|
Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции. Глава IV ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА I. Хотя папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси [270] (причем отступничество от веры рассматривалось как частный случай), однако с самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам; вовсе не являясь уликой проступка, она устанавливала лишь простое подозрение. Это подозрение вытекало из действий или слов, указывавших на вредные убеждения и ошибочные мнения насчет католических догматов; оно допускалось лишь в том случае, когда преступное поведение и разговоры были вполне доказаны. Преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям. Однако в числе этих преступлений были такие, о которых папы думали, что нельзя в них быть виновными без проникновения вредных учений; поэтому, хотя светские судьи преследовали совершителей их согласно обыкновенным законам, инквизиторам было вменено в обязанность рассматривать этих обвиняемых как заподозренных в ереси и действовать против них, чтобы удостовериться, совершили ли они эти преступления по свойственной человеку наклонности ко злу или потому, что они не считали этих деяний преступными. Последнее обстоятельство позволяло думать, что они заблуждались в догматах. К этому разряду проступков принадлежит род богохульств, известных под именем еретических. Они произносились против Бога и его святых, что указывало у виновных на ошибочное представление о всемогуществе Божием или о каком-либо другом свойстве божества. А это давало повод к подозрению в ереси, хотя бы эти богохульства и были произнесены в запальчивости, во время спора или в опьянении, потому что инквизиторы могли смотреть на них как на доказательство того, что привычные убеждения богохульников были противны вере {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 1.}. II. Вторым родом проступков, вызывавших подозрение в ереси, были колдовство и ворожба. Эймерик признает, что эти проступки всецело принадлежат компетенции светского суда, когда виновные стараются открыть будущее простыми, естественными средствами, как, например, посредством чтения линий на ладонях рук или чего-нибудь в этом роде; но он прибавляет, на основании апостольских правил, что всякий гадатель и всякий человек, предающийся колдовству, становится подозреваемым в ереси и должен быть караем инквизицией как еретик, когда он для прорицания будущего совершает крещение умершего, вновь крестит ребенка, употребляет святую воду от таинства крещения, святое миро от таинства миропомазания, масло от оглашения [271] или масло от соборования [272], освященные гостии, пелены и священные богослужебные сосуды или другие предметы, что доказывает его пренебрежение к ним или злоупотребление таинствами, религиозными тайнами и обрядами. III. То же подозрение тяготело над лицами, обращавшимися в своей суеверной деятельности к демонам или употреблявшими какую-либо другую процедуру в этом роде для целей, о которых идет речь {Там же. Вопр. 52.}. По мере возрастания в Европе просвещения мы видим исчезновение глупой доверчивости к этим и тому подобным суеверным средствам, употребляемым для отгадывания будущего. Но ввиду того, что в средние века этого рода преступления были очень обыкновенны, сочли важным для политики римской курии подчинить их ее юрисдикции. IV. Третьим родом проступков, влекших за собою подозрение в ереси, было вызывание демонов. Это преступление может быть совершаемо при тех же обстоятельствах, как и богохульство, потому что люди призывают злых духов в гневе, запальчивости, буйстве, ярости или скуке, и это в силу част ого употребления становится привычкой, конечно, преступной, но не имеющей ни малейшего отношения к ереси. В XIII и последующих веках ложные мнения (возникшие в эпоху, когда не было здравой критики) сделали очень обыкновенным преступление вызывания демонов, от которых надеялись получить милости. Николай Эймерик во всех своих сочинениях кажется добросовестным писателем, и, когда он рассказывает факты, которые для него являются необыкновенными, на него можно положиться. Он сообщает нам, что в бытность свою инквизитором он достал и затем сжег по прочтении две книги о вызывании демонов, одну под заглавием Ключ Соломона и другую - Сокровище некромантии. И в той и в другой шла речь о могуществе демонов (причем оно было изображено очень широким), о культе, который им следует воздавать, и о молитвах, с которыми к ним обращаться для получения их покровительства. Верившие учению этих книг имели обыкновение, когда хотели взаимно связать себя относительно чего-либо клятвою, клясться на словах книги Ключ Соломона, как это делают христиане, клянясь на Евангелии. Тот же автор прибавляет, что в его время в Каталонии было очень много процессов о преступлении вызывания демонов и что многие обвиняемые доходили то того, что воздавали сатане поклонение [273] со всеми знаками, обрядами и словами, которыми католики сопровождают свое обращение к самому Богу, потому что они почитали сатану божеством, враждебным Богу и облеченным могуществом, равным или даже большим, чем могущество Бога {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 43.}. Другие верили лишь в то, что злые духи равны добрым ангелам и христианским святым, и поэтому воздавали им почитание [274]. Среди злых духов они различали их главу, Люцифера, которого считали самым могущественным. Существовал также и третий сорт людей, преданных тому же культу; они прибегали к помощи заклинаний для вызывания теней, подобно Саулу, прибегшему к помощи волшебницы для вызова тени Самуила {Там же.} [275]. Благодаря прогрессу просвещения человеческий ум может не бояться возвращения подобных сумасбродств. V. Существовал четвертый род преступлений, дававший повод к заподозрению в ереси: это был тот случай, когда отлученный от Церкви пребывал год или дольше без ходатайства о снятии отлучения, не исполняя при этом наложенной на него епитимьи. Папы уверяли, что ни один безупречный в вере католик не может жить под тяжестью церковного наказания с таким равнодушием, и, соединив такого рода пренебрежение с подозрением в ереси, приказали инквизиторам считать еретиком каждого, кто пропустит год без просьбы о снятии отлучения {Там же. Вопр. 47.}". VI. Схизма [276] была пятым поводом к подозрению в ереси. Она может существовать без этого подозрения или же сопровождать его. К первому разряду принадлежат схизматики, признающие все догматы веры, но отрицающие долг послушания римскому епископу как видимому главе Церкви и наместнику Иисуса Христа на земле. Второй состоит из тех, кто думает подобно этим схизматикам и, кроме того, отказывается верить в какой-либо один из установленных догматов. Таковы греки, которые верят в исхождение Святого Духа не от Отца и Сына, а только от одного Отца [277]. Инквизиция должна поступать сурово с первыми, потому что они находятся на подозрении в исповедании дурных чувств к главе Церкви и определенно враждебны к чистоте догмата {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 48.}. VII. Инквизиция должна была также действовать против укрывателей, пособников и приверженцев еретиков как оскорбляющих католическую Церковь и разжигающих ереси; это делало их подозрительными в смысле исповедания осужденных и противных догмату мнений, если только они не выставят мотивов, оправдывающих их поведение, и таким образом не уничтожат тяготеющее над ними подозрение {Там же. Вопр. 50 - 53.