Дмитрий Зеленин Умершие неестественной смертью и русалки

Глава пятая Русалки

39. Заложные покойницы.
40. Названия русалок.
41. Народное мнение о происхождении русалок.
42. Взгляды ученых исследователей на происхождение русалок.
43. Свидетельства наших источников, описывающие русалок.
44. Где живут русалки.
45. Образ и наружность русалок.
46. Быт русалок: одежда, пища, часы их появления, общественные отношения.
47. Занятия русалок и отношение их к людям.
48. Русалки — нечисть.
49. Обереги от русалок.
50. Заключение о русалках.
51. Русалки-лихорадки.

§ 39. Как мы уже знаем, заложные покойники сохраняют за гробом свой нрав, свои житейские потребности и интересы, свои прежние склонности и привычки. С этой точки зрения деление заложных покойников по полу, на мужчин и женщин, далеко не безразлично: заложная женщина будет уже иным мифологическим образом, весьма отличным от образа заложного мужчины.
Заложные женщины, о коих прежде мы сознательно умалчивали, превращаются, по общенародному русскому поверью, в русалок. А потому наши источники редко говорят о заложных женщинах как таковых, не касаясь превраще-нья их в русалок. Приведем эти немногие свидетельства.
Утонувшая в р. Неручи женщина, по словам крестьян Орловской губернии, «в ночное время показывалась из воды и хлопала в ладоши, а также хохотала... Крестьяне и крес тьянки боялись ночью проходить мимо того места, где утонула женщина».
«Сказывают, в лощине допреже прудок был небольшой, только дюже глубокий; ну и утопла в нем одна женщина. Теперь и ходит ночами по лощине, плачет тонким голосом; сама в белой рубахе, косы распущены и, как кого увидит, к себе манит. Видно, нет ей спокою: она ведь неотпетая и без покаяния кончилась. Утопла она Великим постом, а как пошла полая вода, снесло весь пруд в речку, ее и не нашли. Бывает еще: вылезет она на край лощины, сядет и плачет. Много кто у нас ее видел. Даже собаки хвост подожмут, брехать на нее зачнут, выть, только близко к ней не подходят. Нехорошо тут у нас от нее в лощине; жуть какая берет, ежели ночным делом мимо идти» (Рязанский уезд).
Другой рассказ из того же Рязанского уезда сообщает о девушке, которую обманул жених и которая «с тоски себя и уходила». «За деревней за нашей перекресток: одна дорога прямо в город,— ну тут и случается все нехорошее. Шел как-то мужнин брат двоюродный в город. Дело к ночи было, месяц уже вставать стал. Подходит он к перекрестку, глядь: девушка сидит на меже и волосы чешет, а сама плачет. Девушка сказала, что она сбилась с дороги. Пошли они вместе. «А она уж веселая такая стала, песни играет, да так шибко идет: ему за нею не поспеть. И не чудно ему, что она песни играет,— прельщать уж она его стала,— только никак ее не поймать. Подошли к ржаному хрестцу,— она как захохочет, за хрестец сигнула и пропала. Он ее искать. Слышится ему то за этой, то за энтой копной ее голос — опять уж она плачет. Так до зари и проискал... Оказался он за городом по энту сторону за 30 верст».
Здесь нетрудно узнать русалок, хотя этого имени наблюдатели и не называют.

§ 40. Название русалка старые писатели и ученые соединяли со словами: русло (по местожительству русалок в реках) и русый, русявый (по русому цвету волос у русалок), а также выводили от древних имен священных рек: Росса и Руса. Первое словопроизводство не объясняет окончания -алка. Второе не соответствует обычному представлению о русалках, у коих волосы не всегда русые, а большей частью зеленые.
Вернее словопроизводство от древнерусского названия праздника и игр: русалии; и теперь у малорусов кое-где первый день Петрова поста зовется русали. Источник этих слов западноевропейский: латинск. rosalia, греческ. средневеков. рошослла — название праздника и игр. С запада заимствованы были русскими эти игры и празднества, которые распространялись вместе с христианством. Христианские rosalia совпали на Руси по времени с древним языческим праздником в честь заложных покойников. К этому языческому празднику и привилось новое, христианское название: русали, русальная неделя (а в других местах: Семик, т. е. седьмой четверг после Пасхи, с чем ср. белорусск. Семуха — Троицын день, седьмая неделя после Пасхи). Отсюда уже вполне естественное появление названия: Русалки, т. е. те существа, которых чествуют в праздник русалий, на Русальной неделе.
Вполне согласно с этим новым и культурным происхождением слова русалка, название это распространено далеко не везде. На северо-востоке европейской России оно не успело распространиться более или менее широко. И если мы теперь из северо-восточных наших губерний имеем мало свидетельств о том, что слово русалка народному языку совершенно чуждо, то это объясняется поздними литературными влияниями: в литературе (особенно драматической) XVIII и начала XIX в. образы русалок весьма обычны, и теперь, конечно, весьма редко можно встретить на Руси хотя бы и безграмотного человека, который никогда и ничего не слыхал бы о русалках.
Между тем еще даже в 1896 году Е. Якушкин писал: «Во многих местностях Ярославской губернии слово русалка вовсе неизвестно», хотя в той же губернии (в губернии Угличе) встретилось даже название народных весенних гуляний: "рус{а}вы, рус{а}вки"». На моей родине, в Вятской губернии, слово русалка неграмотным крестьянам большей частью неизвестно.
В большей части Вологодской губернии слово русалка неизвестно, хотя опять-таки в Тотемском уезде этой губернии прежде называли русалкой Семик, т. е. праздник в честь русалок. Из местных мифологических образов несколько похожа на русалку так называемая Белая баба: она живет у моста через ручей Крутец в Спасской волости Тотем-ского уезда, пугает по ночам людей.
Есть основания полагать, что в Олонецкой, Архангельской и некоторых других северных губерниях слово русалка также неизвестно; но прямых свидетельств о том мы пока не имеем.
По замечанию Снегирева, русалки у великорусов «известны то под именем чертей, водящихся в тихом омуте, то водяных, то леших, то под настоящим именем».
Даже у малорусов, которые вообще знают о русалках гораздо больше, нежели великорусы, в некоторых местах слово русалка совсем неизвестно. Так, например, в Подольской губернии «в Ольгопольском уезде, в Гайсинском, Брацлавском и других уездах к Волыни нет слова русалка».
Ниже мы приводим другие народные названия для русалок, каковы: куполка, водянии,а или водяная, шутовка, чертовка, хитка, лешачиха, лобаста; почти везде, где отмечены эти названия, слово русалка народному языку несвойственно.
Е.А. Ляцкий отметил белорусские (из Минской губернии) названия для русалок: водянии,ы и куполки. Слово куполка, купалочка весьма употребительно в белорусских купальских песнях. Носович в своем словаре поясняет это слово так: «Девица, которую из своей среды избирают девицы же, участницы купальных забав, первенствующею или царицею плясок, бываемых в ночь перед днем Рождества Иоанна Крестителя».

----------------------------------------
Там же купалиш, мужской род к купалке, и купала — название для лиц обоих полов.

В песнях:

Сядзиць Куполка на плоце,
Уся яе голоука у злоце,
Да просиць у Бога погоды...

Ходзиць Куполка по вулицы,
Просицъ Иллище сабе на игрьще...

Шла Купалка сялом, сялом,
Давала дзеукам чалом, чалом;
Дзеуки Куполки не опознали,
Чалом Куполки не оддавали.

