|
Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции. Глава XXXVI НЕСКОЛЬКО ПРОЦЕССОВ ИНКВИЗИЦИИ, ВОЗНИКШИХ ИЗ ПРОЦЕССА АНТОНИО ПЕРЕСА Статья первая ПРЕСЛЕДОВАНИЕ НЕКОТОРЫХ ЛИЧНОСТЕЙ I. Дело Антонио Переса послужило причиной множества других процессов, возбужденных против лиц, принимавших участие в мятежах 24 мая и 24 сентября 1591 года, а также в побеге этого знаменитого испанца и его спутника Майорини. К ним применили церковные наказания и кары, определенные в булле св. Пия V от 1 апреля 1569 года и назначенные для тех, кто противится отправлению службы святого трибунала. И. Генерал дон Альфонсо де Варгас вступил 12 ноября 1591 года в Сарагосу во главе своей армии. Жители были поражены этим, они выходили из города для сопротивления королевским войскам и для защиты своих вольностей. Эта экспедиция явилась для инквизиторов благоприятным поводом восстановить авторитет в городе, и они заняли свои места с таким пылом, словно пытались восстановить власть, сильно пошатнувшуюся в предшествующие месяцы. Трибунал повел тайное следствие против зачинщиков мятежа, хотя он знал руководителей восстания 24 мая из показаний, данных в Мадриде и позволявших думать, что те же лица были подстрекателями мятежа 24 сентября. III. Прокурор святого трибунала подал 8 января 1592 года жалобу на всех мятежников вообще как на заподозренных в деле веры и составил список зачинщиков и участников мятежа. Этот список почти тогда же возрос до трехсот семидесяти четырех лиц, скомпрометированных своими поступками или разговорами. В том числе было семнадцать священников, четыре монаха, две монахини, четыре женщины, сорок кавалеров или дворян, шестнадцать адвокатов, пять судей из совета верховного судьи Арагона, пятнадцать второстепенных служащих даже из трибунала инквизиции, двадцать нотариусов и других судейских, пятнадцать купцов, десять студентов, тридцать ремесленников и сто двадцать четыре хлебопашца. Впоследствии это число стало значительнее. IV. Инквизиторы решили заключить в секретные тюрьмы сто семьдесят из них, и все было подготовлено для новых арестов по мере установления виновных или получения улик против заподозренных. Из этого числа было арестовано только сто двадцать три человека, потому что одни были уже посажены в королевские тюрьмы по приказу командира Варгаса для того, чтобы предстать перед судом доктора Ланца, миланского сенатора, которого король назначил специальным комиссаром, а другие покинули королевство прежде, чем можно было их поймать. Некоторые из этого числа принимали лишь косвенное участие в движении, и суд над ними принадлежал, по праву предварения, сенатору. Они получили разрешение содержаться под домашним арестом. Из массы судопроизводств, предпринятых против мятежников, я выберу те, которые мне показались более достойными внимания по званию и имени обвиняемых. V. Дон Хуан де ла Нуса, верховный судья Арагона, никогда не противился отправлению службы святого трибунала, скорее его можно упрекнуть в том, что он уступал их притязаниям более, чем позволяли привилегии королевства, охрана* и защита коих были ему поручены. Однако он попал в положение мятежника, потому что в наступившей борьбе имел несчастие не быть самым сильным. Присяга, данная королем в сохранении привилегий, не позволяла ему вводить в эту страну более пятисот солдат. Постоянная депутация Арагона, извещенная о том, что генерал Варгас прибыл в Агреду с кастильской армией и готовится вступить в Тарасону и Борху [115], сделала представление королю, что спокойствие, царящее в стране, делает эту меру бесполезной. Филипп велел ответить, что войска предназначены для Франции. Депутаты написали вторично и сообщили об опасности, которую представляет переход армии через Сарагосу. Им возразили, что нечего опасаться этой военной операции и что армия пробудет в городе только срок, необходимый для возвращения правосудию авторитета и силы, почти совершенно утраченных во время последних мятежей. VI. Депутаты Арагона, получив последний ответ правительства, запросили мнение тринадцати адвокатов о смысле фуэросов королевства. Юрисконсульты объявили, что эти права нарушаются вступлением королевских войск в Арагон и все арагонцы обязаны противиться и препятствовать ему. Циркуляры были посланы во все города; написали постоянным депутациям Каталонии и Валенсии, чтобы просить у них помощи, предусмотренной договорами на случай, если одной из этих стран будет угрожать вторжение. Главным вождем арагонской армии назначили верховного судью Арагона, которого закон королевства призывал к этому. Ему было приказано тотчас встать во главе войск. Когда кастильцы очутились в шести милях от Сарагосы, верховный судья оказался с такой горстью людей, что удалился и оставил свободным проход для королевской армии, которая вступила в город. VII. 28 ноября дон Франсиско де Борха, маркиз де Ломбай (старший сын герцога де Гандиа и внук св. Франциска), прибыл в Сарагоссу с полномочиями королевского комиссара. Ему было поручено вести переговоры с постоянными депутатами и главными дворянами королевства о пунктах привилегий нации, которые будто бы были нарушены. Было несколько совещаний, которые кончились ничем, потому что депутаты не позволяли открывать конференций, пока Арагон занят чужеземными силами, лишающими страну и депутацию свободы; они заявили, что можно будет, однако, созвать представителей городов, чтобы принять изменения договора 1588 года в пунктах, касающихся апелляции к народу за национальную свободу, но король не должен требовать, чтобы обсуждение этого происходило в присутствии чересчур многолюдного собрания. VIII. Филипп II назначил вице-королем графа де Мората, который публично въехал в город 6 декабря, к большому удовольствию арагонцев: вице-король, епископ дом Мигуэль Химено, удалился в Теруэль, устрашенный опасностью, которой подвергался. Радость жителей была непродолжительна. 18 декабря дон Гомес Веласкес, рыцарь ордена Сант-Яго и шталмейстер принца Астурийского, прибыл с зловещим поручением арестовать множество лиц и с специальным приказом отрубить голову верховному судье Арагона, как только он вступит в город, и известить об этом в первом же письме. Веласкес приложил такое старание в деле исполнения приказаний двора, что 20 декабря Хуан де ла Нуса более не существовал. Весь Арагон был подавлен известием об этой казни. Нельзя выразить, насколько должность верховного судьи Арагона внушала уважение народу, особенно в последние полтораста лет, когда ее без перерыва занимали представители знаменитой фамилии, к которой принадлежал Нуса. Многие дворяне, видя в этом событии прелюдию ко множеству других подобных, поспешили покинуть родину и искали убежища во Франции и Женеве. Те, которых неразумная доверчивость располагала остаться, не замедлили в этом раскаяться. IX. Герцог де Вильяэрмос, граф де Рибагорса дон Франсиско Арагонский не мог избежать преследования, несмотря на преимущество королевской крови и происхождение от Хуана II, короля Арагона и Наварры через сына этого государя дона Альфонсо Арагонского, магистра ордена Калатравы. В процессе, предпринятом против него инквизицией, ни одно показание не установило, чтобы он препятствовал службе трибунала во время двух восстаний или принимал хотя бы малейшее участие в мятеже. Только доктор Хуан Франсиско Торальба, заместитель верховного судьи (лишенный должности в силу постановления семнадцати присяжных королевства вследствие серьезных жалоб Переса), утверждал, что герцог ввиду своего происхождения был врагом и противником святого трибунала, потому что он происходит от евреев, сожженных или подвергшихся епитимье через Эстенгу Конехо, еврейку, которая приняла после крещения имя Марии Санчес и была затем наложницей или женой дона Альфонсо Арагонского, первого герцога Вильяэрмоса и деда того, на кого он доносил. Торальба изложил в мельчайших подробностях доказательства всего высказанного. Когда жители Сараго?ы решили воспротивиться вступлению кастильской армии в город, герцог явился к верховному судье и предложил ему, как истый арагонец, свои услуги. X. Читая теперь хладнокровно подробности процесса, не находишь там ни малейшей видимости преступления, ибо законы королевства налагают на всякого боеспособного ара-гонца обязанность поднимать оружие на защиту задетых привилегий. Юрисконсульты решили, что вступление иностранной армии в город вынуждает народ поднять законное восстание. Депутаты приняли это толкование и издали воззвание к верховному судье, дворянам и городам. Таким образом, это решение налагало на герцога, как и на других, обязанность повиноваться. Сочли за преступление, что он поднял оружие против государя. Однако политическая конституция королевства предвидела этот случай, и такое выступление не только допускалось, но и вменялось в обязанность. В предыдущих веках верховный судья перед принесением присяги королю говорил ему от имени нации: "Мы, которые значим столько же, сколько вы, и сильнее вас, делаем вас нашим королем при условии, что вы будете уважать наши привилегии; в противном случае - вы не король наш". Другая статья гласила: "Если король нарушит привилегии, нация может избрать другого, даже если он не будет христианином". Арагонцы пользовались до известной степени этим правом не раз, диктуя, например, условия королю Педро IV или отказывая Матье, графу де Фуа, мужу старшей дочери Хуана I, и ставя на его место Мартина [116], его брата, или предлагая корону Фердинанду I [117], сыну его сестры, скорее, чем графу Урхелю, его родственнику по мужской линии. XI. Королевский комиссар не ограничился процессом, возбужденным инквизицией против герцога де Вильяэрмоса. 