}. Седьмой разряд подозреваемых состоял из противодействовавших инквизиции или мешавших инквизиторам исполнять их обязанности. Расследование этого проступка было предоставлено папами трибуналу инквизиции, потому что они предполагали, что нельзя быть хорошим католиком и в то же время ставить препятствия распознанию истины касательно религиозных верований подданных государя, который не позволял ни одному еретику оставаться в пределах своих владений {Там же. Ч. III. Вопр. 33 и 35.}. VIII. К восьмому разряду относились сеньоры, которые, по требованию должностных лиц инквизиции клятвенно обещавшись изгнать еретиков из своих владений, потом отказывались это исполнить: такое сопротивление делало этих сеньоров подозреваемыми в ереси и до некоторой степени пособниками ее. Читатель видел уже несколько соборных и папских постановлений, которые давали повеление об этой мере. Девятый разряд состоял из правителей королевств, провинций и городов, которые не защищали церкви от еретиков, когда этого требовали инквизиторы. Такое поведение было достаточной причиной для подозрения в ереси {Там же. Вопр. 32.}. IX. Десятый разряд подозрительных жителей состоял из тех, кто не соглашался отменять действовавшие в городах статуты и узаконения, когда они были противны мерам, применяемым инквизиторами; такие люди должны были рассматриваться как препятствующие действиям святой инквизиции и, следовательно, подозреваемые в ереси {Там же. Вопр. 34 и 36.}. X. Одиннадцатый случай для подобного подозрения являлся, когда адвокаты, нотариусы и другие представители закона покровительствовали делу еретиков, помогая им своими советами и другими способами ускользнуть из рук инквизиторов; когда они скрывали бумаги, документы процесса или деловые акты, из которых можно узнать заблуждения еретиков, место их жительства и их положение или которые могли каким-либо другим способом послужить к обнаружению ересей. Такое поведение ставило их в разряд пособников и защитников еретиков {Там же. Ч. III. Вопр. 33.}. XI. В двенадцатом разряде подозреваемых находились лица, дававшие церковное погребение еретикам, публично признанным за таковых, по их собственному признанию или в силу окончательного приговора; если каноническое запрещение было известно, оно являлось причиной подозрения нарушителей его в ереси {Там же. Вопр. 40.}. XII. Тот, кто во время судебного разбирательства по делу вероучения отказывался давать присягу относительно какого-либо пункта, когда этого у него требовали, тоже становился подозреваемым в заблуждениях в вере. Такое упорство заставляло смотреть на него как на виновного в сопротивлении режиму святой инквизиции {Там же. Вопр. 41 и 118.}. XIII. В четырнадцатый разряд подозреваемых надо поставить умерших, на которых поступил донос как на еретиков. Такое распоряжение могло быть основано на многих папских декреталиях, которые с целью сделать ересь еще ненавистнее приказали, чтобы производилось расследование об ославленных умерших, их трупы вырывались из земли и сжигались рукой палача. Их имущество также конфисковалось, а память их предавалась бесчестью {Там же. Вопр. 63, с комментарием Пеньи.}. XIV. То же подозрение падало на сочинения, содержащие еретическое учение или могущие к нему привести, и на их авторов. Эймерик приводит различные судебные приговоры с осуждением книг, постановленные им самим или иногда епископом той епархии, в которой он выполнял свои обязанности. Между прочим он приводит сочинения: Раймонда Лудлия [278], знаменитого францисканского монаха Майорки; Раймонда Тарраги, доминиканского монаха, недавно обращенного из иудаизма, в которых говорилось о некромантии и вызывании демонов; Арно де Вильнева, каталонского медика; Гонсало из Куэнсы и Николая из Калабрии [279]; еретиков-виргилиан [280], эти сочинения содержали учение, которое, по уверению Гонсало, он узнал от самого демона, являвшегося ему несколько раз лично, как об этом передается в его процессе; наконец, книги Бартоломее Генуэзца о пришествии антихриста {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 9,26,27,28.}. XV. Кроме того, считали за подозреваемых в преступлении ереси тех, кто, не принадлежа ни к одному из предыдущих разрядов, тем не менее заслуживал той же квалификации своими деяниями, своими разговорами или своими сочинениями {Там же.}. XVI. Наконец, евреи и мавры также считались подсудными святой инквизиции, когда они склоняли католиков своими словами или сочинениями принимать их веру. На самом деде они не были подчинены законам Церкви, потому что не получили крещения; но папы пришли к убеждению, что они становились, так сказать, под каноническую юрисдикцию самим актом своего преступления. Государи, без сомнения, одобряли такую политику, потому что папы не могли применять свою духовную власть к подобным вассалам иначе, как с их согласия. XVII. Эймерик не ставит в число особых преступлений, которые инквизиция имела право преследовать, магию и колдовство, потому что, согласно его системе, они принадлежали к вызыванию демонов и к ворожбе посредством некромантии, пиромантии [281] и другим подобным операциям, предполагавшим договор с дьяволом. Этот проступок становился с каждым днем все реже, по мере уменьшения легковерия публики, что легковерие является единственной опорой этой профессии, адепты которой стараются вытянуть деньги одураченных ими людей и обеспечить себе преступную наживу посредством мошенничества и приманки суеверий. XVIII. Хотя лиц, виновных в только что названных преступлениях, подчиняло юрисдикции инквизиторов общее узаконение, но существовали обстоятельства, когда такие лица оставались от нее независимыми. Так, папа, его легаты, его нунции [282], его должностные лица и приближенные были изъяты из ее компетенции. Хотя бы на них поступил донос как на формальных еретиков, инквизитор имел право получить только секретную информацию и направить ее к папе. То же изъятие существовало по отношению к епископам; короли не пользовались этим правом {Там же. Ч. V. Вопр. 25,26,27 и 31.}. XIX. Ввиду того, что епископы были обычными инквизиторами по божественному праву, казалось справедливым, чтобы их не лишали права получать осведомления и доносы, направленные против апостолических инквизиторов в отношении веры; между тем папы сделали своих делегатов независимыми от обычной юрисдикции, постановив, что лишь один апостолический инквизитор имеет право преследовать другого {Там же. Вопр. 30.}. XX. Инквизитор и епископ действовали с общего согласия; в то же время каждый из них имел право преследовать обвиняемых единолично. Приказы о заключении в тюрьму могли выноситься только одновременно; то же имело силу и по отношению к пытке и к окончательному приговору, для которых соучастие того и другого лица было необходимо. Когда они не были согласны, то обращались к папе. Если каждый постановлял свое решение отдельно, они сообщали его друг другу, чтобы прийти к соглашению об окончательных мероприятиях, которые следовало предпринять {Там же. Ч. III. Вопр. 47 и 53.}. XXI. Инквизиторы могли потребовать содействия светской власти для поднятия их авторитета, и в нем нельзя было отказать без того, чтобы не навлечь на себя кары в виде отлучения от Церкви и преследования по подозрению в ереси; впрочем, чтобы не попасть впросак, инквизиторы умели окружать себя достаточным числом альгвасилов [283] и вооруженных людей для защиты себя, своих секретарей и чиновников {Там же. Ч. III. Вопр. 56 и 57.}. XXII. Епископ был обязан предоставлять свою тюрьму для заключения в ней привлекаемых к суду; помимо этого инквизиторы имели особую тюрьму, чтобы обеспечить сохранность обвиняемых {Там же. Вопр. 58.