В русальских обрядах мы встречаем вполне соответствующую «русалку» — избранную девицу в венке, которая изображает собою русалку и носит это название.
А. Валовым было уже высказано мнение, что заключительным звеном купальских игрищ являлись в старину русальные проводы. Конечно, это недоказанная гипотеза; но нам думается, что будущие исследователи купальских обрядов найдут в них гораздо больше связи с русальными обрядами, чем это предполагается теперь. Тогда между «купал-кой» приведенных белорусских песен и между «русалкой» рязанского обряда «провод русалки» найдется, вероятно, полное сходство.
Название водяница нужно, конечно, перевести так: «обитающая в воде». Ему вполне соответствует рыбинское (Ярославской губернии) народное название для русалок: водяные. Это, конечно, женский род к слову водяной — название общеизвестного представителя нечистой силы, обитающего в водах.
По Снегиреву, великорусы называют русалок водяными. В Новгородской губернии голую бабу, которая, сидя на коряге, расчесывает гребнем мокрые волосы, считают (называют? — Д. 3.) водяным. И в Нижегородской губернии часто «смешивают их (русалок.— Д. 3.) с водяным».
В Архангельской губернии «.водяника (жена водяного.— Д. 3.) имеет большие отвислые груди и длинные волосы <...> из воды выходит нагою в полночь и садится на камень; тут она расчесывает свои волосы большим гребнем». Что русалки — жены водяных, это поверье нужно признать общераспространенным в русском народе.
В Макарьевском уезде Костромской губернии русалок называют чертовками. Чертовка, собственно, означает: жена или дочь черта; название, как видим, весьма общее. Название это распространено весьма широко, но у нас нет данных к выяснению того, где это слово употребляется в общем значении: «жена, дочь черта» и где в специальном: «русалка». Едва ли, однако же, можно сомневаться в том, что в нижеследующих сообщениях под чертовкой разумеется именно русалка:
«Чертовка, по народному поверью (за Байкалом), есть водяная женщина; она может быть красивой или некрасивой, доброй или злой, часто же безразличной. Живет она в воде и только изредка выходит на берег чесать золотым или медным гребнем свои прекрасные, черные как смоль и длинные волосы. В это время можно подкрасться к ней и выхватить гребень, который имеет магическую силу. <...> Иногда чертовка имеет сожительство с охотниками в лесу и беременеет от них, но ребенка, прижитого ею от человека, она разрывает при самом рождении его».да»лзи: мжг
В Пермской губернии «на рассвете можно видеть на берегу чертовку, расчесывающую гребне длинные густые волосы».
Иные наши источники говорят, что в виде голой бабы, чешущей голову у воды или в воде, является просто-напросто черт.
Шутовка. Это название для русалок употребительно у уральских казаков, во Владимирской губернии и в других местах. Шутовка означает собственно: жена или дочь шута, а шутом называют эвфемистически черта. Таким образом, названия шутовка и чертовка вполне однозначащи.
Хитка. Это название встретилось мне в Сарапульском уезде Вятской губернии (село Мостовая и другие). Так называют там собственно водяного женского пола, но сходство хитки с русалкой полное. Слово хитка, по-видимому, в ближайшем родстве с глаголом хитить, похищать; название основано, вероятно, на том, что хитка топит людей в воде.
Лешачиха. Это название означает буквально только: жена лешего. Но следующее свидетельство заставляет предполагать, что «лешачихой» называют кое-где русалку. В Кадниковском уезде Вологодской губернии на берегу озера Чуди-нов омут «видали сидевшую на камне лешачиху, которая огромным железным гребнем расчесывала свои волосы».
Трудно не узнать в этом образе русалку. Напомним, что и по Снегиреву великорусы называют русалок лешими.
Замечательно близко к обыкновенному представлению о русалке рисуется у белорусов Минской губернии образ жены лешего, так называемые лешихи: «У леших есть жены, леши-хи, имеющие вид обыкновенных женщин с распущенными волосами, в которые вплетены зеленые ветви. Это — души загубленных лешим девушек, которые прокляты были родителями или подняли на них руку. По ночам они "хитаютца", т. е. качаются на ветвях деревьев, а на день вместе с лешими уходят под землю, где живут в "палаце" — дворце». Это сходство минских лесових с русалками для нас вполне понятно. Хотя наблюдатель и не говорит прямо о том, что это лесовихи — русалки, вышедшие замуж за леших, но из дальнейшего изложения следует именно такой вывод: «проклятые родителями девушки» в той же самой местности считаются русалками. Значит, по мужу они становятся лешихами. Другие русалки делаются женами водяных.
Лобаста. Это название для русалок известно в Астраханской губернии (Енотаевский уезд) и на Кавказе, а по Далю также и в Вятской губернии. Даль знает его еще в видах: албаста и лопаста. Это название, в противоположность предшествующим, не славянского корня, а восточного. У турецких народов и у персов широко распространен мифологический образ албасты, образ далеко не привлекательный, с обыкновенными русалками имеющий мало общего.
Особняком стоят среди народных названий русалки: навка или мавка и лоскотуха или лоскотовка, лоскотни-иа, лоскотарка. Это не синонимы слова русалка, а названия для особых разрядов русалок. Относительно слова мавка (навка) это несомненно; относительно же слова лоскотуха это еще несколько спорно.
Малор. мавка, навка — «дитя женского пола, умершее некрещеным и превратившееся в русалку». Так называют малорусы разряд русалок, происшедших из маленьких детей («потерчат»). Согласно с этим значением слово мавка можно было бы роднить с прилагательным малый. Но у нас уже давно принято объединять это слово с древнерусским нав — «мертвец». Народ иногда объясняет это слово звукоподражательным мяу: так будто бы, подобно кошкам, кричат маленькие мавки.
Лоскотуха, лоскотовка, лоскотница (Литинский и Проскуровский уезды), лоскотарка, лоскотка — это название русалок означает собственно: лоскочущая, т. е. щекочущая, щекотунья. В наших источниках нельзя не заметить стремления выделить лоскотух в особый разряд «русалок, которые замучивают щекотаньем встречающихся им людей». И для этого есть достаточные основания: как увидим ниже, лоскочут (щекотят) встречающихся мужчин не все русалки, а только молодые. Русалки постарше ведут себя много солиднее. Симбирская молодая вдова Марина, утопившись из любви к Ивану Курчавому и сделавшись русалкою, только охала и вздыхала, смотрела на дом своего милого, а на встречных рыбаков и не глядела, только пугала их.
Название лоскотовка или лоскотуха, как одно из наиболее распространенных, нужно будет признать одним из древнейших туземных названий для русалок, предшествовавших по времени заимствованию названия: русалка. Древними также нужно признать названия для русалок: чертовка, водяная и, быть может, куполка.
Белорусы Сокольского уезда Гродненской губернии называют русалку: казытка. Это редкое название вполне соответствует по своему значению малорусскому названию? лоскотуха; казытка «казычет», т. е. щекотит людей.
«В Черниговской губернии русалки именуются крыницами, от уважаемого в Новгороде-Северском родника За-ручейской криницы, или Сухомлинской, иначе родника Ярос-лавова. На срубе его в Зеленую неделю, на самом рассвете, будто являются прекрасные русоволосые девицы и расчет сывают себе волосы».
Кое-где в Малороссии знают еще особых морских русалок с рыбьим хвостом вместо ног. Эти русалки носят особые имена: фаляроны и мемозины.