19 декабря он велел арестовать его в связи с приказом, привезенным из Мадрида. Он отправил его в Кастилию, вопреки другой статье фуэро. Герцог подвергся смертной казни в Бургосе как изобличенный в измене своему государю. Его имущество было конфисковано, и король назначил на вакантное герцогство того, кто имел право на наследование титула. XII. Граф д'Аранда дон Луис Хименес де Урреа был арестован в один день с герцогом де Вильяэрмосом, то есть 19 декабря. Он умер в тюрьме местечка Алаэхос 4 августа 1592 года, избежав таким образом ожидавшей его смерти на эшафоте. Из процесса, начатого против него инквизицией, видно, что немедленно после заключения Антонио Переса в тюрьму королевства он объявил себя его покровителем во исполнение обязательства, принятого в Мадриде перед доньей Хуанной Коэльо, его женой; он был одним из главных подстрекателей народных волнений в Сарагосе: повлиял на мнение адвокатов, объявивших незаконным и противным привилегии акт, которым Перес был вторично передан в руки инквизиции; принимал, наконец, участие в военных распоряжениях, сделанных по городу для отражения королевских войск. Диего Фернандес де Эредиа показал, что граф и Антонио Перес составили заговор против жизни маркиза д'Альменара. Это обстоятельство не доказано в процессах инквизиции, хотя дон Диего разоблачил сообщников и показал, что предприятие рухнуло только потому, что он сам переменил решение в минуту исполнения долга пасхального причащения, отвратив одного из убийц от совершения преступления. Его показаний не было в документах процесса, но он уверял, что показал уже все перед сенатором Ланцем, когда был в тюрьме этого магистрата. Впрочем, оставим в стороне все, что относится к этому заговору, и спросим: если другие обстоятельства составляли сущность преступления, то почему Филипп II после первого мятежа повелел ему оказать помощь властям для облегчения перевода Антонио Переса? Почему после восстания 24 сентября король писал ему вторично, чтобы поблагодарить за исполнение поручения? Кто не вознегодует, видя, как могущественный монарх обманывает своих подданных и наказывает их путем хитрости, противоречащей его достоинству? XIII. Граф де Мората дон Мигуэль Мартинес де Луна, вице-король Арагона, сын графа дона Педро, был оговорен перед святым трибуналом после восстания Сарагосы. Судя по материалам процесса, он порицал действия трибунала в отношении Антонио Переса, поведение помощников верховного судьи, исполнивших приказ инквизиторов, и одобрял происшествие, которое принудило их вернуть Переса в тюрьму королевства. Некоторые свидетели предположили, что он был одним из главных зачинщиков первого восстания, но, узнав, что Филипп II сказал, будто Перес был неверным министром, перестал его защищать. Здесь, конечно, историческая ошибка. Заявление короля о неверности министра относится к августу 1590 года, - согласно акту, которым Его Величество прекращает процесс, относящийся к смерти Эсковадо, - а волнения в Сарагосе произошли в мае 1591 года. Переворот, совершившийся в душе Мартинеса де Луны, должен был иметь другой мотив. Некоторые обстоятельства его процесса доказывают: он был уведомлен о том, что происходило в Мадриде в совете, обсуждавшем дела Арагона; он, несомненно, предвидел серьезные последствия, и это заставило его переменить мнение. XIV. В самом деле, король назначил его вице-королем Арагона в ноябре 1591 года, и инквизиция отменила предварительное следствие процесса и постановление о заключении его в тюрьму как врага святого трибунала. Я безбоязненно заверяю, что в мнении инквизиции граф де Мората был виновнее множества несчастных крестьян, которые были опозорены на аутодафе в октябре 1592 года. Но этому не следует удивляться, потому что, по испанской пословице, законы идут туда, куда хотят короли {Alla van leyes, do guieren reyes.}. Применение буллы св. Пия V об отлучении, по-видимому, зависит от воли инквизиторов, действующих согласно политическим расчетам, как мы наблюдаем в этом случае. Трибунал владел другой информацией против графа с 1577 года, предметом коей были некоторые непристойные тезисы; но слабость улик не позволила дать ей ход. XV. Вопреки снисхождению, которое инквизиторы оказали графу, было заметно, пока он являлся вице-королем, что он не был предан их партии. Его равнодушие привело к тому, что прокурор имел дерзость 7 декабря 1592 года внести жалобу против него и потребовать постановления о его заключении. В обоснование своего обвинения он приводил следующий факт: когда главный инквизитор Кирога 23 ноября опубликовал последний льготный указ в пользу тех виновных, которые не были арестованы и вследствие этого были освобождены от церковных наказаний, и когда этот документ до его публикаций был сообщен графу, то последний презрительно отозвался в нем, говоря, что он дерзок, бесполезен и смешон. Прокурор представил эти слова как доказательство ничтожного значения, какое граф придавал церковным наказаниям, которых, по мнению прокурора, граф заслуживал сам как главный виновник первого мятежа, чему он предлагал представить доказательства. С целью придать больше веса своему обвинению, он рассказал, что, когда указ был торжественно опубликован за крестным ходом (в котором он нес хоругвь с господином Пуэйо и господином Клаверо, членами совета королевской аудиенции, служившими ему аколитами), граф де Мората упрекнул их, говоря, что эта публикация не должна бы состояться без его разрешения. Оба советника ответили, что потеря невелика, ввиду большого уважения, которым окружен трибунал. На это граф возразил, что оно не так сильно, как уважение к королевской аудиенции. Это доказывает, по словам прокурора, ненависть к инквизиции графа де Мораты. XVI. Можно быть уверенным, что граф де Мората дон Мигуэль Мартинес де Луна не избежал бы мести инквизиторов, если бы не был вице-королем Арагона. Когда он оставил свою должность, в трибунале были другие люди, и это дело потеряло значение и устарело, чтобы привлечь внимание их преемников. Мнение графа о церемонии, которую он осуждал, было справедливо, потому что эта льгота была дарована только после того, как инквизиция справила 20 октября самое торжественное аутодафе, на котором она сожгла семьдесят девять жителей города и осудила на фактический позор большое число почетных граждан под предлогом публичного освобождения их от церковных наказаний и, кроме того, лишила прощения тех подсудимых, которые были посажены в тюрьму. XVII. Погубив верховного судью Арагона герцога де Вильяэрмоса и графа д'Аранду, король даровал 24 декабря 1592 года общую амнистию, исключив, однако, из амнистии ряд лиц как зачинщиков и руководителей мятежа. Эти изъятия были крайне многочисленны. Среди амнистированных все же встречаем: дона Хуана де Монкайо Арагонского, зятя графа де Састаго; дона Хосе Арагонского, кузена герцога де Вильяэрмоса; дон Франсиско д'Альтарипа-и-Алагона, барона де Уэртоса; дона Мартина Эспеса, барона де Лагуну, депутата королевства; дона Годофрио Бардахи; дона Диего де Эредиа, рыцаря ордена св. Иоанна, брата судьи города Хаки; дона Геронимо, другого его брата; дона Мигуэля де Сесо; дона Луиса де Гурреа; дона Педро и дона Франсиско Фернандеса де Ихара, из семьи герцогов д'Ихару, и много других, менее известных кавалеров, которые не показывались во главе мятежников и не ознаменовали себя никаким убийством. Это распоряжение спасло жизнь многим тысячам местных жителей, в числе которых можно насчитать не менее тысячи из Сарагосы. Смягчающие обстоятельства позволили впоследствии избавить от смертной казни исключенных из общей амнистии и подвергнуть их другим, менее суровым карам. XVIII. Барон де Барволес дон Диего Фернандес де Эредиа, брат и предполагаемый наследник дона Карлоса, графа де Фуэнтеса, гранда Испании, должен был быть арестован по приказу инквизиции как виновный в сопротивлении службе святого трибунала. Но он был арестован раньше, по приказу генерала Варгаса, призвал на помощь фуэро