}. XXIII. Если процесс представлял сомнения или трудности применении канонов, декреталий, булл, апостольских бреве и гражданских законов, инквизитор мог созвать собрание Юрисконсультов, чтобы осведомиться об их мнении. Когда это случалось, он сообщал им документы процесса, иногда в виде копии, где были опущены имена обвиняемых, доносчица и свидетелей, а также обстоятельства, которые могли бы их обнаружить; иногда показывали подлинные документы, взяв юрисконсультов клятвенное обещание хранить тайну. Этот обычай впоследствии создал институт советников святой инквизиции, должность которых была сведена к нулю, потому что инквизиторы были сами канонистами и считали себя достаточно образованными, чтобы обходиться без постороннего вмешательства {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. с 77 по 81.}. XXIV. Первые инквизиторы не получали никакого определенного жалованья. Святая инквизиция была создана набожностью и ревностью по вере. Исполнявшие обязанности инквизиторов были монахами и почти все давали обет бедности. Священники, которые иногда участвовали в их трудах, рыли каноники [284] или духовные лица, пользующиеся доходами от прихода [285], и поэтому не думали об ассигновании им жалованья. Но такое положение вещей должно было измеряться, когда инквизиторы начали совершать путешествия в Сопровождении секретарей, альгвасилов и вооруженной свиты. Тогда все их расходы были возложены папами на епископов под тем предлогом, что инквизиторы трудились над уничтожением ересей и преследованием еретиков в их епархиях. Это мероприятие римской курии не понравилось епископам; оно показалось им тем более несправедливым, что лишало их части авторитета. Обращались также к сеньорам с намерением побудить их принять на себя эти издержки, основываясь на том, что на них было возложено обязательство не терпеть в своих владениях ни одного еретика. Однако этогo основания было недостаточно, чтобы помешать общему ропоту и недовольству. Наконец настало время, когда на расходы инквизиции были предоставлены средства от продажи имущества или из доходов конфискованных у еретиков имений. На это употребляли также штрафные деньги, налагаемые на еретиков в некоторых случаях, когда не было постановления о конфискации имущества. Эти ресурсы составляли единственный фонд, на котором инквизиция могла основывать свои расходы, и она никогда не имела ни прочной дотации, ни определенной на этот предмет суммы, как это согласно утверждают Эймерик и его комментатор Пенья {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. 108.}. Статья вторая О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ I. Когда в 1232 году в силу буллы Григория IX в Испании была принята первая инквизиция, там начали преследовать еретиков на основании общих узаконений уголовного права, которые были применены к частному преступлению ереси на Веронском, Римском и Тулузском соборах, согласно с другой буллой того же папы и с гражданскими законами государства. В следующем 1233 году к этому кодексу были прибавлены новые статьи на соборах в Мелене и Безье, и на этой базе Таррагонский собор 1242 года установил для испанских инквизиторов особые правила, которые мы могли бы вполне верно назвать первоначальной и подлинной инструкцией святого трибунала испанской инквизиции. II. Папы, не терявшие из виду нового учреждения, посылали установившимся в разных частях католического мира инквизициям декреталий для разрешения затруднений, встречавшихся в судебной практике как до, так и после постановления приговоров. Эта корреспонденция существовала в особенности с Арагоном, Сицилией и Ломбардией. Хотя многие из этих апостолических посланий противоречили уголовному праву, они приобрели такой авторитет, что даже в сомнительных случаях доходили до того, что давали им самое узкое толкование. Напрасно возражали против этой системы, столь способной делать закон ненавистным; инквизиция утверждала, что такое применение закона не только не гибельно для обвиняемых, но благоприятно, потому что обеспечивает торжество религии. Странный способ толковать законы, делать добро и заглушать враждебные чувства! III. Декреталии, посланные ломбардской инквизиции, были одинаковыми с посланными в Арагон, чтобы служить там правилом поведения в сходных случаях. Арагонская инквизиция с бблыпим основанием получала декреталии, посланные сицилийской инквизиции, так как это королевство почти как раз в это время перешло во владение арагонских королей, которым оно было подчинено в течение нескольких столетий. Это дало возможность Николаю Эймерику около середины XIV века собрать значительное количество декреталий, касающихся святой инквизиции. Это собрание в XVI веке особенно увеличил его комментатор Франсиско Пенья. Если бы в наши дни понадобилось прибавить к нему все те декреталии, которые были изданы при новой инквизиции, с трудом хватило бы толстого тома, чтобы все их вместить. IV. Так как главным предметом этого сочинения не является изложение полной истории прежней испанской инквизиции, я не стану останавливаться на сообщении подробностей о способе судопроизводства первых инквизиторов. Но чтобы представить более методично и ясно учреждение новой инквизиции, мне кажется уместным наперед сосредоточить внимание читателя на некоторых фактах, вызванных появлением только что указанных декреталий и судебных форм, сохраненных инквизитором Эймериком, воздерживаясь, однако, от того, что удалялось от практики церковных уголовных трибуналов, и говоря лишь о том, что заслуживает особого внимания. V. Когда священник получал от папы или какого-нибудь делегата святого престола назначение на должность инквизитора, он писал об этом королю. Государь выдавал ему вспомогательную королевскую грамоту, обязывающую все трибуналы городов, через которые инквизитор должен был проезжать для выполнения своих обязанностей под страхом строжайших наказаний, доставлять ему всякую помощь, в которой он имел нужду: арестовывать всех лиц, на которых он укажет как на еретиков или подозреваемых в ереси; посылать их в назначенные им для них места и подвергать наказаниям, к которым он их приговорит. Тот же указ предписывал трибуналам или магистратам предоставлять инквизитору помещение, доставлять нужные удобства для путешествия, так же как и его коллеге, секретарю и чиновникам, и не допускать нанесения им хотя бы малейшего оскорбления или ущерба. VI. Когда инквизитор прибывал в город, где предполагал приступить к деятельности (и где обыкновенно было местопребывание епископа), он официально извещал об этом начальника города и приглашал его к себе явиться, назначая день и час аудиенции, для того чтобы тот мог осведомиться о цели его миссии. Нам не надо другого обстоятельства, кроме этого, чтобы получить представление о королевской власти в то время, потому что представители ее признавали себя обязанными лично являться к инквизитору на основании полученного о том извещения. Какая извращенность в мыслях! Комендант города представлялся посланному инквизицией и давал клятвенное обещание - держа свои руки в его руках [286], - выполнять все законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства для их открытия и ареста. Если этот чиновник государя, или должностное лицо, отказывался повиноваться, инквизитор прибегал к отлучению его от Церкви и объявлял его устраненным от исполнения должности до тех пор, пока с него не будет снято это отлучение. Если этой меры оказывалось недостаточно, отлучение от Церкви объявлялось публично, и тому же наказанию подвергались те, которые соучаствовали в его ослушании. Этого сопротивления со стороны королевских должностных лиц инквизитору было достаточно, чтобы на город был наложен интердикт и в нем было прекращено совершение божественной службы. Если губернатор и магистрат не делали