее немецкому. -- У нас потом будет достаточно времени поговорить о моем немецком, -- успокоила она. Затем насмешливо посмотрела на меня и добавила: -- Или о твоем рабстве. Прежде чем я успела возразить, она предложила, чтобы мы поговорили о чем-нибудь безличном. -- Например? -- спросила я, снова трогая машину. Устроившись полулежа на сиденье, Делия закрыла глаза. -- Позволь я расскажу тебе кое-что о четырех наиболее известных вождях яки, -- тихо проговорила она. -- Я интересуюсь вождями, их успехами и 1000 неудачами. Опередив мое ворчливое замечание о том, что я совершенно не интересуюсь военными историями, Делия сказала, что первым вождем яки, который привлек ее внимание, был Калисто Муни. Она не была прирожденным рассказчиком: ее рассказ был строг, почти академичен. Но я внимала каждому ее слову. Калисто Муни был индейцем, который много лет плавал матросом под пиратским флагом в Карибском море. Возвратившись в родную Сонору, он возглавил вооруженное восстание против испанцев в 1730 году. В результате предательства он был схвачен и казнен испанцами. Затем Делия пустилась в длинное и сложное повествование о том, как в 1820-е годы, после того, как Мексика добилась независимости и мексиканское правительство пыталось разделить земли яки, движение сопротивления превратилось в широко распространившееся восстание. Человеком, который организовал вооруженные отряды индейцев яки, был Хуан Бандера, управляемый самим духом. Вооруженные лишь луками и стрелами, воины Бандеры сражались против мексиканских войск около десяти лет. В 1832 году Хуан Бандера был разбит и казнен. Делия рассказала, что следующим известным вождем был Хосе Мария Лейва, больше известный как Кахеме -- "тот, кто не пьет". Это был индеец яки из Эрмосильо. Он получил образование и разносторонне овладел военным искусством, сражаясь в мексиканской армии. Благодаря этому искусству он объединил все города индейцев яки. Со времени его первого восстания в 1870 году Кахеме поддерживал свою армию в активном состоянии готовности к бунту. Он был разгромлен мексиканской армией в 1887 году в Буатачиве, укрепленной горной крепости. И хотя Кахеме ухитрился бежать и скрыться в Гуаймасе, он в конце концов был выдан и казнен. Последним из великих героев яки был Хуан Мальдонадо, известный также как Тетабиате -- "катящийся камень". Он реорганизовал остатки сил яки в горах Бакатете, откуда делал жестокие и отчаянные партизанские вылазки против мексиканских войск более десяти лет подряд. -- На рубеже нынешнего века, -- завершила Делия свой рассказ, -- диктатор Порфирио Диас начал кампанию по истреблению яки. Индейцев расстреливали во время полевых работ. Тысячи были пойманы во время облав и морем отправлены на Юкатан для работы на плантациях генекена (бот. -- генекен (Agave fourcroydes), а также "мексиканская пенька" (прим. ред.)), и в Оахака, для работы на полях сахарного тростника. Я была поражена ее знаниями, но все еще не могла постичь, почему она рассказала мне все это. -- Ты похожа на школьного учителя, преподающего историю жизни индейцев яки, -- сказала я восхищенно. -- Кто же ты на самом деле? Казалось, она на мгновение была ошеломлена моим вопросом, который был чисто риторическим, но потом, быстро опомнившись, сказала: -- Я тебе сказала, кто я. Мне просто удалось много узнать. Я живу рядом с ними, знаешь ли. -- Она помолчала немного, а затем кивнула, как будто пришла к какому-то выводу, и добавила: -- Причина, по которой я рассказала тебе о вождях яки, в том, что именно женщины должны узнать силу и слабость вождей. -- Зачем? -- спросила я в замешательстве. -- Кого заботят вожди? По мне, это могут быть лишь глупые люди. Делия почесала