королевства и был заключен в тюрьме манифестированных, откуда он вышел 9 октября 1592 года на казнь; ему отрубили голову сзади как изменнику. Он дал несколько показаний перед сенатором Ланцем, из которых сообщили инквизиторам то, что могло служить для процесса Антонио Переса. Его допрашивали дважды, и он показал множество фактов, свидетельствовавших, что он сам возбудил народное восстание, поддерживал мятеж вместе с графом д 'Арандой и другими вождями и ввязался в мятеж, чтобы убить маркиза д'Альменара. Но этот план внушил ему спасительные угрызения совести, и он отменил данное приказание. Однако несколько свидетелей инквизиции показали, что 24 мая его видели на дороге к тюрьме воодушевлявшим убийц, которые ранили маркиза д'Альменара. Барон де Барболес заявил также, что он был главным виновником жалобы, принесенной Антонио Пересом светскому судье Сарагосы на секретаря, мажордома и конюшего маркиза д'Альменара и некоторых других лиц, которых он обвинял в подкупе, по приказанию маркиза, свидетелей, - жалобы, полученной святым трибуналом в марте 1591 года. Целью подкупа было заставить их показать против Антонио Переса некоторые факты, в которых инквизиторы нуждались и расследование коих принадлежало им. Он говорил далее, что вызвал и направлял попытки и разнообразные усилия найти свидетелей, которые подтвердили бы своими показаниями статьи жалобы, и что он сам показывал то, о чем он знал только по отчету агента Антонио Переса. XIX. В трибунале инквизиций существовала другая анкета против дона Диего, полученная в апреле и мае 1591 года. Он был отмечен в ней, как прибегавший к некромантии для открытия кладов и как переправлявший лошадей во Францию. XX. Судья Торальба показал: он слышал, будто дон Диего был арестован по приказу инквизиции Валенсии за то, что скрывал одного мориска, которого разыскивал альгвасил по приказу инквизиции, чтобы арестовать его и доставить в тюрьму. Он прибавил: не следует удивляться, что дон Диего был врагом инквизиции, так как, хотя его семья не осквернена еврейской кровью, это не распространяется на его детей, потому что его жена баронесса д'Алькарас происходит от еврейской расы по женской линии фамилии Серрас из Каталонии, которая была еврейской; что доказательство этого существует не только в нескольких уголовных процессах, возбужденных против этой семьи, но и в Зеленой книге Арагона, написанной господином Макенте. XXI. Филипп II решил доказать графу де Фуэнтес, что он умеет и вознаграждать верных подданых, и сурово наказывать виновных. Он назначил его губернатором-наместником Нидерландов, где власть была в руках Алессандро Фарнезе, владетельного герцога Пармского, племянника короля, только что умершего. Граф не любил Антонио Переса, смотрел на него как на причину несчастий барона де Барболеса. Поэтому неудивительно, что он принял весьма деятельное участие в заговоре, составленном против жизни бывшего министра. Эта попытка не удалась: два заговорщика были преданы суду и казнены по требованию английского прокурора, которому королева Елизавета приказала преследовать виновников заговора. Подробности этого дела находятся в Реляциях Антонио Переса. XXII. Барон де Пурой дон Хуан де Луна, член депутации королевства от дворянства, подвергся той же участи, что и барон де Барболес, с той разницей, что палач отрубил ему голову спереди. Его казнь произошла в один день с казнью барона де Барболеса. Его главное преступление состояло в том, что он принимал активное участие в двух мятежах жителей Сарагосы, в усилиях этого города воспротивиться королевской армии и в составлении приглашений, которые были посланы депутатами представителям Каталонии и Валенсии, чтобы просить у них помощи против того, кого они называли общим врагом. Относительно его проступков в отношении инквизиции (кроме переданного мною) было доказано, что дон Хуан де Луна был виновником решений, принятых в комитете депутации для энергичной защиты в Сарагосе, в Мадриде и в Риме независимости тюрьмы манифестированных против притязаний инквизиторов, а также для принятия меры, ограничивающей их юрисдикцию одним преступлением ереси, и лишения их права расследования фактов по делу мятежа или другого подобного проступка, за которые они брались под предлогом, что в них участвовали люди, которые хотели воспротивиться исполнению обязанностей. Дела этого рода, говорил он, должны судиться хунтою трех епископов. Наконец, дон Хуан де Луна был виновен в том, что содействовал подкупу свидетелей, которые "были допрошены коррехидором Сарагосы по делу Антонио Переса против заслушанных в розыске инквизиторов. Дон Хуан был юрисконсультом, и это звание дало ему большой перевес в обсуждениях комитета постоянной депутации. XXIII. Барон де Бьескас дон Мартин де ла Нуса, владетель Сальена и городов в долине Тена, скрылся во Францию. Затем он вернулся в Испанию, надеясь ускользнуть от строгости правительства и розысков инквизиции. Он был арестован в городе Туделе Наваррской по приказу генерала Варгаса, и ему отрубили голову. Было установлено в процессе, предпринятом инквизицией, что независимо от преступлений, совершенных другими мятежниками, барон де Бьескас виновен в принятии и в сокрытии в своем доме Антонио Переса до его отъезда во Францию. С другой стороны, он проник с отрядом беарнских войск в долину Тена и в другие пункты испанской территории Пиренеев, говоря, что сложит оружие только после того, как прогонит кастильскую армию из королевства Арагон и отомстит за смерть своего родственника дона Хуана де ла Нуса, верховного судьи. XXIV. Другие испанцы, присужденные к смертной казни сенатором Ланцем, были: дон Мигуэль Гурреа, кузен герцога де Вильяэрмоса; дон Мартин де Болеа, барон де Сьетамо; дон Антонио Феррис де Лисана; дон Хуан Арагонский, зять графа Састаго; Франсиско Айерве, Денис Перес де Сан-Хуан и некоторые другие, менее известные дворяне, кроме хлебопашцев и ремесленников, совершивших убийства во время мятежа. В числе последних мы встречаем палача Хуана де Мигуэля; он был повешен своим помощником, который унаследовал его должность. XXV. Сенатор Ланц осудил на смерть также других мятежников, которые избежали эшафота, удалившись во Францию или Женеву. К таковым принадлежали: дон Хуан де Торельяс Бардахи, зять графа Састаго; дон Педро де Болеа, кузен графа де Фуэнтеса и дед графов д'Аранда; дон Фелипе де Кастро-Сервельон, из семьи графов де Бойль; дон Педро де Сесо, сын дона Мигуэля и отец регента дона Хосе барона де Сердан; дон Хуан Коскон, дон Хуан д'Агостино, дон Денис де Эгварас, Мигуэль де Фонсильяс, Хиль Иваньес де Урос; Хуан де Грасия, капитан стражи тюрьмы королевства; Хаиме д'Ургель, Хиль де Меса, Мануэль Донлопе и Херонимо Вальес, секретарь инквизиции. Все эти арагонцы и много других местных дворян, которых я не называю, остались в изгнании до смерти Филиппа II. Преемник его, Филипп III разрешил им вернуться на родину и аннулировал все статьи приговоров и наказаний, противоречившие интересу семейств казненных. Король объявлял, что никто не был виновен в измене государству, и признавал, что каждый был обязан защищать права своей родины. XXVI. Жестокость инквизиторов не насытилась вышеупомянутыми казнями, и число жертв, погибших 20 октября, не казалось им достаточным. Они заявили верховному совету, что не решаются потребовать от генерала Варгаса узников, хотя их дело было бы вернее в руках инквизиции; однако кажется полезным, чтобы им передали, по крайней мере, барона де Барболеса, потому что его казнь сильнее устрашила бы виновных, если бы он был выдан инквизицией в руки светской власти. Верховный совет отверг просьбу инквизиторов. XXVII. Отказ, полученный слугами инквизиции, не помешал им задержать в своих тюрьмах людей знатного происхождения. Таковыми были: дон Диего де Эредиа, рыцарь ордена св. Иоанна Иерусалимского, кузен барона де Барболеса; дом Висенте д'Агостино, приор митрополичьей церкви, брат дона Хуана, осужденного на смерть; дом Геронимо Гамир и дом Педро Торрельяс, каноники того же капитула. Все эти арагонцы принадлежали к высшему местному дворянству. Инквизиторы выдали также мандаты для заключения в тюрьму дона Галасиана Сердана, который был коррехидором в предшествующем году; дона Антонио Бардахи, барона де Конкаса; дона Родриго де Мура, барона де ла Пинильи; дона Дениса де Эгвараса, прелата монастырей минимов и тринитариев, и некоторых других священников. Женщины также были предметом их проскрипций, между прочим, донья Херонима д'Артеага, жена Мигуэля де Фонсильяса, и две монахини из монастырей Св. Веры и Св. Инессы. Статья вторая АМНИСТИЯ, ДАРОВАННАЯ ИНКВИЗИЦИЕЙ, И СВОЕОБРАЗНЫЕ АНЕКДОТЫ, КОТОРЫЕ ИЗ НЕЕ ПРОИСТЕКЛИ I. Инквизиторы опубликовали льготный указ; явилось более пятисот человек, просивших освобождения от церковных наказаний, которые они могли навлечь на