никакого затруднения в выполнении данных им инквизитором приказаний, он назначал им праздничный день, когда им вместе с народом явиться в церковь, где он должен был проповедовать и объявить жителям налагаемое на них обязательство доносить на еретиков, а затем прочесть указ, которым повелевалось, под страхом отлучения от Церкви, сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения инквизитор объявлял, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат отпущение и должны будут подвергнуться лишь легкой канонической епитимьи; но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся, что на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов. VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно будет, не явится ли оговоренный по собственному почину. По истечении дарованного срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три способа судопроизводства: обвинение, донос и инквизиция; его спрашивали, какому он отдает предпочтение. Если он указывал на первый, его приглашали для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он подумал о грозящем ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только смельчак, который думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности. Большинство объявляло, что побуждение, которое толкало их делать доносы, было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам, которыми закон угрожал тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали желание, чтоб их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности, которой они подвергаются, если он будет известен, и они называли лиц, которых считали более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали даже такие, которые заявляли, что их намерение состояло не в том, чтобы выдать оговоренного за еретика, так как они об этом ничего не знают, а только сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что, по-видимому, эти люди подозрительны в отношении веры. В последнем случае против подсудимых возбуждалось дело официально. VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны, чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия. IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора. X. Если обвиняемый отрицал обвинения и предпринимал свою защиту, ему выдавали копию судебного дела; но этот документ был неполным: в нем были опущены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые помогли бы ему их обнаружить. Вначале папы предоставляли на усмотрение инквизиторов допускать или отказывать в этом сообщении обвиняемым; но большое количество досадных случайностей, бывших последствием таких сообщений, заставило верховных первосвященников запретить их раз навсегда. Впрочем, обвиняемые ходатайствовали об этом весьма редко, потому что при этом не допускалось отвода ни по какому другому мотиву, кроме случая самой сильной вражды. Для того чтобы узнать, действительно ли она имеет тут место, обвиняемого спрашивали, не имеет ли он врагов, с какого времени они проявились и каковы были мотивы их нерасположения. Ему позволялось также заявить, не опасается ли он, что кто-нибудь имеет намерение ему вредить. Во всех таких случаях допускалась улика, и инквизитор считался с ней при постановлении судебного приговора. Инквизиторы спрашивали иногда обвиняемого, после его первого показания, не знает ли он таких-то: эти лица были доносчик и свидетель, что от него скрывалось; если ответ был отрицательный, он не имел более права их отводить как врагов. С течением времени всем стало понятно, что эти лица были доносчики и свидетели, и этого было достаточно, чтобы инквизиторы отказались от этого средства. Обвиняемый мог отвести самого инквизитора, изложив свои мотивы; если последний признавал их справедливыми и достаточными, он поручал продолжать судебное дело третьему лицу; в противном случае суд происходил, вопреки этому инциденту, согласно обыкновенным правилам. XI. Обвиняемому равным образом позволялось апеллировать к папе относительно действий трибунала и принятых инквизитором мер. Папа признавал или отвергал апелляции, сообразуясь при этом с правилами закона. Инквизиторы имели право приезжать в Рим, когда считали это нужным, и защищать там свое поведение. Эймерик, однако, показал, что это имело много неудобств и что гораздо лучше было вести себя благоразумно и с уважением к правосудию, чтобы судьи не были поставлены в положение тяжущейся стороны. С этого времени обычай, о котором я говорю, перестал существовать. XII. В инквизиционном трибунале не было правильного ведения дела, и судьи не определяли срока для установления улик. После ответа и защиты обвиняемого приступали без отсрочки и без всякой формальности к разбору дела инквизитором и епархиальным епископом или их уполномоченными. Если обвиняемый отрицал преступление, хотя и был в нем уличен или сильно скомпрометирован, его подвергали пытке, чтобы вынудить признание его вины. Если не находили причин для назначения пытки, судьи выносили судебный приговор на основании данных процесса. XIII. Если преступление, вменяемое обвиняемому, не было констатировано, это объявлялось в приговоре и обвиняемого оправдывали, выдавая ему копию этого приговора. Тем не менее он продолжал оставаться в неведении относительно имени своего доносчика, которое от него старательно скрывали потому, что предполагали, что в этом доносе ненависть не играла никакой роли и что доносчик не претендовал на гарантию верности своего обвинения, но доносил просто то, что видел и слышал, следуя указу, касающемуся еретиков. Если ересь осталась недоказанною, а была налицо только дурная слава обвиняемого, он должен был очиститься от нее каноническим путем в том самом городе, где она была распространена; затем он произносил отречение от всех ересей и получал условное освобождение от церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя. XIV. Самый обыкновенный случай во всех этих процессах был тот, когда не было установлено, что обвиняемый был еретиком, и он казался только подозреваемым в этом преступлении, вследствие совершенных им поступков или некоторых писаний или разговоров, в которых обвинялся. Так как хотели распределить наказания пропорционально тяжести подозрения, то его разделили на три степени: легкое, тяжелое и очень сильное. Таким образом судебный приговор гласил, что осужденный виновен в том, что вел себя относительно религии предосудительно, давая основание смотреть на него как на еретика или заподозренного в этом преступлении в такой-то и такой-то степени. XV. Обвиняемому, объявленному заподозренным, хотя бы он был таким в самой малой степени, предъявляли требование отвечать, согласен ли он на отречение от всех ересей и в частности от той, в которой подозревался; если он отвечал утвердительно, то с него снимали отлучение от церкви условно и его примиряли с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи; если он отказывался взять на себя обязательство отречься, его отлучали от Церкви; если в конце года он не просил прощения и не давал обещания отречься от ереси, на него смотрели как на упорного еретика и поступали с ним как с таковым. XVI. Трибунал, признав, что оговоренный был формальным еретиком, готовым сделать отречение и нисколько не виновным в преступлении вторичного впадения в ересь, разрешал ему примирение с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи. Как на рецидивиста смотрели на того, кто был уже осужден как формальный еретик или как очень сильно заподозренный в тех же самых заблуждениях. Хотя бы он и не был в таком положении, но при отказе его отречься от ереси он передавался в руки светской власти, не только когда признавал