§ 41. Многочисленные свидетельства наших источник ков о происхождении русалок не оставляют никакого сомнения в том, что народ признает русалками заложных покойниц, т. е. женщин, умерших неестественною смертью. Вместе с женщинами мы видим в данном случае и детей» которые только у малорусов выделяются в особый разряд; т. н. мавок.
Приведем прежде всего свидетельства о русалках у великорусов.
«Русалки — дуцр некрещеных детей, утопленниц, удав», ленниц и вообще женщин и девиц, лишивших себя жизни и непогребенных»
«Кроме леших, в наших (Тульской губернии) лесах водятся еще русалки, но их теперь стало меньше и не так стали они опасны для человека. В старину удавленный, и утопленный, не проклинали, и потому их души и превращались в русалок, а теперь священники удавленников и утопленников проклинают, и оттого русалок стало меньше». <
В Калужской губернии «к русалкам относят женщин, наложивших на себя руки».
По верованиям во Владимирской губернии, русалки-шу-товки — это обыкновенные древние люди, на которых тяготеет родительское проклятые.
В Симбирской губернии: «русалки и другие водяные духи есть олицетворение умерших людей, погибших от самоубийства или проклятых отцом или матерью».
По верованиям крестьян Ливенского уезда, Орловской губернии, девицы, пропавшие без весты, суть русалки.
В Оренбургской губернии: «русалки — девушки, утонувшие в озере или в реке от неудавшейся любви и с горя». В Рыльском уезде Курской губернии это — души утопленниц. По симбирскому сказанию, молодая вдова Марина утопилась в Волге от любви к Ивану Курчавому и стала русалкой.
В Пошехонье: в русалок обращаются души утопленниц и некрещеных детей.
В Воронежской губернии: «все младенцы женского пола, родившиеся мертвыми, умершие без крещения, а также утопленницы обращаются в русалок». По С. Максимову, это общее великорусское поверье: «русалки — людские дети, умершие некрещеными, либо потонувшие или утопившиеся девушки».
В Жиздринском уезде Калужской губернии: русалки — «это похищенные у матерей дети, преимущественно некрещеные». В Донской области: русалки — некрещеные дети.
«Во многих местах Великороссии думают, что (русалки.— Д. 3.) это — дети, обмененные в то время, когда роженицу оставляют одну в бане и она лежит без креста, а ребенок подле нее спит некрещеным».
Особняком стоит сказание, записанное свящ. Доброзра-ковым в селе Ульяновке Лукояновского уезда Нижегородской губернии: при сотворении мира Богом диавол, подражая Богу, начал бить одним камнем о другой, и из осколков явились домовые, лешие, русалки и подобные им существа.
Из белорусских свидетельств особенно любопытно для нас сообщение одного наблюдателя из села Юриновки Новгород-Северского уезда Черниговской губернии, который прямо называет русалок «людьми, умершими ненатуральною смертью»; он пишет: «Все юриновцы верят, что в продолжение Зеленой недели ходят русалки — люди, умершие ненатуральною смертью; если эти русалки поймают человека, то защекочут его до смерти».
Белорусы Минской губернии о русалках говорят, что «очень часто это бывают проклятые родителями девушки, не заслужившие при жизни прощения».
Русалки — людские дочери, «проклятые родителями еще в материнской утробе, умершие некрещеными», а также молодые утопленницы. Душа самоубийцы «становится русалкою, поступающею под суровую власть водяника, с которым принуждена вести ненавистную связь».
«Русалки суть души утопленниц, мертворожденных или же детей, умерших некрещеными».
«Русалки — маленькие девочки, умершие до крещения» (Минская губерния).
У белорусов Гродненской губернии «существует поверье, что души детей, умерших до крещения, превращаются в русалок». «Русалки — души младенцев, погребенных некрещеными, скитающиеся в виде дев по земле».
«По верованию крестьян Мозырского уезда Минской губернии, русалки происходят оттого, что матка "приспит" ребенка или оттого, что ребенок умрет без крещения». «Русалки з нехращеных дзяцей» (Горецкий уезд, Игуменовский уезд), «а може из ведзьмау». «Яны (русалки.— Д. 3.) кажуць <...> с скидушыв: як баба не доносиц, ци так мертвого родзиць — его уж йна! Иншия дзейкаюць, бытцам яны с присыпушив; ды ке. Присьнгуш — его подмен». Переходим к малорусским поверьям. Малорусы Пинского уезда Минской губернии русалками считают самоубийц.
«В Малороссии народ верит, что в русалок обращаются умершие некрещеные дети и утопленницы». Русалки — утопленницы-девицы, а также неживые и некрещеные дети женского пола». По верованьям крестьян Борзенского уезда Черниговской губернии «всякое умершее неокрещенным j дитя и утопленница девушка делаются русалками».
Относительно детей, родившихся неживыми или умерших некрещеными, и до сих пор держится в Купянском уезде, Харьковской губернии, поверье, что они становятся русалками, называемыми иначе лоскотовки. Женщины говорят, что в русалок обращаются не только мертворожденные или умершие неокрещенными дети, но и утопленницы девушки и молодые женщины, причем утопленницы становятся женами водяных, которые старшинствуют вообще над русалками. Сеять муку прямо в дижу, месить тесто на вику (крышка дижи) и тереть женщине нога об ногу — значит содействовать размножению русалок.
«Русалками становятся утопленницы и дети, родившиеся неживыми или умершие некрещеными; эти последние называются еще и мавкамш». «Русалки — это утонувшие во время купанья девушки (Остерский уезд). Мавки (или лоскотницы.— дер. 3.) — это уворованные дьяволом дети» (Проскуровский уезд). «В числе русалок есть и лоскотуц. хи: это души девушек, умерших зимою, весною или летом! Они являются на полях и до смерти залоскочуют попадаюм щихся навстречу дивчат и парубков» (Староконстантинововский уезд). «В Духов и Троицын день (русалки.— Д. 3.) просят! себе св. крещения; многие слышали голос и слова песни:

Мене маты народыла,
Нехрещену положыла..

Тогда истинный христианин должен сказать: "Иван да Марья! хрещаю тебе во имя Отца и Сына и св. Духа!" Душа некрещеного младенца переносится в рай; но если до семилетнего возраста никто не нашелся вымолвить эти слова, младенец превращается в русалку. Утопленницы тоже превращаются в русалок; но их можно отличить по длинным зеленым волосам, с которых беспрерывно струится вода».
У малорусов Чигиринского уезда Киевской губернии русалки — обрученные девицы, умершие прежде венчания; лоскотки и мавки — некрещеные дети.
«Дети, умершие некрещеными, превращаются в русалок» (Изюмский уезд, Харьковской губернии). «Русалки или мавки — это, по мнению малороса, дети, умершие некрещеными». Русалки у нас — это умершие дети, преждевременно родившиеся, недоноски, выкидыши, которых «маты звергла». «В Малороссии вера, что в русалках обитают души некрещеных младенцев, весьма сильна». «По мнению валковских (Харьковской губернии) простолюдинов, русалки не что другое, как дети, умершие без св. крещения».
Гораздо реже, в виде исключения, встречаются три следующих воззрения, из которых одно считает русалок обо-ротнями женщин, превращенных Богом в наказание за грехи; другое причисляет к русалкам покойников, умерших в определенное время года, а именно — во время русальских праздников; третье — отожествляет русалок с фараонами. Это последнее мнение, равно как и первое, носит ярко выраженный книжнохристианский оттенок, и их необходимо признать сравнительно новыми. Второе же мнение, совершенно беспочвенное, является, по-видимому, простою попыткою связать самое происхождение русалок с временем русальских праздников. Но оно получает глубокий смысл, если предположить, что наши свидетельства в данном случае не полны, что тут пропущено: умирают от русалок. Тем лицам, коих защекотали русалки (а это случается именно на Троицкой неделе), вполне естественно делаться русалками же, т. е. быть принятыми в общество русалок, ср.: . «Не креститься бы тебе, человече! жить бы тебе со мной на веселии до
конца дней!» — так сказала русалка перекрестившемуся Гавриле, коего она звала к себе.
а) «Русалки булы колысь жинки, та за их грихи Бог наказав их и прогнав у лиса».
б) По воззрению малорусов Сосницкого уезда Черниговской губернии «русалки — не иное что, как люди, умершие на Зеленой (т. е. на Троицкой.— Д-3.) неделе, женщины и мужчины». То же и в Козелецком уезде этой губернии: «русалки — люди, умершие в праздник Святой Троицы».
в) «По словам мужчин (Купянского уезда), когда войско фараона потонуло в Чермном море, все утонувшие обратились — мужчины в водяных, а женщины и дети в русалок, и партиями разбрелись по морю и по рекам. Вид они имеют: верхняя часть тела до пупа человечья, а нижняя — рыбья. Они иногда останавливают на море корабли и на реках лодки и спрашивают: скоро ли будет страшный суд? продолжают ли дети носить под праздник Рождества Хри*1 стова "вечерю" своему крестному отцу и своей крестной мастери? Получив на первый вопрос утвердительный, а на второй отрицательный ответ, радуются; в противном же случае с досады топят даже корабли».
Таким образом, громадное большинство наших источников признают русалок заложными покойниками. Но только один белорусский наблюдатель (Богуславский из села Юри-новки Новгород-Северского уезда) прямо отождествляет русалок с «людьми, умершими ненатуральною смертью». Все же прочие свидетельства причисляют к русалкам лишь некоторые, немногие разряды заложных покойников. Чаще всего говорится о детях — умерших прежде крещения, мертворожденных и выкидышах (27 свидетельств из общего числа 43; 13 малор., 7 белор. и 7 великор.). Затем следуют утопленницы — девицы и женщины (17 свидетельств: 8 великор., 2 белор. и 7 малор.); проклятые родителями дети (4: 2 великор. и 2 белор.), к ним же нужно прибавить и пропавших без вести ливенских девиц; женщины-самоубийцы вообще (3 великор. и 1 малор.); удавленницы (2 велиМ кор.); умершие в молодости девицы (2 малор.). Всего, тай ким образом, 7 групп, в подсчет коих не вошли 4 свидетельства совсем особого рода (3 малор. и 1 великор.).