себя в связи с событиями, разразившимися по делу Антонио Переса. Они обещали под присягою являться на службу святой инквизиции каждый раз, когда понадобится. Каждый проситель исповедался в совершенном им грехе, что позволяет нам узнать забавные подробности. II. Мария Рамирес, вдова Мельхиора Бельидо, показывает, что, видя, как Антонио Переса ведут в инквизицию, она воскликнула: "Несчастный! Продержав его столько времени в тюрьме, они еще не нашли в нем еретика". III. Кристобал де Эредиа, слуга графини д'Аранда, исповедуется, что он желал, чтобы Антонио Перес выпутался из дела. IV. Донья Херонима д'Артеага - что она произвела небольшой сбор пожертвований среди сострадательных лиц, чтобы помочь Антонио, который не мог пользоваться своим имуществом. V. Луис де Антон - что он был попечителем Переса и сделал несколько попыток услужить ему. VI. Мартина де Аластуси, вдова Антонио Аньоса, - что она готовила у себя дома пищу Антонио Пересу и что сын ее Антонио Аньос, слуга узника, относил ее в тюрьму. VII. Дон Луис де Гурреа просит отпущения только для успокоения своей совести, которая, впрочем, ни в чем его не упрекает. VIII. Дон Мигуэль де Сесо просит его также для успокоения своих сомнений. IX. Дон Мартин де Эспес, барон де Лагуна, член депутации королевства от дворянства, исповедуется, что в комитете представителей он голосовал за обращение к папе по поводу декларирования договора, заключенного с святым трибуналом и утвержденного Его Святейшеством. X. Доктор Мурильо - что он посещал Антонио Переса в тюрьме, когда тот был болен. XI. Мария Гарсия, жена Хиля Иваньеса де Уроса, - что, торгуя свинцом, пулями и порохом, она продавала свои то- 252 вары всем, кто приходил их покупать, со стороны ли инквизиторов для охраны замка Альхаферия, со стороны ли тех, кто выступал против кастильской армии. XII. Как видно, многие из этих мнимых грехов только смешны важностью, которую им придают; другие - настоящие дела милосердия. Если этого было достаточно, чтобы навлечь церковные кары со стороны инквизиции и если все это может служить предметом отпущения, то очевидно, что прокурор должен был донести, как на заподозренного в ереси, на вице-короля графа де Мората, который не просил отпущения греха, совершенного принятием деятельного участия в волнении, возбужденном в пользу Переса. XIII. История того же процесса представляет и другие обстоятельства, диаметрально противоположные этому постыдному и низкопоклонному духу колебания и трусости. XIV. Доктор дом Грегорио де Андиа, викарий прихода Св. Павла, узнав, что один священник отказал в отпущении более чем двумстам людям, потому что они просили об отпущении после публикации буллы папы св. Пия V, не удержался, чтобы не сказать: "Этот священник - невежда. Пусть эти люди, а также все участвовавшие в мятеже, придут ко мне; я разрешу их от всех грехов с удовольствием, не опасаясь ни на минуту этой меры". Смелость викария повлекла за собой его арест, и он был заключен в секретную тюрьму. Много других лиц разделили его участь. Некоторых из них я назову по поводу высказанных ими мнений. XV. Ипполит Феррер - за то, что сказал: если бы принц Астурийский явился на собрание кортесов Арагона, чтобы быть признанным наследником короля и принять присягу на верность, он дал бы ее только, если бы присягнул предварительно, что пресечет зло, которое инквизиторы творят ежедневно. XVI. Хуан де Серио, чиновник святого трибунала, - потому что, услыхав, будто арагонцы не потерпят долее инквизиции, отвечал: "Что касается меня, они могут сжечь дом, тюрьмы, документы и даже инквизиторов; я ничего не возражу". XVII. Хуан де Вильякампа, священник митрополичьей церкви, - за то, что однажды сказал: "Жив Бог, несправедливо так поступать с Антонио Пересом. Я видел однажды вечером, в начале минувшего марта, как маркиз д'Альменара и инквизитор Молина, переодетые, бегали по улицам Сарагосы, отыскивая свидетелей, которые показали бы перед инквизицией против Антонио Переса". XVIII. Гаспар де Сегура, сарагосский аптекарь, - за то, что высказал следующее соображение о мятеже в этом городе: "Событие чудесно. Бог взял дело в свои руки и не захотел допустить, чтобы Антонио Перес стал жертвой лжесвидетелей". Слушатель Гаспара возразил, что "умершие при защите инквизиции счастливее погибших под проклятием отлучения". "Какая глупость! - сказал аптекарь. - Разве Святая Троица может одобрить отлучения, налагаемые судьями, которые поступают по преступным побуждениям души?" XIX. Монах-тринитарий - за то, что, узнав, будто кастильцы хотят ограничить права арагонцев и уничтожить их привилегии, осмелился сказать: "Если бы Иисус Христос был кастилец, я больше не веровал бы в него". ' XX. Марко де Пленас, хлебопашец, - потому что, понуждаемый просить прощения у инквизиции за то, что участвовал в деле 24 сентября, воскликнул: "Как! Вы мне советуете идти просить прощения у инквизиции! Я предпочел бы иметь дело со всеми адскими чертями. Я буду разговаривать с папой". Ему возразили, что Его Святейшество откажется его выслушать, так как он сам установил власть инквизиции; на это он возразил: "Ну что ж! Мне не в чем сводить счеты с подобными людьми; пусть берут меня". Пленас недолго ждал и дорого заплатил за свою неосторожность. XXI. Мартин Гиральдо - за то, что, находясь 24 мая вместе со многими другими вооруженными мятежниками у ворот замка Альхаферия, закричал инквизиторам, которых заметил на террасе: "Низкие кастильцы, лицемеры, единственные еретики на свете, верните свободу узникам или вы сгорите в огне, которым вы сжигаете других". XXII. Мигуэль Ургель, прокурор королевской аудиенции, сознался, что, выслушав заявление четырех членов совета, согласно которому передача узников в руки инквизиции была бы нарушением привилегий, сказал: "Письма инквизиторов достойны смеха. Если король их поддерживает, он - тиран. Освободимся от него и изберем королем уроженца Арагона, так как мы имеем на это право". XXIII. Педро Гуиндо - за то, что, узнав о приближении к Сарагосе генерала Варгаса с войском, сказал: "Горцы Хаки помогут нам преградить ему путь. Позволят ли арагонцы, как мы, ограничить свои права изменнику, который продал Португалию? Позволят ли они это сделать королю, отлученному, как Иуда, потому что он клятвопреступник относительно наших прав, уважения коих требует папа под угрозою отлучения? Нам было бы лучше с Вандомом в Арагоне, и наваррцам также было бы лучше в Наварре, которую похитил кастилец". XXIV. Хиль де Меса, арагонский дворянин (который потом был камергером короля Генриха IV и одним из тех, которые активно участвовали в движении в пользу Антонио Переса, ежеминутно с пренебрежением подвергая свою жизнь опасности), сказал одному из своих друзей, упрекавших его в безрассудстве: "Я надеюсь, что никто не переломает мне костей, потому что я ношу на себе бумагу, данную мне итальянским кармелитом, на которой написано обетование Священного Писания: "Кости его не сокрушайте"". Если бы этот милый дворянин вернулся из Парижа в Сарагосу со своим талисманом, он мог бы подвергнуть его испытанию, потому что сенатор Ланц осудил его на смерть, а инквизиторы приговорили к релаксации. XXV. Хуан де Саланова, узнав, что инквизиторы пошлют Переса в Мадрид, если не удастся взять его, осмелился так сказать чиновнику инквизиции: "Передайте инквизитору Молине, чтобы он готовился к смерти. Если это случится, я убью его собственноручно, хотя бы меня повесили. Зачем король посылает к нам кастильских инквизиторов? Мы увидим, как они поступят, и наведем порядок". XXVI. Педро де Сеговиа по случаю мятежа 24 сентября выразился следующим образом: "Если бы мне поверили, инквизитор Молина был бы в тюрьме Переса и был бы счастлив, что не случилось хуже, потому что этот мерзавец заслуживает смерти". XXVII. Антонио д'Аньос, чиновник святого трибунала, - за то, что, разговаривая о результатах дня 24 мая, дерзнул сказать: "Смотрите, как Бог благ! Кто спас невинного? Антонио де ла Альмуниа, лжесвидетель в розыске против Антонио Переса, умер, и я узнал, что он кончил жизнь в безумии, отрицая Бога. Вот что сталось с человеком, который по-отечески покровительствовал девицам в домах терпимости. Вот свидетели, которые нужны инквизиции, называющей себя святою. Очевидно, Молина мечтает о митре; он ожидает ее, как награду... А этот плут Торальба, помогавший в поисках лжесвидетелей, без места и изгнан из королевства. Что стало с подлым маркизом д'Альменарой? Он сошел в преисподнюю. Карета, которую он предложил для перевозки узников в застенки инквизиции, послужила для доставки его трупа в Мадрид. Бог показывает себя, он защищает свое дело". Статья третья ИСТОРИЯ ХУАНА ДЕ БАСАНТЕ И ДРУГИХ ЛИЦ I. Хуан де Басанте, профессор латинской и греческой грамматики в Сарагосе, был также преследуем инквизицией, потому что был другом Переса в тюрьме манифестированных. Но он заслужил часть испытанного им страдания, потому что изменил доверию Переса своими разоблачениями, которые внушило ему пустое сомнение и, в не меньшей степени - вероломство. Он был допрошен 12 марта 1592 года перед инквизицией, после того как на него сослался Диего де Бустаманте. Он говорил в этом случае откровенно и без дурного намерения. Вопреки усилиям инквизитора Молины он не сделал ни одного серьезного показания против Переса. Он припомнил только высказанное им и уже квалифицированное положение, которым Перес, по-видимому, хотел сказать, что Бог спит. При этом Басанте старался смягчить обвинение. 