себя за формального еретика или когда это преступление было ему вменено по справедливости, согласно положительным уликам, несмотря на его отрицания, но также и тогда, когда просто был на подозрении по третьей категории. XVII. Отречения происходили в том самом месте, где инквизитор устроил свою резиденцию, иногда в епископском дворце, в монастыре доминиканцев или в самом помещении, занимаемом инквизитором. Но обыкновенно это происходило в церквах, служивших для аутодафе. Отречения сопровождались церемониями, которые видоизменялись согласно с обстоятельствами. В воскресенье, предшествующее этому своего рода торжеству, во всех церквах города объявляли день, когда оно должно было состояться, и предлагали жителям присутствовать на проповеди, которую инквизитор должен был произнести о католическом учении. В назначенный день духовенство и народ собирались вокруг эстрады, где обвиняемый в легком подозрении помещался стоя, с обнаженной головой, чтобы быть у всех на виду. Служили мессу, и инквизитор, прервав божественную службу после чтения апостола, произносил проповедь против ересей, которые были причиной церемонии этого дня. После сильного их порицания он заявлял, что тот, кого видят на эшафоте, находится в легком подозрении во впадении в эту ересь; чтобы доказать это всем, инквизитор сообщал о действиях, словах и писаниях, составлявших содержание процесса, и кончал свое сообщение словами, что виновный готов сделать отречение и что для этого отданы все нужные распоряжения. После этого обвиняемому подносили крест и Евангелие и заставляли его читать свое отречение, которое он должен был подписать, если был грамотен; затем инквизитор давал ему отпущение, примирял его с Церковью, прочитывал принесенный приговор (а в приговоре изложена была кратко ересь, подозрение в которой навлек на себя осужденный) и накладывал на обвиняемого наказания и епитимьи, которые считал полезными. XVIII. Когда подозрение в ереси было очень сильное, в воскресенье или в праздничный день устраивалось аутодафе. В этот день не позволялось произносить проповеди ни в одной церкви, чтобы стечение народа было наибольшим в той церкви, где происходила церемония. Виновного предупреждали, что в будущем он должен вести себя не только как хороший католик, но и с осторожностью, необходимой, чтобы не быть обвиненным вторично, имея в виду, что в случае нового впадения в ту же ересь он потерпит кару релаксации и может подвергнуться смерти, хотя он и отречется от ереси и получит примирение с Церковью. Отчет о вменяемых ему действиях и словах читался секретарем, а инквизитор возвещал, что осужденный расположен просить примирения с Церковью. XIX. Если виновный был заподозрен в крайней степени, с ним обращались как с еретиком; его заставляли носить в церкви одежду кающегося, сделанную из обыкновенной материи темного цвета, с нарамником без капюшона и двумя нашитыми крестами из желтого сукна; каждый крест имел три ладони в длину и две в поперечнике; сукно, из которого они были сделаны, имело пол-ладони ширины во всех своих частях. При этом соблюдались те же церемонии, какие совершались при допущении к примирению формального еретика. XX. Когда подсудимый должен был пройти через каноническое оправдание, то о дне этой церемонии также оповещалось заранее. Она происходила в соборе или в другой главной церкви в воскресенье или в один из больших праздников. Секретарь читал изложение удостоверенных фактов, которые подтверждали подозрение в ереси, и отзывов о репутации, которую составил себе обвиняемый. Затем подымался на кафедру инквизитор для произнесения проповеди и для извещения, что подозреваемому приказано опровергнуть дурную славу, которая над ним тяготеет, посредством собственной присяги и присяги двенадцати достойных доверия свидетелей, которые его знали и посещали в течение последних десяти лет. После его присяги в том, что он не был еретиком, свидетели под присягой объявляли, что они верят правдивости его заявления. После того как эта двойная формальность была исполнена, обвиняемый делал отречение от всех ересей вообще и в частности от той, в которой стал заподозренным и подвергся диффамации. XXI. Если обвиняемый раскаивался и просил о примирении с Церковью, но находился в разряде рецидивистов, его следовало передавать в распоряжение светской власти, и было известно, что он предназначен для смертной казни. Вследствие этого инквизитор, постановив приговор обвиняемого, поручал доверенным священникам осведомить обвиняемого о положении, в котором он находится, и о том, чего он может ожидать от папских булл и гражданских законов, и побудить его ходатайствовать пред инквизитором о милости быть допущенным к таинствам исповеди и причастия. После того как эти священнослужители проводили с осужденным два или три дня, по всей стране объявлялось об аутодафе, которое справлялось посреди городской площади, на таком же эшафоте, о каком я уже говорил. Читался приговор, в силу которого осужденный должен быть передан в руки светской власти, причем последним словом этого приговора была просьба к судьям обращаться с осужденным человеколюбиво. Затем он передавался им после лишения сана епископом, если это был священник. XXII. Если обвиняемый был нераскаянным еретиком, не рецидивистом, он присуждался к релаксации [287]. Но никогда не доводили дела до аутодафе, не попробовав в течение долгого времени обратить его и привести к единению с католической Церковью всеми средствами, которые могла внушить опытность в этом деле. Обеспечив надежность его тюремного заключения, позволяли и даже в некотором роде побуждали его родных, друзей, соотечественников, духовных лиц и всех людей, известных своим образованием, посещать его в тюрьме и беседовать с ним. Сам епископ и инквизитор приходили к обвиняемому и убеждали его вернуться в лоно Церкви. Хотя он выражал в своем упорстве самое сильное желание быть поскорее сожженным (что случалось часто, потому что эти люди считали себя мучениками и выказывали свойственную им твердость), инквизитор на это никогда не соглашался; наоборот, он удваивал доброту и кротость, удалял все, что осужденному могло внушать ужас, и старался уверить его, что, обратившись, он избегнет смерти, лишь бы только он снова не впал в ересь, что и бывало в действительности, так как накануне аутодафе релаксация заменялась пожизненным тюремным заключением. XXIII. Эти меры, имевшие целью обращение осужденного, не мешали оповещению об аутодафе во всех окрестностях, чтобы жители их стеклись для присутствия на нем. Если обращение не состоялось, воздвигали на площади эшафот; секретарь читал перед собравшимся народом изложение вин и приговор осужденного; затем инквизитор произносил проповедь. По окончании ее присужденный к релаксации передавался в руки королевского судьи, который отправлял его на костер, где он погибал в пламени, по прочтении приговора, вынесенного во исполнение предписаний гражданского закона. XXIV. Если несчастный еретик был рецидивистом, то напрасно он объявлял о своем решении вернуться к вере; ему было невозможно избежать смертной казни; единственною милостью, которую ему оказывали, было избавление от мук костра: после исповеди и причастия его удушали руками палача и бросали в огонь его труп. XXV. Заочно присуждали тех подсудимых, которые бежали из тюрьмы или раньше, до ареста, обратились в бегство. Справляли их аутодафе, выставляя их статую, и ее предавали пламени вместо приговоренного заочно (contumax), который в нем погиб бы сам, если б не бежал и был бы уличен в ереси и упорстве. XXVI. Я обхожу молчанием другие частности способа судопроизводства прежней инквизиции, потому