затылок под париком, потом дважды чихнула и сказала с нерешительной улыбкой: -- К сожалению, женщины должны восстанавливать энергию вблизи них, как бы им ни хотелось управлять самим. -- Кем они собираются управлять? -- спросила я саркастически. Она изумленно взглянула на меня, затем потерла руку совершенно девичьим, как и ее лицо, жестом. -- Это довольно трудно объяснить, -- пробормотала она. Необычная мягкость прозвучала в ее голосе, отчасти нежность, отчасти нерешительность, отчасти отсутствие интереса. -- Лучше не надо. Я могу потерять тебя окончательно. Все, что я могу сказать в настоящее время, это только то, что я ни школьный учитель, ни историк. Я рассказчица, и еще не дошла до самой важной части 1000 своего рассказа. -- И что это может быть? -- спросила я, заинтересовавшись ее желанием сменить тему разговора. -- Все, что я так подробно рассказала тебе, является фактической информацией, -- сказала она. -- То, о чем я не упомянула, -- это мир магии, из которого действовали вожди яки. Они считали, что действия ветра и теней, животных и растений так же важны, как и дела людей. Это та часть, которая интересует меня больше всего. -- Действия ветра, теней, животных и растений? -- повторила я насмешливо. Делия кивнула, не обращая внимания на мой тон. Потом она рывком выпрямилась на сиденье, стащила белокурый парик и подставила ветру свои черные прямые волосы. -- Это горы Бакатете, -- сказала она, указывая на горы слева от нас, которые едва вырисовывались на фоне предрассветного неба. -- Это сюда мы собираемся? -- спросила я. -- Не сейчас, -- сказала она, снова соскальзывая вниз на свое сиденье. Загадочная улыбка играла на ее губах, когда она повернулась ко мне. -- Возможно, однажды у тебя будет возможность посетить эти горы, -- размышляла она, закрывая глаза. -- Горы Бакатете населены созданиями другого мира, другого времени. -- Созданиями другого мира, другого времени? -- эхом повторила я с насмешливой серьезностью. -- Кто они или что из себя представляют? -- Создания, -- произнесла она рассеянно. -- Создания, которые не принадлежат нашему времени, нашему миру. -- Ну-ну, Делия. Ты что, пытаешься напугать меня? -- Я не могла сдержать улыбку, когда повернулась к ней. Даже в темноте ее лицо сияло. Она выглядела чрезвычайно молодо, кожа без морщин мягко облегала изгибы щек, подбородка и носа. -- Нет. Я не пытаюсь напугать тебя, -- сухо произнесла она, пряча за ухо прядь волос. -- Я просто рассказываю тебе, каково истинное знание об этом районе. -- Интересно, и какие с виду эти создания? -- добивалась я, прикусывая губу, чтобы сдержать хихиканье. -- И приходилось ли тебе видеть их? -- Конечно, я видела их, -- ответила она снисходительно. Я бы не говорила о них, если бы не видела. -- Она мягко, без следа какого-либо возмущения, улыбнулась. -- Они являются существами, которые населяли землю в другое время, а теперь уединились в изолированных местах. Сначала я не смогла удержаться от громкого смеха над ее верованием. Но потом, видя, какой серьезной и какой убежденной она была, утверждая, что эти создания действительно существуют, я решила: вместо того, чтобы смеяться над ней, я должна отнестись благосклонно к ее верованиям. Кроме всего прочего, она ведь взяла меня к целительнице, и я не хотела вызывать ее протест своими рационалистическими расследованиями. -- Не являются ли эти создания призраками воинов яки, которые потеряли свои жизни в сражениях? -- спросила я. Она отрицательно покачала головой, а потом, как будто опасаясь, что кто-то может подслушать, близко наклонилась ко мне и прошептала мне в ухо: -- Эти горы населены заколдованными созданиями: говорящими птицами, поющими