0днако 27 ноября, когда Перес был в По, а кастильская армия - в Сарагосе, Басанте написал трибуналу вещи, которых никто от него не требовал и которые доказывают, что он гнусно вел себя с Пересом с половины сентября, а теперь ожидал награды за свое предательство. Он сказал, что Перес ничего не скрывал от него и говорил о плане перепилить решетку тюрьмы, но остерегся сказать, что он сам помогал ему, как показал это 6 января 1592 года Томас Перес де Руэда (который также приложил к этому руку). Басанте прибавил, что, когда оставалось перепилить место не толще ножа, на него напали сомнения; он почувствовал смущение и обратился к своему духовнику, отцу Роману, иезуиту, который потребовал его согласия, чтобы сказать об этом ректору и отцам Эскриве и Гаресу. II. Четыре священника решили, что следует сообщить об этом святому трибуналу. Отец Эскрива взял на себя это поручение, получив от инквизиторов и вице-короля обещание прощения для сообщника Басанте. Иезуит, сделав доклад тому и другому, все обещал от имени инквизитора Морехона и вице-короля, и поручил Басанте поддерживать по-прежнему дружеские отношения с Пересом и его друзьями, чтобы узнать их разговоры и планы. В результате этой меры побег Переса не состоялся, а инквизитор Морехон узнал обо всем, что происходило. Когда Антонио Перес покинул 24 сентября Сарагосу, он поручил Басанте вскрывать письма, приходившие к нему из Мадрида, и в продолжение нескольких месяцев он исполнял это поручение. III. Басанте объяснил шифр, которым пользовались в этой переписке, и указал имена лиц, знавших секрет. Он прибавил, что, получив два письма со времени отъезда Переса и передав их дону Мартину де ла Пусе, он узнал, что Перес был в Сарагосе, и уведомил об этом инквизитора Морехона. Перес был бы тотчас арестован, если бы случай не доставил в руки Мануэля Донлопе письмо инквизитора к дону Педро Франкесу, государственному секретарю, которое и решило отъезд Антонио Переса, потому что дало понять дону Мартину де ла Пусе, что Баcанте предал своего друга и инквизитор просит для него награды за предательство. Эти показания Басанте были не единственными, расположившими инквизиторов оказать ему милость. Через него стало известно множество частных подробностей насчет Переса, которые послужили к усилению обвинений его процесса. 8 января 1592 года он прибавил к ним новые разоблачения о других обстоятельствах поведения Переса, например многочисленные пасквили, появившиеся в августе и сентябре, содержание коих принадлежало бывшему министру, а стихотворная форма - Басанте. IV. Когда Басанте дал это последнее показание, он боялся быть арестованным, так как, говоря об обещанной ему большой награде, он утверждал, что ничего другого не просит, кроме того, чтобы жить спокойно и не быть притянутым к ответственности за памфлеты, которые он составлял вместе с Пересом и за которые он извинялся как мог. Но несчастный Томас Перес де Руэда был тогда в секретной тюрьме и показал на допросе, что Пересу помогали в подготовке бегства он сам и Басанте, так что последний был сочтен за давшего неполное признание и имевшего дурные намерения. Он сразу погубил результат своих разоблачений, поскольку инквизиторы убедились, что он действовал из-за выгоды, а не из-за стремления исполнить обязанности христианина, так как он скрывал свои собственные погрешности. Молчание о памфлетах, которое он долго хранил, было воспринято не как забывчивость, а как результат дурного намерения. Его арестовали, но без излишней суровости; посадили в обыкновенную тюрьму 15 января. Подозрения, возникшие на его счет, увеличились, когда были получены из Мадрида показания Диего Бустаманте и Антонио де Аньос. 24 февраля он уже был в секретной тюрьме, где он дал новое показание и еще другие - 25 марта, 17 апреля и 12 августа. Наконец сдержали данное ему обещание не выставлять его на позор появления в качестве публично кающегося на аутодафе; удовольствовались изгнанием его из Сарагосы и лишением должности. V. Басанте приписал поведению Переса на последнем допросе какую-то загадочность, которую некоторые обстоятельства позволяют мне скорее рассматривать как простую выдумку этого доносчика. Он притворился, будто не знает ее смысла, но сказал, что постарается его отгадать. Загадка состояла из строчки, составленной из одиннадцати цифр и точек; последние должны быть заменены цифрами. Вот эта строчка: 10...0..5.. VI. Загадка представляла затем восемь строк из букв или точек. На место точек надо было поставить буквы и образовать стихи в семь или одиннадцать слогов. Я прилагаю здесь вид этих строк, составленных из букв и точек. Quien ponga lo que falta En este onceno numero pintado, Y mirando........... Mostrare...................... Y que............... Probare............. Promete demostrar una gran cosa A toda nuestra Espafia pro vechosa. To есть: Тот, кто дополнит то, чего недостает В числе одиннадцать, начерченном здесь, И смотря............. Покажет............................. И кто................ Докажет.............. Обещает обнаружить важное дело, Для всей нашей Испании полезное. VII. Способ решения загадки состоял в постановке на месте каждой точки в строке цифры - по выбору Эдипа, и на каждой точке строк со словами - каких угодно буквенных знаков, лишь бы строчки образовали стихи с неизвестным смыслом, рифмы коих были бы одинаковы с первыми двумя строчками. Вся тайна этой загадки заключается в числе одиннадцать, толкуемом и применяемом различным образом. В результате этой комбинации строчка из одиннадцати цифр заполняется следующими цифрами, поставленными на место точек: 10,000,000, 502,
10,157,011,524. Этим цифрам соответствуют одиннадцать букв, расположенных так: Felipe II Rey, то есть Филипп II, король. VIII. Филипп II приближался к шестидесяти шести годам, так как родился в 1527 году. Этот возраст равен шести годам, взятым одиннадцать раз, - мистическое число для короля. Строчка из одиннадцати цифр должна заполниться по указанному мною методу, потому что шестьдесят шесть лет, представляющие -возраст короля, будучи умножены на 1527, год его рождения, дадут в итоге 100 782. Это число, будучи возведено в квадрат, даст 10 157011 524; из этих цифр образована строчка цифр. Восемь строк с буквами заполняются следующим образом: Quien ponga lo que falta En este onceno numero pintado, Y mirando esfera alta Mostrare de Felipe el triste estado, Y que saturnal hado Probare que le asalta. Promete demostrar una gran cosa A toda nuestra Espana pro vechosa. Эти испанские стихи нельзя перевести на французский с числом букв, равным точкам, стоящим в загадке. Я ограничусь передачей их смысла. Тот, кто дополнит то, чего недостает В числе одиннадцать, начерченном здесь, И, смотря на высокую сферу, Покажет печальное состояние Филиппа, И кто докажет, что влияние Сатурна Его застигает, - Обещает обнаружить важное дело, Для всей нашей Испании полезное. IX. Показание дает понять, что это важное дело (gran cosa), которое должно быть так полезно для Испании, есть смерть Филиппа на шестьдесят шестом году его возраста (6 х 11), следовательно, когда он не достигает полных шестидесяти шести лет. X. Для доказательства этого автор комбинирует одиннадцать букв и одиннадцать цифр с одиннадцатью небесами и указывает влияние каждого из них на личность короля в следующем порядке: XI. - Первая буква F со своей цифрой 1 соответствует первому небу - Луны, непостоянство коей заметно в Филиппе. XII. Вторая буква Е соответствует небу Меркурия. Ему приписывают мудрость. Но Филипп не знает настоящей мудрости, состоящей в завоевании сердец своих подданных; поэтому эта буква стоит рядом с нулем. XIII. Третья буква L относится к небу Венеры. Король имеет некоторую удачу в этом отношении; поэтому эта буква имеет спутником единицу. XIV. Четвертая буква I соответствует небу Солнца, могущество которого простирается далеко; с ней соотносится цифра пять. XV. Пятая буква Р соответствует Марсу. Филипп при помощи дона Хуана Австрийского и герцога Альбы одержал большие победы; поэтому эту букву сопровождает цифра семь. XVI. Шестая буква Е указывает на небо Юпитера, верховное божество коего