что, мне кажется, я сказал достаточно, чтобы показать, до какой степени она отличалась от других трибуналов. Читатели, которые пожелают детальнее удовлетворить свою любознательность, могут прочесть Руководство, составленное инквизитором Николаем Эймериком. Статья третья О СВОЙСТВЕ НАКАЗАНИЙ И ЕПИТИМИЙ, НАЛАГАВШИХСЯ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ I. Трибунал уполномоченной инквизиции, будучи церковным учреждением, мог сам по себе присуждать только духовные наказания: отлучение от Церкви, лишение сана, запрещение в священнослужении, отрешение от должности и снятие монашества по отношению к лицам, а по отношению к городам и селениям - интердикт и прекращение божественной службы. Однако законы христианских императоров IV и последующих веков; мнения, установившиеся в течение и после VIII века; общее извращение канонических идей и принципов в течение XI века (чудовищно возросшее в последующие века); опасение, внушаемое государям косвенным средством церковных наказаний, за целость их корон; всеобщее полное неведение истинных границ церковного могущества и светской власти, гораздо более древней, чем ее соперница, - все эти обстоятельства послужили причиной того, что инквизиторы XIII века сочли себя вправе налагать чисто светские наказания, за исключением смертной казни. Поэтому можно наблюдать, что, если объявление смертной казни не было во власти инквизиторов, они установили в виде своего рода компенсации пытку и релаксацию, в полной уверенности, что светский судья не посмеет не послать отпущенного ими на смертную казнь, так как по государственному закону для составления смертного приговора ему нужно было иметь только выписку из приговора инквизиторов, которые предоставляли ему преступника как еретика. Нельзя не удивляться при виде того, как инквизиторы заканчивали свои приговоры формулой, в которой они просили судью не применять к еретику смертной казни, тогда как несколькими примерами было доказано, что если судья, сообразуясь с просьбою инквизитора, не посылал преступника на казнь, то сам предавался суду как заподозренный в ереси, на основании распоряжения статьи IX регламента, гласившей, что подозрение являлось естественным следствием небрежения судьи в исполнении гражданских законов, направленных против еретиков, хотя бы он был обязан присягой их соблюдать. Эта просьба была, следовательно, пустой формальностью, диктуемой лицемерием, которого одного было бы достаточно для опозорения трибунала святой инквизиции. II. Приговоры, выносимые инквизиторами, налагали на виновных штрафы и личные наказания, которые разнообразились в зависимости от обстоятельств и свойства судебного дела. Таковыми были: полная или частичная конфискация имущества, пожизненное или временное тюремное заключение, изгнание или ссылка, бесчестие, потеря должностей, почестей и званий и лишение права на них претендовать; наконец, все, установленное декретами святого престола и соборов или гражданскими законами. Светский судья не имел права расследовать преступление, за исключением только случаев, когда виновный предавался в руки светской власти; в других случаях инквизитор исполнял должность церковного судьи, назначая кару отлучения от Церкви, снятия монашества, запрещения священнослужения, лишения сана или отнятия церковных доходов, и, кроме того, исполнял функции судьи светского, присуждая к наказаниям гражданским и светским. Эта вторая часть приговора имела силу лишь с согласия светской власти, которая редко противилась его исполнению и, молчаливо одобряя его, дала укорениться обычаю, сделавшемуся в конце концов обычным правом трибунала инквизиции. III. Виновные, которые делали отречение как тяжко заподозренные в ереси, никогда не приговаривались к пожизненному заключению; срок этого наказания был ограничен, и проступки, которые им вменялись, должны были быть важными и многочисленными {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о пятом способе вершения суда.}. IV. Если подозрение было очень сильно, обвиняемый присуждался к тюрьме до конца своих дней или, по крайней мере, на значительный срок. Однако инквизиторы могли сократить этот срок, когда опытность их позволяла им верить, что узник воодушевлен истинным раскаянием. Эта мера основана на том, что во всех случаях окончательного приговора за судьями сохранялось право усилить или смягчить наказание. Это доказывает, что их полномочия простирались за пределы приговора, вопреки принципам уголовного права, по крайней мере в первой инстанции {Там же, о шестом способе вершения суда.}. Если предметом отречения была формальная ересь, то назначалось непременно пожизненное заключение, несмотря на право судей смягчать наказание или избавлять от него {Там же, о восьмом способе вершения суда.}. V. Среди наказаний, налагаемых на осужденных, надо считать наказанием ношение одежды кающегося, известной в Испании под названием санбенито [288], что является искажением слова saco bendito (благословенный мешок). Настоящее его название по-испански было самарра. Первое название сделалось общенародным, потому что со времен евреев мешком называли покаянную одежду, как мы это видим в истории царя Ахава и некоторых других лиц в Библии [289]. До XIII века обычно освящали мешок, который должны были носить лица, присужденные к публичному покаянию, и это дало мешку название благословенного. Это был кафтан, застегнутый подобно священнической сутане; он был принят инквизицией со времени ее учреждения, до того как соборы в Безье, Тулузе и Таррагоне сделали о ней постановление. Так, св. Доминик де Гусман обрядил в него еретиков, примиренных с Церковью, как это доказывает документ, привести который здесь я считаю полезным, чтобы дать понятие об обычае того времени. В этом документе говорится: VI. "Всем верным христианам, которые будут осведомлены о настоящем послании, брат Доминик, каноник Осмы, самый малый из проповедников, шлет привет во Иисусе Христе. VII. В силу власти господина аббата цистерцианцев, апостолического легата святого престола (которого нам поручено представлять), мы примирили с Церковью предъявителя этого послания Понса Роже, который милостию Божией оставил общество еретиков; и мы ему приказали (после того, как он клятвенно обещался исполнять наши повеления) позволять водить себя безо всякой одежды три воскресенья подряд от ворот города до дверей церкви священнику, который будет его бить розгами. Мы предписываем ему равным образом ввиду епитимьи не есть ни мяса, ни яиц, ни сыра и никакой другой пищи из животного царства в течение всей жизни, исключая дней Пасхи, Пятидесятницы и Рождества нашего Господа, в каковые дни мы приказываем ему ее есть, в знак отвращения к его прежней ереси; держать три поста в году, не вкушая в это время рыбы; поститься, воздерживаясь от рыбы, масла и вина, три дня в неделю в течение всей своей жизни, за исключением случаев болезни или усиленных полевых работ; носить монашескую одежду, как по форме, так и по цвету, с двумя небольшими крестами, нашитыми по обе стороны груди; слушать мессу ежедневно, когда на это имеется возможность, и присутствовать на вечерне по воскресеньям и праздникам; вычитывать аккуратно дневную и ночную службу, Отче наш [290] читать семь раз днем, десять раз вечером и двадцать раз в полночь; жить целомудренно и предъявлять настоящее послание раз в месяц священнику местечка Серери в его приходе, которому мы приказываем наблюдать за поведением Роже, который должен верно исполнять все ему приказанное до тех пор, пока господин легат не осведомит нас о своей воле. А если указанный Понс нарушит данное слово, мы приказываем рассматривать его как клятвопреступника, еретика и отлученного от Церкви и удалить его из общества верных, и т. д." {Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1, Отд. II. Гл. 2.