§ 42. Народное русское воззрение по вопросу о происхождении русалок (свидетельства о чем мы в большом обилии привели только что выше) весьма ясное и определенное: русалки суть женщины и дети, умершие преждевременно несчастною смертью. Но исследователей наших такое разрешение вопроса не удовлетворяло, и они искали иного.
В 1849 году наш знаменитый историк С.М. Соловьев писал: «Русалки вовсе не суть речные или какие бы то ни было нимфы; имя их не происходит от русла, но от русый (светлый, ясный); русалки суть не что иное, как души умерших, выходящие весною насладиться оживленною природою. Народ теперь верит, что русалки суть души младенцев, умерших без крещения; но когда все славяне умирали некрещеными, то души их все должны были становиться русалками?.. Русальные игры суть игры в честь мертвых... Кроме русалок, души умерших, мертвецы, были известны еще под именем навья».
Мнение нашего знаменитого этнографа А.Н. Афанасьева весьма близко к приведенному взгляду историка Соловьева. «Русские поселяне убеждены, что русалки суть души младенцев, умерших некрещеными, а также утопленниц, удавленниц и вообще женщин и девиц, самопроизвольно лишивших себя жизни, следовательно, души не удостоенных погребения. Но когда все были язычники и не знали ни крещения, ни христианского погребения, тогда всякая душа сопричислялась к русалкам. Это древнее верование удержано народною памятью за детьми и утопленницами — во-первых, потому, что самые души олицетворялись малютками, а во-вторых, потому, что русалки признавались обитательницами вод. Девицы, бросающиеся с горя и отчаяния в воду, подхватываются русалками и поступают в среду этих водяных нимф, подобно тому как у литовцев такие утопленницы превращаются в ундин. Младенцев мертворожденных или скончавшихся без крещения русалки похищают из могильных ям и уносят в свои воды; они крадут их даже из-под порога избы... И многие другие черты указывают на отождествление русалок с душами усопших».
С мнениями А.Н. Афанасьева мы вообще не считаемся, поскольку мы не признаем той мифологической теории, страстным представителем которой был названный этнограф. Но весьма близкие взгляды на русалок были высказаны также и новейшими русскими этнографами, и притом наиболее видными представителями «теории заимствований», равно отвергающей мифологическую теорию Афанасьева и его единомышленников.
Академик А.Н. Веселовский, посвятивший русалкам целый отдел в своих «Разысканиях в области русского духовного стиха», в таких словах излагал свой взгляд на русалок: «Анализ русских суеверий приводит к заключению, что весенние русалии, главным образом номинальный обряд, русалки = manes... Покойников хоронили в языческую пору на горах, в лесах, на распутьях, спускали в воду, оттого галиц-кие мавки = русалки представляются живущими на горных вершинах, как наши русалки любят качаться на ветвях дерева». Их преобладающий ныне водный характер можно было бы объяснить позднейшим обособлением их типа: «горные русалки, например должны были исчезнуть в местности, где горы были редкостью (редки. — Д. 3.)».
Приведя эти слова, видный ученик А.Н. Веселовского Е.В. Аничков продолжает: «Такое воззрение на происхождение народных поверий о русалках в настоящее время, если не ошибаюсь, может считаться (можно считать. — Д. 3.) общепризнанным. На души умерших, которых чествовали во время русалий, перешло название праздника, и они стали русалками».
Таким образом, народному воззрению на русалок как на заложных покойниц и детей наши ученые исследователи противопоставили свою собственную теорию о русалках как о душах умерших предков и народный взгляд о принадлежности русалок к нечистой силе объясняют позднейшею переработкою и перелицовкою в народном сознании образа русалок.
Научная этнография не придавала никакого значения преждевременности и обстоятельствам смерти покойника. Все умершие объединялись в один разряд «предков» (та-пек). «Между мертвыми различий не делалось» (сказано это о древнегреческом культе мертвых) — это утверждение издавна считалось аксиомою научной этнографии.
Мы пришли к намерению пересмотреть вопрос о происхождении русалок после того и под влиянием того, как нам выяснилось существование двух совершенно различных, по народным верованиям, разрядов умерших: а) предков и б) заложных. С нашей точки зрения, общенародное свидетельство о происхождении русалок от умерших неестественною смертью имеет глубокий смысл и заслуживает полного доверия. Но так как научная этнография всегда стояла на противоположной точке зрения, то нам придется еще доказать, что изложенное выше народное воззрение о происхождении русалок не есть «переработка и перелицовка» древнейших взглядов, а сохранение старины.
Наше дальнейшее изложение должно доказать, что все решительно данные русской народной мифологии и соответствующих народных обрядов могут быть поняты и объяснены только при предположении, что русалки не души умерших предков, а нечистые покойницы и дети, преждевременно скончавшиеся неестественною смертью и, вследствие самого рода этой своей смерти, попавшие в полную власть представителям нечистой силы. Русалки и живут совсем не там, где обитают умершие предки («родители»), и к людям относятся совсем иначе, и занимаются совершенно иными делами, и вид их совершенно иной, и отношение к ним народа особое. Названные же исследователи отвергали простой и ясный взгляд народа на русалок как на заложных покойниц только потому, что им не было известно о существовании особого разряда нечистых, «заложных» покойников — того разряда, о котором мы подробно говорили в первой главе этой своей статьи.