распространяет, как золотой дождь, все земные блага. Но так как Филипп очень далек от подражания ему, шестая буква имеет в соседстве нуль. XVII. Седьмая буква есть первый числовой знак I, относящийся к Сатурну, печальное влияние которого вступает в силу, потому что Его Величество вступает теперь в возраст шестидесяти шести лет, представленных седьмой цифрой I; когда они исполнятся, он подвергнется сатурновой участи. XVIII. Восьмая буква есть второй числовой знак, соответствующий хрустальному небу, особенность коего - освещать предметы. Король мало расположен проявлять доброту, приличествующую государю, потому что он предпочитает, чтобы его скорее боялись, чем любили. Поэтому здесь стоит единица. XIX. Девятая буква R соответствует небу, известному у астрономов под именем колеблющегося или дрожащего. Нельзя отрицать, что робость один из недостатков Филиппа II. Она делает его государем нерешительным и несмелым; поэтому ему достается в удел цифра пять. XX. Десятая буква E означает десятое небо, или твердь. Его характер - постоянство. Филипп обнаруживает его в политике, заставляющей скрывать свои истинные намерения под лживой маской, хотя эти средства часто остаются без результата. Здесь уместна цифра два, так как она означает две степени совершенства в этом качестве короля и в то же время отсутствие многих других. XXI. Одиннадцатая, и последняя, буква Y соответствует одиннадцатой сфере, или эмпирею, символу верховного возвышения. Ее сопровождает цифра четыре, указывающая, что Филипп II обладает не много более чем третьей частью достоинства, которое ему приличествует, так что, не имея почти двух частей того, что ведет к славе этого возвышения, к возрасту шестидесяти шести лет, он никогда не достигнет эмпирея. XXII. Деля шестьдесят шесть лет, составляющих возраст короля, на шесть периодов мистического числа одиннадцать и комбинируя их с шестью планетами, им соответствующими, автор находит другую аналогию с цифрами своего счета. XXIII. Так, Филипп II в свои первые одиннадцать лет был непостоянен, как луна, и ее цифра 1 отмечает этот недостаток. XXIV. В промежуток от одиннадцати до двадцати двух лет он упорно отказывался от учения из пренебрежения к влиянию Меркурия, что сделало из этого государя нуль в деле литературных познаний. XXV. С двадцати двух до тридцати трех лет он привязался, но слабо, к культу Венеры, что означается цифрою 1. XXVI. С тридцати трех до сорока четырех лет он блистал, как солнце, вне и внутри своего государства. Цифра 5 ему приличествует в этом отношении. XXVII. От сорока четырех до пятидесяти пяти лет он был в некотором смысле подобен богу Марсу, ибо с помощью своих генералов, совершил большие военные экспедиции в Перу [118], в Португалию, во Фландрию и в залив Лепанто; на этом основании можно с ним соотнести цифру 7. XXVTH. С пятидесяти пяти до шестидесяти шести лет в нем не замечается ни одного из прекрасных поступков, которые составляют славу Юпитера, величайшего, совершеннейшего владыки богов. Поэтому этот период его жизни можно пометить только цифрою ноль. XXIX. Эту работу (к которой можно приложить выражение поэта: сколько в мире пустяков, quantum est in rebus inane) надо рассматривать только как развлечение Хуана Басанте, тридцатилетнего молодого человека, который воспользовался несколькими книгами философии перипатетиков и астрологическим гримуаром [119], так как Перес был неспособен заниматься подобными нелепостями. Этот документ не принадлежит какому бы то ни было процессу. Я нашел его в деле Антонио Переса. Он писан рукою Басанте. Однако его содержания не вменили в преступление ни тому, ни другому. Это доказывает, что это была простая шутка между инквизиторами и Басанте; если бы этот род сочинения был настоящим, его было бы достаточно, чтобы мотивировать серьезнейшее обвинение, которое прокурор поместил бы в свой обвинительный акт. XXX. Томас Перес де Руэда, арагонский дворянин, один из самых искренних друзей Антонио, был релаксирован на общем аутодафе 20 октября 1592 года. Он был арестован 1 января. Я расскажу, как это произошло, потому что это дело заслуживает быть известным. Доминго Айербе, его сообщник и лжедруг, купил безнаказанность своего преступления за счет своей чести и жизни людей, веривших, что он принадлежит к их партии. Он удалился в горы Хаки и в долину Тена, чтобы соединиться с беглецами. Он был свидетелем того, что говорили Кристобал Фронтин, Томас Перес де Руэда и другие товарищи. Он сообщил об этом канонику Уэски, доктору Кортесу, комиссару святого трибунала, который велел арестовать его вместе с Томасом и другими, менее известными лицами. Кристобал Фронтин, выдающийся дворянин Таусты, также попал бы в его руки, если бы Хуан де ла Каса, которому было поручено произвести арест, не посоветовал ему поскорее достигнуть французской границы, что он и сделал на лошади Доминго Айербе. Каноник, знавший эту тайну, хотел косвенными средствами побудить этого предателя также бежать. Но он отказался: инквизиторы, узнав о его аресте, написали канонику, чтобы он вернул ему свободу на слово, потому что его дело отличалось от других. Утверждение бесстыдное, так как весь Арагон знал обратное. Томас де Руэда дал откровенное показание обо всем происшедшем. Но эти признания не могли его спасти, потому что он был одним из тех, кого надо было изъять из амнистии, хотя список подсудимых был составлен в Мадриде по заметкам, посланным из Сарагосы. XXXI. 9 января Доминго Айербе сделал подробный доклад обо всем, что видел и слышал в горах, и сообщил трибуналу множество обстоятельств и отдельных фактов, которых они никогда не узнали бы без этого свидетельства. Они относились к процессам его компетенции или к другим делам, расследование коих принадлежало сенатору Ланцу, которому инквизиторы сообщили без судебных формальностей все, что они узнали, с обязательством сделать это по форме, если он потребует. Великодушие, которому трудно найти другие примеры, кроме святого трибунала, но которое было потрачено не даром, так как сенатор комиссар отвечал на это соответствующим горячим усердием. XXXII. Донья Хуанна Коэльо и юные дети, которых оставил ей муж, стали также жертвами сарагосских событий. Они были заключены в замке местечка Пинто, в двух милях от Мадрида, с апреля 1590 года, когда эта героиня ценой своей свободы облегчила побег своего мужа. Второе бегство Переса, который покинул Сарагосу, чтобы вступить во Францию, сделало их заточение более суровым. Показания Диего Бустаманте, Хуана Басанте и некоторых других свидетелей научили инквизиторов, что ничто не печалит так сильно Переса, как мысль, что его жена заключена в тюрьму вместе с ни в чем неповинными детьми, так как Перес женился в 1578 году, и его старшая дочь донья Грегория родилась только в 1579 году. Доказано многими статьями процесса, что Перес неоднократно говорил в своей тюрьме, что ничто в мире не может заставить его отказаться от привилегии тюрьмы королевства, чтобы отдаться добровольно в руки инквизиции, кроме положительного заверения в том, что его жене и детям предоставят свободу и что единственной надежды на разбор его дела в Сарагосе было бы достаточно, чтобы побудить его произвести эту попытку; но, к сожалению, он не смеет ожидать справедливости и убежден, что его пошлют тотчас в Мадрид, где он погибнет на эшафоте. XXXIII. Эти подробности привели к тому, что инквизиторы писали в Мадрид в конце сентября и в начале октября 1591 года, рекомендуя притеснить больше жену и детей Переса, потому что последний не замедлит узнать это и, может быть, добровольно вернется в тюрьму королевства. Эти догадки инквизиторов были основаны на сведениях, доставленных вероломным Басанте, доверенным лицом Переса для его переписки с Мадридом. Действительно, в последнем письме, пришедшем из этой столицы для Переса в конце октября, его извещали, что семья его переведена в род башни или бастиона замка Пинто, гораздо бодее неудобное помещение, чем ее прежняя тюрьма. Однако Хуанна Коэльо советовала мужу не думать о ее безопасности, потому что известия о его побеге достаточно для того, чтобы она и его дети чувствовали себя лучше. Как извинить инквизиторов за участие, которое они осмелились принять в этой омерзительной интриге? Донья Хуанна Коэльо и ее дети остались в тюрьме, и с ними обходились с большей или меньшей суровостью при жизни Филиппа II, который, умирая, посоветовал своему преемнику выпустить их на свободу. Статья четвертая ПОКУШЕНИЯ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ КОНСТИТУЦИЮ АРАГОНА I. Все вышеупомянутые события вызваны были процессом Антонио Переса. Но действительной причиной их была сильная привязанность арагонцев к привилегии, которую Филипп II хотел уничтожить как ограничивающую его деспотизм. Они не забыли, что государь использовал инквизицию в