}. VIII. Этот драгоценный документ второго года учреждения инквизиции знакомит нас с тем, какие тогда накладывались епитимьи. Особенно следует заметить, что Понсу Роже не было велено исповедоваться три раза в год, что установилось как обычай лишь впоследствии, ибо все это происходило до третьего Вселенского Латеранского собора, состоявшегося в 1215 году, который вынес посредством формального канона приказ исповедоваться своему приходскому священнику по меньшей мере один раз в году, а именно на Пасхе. Из этого не следует заключать, что исповедь началась с того времени; она была известна с первых веков христианства, но она не являлась предметом соборного предписания. IX. Заслуживает также замечания наложенная на Понса Роже епитимья появления без одежды в течение трех воскресений подряд к воротам города и шествия до церковных дверей, при получении от священника ударов розгами; эта практика восходит к восьмому веку Церкви, когда христиане, приговоренные к публичному покаянию, получали из рук священника удары розгами, как рабы из рук своих господ. Об этом наказании мы можем составить себе верное представление, если справимся с Историей испанских соборов, которую я привел в первой части этого сочинения. Мы читаем также у некоторых авторов, что наказание это иногда исполнялось епископом, потому что оно состояло не столько в причинении кающемуся физической боли от ударов розгами, сколько в намерении смирить его и покрыть спасительным смущением. X. Собор в Безье 1233 года внес некоторые изменения в эту дисциплину, издав указ, чтобы еретик, присужденный к произнесению отречения, являлся публично в церковь каждое воскресенье и каждый праздник в одежде кающегося и с розгами в руках и чтобы между чтением Апостола и Евангелия священник бил его ими, сообщая всему народу то прегрешение, за которое кающийся был приговорен к этому наказанию {Собор в Безье. Гл. 27; Пенья, в его Комментариях на Эймерика. Ч. 111, о шестом способе вершения суда,}. XI. Третий предмет, который следует отметить в епитимье Роже, это строгость наложенных на него постов и воздержания, потому что его не только лишили употребления мяса и всех прочих животных продуктов в течение остатка его дней, но и обязали соблюдать три раза в год посты, не позволяя питаться рыбой, но только травами и овощами, помимо тех трех дней в неделю, в которые он должен был в течение всей жизни обходиться без рыбы, мяса и вина. Таким образом питание его было сведено почти на хлеб, воду и фрукты, потому что без масла не легко было питаться растениями и овощами. Все эти правила показывают, что новая инквизиция на этот счет была гораздо умереннее, чем прежняя. XII. Четвертая особенность, замечательная в этой епитимье, это возложенная на Роже обязанность повторять столь часто Отче наш в ночные и дневные часы, а особенно делать это двадцать раз в полночь, потому что это равносильно обязанности читать утреннюю службу, как будто он был каноником XIII века или членом какого-нибудь монашеского ордена. Это обстоятельство и обязательство присутствовать все праздники на вечерне и находиться под наблюдением своего приходского священника делало положение кающегося очень неудобным, потому что если бы он этого не исполнил, то был бы рассматриваем и наказан как еретик, клятвопреступник и отлученный от Церкви, согласно акту его отречения от ереси, и это наказание было бы тем более страшно, что оно делало его рецидивистом и приводило к смертной казни. XIII. Пятое важное обстоятельство, которое следует заметить в этой епитимье, относится к одежде кающегося; вид одежды уже описан. Я считаю полезным прибавить лишь некоторые подробности, чтобы лучше дать понять тот обычай, который был впоследствии принят теперешней инквизицией. XIV. Мы видим, что в первые годы инквизиции не назначали ни цвета, ни формы этой одежды, потому что св. Доминик удовольствовался приказанием, чтобы она была и в том и в другом отношении монашеской. Сначала думали, что форма одежды должна быть формой застегнутого кафтана, как мешок (или вретище) кающихся первых веков церкви. Позднее было установлено, чтобы на обыкновенной одежде носили монашеский нарамник и чтобы в нем было сделано посредине отверстие для просовывания головы, но не было капюшона. Во времена св. Доминика было безразлично, какого цвета эта одежда: достаточно было цвета монашеских одежд, то есть темного и скромного; но потом не замедлили предписать, чтобы она была синеватого или фиолетового цветов {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, рубрика о шестом способе вершить процесс веры.}. XV. Что касается двух крестов, которые должны были нашиваться на одежду кающегося, то в этом отношении произошли разные перемены. Ввиду того, что инквизиция началась во времена альбигойцев и эти еретики были очень многочисленны в Нарбоннской Галлии, не было почти ни одного католика, не взявшего креста, чтоб идти с ними сражаться или, по крайней мере, быть полезным религии в братстве, принявшем название милиции Христа или семьи инквизиции. Среди католиков были такие жестокие люди, что убивали всех, кто был известен как еретик, даже когда встречали их безоружными. Этого было достаточно, чтобы заставить большинство сектантов взять крест, который они прикрепляли к груди для обозначения, что они католики, надеясь этим способом избежать смерти, которая постоянно им угрожала. Вот причина, почему св. Доминик и другие инквизиторы приказывали примиренным еретикам носить крест для безопасности их личности. Чтобы, однако, не смешать их с настоящими католиками (к этому мера эта могла бы привести), их обязали носить два креста. Но для того, чтобы два креста были заметны и выполняли свое назначение, то есть унижали примиренного еретика, который был подвергнут епитимье, Тулузский собор приказал в 1229 году, чтобы эти два креста отличались по цвету от одежды; собор в Безье, бывший в 1233 году, повелел, чтобы эти кресты были желтого цвета. Что касается места, где эти кресты должны были пришиваться, то св. Доминик хотел, чтобы это были две стороны груди. Это правило было одобрено Тулузским собором. Вскоре собор в Безье, быть может, по особым, непредвиденным соображениям, захотел еще полнее определить употребление и заметность этого отличительного знака и вынес декрет, изложенный в таких выражениях: XVI. "Обращенные еретики будут носить на своей верхней одежде, в знак отвращения к их прежним заблуждениям, два креста желтого цвета длиною в две с половиной ладони, шириной в две ладони, сделанные из полос материи в три пальца шириною; один из этих крестов будет находиться на груди, а другой на плечах. Одежда, на которой эти два креста должны быть нашиты, будет отличаться по цвету от двух крестов, и кающиеся не могут носить никакой другой верхней одежды ни вне дома, ни у себя дома. Если они приговорены к ношению одежды, покрывающей их голову, то на капюшоне, если это мужчина (и на вуали, если это женщина), должен быть нашит третий крест величины, пропорциональной этой части одеяния. Если идет речь об отступнике или человеке, который старался вовлечь других в отступничество, он будет носить на верхней части двух крестов, нагрудного и наплечного, поперечную полосу длиною в ладонь или около того и того же цвета. Если они предпримут путешествие морем, они будут носить их, пока не прибудут в иностранную землю, и там могут их скинуть до тех пор, пока снова не пустятся в море, чтобы вернуться в свое отечество. Тогда они снова их возьмут и не перестанут носить ни во время плавания, ни во время пребывания на островах" {Собор в Безье. Гл. 26.