§ 43. Здесь мы приведем полностью и буквально несколько имеющихся в наших источниках свидетельств, которые описывают природу и свойства русалок подробнее других. Цель наша при этом двойная: а) дать читателям возможность ближе и нагляднее ознакомиться с мифологическим образом русалок и б) сводом возможно большего количества данных о русалках облегчить будущим исследователям дальнейшее изучение этого мифологического образа; нас же в данном случае занимает главным образом только один вопрос — о принадлежности русалок к заложным покойницам.
№ 1. После смерти одесского протоиерея Николая Ивановича Соколова были напечатаны его «Воспоминания и автобиография». Детство свое о. Соколов провел в Орловской губернии, главным образом в селе Спасском Мцен-ского уезда (в первой половине XIX в.). По воспоминаниям своего детства автор рисует также и местное народное воззрение на русалок.
В Троицын день завивали венки, угощались в лесу, кумились в венках, стоя под аркою связанных ветвей, но «спешили оставить лес до заката солнца, потому что с ночи Троицына дня на целую неделю лесом овладевали русалки.
Это — молодые существа женского пола, ходят голые, без обуви и без покрова на голове. Тело у них белое как снег; лицо светлое, как восходящая луна; волосы красновато-светлые и длинными локонами расстилаются по плечам.
Они легки, как пух, быстро перебегают от дерева к дереву, перескакивают с ветви на ветвь и, качаясь на ветвях, чистым и нежным голосом альта зовут подруг: "Кума, кума! приходи!" Девок и молодых женщин не любят и когда увидят какую в лесу, нападают на нее, срывают одежду и ветвями прогоняют из леса. Но мужчин с хохотом окружают, рвут одежды, пока совершенно не сделают голыми, потом сзади хватают под мышки, щекотанием приводят их в хохот и ще-котят до тех пор, пока они не падают в обморок. Тогда, осыпая их поцелуями, берут на руки и невидимками приносят в дом и полагают на их постели, а женатого — к жене под бок. Стариков же и старух русалки не любят и прячутся; им доводится слышать только голоса русалок и видеть, как ветви колеблются под ними, когда они качаются.
Одному из отважных молодых людей сильно захотелось видеть русалок. Чтобы избежать щекотания их, ему посоветовали обратиться наперед к знахарю. Вот какой рецепт дал ему знахарь: "Когда настанет ночь и все лягут спать, и ты ляжь на своей постели и не спи, пока все не заснут. Когда все захрапят, ты поднимись, разденься догола и надень два креста: один на грудь, другой на спину. Русалки оттого нападают сзади, а не спереди, что боятся креста на груди; а как у тебя будет висеть крест и на спине, и притом ты будешь гол, то они будут играть с тобой, но до тебя не коснутся". Парень строго выполнил наставления знахаря. Он лег первый и притворился спящим; когда полегло все семейство и заснуло, он — долой с себя рубашку, надел два креста, так что один висел на груди, другой — на спине, и шмыг из дому — через огород, конопляник, ниву — духом перелетел в лес. Смотрит: множество русалок! Одни качаются по ветвям, другие водят хороводы, иные поют, хохочут. Они все были голые. Тела их были белы как снег; лица сияли, как полная луна; волосы светло-огненные кудрями падали по плечам. Парень остолбенел от страха и восторга. Долго он любовался красотою русалок, грациозными движениями, приятными и звонкими голосами и неподдельным восторгом и веселием их. Вдруг русалки затихли и стали неподвижны. Они почуяли дух человека и, взглянув в ту сторону, где стоял парень, вдруг бросились к нему с хохотом и рукоплесканиями и окружили его. Каждая хотела обнимать и целовать парня, но руки и губы не прикасались к нему. Каждая забегала назад и старалась схватить под мышки, чтобы щекотанием расположить его к хохоту и веселью; но опять руки их не прикасались к парню. Тогда парень ободрился; он сам начал играть с ними, старался схватить которую-нибудь, но руки его не прикасались к ней. Он пел и плясал с русалками целую ночь. К утру они заманили парня в кусты — на густую и высокую траву и стали качаться по траве. Им последовал и парень. Но вдруг крест, висевший на спине, спал с него. Русалки схватили его сзади под мышки и начали щекотать. Он хохотал до тех пор, пока не упал замертво. Тогда чуялось ему, что русалки положили его на ветви и понесли его молча. Вынесли из лесу; вот несут его через ниву, конопляник, двор, внесли в избу и, надев на него рубашку и порты, кладут на постелю. Затем уходят и уносят ветви. Парню все еще слышался вдали хохот и песни русалок. Наконец он заснул глубоким сном. Его едва мог разбудить отец криком: "Покуда ты будешь дрыхнуть? вставай! уж солнце взошло!" Об этой ночи парня у русалок знали и рассказывали не только жители нашего села, но и жители соседних сел. Если бы сделать об этом событии повальный обыск, то подтвердили бы не только крестьяне, но и помещики их.
После Семицкой недели в лесу уже не бывает русалок. Одни говорят, что они поднимаются вверх и живут на облаках; другие думают, что они скрываются под землею и спят там остальное время года; а иные думают, будто они переселяются в реки. Но последнее мнение никем не принимается в Орловской губернии: каждому известно, что в воде рек живет Водяной, который принимает в свои объятия всякого утопленника и задерживает его, не давая ему жить на воздухе... Говорили еще, будто русалки, оставив лес, долго еще остаются на нивах и безмолвно катаются в волнах нивы. Но это ложь: на полях есть Полевой.
№ 2. «Пошел он (плотник Гаврила.— Д. 3.) раз<...> в лес по орехи <...> да и заблудился <...> не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево. Задремал и слышит вдруг: кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал,— опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется. А месяц-то светил сильно, все видно. Вот зовет она его, и такая сама вся светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь. <...> Гаврила-то плотник так и обмер <...>, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, <...> да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя крест. А уж как ему было трудно крест-то класть, <...> рука просто как каменная, не ворочается, <...> как положил он крест, <...> русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет. <...> Плачет она, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля... "Чего ты, лесное зелье, плачешь?" <...> "Не креститься бы тебе, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней". Тут она пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу <...> вытти <...>. А только с тех пор вот он все невеселый ходит.
— Да как же это может этакая лесная нечисть христианскую душу испортить?!
Защекотать она его хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.
А ведь вот и здесь должны быть русалки? Нет, здесь место чистое, вольное. Одно: река близко».
№ 3. В Калужской губернии «к русалкам относят женщин, наложивших на себя руки. Получив в свое владение подобную женскую душу, главный начальник злых духов дает повеление варить ее в котле, с разными снадобьями и зельями, отчего женщина делается необыкновенною красавицею и вечно юною; они живут обыкновенно в реках, а с Троицына дня до Петрова странствуют по земле, витают в лесах, избирая себе приютом старые деревья, особенно дубы; качаются на древесных сучьях или разматывают пряжу, похищая ее у поселянок, которые ложатся спать без молитвы. Воображение народа рисует русалок нагими и с распущенными волосами. Русалки ненавидят женщин и прельщают мужчин. Ни один мужчина не может устоять против ослепительной их красоты и при первом взгляде влюбляется.
Лет 80 тому назад один крестьянин был очарован прелестями русалки. Страсть его продолжалась более десяти лет. Ни один знахарь не мог исцелить его. Однажды, когда топилась печь, парень увидел в огне предмет своей любви. Вообразив, что его возлюбленная горит, и желая ее спасти, он бросился в топившуюся печь и погиб.
Шестая неделя после Пасхи, т. е. неделя перед Троицыным днем, известна под именем русальской. По преданию, она получила свое название оттого, что русалки посвящают ее своим забавам и увеселениям, празднуют свои свадьбы, качаются на деревьях, плавают, кружатся и поют свои песни. Только исключительно в продолжение этой недели русалки видимы для человека. В это-то время они и стараются заманить в свои сети парней, с которыми потом и проводят часы полдня и полночи».
№ 4. «Кроме леших, в наших (Чернского уезда Тульской губернии) лесах водятся еще русалки, но их теперь стало меньше и не так стали они опасны для человека... Русалки в лесу или качаются на ветвях березы, или сидят под деревом с корзинками в руках, в которых носят ягоды, орехи, бублики, калачи, и этим заманивают к себе маленьких ребят и защекочивают, а потом и радуются. Во время цветения хлеба русалки гуляют во ржи. Похожи они на девушек, красивы станом и лицом, с распущенными длинными зелеными волосами и одежды не имеют.