политических целях, и держались на страже, наученные попытками, сделанными двадцать лет назад, о которых я считаю удобным поведать читателям. II. В то время как дон Матиас де Монкайо служил в городе Теруэле в звании главного командира, а дон Бернарде де Болеа, вице-канцлер королевства Арагона, был в этом городе королевским комиссаром для упорядочения некоторых пунктов, относящихся к муниципальным привилегиям города и его округа, король отменил право, полученное жителями от Карла V за две тысячи экю, которые были им возвращены. Иезуиты мечтали тогда устроить коллегию в Теруэле. Дон Бернарде де Болеа, по наущению отца Романа, предложил употребить эту сумму на перестройку разрушавшейся церкви, с тем чтобы отдать ее иезуитам. Предложение Болеа было отвергнуто. Покидая город, комиссар сказал, что эти две тысячи экю возрастут до семидесяти тысяч. Эта угроза стала началом бедствий Теруэля. Когда Болеа прибыл в Мадрид, он внушил королю, что этот город пользуется особенными привилегиями, отличными от привилегий Арагона, и в силу одного из этих прав, утвержденного Педро IV на кортесах в Монсоне в 1372 году, жителям дана льгота обращения по их делам к верховному судье Арагона; следовательно, надо воспрепятствовать им пользоваться против королевской прерогативы правом фирмы (firma), или управления доходами с имущества, а также правом привилегиады (privilegiada), которое давало узнику свободу под поручительство, и правом, известным под именем манифестации, еще более суживающим власть государя. Болеа не сказал королю, что привилегия Теруэля была муниципальная и применялась в частных делах, не освобождая округ, часть коего Теруэль составлял, от обязанности повиноваться общим законам королевства. III. 26 июля 1562 года король выпустил указ, запрещавший жителям Теруэля в каком бы то ни было случае обращаться к верховному судье Арагона. Заинтересованные в этом жители сильно запротестовали. Но губернатор Монкайо, видя, что недовольство людей, которых лишали их прав, достигает высокого напряжения, прибег для их усмирения к величайшим насилиям и даже казням. Угнетенные обратились к верховному судье и к постоянной депутации, которые, желая исполнить свой долг, дали Монкайо случай сделать свою тиранию еще более невыносимой. Так как его притеснения поддерживались мадридским двором, которому он давал отчет о своих операциях, он дошел до самого бесчестного плана, какой может составить человеческая испорченность, - возбудить народный мятеж, чтобы иметь оправдывающую причину для лишения области ее привилегий. Организованные им. многочисленные аресты, введенные строгости относительно заключенных, непомерные денежные штрафы, наложенные на жителей, и, наконец, дурное обращение всякого рода, которым он угнетал их, довели до крайности оскорбленное население - ив результате вспыхнуло восстание, в котором погиб Хуан де Ориуэла, один из чиновников инквизиции Валенсии. IV. Король поручил дону Франсиско Арагонскому, герцогу де Сегорбе (происходившему от короля Фердинанда I через инфанта дона Энрихо Арагонского, его сына), рассматривать область Теруэля как находящуюся в состоянии мятежа, и быстро собрать под свое начальство гарнизонные войска Молины, Морельи, Херики, Калатаюда, Дароки и других городов. Герцог (характер которого, к сожалению, был жесток, несправедлив, высокомерен и тем более опасен, что он мог самовластно распоряжаться) склонил главного инквизитора послать в Теруэль инквизитора из Валенсии, который и прибыл туда вместе с ним. Это был доктор Сото де Кальдерой. Они совершили свой въезд в город в Великий четверг, а на другой день все тюрьмы были уже наполнены жителями, а дома превращены в камеры. Я не стану рисовать ужасов, совершенных герцогом де Сегорбе, вопреки протестам вице-короля Арагона, его кузена, дома Фернандо Арагонского, архиепископа Сарагосы, внука короля Фердинанда Католического, прелата, чья доброта, справедливость и миролюбие делали его бесконечно дорогим для жителей, называвших его своим ангелом-хранителем. Жестокость герцога, его беззакония и насилия описаны (с слишком большой сдержанностью для справедливого суда над его памятью) знаменитым историком Арагона Леонардо Арренсола в отдельной истории, печатание коей не было разрешено из сочувствия к королю Филиппу И. V. Между тем инквизитор Сото де Кальдерой велел арестовать множество лиц и заключить в секретную тюрьму Валенсии, в то время как герцог де Сегорбе отослал других в приходскую церковь Св. Иоанна. Булла, полученная обманом у папы, разрешила ему осквернить ее, сделав из нее каторжную тюрьму под предлогом, что она была покинута, потому что находилась в соседстве с неприятельской территорией. Мигуэль Перес Арналь, главный попечитель местечек и деревень, составлявших округ Теруэля; Геронимо Эспехо, городской голова, и Мигуэль Хуан Мало, депутат по апелляционным делам при верховном совете, все трое - чиновники святого трибунала, были отправлены в инквизицию Валенсии как виновные в том, что не помешали убийству Хуана де Ориуэла, и более покровительствовали слугам арагонских фуэросов, чем слугам инквизиции. VI. Антонио Гамис, депутат, представитель города и округа Теруэля перед вице-королем Арагона, поспешил приехать в Теруэль, когда был уведомлен, что все эмигранты и отсутствующие должны вернуться в область под угрозой смерти и явиться по судебному вызову, который будет им сделан, для ответа на обвинение прокурора в участии, принятом ими в мятеже. Хотя Гамис не имел никакого повода для опасения, он повиновался приказу коменданта. Но эта предосторожность ни к чему не привела, потому что преступление, за которое его хотели покарать, состояло в защите привилегий его страны. Он явился в обыкновенную тюрьму, находившуюся в ведении губернатора дона Матиаса де Монкайо. Инквизитор Кальдерой велел его арестовать, и его отвели в монастырь ордена Милосердия (где помещался сам Кальдерой). Затем он был заключен в новую тюрьму св. Иоанна по приказу, данному герцогом. Когда его туда вели, он заметил в толпе Хуана де Сайту, служащего при верховном судье королевства. Он тотчас потребовал привилегии тюрьмы манифестированных и протестовал против насилия, творимого над ним, заключением его в другую тюрьму, которая не была общественной. Чернь взбунтовалась. Одни принялись защищать комиссара инквизиции; другие стали на сторону представителя верховного судьи. Слуга инквизитора выстрелил из пистолета в Гамиса и промахнулся. Последний был отведен в обыкновенную тюрьму, и Хуан де Сайта не замедлил послать его в сарагосскую тюрьму манифестированных. VII. Инквизитор велел арестовать и отправил в инквизицию Валенсии Хуана де Амбеля, члена муниципалитета Хуана де Аркадуса, священника Луиса Хуана Мало, Хуана де Вальеса, Педро де Рода, Педро де ла Мату и Хуана Кальбо. Церковный судья Теруэля расположен был поступить так же с некоторыми священниками, направив их в Сарагосу, от которой Теруэль зависел, как часть ее епархии; но он не мог получить на это разрешения, и их заключили в секретную тюрьму святого трибунала. Герцог и инквизитор условились уговорить доктора Луиса де Кутанду, декана теруэльской церкви, шурина Антонио Гамиса, отправиться в Сарагосу, чтобы заставить последнего отказаться от фуэро манифестации, обещая ему, что на этом условии его дело быстро окончится к его выгоде. Декан вернулся в Теруэль, не добившись успеха у Гамиса. Он тотчас же был взят по приказу инквизитора и заключен в монастырь Св. Троицы, откуда его перевели в тюрьму святого трибунала в Толедо в цепях, на неоседланном муле. Его заставили сделать это путешествие с такой предосторожностью, что конвой шел только ночью, а по утрам останавливался в какой-нибудь крепости. Узник не видел никого, с кем мог бы поговорить. Это поведение инквизитора возбудило ропот в Теруэле, за что он отомстил значительным увеличением числа арестов среди священников и мирян и отправкой узников в тюрьмы святого трибунала Валенсии. VIII. Инквизиторы Арагона (к которым обратились инквизиторы Валенсии, чтобы им был выдан Антонио Гамис) получили отказ со стороны господина Хуана Мартинес де Веры, заместителя верховного судьи, который заявил, что эта мера противоречит привилегиям страны, поскольку продолжается процесс, по которому Гамис содержится в тюрьме королевства; как только это дело закончится, он не будет больше чинить препятствий для выдачи его в их распоряжение. Инквизиторы написали второе письмо и отлучили Мартинеса. Верховный судья, узнав об этом, передал дело на обсуждение своего совета, и было признано, что его заместитель действовал законно и что следует доложить о поведении инквизиторов депутации королевства, чтобы она подумала о защите его привилегий. Это она и сделала на самом деле; досада инквизиторов довела их до отлучения самих представителей. Они стали защищать