}. XVII. Таррагонский собор, состоявшийся в 1242 году, предпочел распоряжения, постановленные Тулузским собором, тем, которые были сделаны на соборе в Безье. Речь шла лишь о двух крестах, которые должны были носить на груди. Но испанские инквизиторы Каталонии не замедлили принять меру, предписанную собором в Безье, и ею руководствовались, согласно тому, что нам сообщает Эймерик в XIV веке {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о шестом способе вершить процесс веры.}. В это же время был введен обычай вместо старинных крестов употреблять кресты, скрещенные наискось, и мы видим, что обычай этот сохранился и при теперешней инквизиции { Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1.Отд. II. Гл. 5.}. XVIII. Что епитимьи, налагавшиеся прежней инквизицией, были гораздо суровее в отношении позора, который должен был из них вытекать для примиренных, чем те, которые постановлялись теперешней инквизицией, показывает самый текст резолюции, принятой в 1242 году испанскими епископами на вышеупомянутом Таррагонском соборе. В ней сказано: "Если формальные еретики и учителя ереси попросят обращения, они будут заключены в тюрьму и останутся в ней до смерти после того, как отрекутся от ереси и получат отпущение". XIX. "Что касается тех, кто одобряет ошибочные мнения еретиков, они выполнят следующую епитимью: в день Всех Святых, в первое воскресенье рождественского поста, в праздник Рождества, обрезания, Богоявления, Сретения Господня, Благовещения и во все воскресенья Великого поста они будут отправляться в собор и присутствовать при процессии, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, и там будут бичуемы епископом или священником, за исключением дней Благовещения и Вербного воскресенья, когда они будут принимать примирение в приходской церкви. В первый день Великого поста они также отправятся в собор, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, согласно постановлению; они будут выгнаны из церкви на все время Великого поста и принуждены стоять в ее дверях и оттуда слушать божественную службу. Они будут занимать это же место и в Великий четверг. В этот же день получат они примирение в самой церкви по способу, предписанному святыми канонами. Кроме того, постановляется, что епитимья, наложенная на них в первый день Великого поста и в Великий четверг, а также епитимья, которая предписывает держаться вне церкви в течение остальных дней Великого поста, будет возобновляться ежегодно до самой смерти примиренных. В воскресные дни Великого поста они будут входить в церковь и после принятия примирения пойдут на свои места у двери и там будут оставаться до Великого четверга, Они будут всегда носить на груди два креста цвета, различного с цветом их одежды, чтобы все могли легко узнать в них кающихся. Запрещение входить в церковь во время Великого поста будет продолжаться лишь на протяжении десяти лет". XX. "Епитимья вновь впавших в ересь как пособников ереси будет столь же торжественна, как и епитимья христиан, впавших в ересь, и будет происходить в те же дни; но от них не будут требовать ношения двух крестов, и церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут возобновляться лишь в течение десяти лет". XXI. "Та же епитимья будет наложена на пособников ереси, которые не впадут вновь в ересь, но будут только подозреваемы в ереси в высшей степени; она будет происходить в дни Всех Святых, Рождества, Богоявления, Сретения Господня и в течение всего Великого поста, на протяжении семи лет; церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут повторены, и примиренные должны также держаться в дверях церкви во все дни Великого поста". XXII. "Епитимья пособников ереси, находящихся в сильном подозрении, будет продолжаться пять лет и будет такой же, как и епитимья подозреваемых в высшей степени". XXIII. "Епитимья пособников ереси, находящихся в легком подозрении, будет продолжаться три года и будет такой же, как и предыдущая". XXIV. "Эти епитимьи будут исполняться в соборе, предназначенном для жителей города, а для других - в их приходских церквах, если только не последует льгота со стороны епископа или его викария". XXV. "Если епископ или его викарий позволит им подвергаться наложенной на них епитимьи в другом месте, они должны запастись удостоверительными письмами, которыми эти должностные лица церкви засвидетельствуют положение их епитимьи. Эти письма будут переданы епископу или его викарию нового местожительства, и кающиеся будут продолжать епитимью, которую они должны были выполнять в их прежнем приходе. Когда же они захотят вернуться домой, они должны попросить у того прихода, где они временно проживали, новые письма, с точным указанием, что им остается еще сделать, чтобы их епитимья была окончена". XXVI. "Если произойдет случайно и без малейшего подозрения в обмане или надувательстве со стороны кающихся, что они не смогут явиться вовремя в церковь, чтобы там подчиниться осуждающему их приговору и выполнить назначенную им епитимью в первый день Великого поста и в Великий четверг, эта церемония будет совершена над ними в другие торжественные дни, назначенные епископом, и они подвергнутся епитимье в соборе, перед лицом народа, с церемониями, соблюдаемыми в эти обязательные два дня" {Таррагонский собор 1242 года, в 28-м томе королевского Собрания соборов.}. XXVII. Это распоряжение Таррагонского собора неопровержимо доказывает строгость смирительных епитимий, которые налагались на отрекавшихся от ереси еретиков как примиренных, так и заподозренных. Во всяком случае, следует заметить, что они не продолжались всегда так долго, как это было назначено в приговоре, потому что обычай допускал частичное или полное снисхождение и потому что с первого же времени социальное положение личностей и другие причины заставляли отменять их вполне или по меньшей мере частично. Существовало освобождение от ношения одежды кающегося, установленной св. Домиником. Этот дошедший до нас документ вследствие его древности показался мне заслуживающим того, чтобы он стал общеизвестным. Вот его текст: XXVIII. "Всем верным христианам, которые будут читать настоящее послание, брат Доминик, каноник Осмы, смиренный слуга проповедования, шлет поклон и желает искренней любви во Христе Иисусе. Настоящим мы вас уведомляем, что мы дали Раймонду Гильельмесу из Альтарипы позволение носить дома те же одежды, какие носят и другие христиане, так же как и Гильерме Угунья, который, согласно тому, что до нас дошло, носит в настоящее время одежду кающегося как примиренный и еретик; эта мера продлится, пока господин кардинал не сделает другого приказания либо нам, либо вышесказанному Раймонду. Кроме того, объявляем, что эта перемена не должна причинить вышеназванному Гильерме ни бесчестия, ни какого-либо иного рода вреда {Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. I. Гл. 2. N 8.}". XXIX. Кардинал, о котором говорит св. Доминик, был Пиетро из Беневента, легат папы Иннокентия III, прибывший в Тулузу в 1214 году. XXX. Я не мог найти, и мне кажется, что это не легко узнать, каков был гербовый щит или печать инквизиции. Я склонен думать, что он был тот же, что у ордена св. Доминика, потому что служил для конгрегации Приближенных или милиции Христа, которая существует еще и теперь под названием Конгрегации Св. Петра-мученика. Я думаю, что дал достаточно верное представление о прежней инквизиции и о способе ее судопроизводства. Теперь мне остается сказать о новой инквизиции, уничтоженной во время последней испанской революции. |