Чтобы избавиться от русалок, надо очертить круг около себя и закрестить или же взять кочергу и на ней подъехать к ним. В первом случае они не переступят запрещенной черты и не схватят стоящего в кругу; во втором — они разбегутся от того человека, который подъезжает к ним на кочерге, так как они подумают, что к ним едет ведьма, котск рой они боятся. Вальком (рубелем) отмахиваясь наотмашь* можно избавиться от русалок, или сказать, сколько клевцов (зубьев) в бороне,— и они тоже отступятся. Опасны бьи вают русалки в Русальную неделю. Они водятся не только в лесу и ржи, но и в воде». i
№ 5. В губернии Симбирске молодая вдова-красавица Марина сильно влюбилась в красавца Ивана Курчавого и в день свадьбы его с другою невестою в Волгу бросилась. «Искали и неводом и снастями — не могли найти. После пошли слухи, что Марина оборотилась русалкой да по вечерам и выходит на берег. Сядет на огрудок (груду мелких камней.— Д. 3.) или на конец плота и все моет голову да расчесывает свои косы, а сама смотрит на избу, где живет Иван Курчавый с молодой женой; потом вдруг застонет да заохает жалобно-прежалобно и бросится в воду со всего маху. Многие ее видели, далее слышали, как она горько плачет и поет заунывно, тихо — индо за сердце берет: "Ах ты Ванюшка, ты мой батюшка! Ты меня разлюбил, ты меня погубил! Неглядный ты мой! Дорогой ты мой!"
...И Иван Курчавый слышал, что Марина от любви к нему утопилась в Волге, стала русалкой и живет в страшном омуте, где и в бурю, и в тиху погоду вода как в котле кипит, белый вал ходит. Ну, будто бы Марина-Русалка с каким-то седым стариком в этом валу и появляются и лодки опрокидывают. Рыбаки поговаривали, что видели иногда Марину-Русалку на песках против Симбирска. Плывет, кажется, лебедь, тихо; выйдет на песок, взмахнет да ударит крыльями и превратится в красавицу бабу и развалится на песке, как мертвая. Вечерком многих пугала.<...> Иван Курчавый начал все тосковать и повадился в полночь один-одинешенек на бударке ездить к омуту, с гуслями, да играть разны песенки. Сам-то заплачет, то засвищет, <...> то как леший захохочет, то затянет заунывную песню. <...> Ну, слышь, Марина-Русалка вынырнет из воды, бросится в лодку к Ивану Курчавому и давай с ним миловаться да обниматься и хохотать, да так страшно! Ездил, ездил Иван Курчавый в полночь на омут, да так и след его простыл: ни его, ни бандуры не нашли, только весла да лодка у берега... Раз он ночью к ней приходил (к своей жене.— Д. 3.) и сказал: "Не тужи обо мне, женушка! Мне с Мариной жить на дне Волги-матушки весело: меня полюбил Водяной Волнок... Заиграю — он распляшется, со всеми женами русалками... Обещался наградить меня на этом свете: отпустить вместе с Мариною, моей полюбовницей"».
№ 6. Во Владимирской губернии «русалки или шутов-ки рисуются в образе женщин или девушек: "совсем как женщина, только в лице краски (румянца) нет да руки тощие и холодные; космы (волосы) больно длинные, титаны (груди) большущие". Видят их часто в прудах, озерах и проточных водах, как они балахтаются, стоя по пояс в воде или настолько, что "только что греха не видать". Здесь они обыкновенно "чошутся", т. е. гребенкой волосы чешут, чаще спереди назад; от волос сыплются иногда блестки, падающие назад; в воде же они "водой намываются", т. е. моют лицо руками. Один из крестьян рассказывал, что видел русалку, как она в воде перед зеркалом "молилась" (прихорашивалась.— Д. 3.), другой — как она рыбу да рака ела. Нагие они выходят из воды и на берег; здесь они прогуливаются, разговаривают между собою, смеются, шутят.
Постоянное пребывание русалок в воде и особенно в холодное время, очевидно, надоедает им, или, вернее, они зябнут там, так как очевидцы рассказывают, что видят их в банях, как они там моются: ржут (смеются), шутят и парятся; видят их также в овинах, когда там хлеб сушат; один старик рассказывает: "гляжу, а она пришла вся во льду, да и легла на теплину". Видят их также и одетыми в обыкновенные одежды, и тогда они занимаются обыкновенно мойкой белья, например, вальком белье колотят. Не нравится также русалкам и пребывание в наготе или, как их видят иногда, в одних рваных сарафаншиках (сарафанах.— Д. 3.); желание одеться заставляет их ходить ночью в бани, где бабы иногда оставляют на гребнях мочки, чтобы упрясть (напрясть.— Д. 3.) себе, ниток для одежды; но, очевидно, не все из них еще обучены этому искусству: другая только "об-сосулит" мочку на гребне да "обслюнит".
...Народ верит, что если на русалку надеть крест, то она человеком сделается (д. Брюховая Вязниковского уезда). В дер. Мальцевой Вязниковского уезда мне рассказывали даже о двух случаях, когда на русалках женились деревенские парни, причем священник будто бы через крещение сделал их предварительно людьми».
Переходим к белорусским свидетельствам о русалках.
№ 7. «Русалки церазь мяжу ня могуць перайци, оттого и вывялись; бачь, цяперь земля уся перамерана. А спрежда, як земля була не мерана, их було много. Бувало, выйци нельзя,— зашлокочаць. А у леей, дак поччи только и чутно: гу! гу! гу! гу! Аж сумно. Давно колись, старики казали, двюх приводзили и к нам у дзяревню. Дак у их жаноцкое усе, только цыцки большия-большия, аж страшно, да волосы довгия. И ничего не говора, тольки плача и плача, ракой ильлетца, покуль пусьцяць. А як пусьцяць, тогды запяе, заг-рая, да у лес. Много было. Ну, и нядае ля Гранах, што яни{ на этой нядзели катались, грали у леей: гутата-гу-ляля! гута? та-гуляля! Тольки бувало и чутно». >
«Русалки на Граней нядзели катаютця. За гэтым са-. мым у гэгу нядзелю нихто ня ходзяулес: бачь, опасуютца... На Ковнитой (речка), на курган ку, роща була, дак их тут самое гульбища було... Дак возьми на бярозу узлезя да за голючку волосьсямы привяжатца, да униз опуститца, да HI колышитца, и кричать, да: уу-гу! уу-гу!» .-..<
№ 8. Русалки «у нядзелю после Духа збираюцца у, лясу, вешаюць арели (качели) и згукаюць дзевок, парни по имени: "Ходзице колыхацца". Тогды усе уцекаюць поперек межи: через межу ёны ни пиряско чуць, бо высоко, а удоль межи догоняць. Зовуць колыхацца у поудзень и ноччу... А у ноччу як поедуць на ночлег, дык обчерцуць коло сябе круг: черыз круг не пирайдзець; яще яи голавешками пугаюць, гоняюцца за ей, а йна за ими,— вялизни грудза пиракинец назад, бо дужа вяликие; а волосы у яе длинные,— уся у волосах, яна голая... Колиб русалки догнали, дык ена вочи назад пираставила, голову пиравернула бы» (Горецкий уезд Могилевской губернии).
№ 9. «Услышит ли полешук в лесу свое имя, он, крестясь и читая молитву, с ужасом ударится в противоположную сторону, но ни за что не откликнется, думая, что это зовет его русалка, качающаяся на древесных (особенно березовых) ветвях и заманивающая к себе простодушного, чтобы защекотать его до смерти. Демон-красавица, с зелеными волосами, нарочно перечисляет популярные мужеские имена для того, чтобы попасть на имя приведенного в лес какой-нибудь крайнею нуждой человека. Пока человек, названный по имени, не откликнется, русалка с ним ничего не поделает».
№ 10. В Минской губернии «русалки, имеющие вид то красивых, то безобразных женщин, выходят на берег, заплетают светящиеся в темноте волосы, плетут и украшают головы венками. В это время опасно являться одному на берег реки или озера; особенно если видны движущиеся огоньки и слышна тоскливая песня. Заманят они смельчака игрой бесчисленных огней, увлекут неотразимой силой печальной песни, и он безвозвратно погибнет в болотной трясине или в глубине темных вод. На предсмертные крики его жестокие обитательницы водяного царства будут отвечать злым хохотом».
№ 11. «Ты русалок не видала, а я видзеу. Ены дужа пригожи. Я по дзяреуни шоу з Иллей Митревым, а ёна у няво на огородзе сидзиць, на заборе и так глядзиць быстрым глазом. А ён идзець. "Во! говориць: дзеука моя пришла, я ей наказывау" (А ен з дзеуками гуляць дужа любiу).
Я говорю: "Брацець ты мой, енаж проклятая и грудзей нетуци, ена ж ня баба!" А ен на мяня: "Во ты, брацець, захмелеу! Как есь баба, али дзеука моя". Я стау заговор говориць, а ен к ней; ёна на яблоню, да как закрициць:; "Кума! Кума!" Ен и проць пошоу. А зимой у Белой здехау и помер, а я ж!у остауся» (Бельский уезд Смоленской губернии]). '
Переходим к малорусским свидетельствам о русалках.
№ 12. «Русалки — водяные красавицы; ночью при луне они выходят на берег озер, рек, ручьев, нагие, в венках из осоки и древесных ветвей; они садятся на траве, расчесывают косы или хороводы ведут. Иногда они скрываются в кустах, в траве; всего чаще их вызывает на землю заря. На заре девушки наши идут к реке за водой; беда неосторожной, которая забыла взять с собой полынь или любысток — т. е. зорю. Русалка бросается на дивчыну, спрашивает у ней: "Полынь или петрушка?" Если та ответит "полынь", русалка убежит; если же "петрушка", — водяная красавица защекочет до смерти земную и увлечет ее в реку. При слове "полынь" русалка обыкновенно с досадой отвечает: "Сама ты згынь"; а если она к мужчине обращается: "Сам ты згинь, ты не мий!" На слово "петрушка" русалка говорит: "Ты моя душка!" и потом щекочет.