кустами, танцующими камнями, созданиями, которые могут принимать любую форму по желанию. Она откинулась на сиденье и выжидательно посмотрела на меня. -- Яки зовут эти существа сурэм. Они верят, что эти существа являются древними индейцами яки, которые отказались быть крещеными первыми иезуитами, прибывшими для обращения индейцев в христианство. -- Она нежно похлопала по моей руке. -- Остерегайся, они говорят, что сурэм. любят блондинок. -- Она восторженно хохотнула. -- Быть может, это то, о чем были все твои кошмары. Сурэм, пытающийся украсть тебя. -- Ты ведь на самом деле не веришь в то, что сейчас говоришь, правда? -- спросила я насмешливо, не в силах сдержать свою досаду. -- Нет. Я только что выдумала, что сурэм. любят блондинок, -- успокоила она. -- Они совсем не любят блондинок. И хотя я не повернулась, чтобы взглянуть на нее, я могла почувствовать ее улыбк 1000 у и озорные горящие глаза. Все это мне безмерно надоело. Я решила, что она, должно быть, или очень искренняя и очень застенчивая, или, что хуже, совершенно безумная. -- Ты ведь не веришь, что создания из другого мира действительно существуют, так ведь? -- раздраженно воскликнула я. Затем, боясь, что оскорбила ее, взглянула на нее, почти готовая произнести извинения. Но прежде чем я смогла что-то произнести, она ответила так же громко и таким же злобным тоном, как и я до этого. -- Конечно я верю, что они существуют. А почему они не должны существовать? -- Да их просто нет! -- резко и авторитетно заявила я, впрочем быстро потом извинившись. Я рассказала ей о моем прагматическом воспитании и о том, как мой отец учил меня осознавать, что чудовища в моих снах и товарищи по играм, которые у меня были как у всякого ребенка -- конечно же, никому, кроме меня, невидимые, -- не что иное, как продукт сверхактивного воображения. -- С самого раннего возраста я воспитывалась в духе объективности и всестороннего анализа, -- подчеркнула я. -- В моем мире существуют только факты. -- Эта проблема всегда возникает с людьми, -- заметила Делия. -- Они настолько рассудительны, что, слушая об этом, они сразу же принимают меня за безумную. -- В моем мире, -- продолжала я, игнорируя ее комментарий, -- не существует фактов о созданиях из другого мира, но лишь спекуляции и принятие желаемого за действительное, а также, -- подчеркнула я, -- фантазии расстроенного ума. Как ты можешь быть такой тупой! -- выкрикнула она восхищенно в перерыве между припадками хохота, как если бы мои объяснения превзошли все ее ожидания. -- Можно ли доказать, что эти создания существуют? -- с вызовом спросила я. -- В чем должно заключаться доказательство? -- осведомилась она с выражением наигранной робости на лице. -- Если кто-нибудь еще сможет увидеть их, это и будет доказательством, -- ответила я. -- Ты имеешь в виду, что если, например, ты сможешь увидеть их, то это будет доказательством их существования? -- осведомилась она, близко придвинув свою голову к моей. -- Ну да, мы можем попробовать прямо здесь. Вздохнув, Делия положила голову на спинку сидения и закрыла глаза. Она долго молчала, и я была уверена, что она заснула, и поэтому вздрогнула, когда она внезапно выпрямилась и настояла на том, чтобы мы съехали на обочину дороги. Она должна сходить по нужде, пояснила Делия. Решив воспользоваться нашей остановкой, я тоже направилась в кусты. Когда я собиралась натянуть свои джинсы, то услышала, как громкий мужской голос сказал: -- Как аппетитно! -- и прямо за моей спиной раздался вздох. С незастегнутыми джинсами я рванулась к тому месту, где была Делия. -- Нам лучше побыстрей убираться отсюда! -- выкрикнула я. -- Здесь в кустах спрятался мужчина. -- Ерунда, -- отмахнулась