себя, заявляя, что, если бы дело (которым занимались инквизиторы) касалось католической веры, его первым приняли бы в соображение, приостановив действие привилегии и выдав инквизиции подсудимого, но что в данном случае они не должны принимать этого решения, так как проступок, вменяемый в вину Гамису инквизиторами, и их обида принадлежат компетенции светских судов и не могут содействовать приостановке процесса, по которому он помещен под охрану привилегий королевства. В 1559 году постоянная депутация Арагона имела подобный раздор с инквизиторами, которые отлучили ее, как и в этом случае. IX. Архиепископ вице-король Дом Фернандо Арагонский, видя, что дух крамолы и недовольства ежедневно дает новые плоды в королевствах Арагона и Валенсии как неизбежное последствие последних событий, вообразил, что пресечет зло, убедив Гамиса отказаться от фуэро манифестации при обещании, что его дело и дело его шурина, декана Теруэля, уладят полюбовно и что все другие разногласия останутся открытыми до первого собрания кортесов. Гамис ответил архиепископу: если бы это соглашение могло зависеть от слова дома Фернандо Арагонского, то он охотно согласился бы на это предложение, несмотря на недавние дурные примеры предательства и недобросовестности, данные герцогом де Сегорсе и вице-канцлером доном Бернарде де Болеа; но обещание, даваемое им как вице-королем, неспособно внушить ему доверие. Этот ответ побудил вице-короля побеседовать о нем с вице-канцлером, который находился тогда в Сарагосе. Было условлено, что инквизиторов убедят не отягчать церковных наказаний, как они готовы были поступить, потому что этот новый акт суровости произведет больше зла, чем добра. Инквизиторы обещали исполнить просьбу, но лишь на время, пока они запросят главного инквизитора и верховный совет. Этот род соглашения не помешал инквизитору Кальдерону отправлять ежедневно новых узников в Валенсию с тех пор, как тюрьмы Теруэля не могли их более вместить. X. Депутация отправила в Рим дворянина Херонимо д'Альбиона с господином Ромеро, его асессором, и дона Херонимо Кабреру, в качестве комиссара для Мадрида. Между тем заместитель Мартин де Вера умер. Депутация велела забальзамировать его тело, которое оставалось в течение нескольких месяцев помещенным в зале, великолепно обтянутой черной материей, пока д'Альбион получил в Риме разрешение дать ему церковное погребение. Бреве ясно говорило, что ни заместитель де Вера, ни депутаты Арагона не навлекли на себя церковных кар. А когда государственный совет Филиппа II разобрал дело Гамиса, король отдал следующий приказ: так как Руи Гомес де Сильва, принц Эволи, взял на себя посредничество по просьбе своего друга дона Хуана де Бардахи, то пусть он быстро покончит с деталями по условленной форме, а главное дело пусть будет отложено до первого собрания кортесов. XI. Принц Руи Гомес (может быть, единственный из фаворитов короля, который постоянно употреблял свое влияние для блага других и никому не вредил) сообщал в письме Гамису 17 декабря 1572 года: "Сеньор дон Хуан де Бардахи писал мне несколько раз, что связан дружбой с вами и сильно желает, чтобы ваши дела благополучно окончились. Поэтому он просил меня ввиду соединяющей нас дружбы взяться за дело, касающееся в данный момент вас. Я сообщил дону Хуану, какие обстоятельства мне мешали действовать, когда он обратился ко мне в первый раз. Теперь я в курсе вашего дела и думаю, что смогу помочь вам в положении, в котором вы находитесь. Для достижения этого необходимо, чтобы вы отказались от привилегии тюрьмы королевства и приехали сюда как можно скорее. Вы остановитесь прямо у меня, и ничто не должно внушать вам малейшего опасения; когда вы будете у меня, я намечу поведение, которого вы должны будете держаться, чтобы ваш процесс окончился почетным и удовлетворительным для вас образом. Сеньор дон Хуан скажет вам остальное". XII. Несмотря на последние слова этого письма, Руи Гомес 18 декабря написал другое: "Для того чтобы вы могли приехать сюда свободно, я велел написать инквизиторам, чтобы немедленно после выдачи вас заместителями святому трибуналу они приказали вам явиться в двадцатидневный срок в совет инквизиции. Сегодня я посылаю извещение через курьера; таким образом, вы можете отказаться от фуэро тюрьмы манифестированных, которым воспользовались, и согласиться на передачу вас в руки инквизиторов, которые, не задерживая вас, позволят отправиться сюда. Когда вы сюда приедете, с вашим делом покончат быстро со всем уважением, надлежащим вашей репутации. Итак, вы можете выразить ваш отказ и безопасно прибыть сюда под гарантией моего слова, с уверенностью, что все будет так, как я вам сообщаю, так как я взял это дело на себя, получив уверение в нем, которое имею и теперь". XIII. Антонио Гамис отправился в Мадрид. Совет инквизиции назначил ему город вместо тюрьмы. Он оставался там до 7 августа 1573 года. Его процесс был окончен в том же году. Приговор гласил, что ввиду долгого пребывания Гамиса в тюрьме он присуждается только к отъезду из Теруэля на год или на более короткий срок, согласно решению главного инквизитора, и к уплате судебных издержек. Надо согласиться, что при условии виновности Гамиса манера обращения с ним была очень мягкая; но не надо забывать, что по системе святого трибунала тот виновен, кто противится даже самым несправедливым вещам, которые делаются в интересах инквизиции. XIV. Тот же дух руководил инквизиторами в деле декана Теруэля. После трех лет заключения ему дали свободу вернуться к себе домой. Но он принял эту меру за издевательство, потому что она не сопровождалась публичным удовлетворением, на которое он имел право, и он настойчиво требовал суда. Он был судим, но иначе, чем мог надеяться. Инквизиторы изгнали его на полгода из Арагонского королевства и говорили о своем приговоре как об акте благосклонности, которую они мотивировали долгим пребыванием декана в тюрьме. XV. Почти так же закончились процессы других узников Валенсии и Сарагосы. Я должен, однако, сделать исключение относительно дел Хуана де Сайты, Хуана Переса и Луиса Хуана Мало. Эти трое подсудимых получили свободу, доставив денежное обеспечение (которое равнялось полутора тысячам экю для двух первых и пятистам экю для третьего), и не захотели более являться для выслушивания - приговора, содержавшего унизительные статьи. Они потеряли деньги, но их оставили в покое. XVI. Общий спор о неприкосновенности тюрьмы манифестированных даже со стороны инквизиции остался нерешенным и был приостановлен до ближайшего общего собрания кортесов королевства. Оно было созвано королем и начало свою работу в Монсоне в 1585 году. На нем пришли к соглашению, что до истечения шести месяцев будут назначены арбитры со стороны инквизиции и депутации; им будет поручено устранить затруднения и предложить соглашение; если инквизиторы откажутся назначить комиссаров, депутаты королевства обратятся к главному инквизитору и к совету инквизиции, а если эта попытка останется безуспешной, то напишут верховному первосвященнику. В самом деле, святой трибунал отказался назначить арбитров, и в комитете постоянной депутации часто поднимался вопрос об обращении к папе. Но различные мотивы не позволили дойти до этой крайности. Главный состоял в том, что депутаты королевства еще только год исполняли свои обязанности и не желали наживать врагов. Огромные потери, причиненные теруэльскими событиями, заставляли их опасаться новых затрат, если бы решено было войти в сношение с римской курией. Заранее было известно решение, которое примет верховный совет после бесконечных отсрочек, которые легко было предвидеть. Все эти обстоятельства сильно замедляли дело и внушили к нему чувство равнодушия. Таково было положение дел, когда процесс Антонио Переса напомнил прежние насилия, совершенные инквизиторами вопреки привилегии тюрьмы манифестированных, и расположил умы к народным мятежам, смутившим спокойствие Сарагосы. XVII. Восстание арагонцев представило Филиппу II удобный случай, которого он долго ждал: он стал абсолютным государем Арагона, уничтожив посредствующую магистратуру верховного судьи королевства и все фуэросы первоначальной конституции, которые ограничивали объем его власти. Другой причиной арагонского восстания была политика, которая повергла в опалу и постоянную тревогу все знатные фамилии этого славного королевства и множество семейств второстепенных дворян и простого народа. Очевидно, что эти бедствия явились следствием действий инквизиторов, всегда готовых унизить и оскорбить тех, кто не целует ног самого ничтожного из них, и принести в жертву всех людей, которые по неосторожности не признают их трибунала святейшим учреждением и единственным оплотом веры, как они трубят об этом и разглашают через своих сторонников, хотя в глубине души уверены в обратном.
|