Нельзя знать наверно, каковы подводные жилища этих красавиц. Одни думают, что они живут там в гнездах, свитых из соломы и перьев, украденных ими в селе у поселян на Зеленой неделе. Другие полагают, что в подводных дворцах у них, построенных из морских раковин, блещут жемчуга, яхонты, серебро и коралл...
Русалки прелестны собой; они бледны, но черты лица восхитительны, стан волшебный, косы ниже колен. <...> На Троицын день они выходят в лес; там целую неделю они качаются по ветвям дерев, поют, играют, бегают по берегам рек и озер, катаются по росистой траве. Накануне Духова дня бегают во ржи, хлопают в ладоши, хохочут...
Многие из наших малороссиянок, купаясь под "лотока-ми" мельниц, видали, как русалки, сидя на вертящемся мельничном колесе, чесали себе волосы, с хохотом кидались с колеса в воду, шутя вертелись с ним и ныряли под мельницу с криком: куку!»
№ 13. «В час, когда вечерняя заря тухнет... из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи; вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу... она сгорела бы от любви, она зацеловала бы... Беги, крещеный человек! Уста ее — лед, постель — холодная вода; она защекочет тебя и утащит в реку. Катерина... не боится, безумная, русалок» (Н. В. Гоголь. Страшная месть..., гл. 13).
№ 14. «Русалки живут в воде, но в известное время в году бегают по лесам и по полям. Имеют они вид маленьких девочек, бледных, почти прозрачных, с длинными русыми или зелеными волосами; но иногда показываются на прибрежных вербах в виде небольших зверьков: белок, крыс, или даже в виде лягушек, сидящих на кладочках, где женщины моют белье. Русалки любят качаться на ветвях дерев и нападают в лесах и в полях на неопытных девушек и парней, не имеющих при себе любистка и полыни, а также нападают и на своих матерей, особливо тогда, когда те не поминают их в субботу накануне Троицы; напав, лоскочат их до смерти».
№ 15. «Русалки — дети, умершие до крещения. Живут они в воде и в лесах, где их можно и теперь видеть. Русалки-мальчики имеют короткие, рыжие и курчавые волоса, а русалки-девочки — ровные белые волоса, в виде льняных волокон, и длинные до самой земли. Русалок видят в лесах в виде маленьких детей, которые часто кричат так: "Дайты хрестык! дайты хрестык!" и затем скрываются... В четверг после Троицы бывает "Русальчын велык день". В этот день нельзя купаться и ходить в леса, сады и огороды: а то русалка залоскоче". В особенности они стараются щекотать тех своих родственников, которые не поминают их. Если же кому необходимо нужно пойти, то он, чтобы предохранить себя от русалки, должен идти в лес не иначе, как взяв с собою той полыни, которую на Троицу разбрасывают по хате и под столом.
Одна женщина рассказывает, что она в детстве своими глазами <...> видела в Данильчином лесу, в озере (теперв высохшем), русалок-детей, купавшихся там и смеявшихся. Она подошла ближе и увидала голых женщин, с распущен-^ ными волосами, сидевших на берегу, кормивших грудью малых детей, смеявшихся и звавших ее к себе. Женщина, не помня себя, убежала домой.
Другая женщина рассказывает, что она в детстве, с мальчиками и девочками, пасла овец около леса, где близко никого не было. Вдруг на опушке леса неизвестно откуда явился голый мальчик и, прокричав: "Молицьця Богу! мо-лицьця Богу!", незаметно скрылся» (село Никольское Ста-робельского уезда Харьковской губернии). ••
«Як булы лиса, тоди булы и русалки; вонь: пугалы людей своим крыком; мяука, як кишка. Усю недилю перед Троицей воны пугают людей».
№ 16. «Русалки живут на дне реки, в великолепных хрустальных чертогах. Ночью, когда взойдет луна, они все выплывают на берег реки, плещутся и поют песни, оглашая окрестность чудными, очаровательными звуками. Звуки эти имеют большую силу: услышавший их непременно подойдет к ним; если русалки заметят пришедшего, то немедленно защекочивают его до смерти. Русалки — это утонувшие во •время купанья девушки» (Остерский уезд). --
«Мавки или лоскотницы — не что иное, как черти. Они живут в лесах и являются людям в образе молодых и красивых девушек. Беда тому, кто их встретит: они прежде привлекают внимание встретившегося своею красотою, заводят затем с ним разговор, любезничают и, наконец, свою жертву, увлекшуюся сердечными порывами, защекочивают до смерти. (Литинский и Проскуровский уезды.) Кроме этого, мавки опасны тем, что иногда отрезывают встретившемуся голову. Мавки — это уворованные дьяволом дети».
№ 17. «В Докудове (в Забужье) говорят, что русавки появляются весной в хлебах, когда рожь цветет (як жито рунит), и если кого поймают, то начнут щекотать до тех пор, пока не защекочут до смерти. Русавки представляются воображению народному русоголовыми девочками (русявы-ми); ими матери стращают своих детей: "Нэ иди в жито, а то вас русавки загидзикают!" Чтобы русавки не делали вреда, докудовцы освящают на поле хлеб, и после освящения они исчезают с полей, по верованию народа».
№ 18. «По рассказам старожилов-хохлов, лет 150 тому назад в с. Сокуре (Саратовских уезда и губернии) было громадное и глубокое озеро, вокруг которого рос лес сокор-ник (осокорь); в этом озере водились русалки. В глубокую полночь, при лунном сиянии, всплывали на поверхность озера красивые нагие девы с распущенными длинными волосами и с хохотом плескались водою; но преимущественно показывались они в Русальское воскресенье, которое бывает в четверг после Троицына и Духова дней и очень чтится всеми малороссиянками, называющими его не иначе как Великденъ, в который они не берутся ни за какую работу. В этот Русальский день девки не ходили купаться, потому что русалка насмерть защекочет в воде, причем несчастная жертва умирает с хохотом...» Малороссиянка Аксинья Ч. «на русальское воскресенье рано утром полоскала белье и была втащена русалками в воду, где они и защекотали ее до смерти». Малоросы верят, что против русалок есть средство, для чего «девки рвали в четверг полынь и вплетали ее в косы: русалка не станет щекотать ту, у которой полынь».
№ 19. Одна женщина рассказывала мне, что, бывши еще девушкой, она на Троицу пасла волов и заснула. Вдруг проснувшись от крику, она стала прислушиваться и явно услышала, как кто-то недалеко от нее кричит: «Ух, ух! соло-мьяный дух. Мене мате спородыла, некрещену полозкы-ла». После этого кто-то стал хохотать, а девушка в страшном испуге убежала домой. На мой вопрос, видела ли она, кто кричал, женщина отвечала, что это, наверно, были русалки; а когда я спросила, какие же они из себя? то она отвечала: маленькие, как куколочки. Я еще спросила: может, они как-нибудь иначе называются? Нет, отвечала женщина: те, что в воде, и те, что в степи, одинаково зовутся.
А вот что еще рассказала мне старуха. Одна знакомая ей женщина ехала на Троицу в Херсон и на дороге увидела трех маленьких детей, играющих пылью; она встала с воза и хотела подойти к ним, но дети убежали, спрятались в жито и начали хохотать. Женщина пошла за ними в жито и услышала хохот в другом месте; пошла на их хохот и опять услышала, что хохочут не там; тогда догадалась она, что хохочут русалки.
№ 20. «Воображение валковских (Харьковской губернии) простолюдинов рисует русалку прекрасною девицею с роскошными русыми волосами. По мнению их, русалки не что другое, как дети, умершие без св. крещения. По Стоглаву, кликали мертвых в Страстной четверг. В нашей местности и вообще по всей Малороссии кличут в четверг *Ha светлой седмице, называемый иначе Мавчын велыкдень. Это первый день праздника для русалок. С этого дня поются в честь их песни (виснянки). С этого же дня, по мнению народному, русалки выходят на берег реки поиграть, порезвиться, расчесать свои русые косы и продолжают свои гулянья до самого Преполовения; являются часто в дома в виде старой женщины и делают пакость живым. Почему до освящения воды (в Преполовение.— Д. 3.) в реке многие боятся купаться и ходить в лес, в том убежде-. нии, что их может залоскотать русалка в смерть». '•
№ 21. «Русалки — люди, умершие на Зеленой (Троицкой) неделе, женщины и мужчины. Кто в сухой четверток, или в среду, или в понедельник после Зеленой недели работает, на того они нападают въяве или во сне и мучат, именно "лоскочат" (щекочут), щиплют, кусают, водят в жи-тах, болотах и заставляют с собою танцевать, а играют (для танцев) на языке. Если между русалками случится родственник того, который работал в заповедные дни, то он защищает виновного и не позволяет всем над ним издеваться. Это странное поверье уже слабеет».
«Одна женщина мыла белье в понедельник после Зеленой недели, и русалки чуть-чуть ее не задавили за то: она спала в сенях около оконца, и в это оконцо русалки тянули ее с визгом и щипали. Но вдруг затрубило что-то в трубу, и русалки сказали: ну, счастлив же твой Бог, что наш старший затрубил в трубу! А то не быть бы тебе живой! Ты б знала, как платье отжимать у панедилок!»