она от моих слов. -- Единственный, кто находится за кустами, это осел. -- Осел не может вздыхать как развратный мужик, -- заметила я и затем повторила услышанные мною слова. Делия осела, изнемогая от хохота, но увидев, какой несчастной я выгляжу, подняла руку в примирительном жесте. -- Ты действительно видела мужчину? -- Мне не обязательно было видеть, -- парировала я. -- Вполне достаточно слышать его. Она помедлила еще мгновение и затем направилась к машине. Перед тем, как взойти на дорожную насыпь, она внезапно остановилась и, повернувшись ко мне, прошептала: -- Произошло нечто совершенно загадочное. Я должна предупредить тебя об этом. Она повела меня за руку назад к тому месту, где я сидела на корточках. И как раз там, за кустами, я увидела ослика. -- Перед этим его здесь не было, -- настаивала я. Делия, посмотрев на меня с явным удовольствием, пожала плечами и повернулась к животному. -- Маленький ослик, -- заворковала она детским голоском, -- ты смотрел на ее задик? Я решила, что она -- чревовещ 1000 атель и собирается исполнить номер -- разговор животного. Однако осел лишь несколько раз громко прокричал вполне по-ослиному. -- Давай убираться отсюда, -- умоляюще сказала я, потянув ее за рукав. -- Где-то здесь должен быть затаившийся в кустах хозяин. -- Но у этого милого малютки нет хозяина, -- она проворковала все тем же глупым детским голоском и почесало длинные мягкие уши ослика. -- У него несомненно есть хозяин, -- зло выкрикнула я. -- Разве ты не видишь, какой он сытый и холеный? И охрипшим от нервозности и раздражения голосом я снова подчеркнула, как опасно для двух женщин находиться одним на пустынной дороге в Соноре. Делия молча рассматривала меня, видимо поглощенная какими-то мыслями. Затем она кивнула, как бы в знак согласия, и жестом предложила следовать за ней. Ослик шел сзади, сразу за мной, раз за разом подталкивая меня в зад своей мордой. Пробормотав проклятие, я обернулась, но ослик исчез. -- Делия! -- выкрикнула я с внезапным испугом. -- Что случилось с осликом? Испуганная моим криком стая птиц шумно поднялась в небо. Птицы полетали над нами, а затем скрылись на востоке в направлении первого луча утренней зари, который означал конец ночи и начало нового дня. -- Где же ослик? -- спросила я, снова переходя на едва слышный шепот. -- Прямо здесь, перед тобой, -- мягко ответила она, указывая на сучковатое дерево без листьев. -- Я не могу увидеть его. -- Тебе нужны очки. -- С моими глазами все в порядке, -- ответила я резко. -- Я вижу даже восхитительные цветы на дереве. Пораженная красотой ярких, белоснежных в утреннем сиянии соцветий, я подошла ближе. -- Что это за дерево? -- Пало Санто. В течение секундного замешательства я подумала, что это сказал ослик, который появился из-за шелковистого серебристо-серого ствола. Я повернулась, чтобы взглянуть на Делию. -- Пало Санто! -- засмеялась она. После этого в моем мозгу мелькнула мысль, что Делия разыгрывает со мной шутку. Ослик, вероятно, принадлежит целительнице, которая наверняка живет где-то поблизости. -- Что тебя так смешит? -- спросила Делия, уловив на моем лице всепонимающую самодовольную ухмылку. -- У меня начался ужасный спазм, -- солгала я. Прижав руки к животу, я присела: -- Пожалуйста, подожди меня в машине. Как только она повернулась, чтобы идти, я сняла свой шарф и завязала его вокруг ослиной шеи. Я радовалась, предвосхищая удивление Делии, когда раскроется, что мы уже были на земле целительницы и я знала о ее шутке все это время. Однако все надежды снова увидеть ослика или мой шарф очень скоро развеялись. У нас ушло почти два часа на то, чтобы добраться до дома целительницы.

Используются технологии uCoz