§ 44. Где живут русалки? Ответ на этот вопрос далеко не так прост, как обычно думают. У нас издавна считают русалок речными девами. Между тем некоторые из наших источников решительно ничего не знают о жительстве русалок в воде. Общий же вывод, из всех наших источников, по вопросу о местожительстве русалок можно выразить только так: русалки живут не в одном месте, а главным образом в водах, в лесах и полях; местожительство их не одинаково в разные времена года.
Так, в Новосильском и Алексинском уездах Тульской губернии «русалки живут как (не только. — Д. 3.) в воде, так (но.— Д. 3.) и в лесу, и в поле». То же и в Чернском уезде этой губернии: русалки «водятся не только в лесу и ржи, но и в воде» — 43, № 4).
«Оставляя с Троицына дня воды и рассыпаясь, вплоть до осени, по полям, перелескам и рощам, русалки выбирают себе развесившуюся, склонившуюся над водою иву или плакучую березу, где и живут. Ночью, при луне, которая для них ярче обычного светит, они качаются на ветвях, аукаются между собою и водят веселые хороводы с песнями, играми и плясками. Где они бегали и резвились, там трава растет гуще и зеленее, там и хлеб родится обильнее».
В Нижнедевицком уезде Воронежской губернии «русалки на Троицкой неделе... купаются в реках, качаются на деревьях, бегают по полю».
Еще больше наших источников указывают, как на места жительства русалок, на реки и леса, не называя полей. «По местопребыванию своему русалки суть земноводные существа: живут в реках, а с Троицына дня или с Семика до Петрова дня странствуют по земле, витают в лесах; избирая себе приютом старые деревья, особенно дубы, качаются на сучьях древесных».
В Калужской губернии русалки живут обыкновенно в реках, а «с Троицына дня до Петрова в лесах, качаются на древесных сучьях». Вполне согласно с этим Н. Моисеев из Жиздринского уезда этой губернии пишет: «Русалки бывают двух родов: водяные и лесные... Они прислуживают водяным и лешим».
О лесах, как о преимущественном месте пребывания русалок, говорят наши свидетельства из Орловской и Тульской губерний.
В лесу увидел русалку и тургеневский плотник Гаврила, который называет русалку словами: лесное зелье, лесная не? чисть.
Кое-где русалок называют лешихами и лешачихами, т. е. женами леших. Но если бы русалка была жительницею вод, она не могла бы быть женою лешего; лешихи живут, конечно, вместе со своими мужьями в лесу.
Качание на древесных ветвях — любимое времяпрепровождение русалок. Излюбленное их дерево — береза, о чем поется и в народных песнях. Русалки в лесу качаются на ветвях березы. По С. Максимову, русалки, с Троицына дня до осени, даже живут на деревьях, а именно — избрав «развесившуюся, склонившуюся над водою иву или плакучую березу». Любят также русалки старые дубы.
Только один наш источник называет деревом русалок осину: «Говорят, что русалок особенно много бывает на Троицу и преимущественно там, где много осин, на которых они качаются, почему женщины и девушки не решаются в эти дни ходить купаться и на луг, говоря, что русалки утащат их в реку или закачают до смерти» (ел. Бахмутовка, великорусская).
Наблюдатель из Тамбовской губернии упоминает о полевых русалках. Это, конечно; русалки, живущие в полях, каких знают и многие другие наши источники. Так, в Орловском уезде (Орловской губернии) русалки были раньше, а теперь их нет; куда девались — не знают. «Царство русалок, как говорят, было в коноплях, так как за неимением лесов и больших рек в данной местности им водиться было негде, кроме конопляников».
«Во время цветения хлеба русалки гуляют во ржи». Мценская (Орловской губернии) русалка «когда рожь цветет, во ржи в хлебе бегает и сидит: кто попадет, вот и ее... В полднях и в полночь бывает».
В Калужской губернии на Семицкой неделе русалки бродят по полям, бегают во ржи. В Малоярославецком уезде, Калужской губернии, на Троицкой неделе русалки «блуждали по озимовым полям и ерникам».
В Зарайском уезде, Рязанской губернии, русалку провожают в поле: изображающая русалку девушка прячется во ржах.
Прежде чем перейти к водяным русалкам, отметим еще, что русалки, по великорусским воззрениям, посещают иногда селения и дома и едва ли даже не живут здесь. По крайней мере во Владимирской губернии «признают два вида русалок: водяных и домашних». Другой наш источник из Владимирской губернии сообщает, что русалки зябнут в воде и приходят греться в бани и овины: в банях моются, парятся, причем смеются и шутят; в овинах иногда ложатся на костер.
Мценские (Орловской губернии) русалки невидимками приносят защекотанного ими мужчину в дом и полагают на постель.
Великорусы села Гагина Сергачского уезда убеждены, что русалки иногда, покидая свою реку, «посещают некото-, рые дома и своим присутствием поселяют в семье раздоры». И жиздринский наблюдатель замечает, что русалки «кормятся по чужим семействам, в особенности в тех, где является ссора между семейными за столом».
В Тамбовской губернии полевые русалки иногда «подходят близко к дому, портят овощи, обтачивают зерна на загоне».
В Костромской губернии русалок (чертовок) видели на деревенском плоту, на котором белье моют: сидят они rf волосы расчесывают. На плот же выходит русалка-утопленница и в губернии Симбирске, причем все смотрит на избу своего прежнего милого.
Чаще всего, однако же, местожительством русалок считается вода. Воронежские русалки «живут в хрустальных, дворцах, построенных на дне глубоких рек».
Во Владимирской губернии русалок видят часто в прудах, озерах и проточных водах: балахтаются, стоя в воде по пояс; видят и на берегу. В Костромской губернии «кое-где сохраняется убеждение, что в воде живут русалки; так, В Чухломском уезде крестьяне, ловя рыбу в речонке, видели русалку, которая, увидав их, бросилась в воду. В Макарьев-ском уезде видели этих чертовок (русалок здесь называют* чертовками) на деревенском плоту, на котором белье моют: сидят они и волосы расчесывают». Симбирская русалка-утопленница живет в омуте р. Волги, плавает по воде лебе-дью, вечером выходит на берег — на песок, на камни, на конец плота.
«Всем русалкам разрешается выходить из воды еще на Светлое воскресенье, когда обносят кругом церкви плащани-; цу. И потому в это время надо запирать двери в храме как можно крепче, из опасения, как бы не набежали русалки».
Русалки часто бывают женами водяных, а иногда «прислуживают водяным» (Калужская губерния).
В Михайловском уезде Рязанской губернии «хоронят русалку» в воде: гроб с изображающею русалку куклою бросают в воду, привязав к нему камень или два. В Аткарском уезде Саратовской губернии при проводах русалки чучело бросают в воду.
Во многих из приведенных нами выше свидетельств речь идет не о постоянном местожительстве русалок, а о местах их временного пребывания летом, преимущественно на Троицкой неделе. Но это весьма понятно: о месте нахождения русалок зимою в народе имеются лишь самые смутные и неопределенные представления.
«После Семицкой недели в лесу уже не бывает русалок. Одни говорят, что они поднимаются вверх и живут на облаках; другие думают, что они скрываются под землею и спят там остальное время года; иные думают, будто они переселяются в реки.. Говорили еще, будто русалки, оставив лес, долго еще остаются на нивах и безмолвно катаются в волнах нивы» (Мценский уезд, Орловской губернии).
Зимой русалки, вместе с водяным, в подземном царстве (Елатомский уезд Тамбовской губернии).
С заговенья на Петров пост «русалки перестают вылезать из воды и пугать проходящих людей, а уходят в глубь озера и рек» (Балашовский уезд).
Но владимирская русалка, «вся во льду», пришла в овин, где старик сушил хлеб, и легла на костер; раз «вся во льду», так, значит, дело было зимой.
Мы привели выше пока только великорусские свидетельства. Им мы придаем особенное значение по следующему соображению. Среди великорусов название русалка распространилось сравнительно поздно и во многие области на северо-востоке Европы совсем даже не дошло. У малорусов же и белорусов это новое название распространено гораздо шире. Между тем весьма правдоподобно будет предположение, что вместе с новым названием могли проникнуть некоторые новые черты и в самый образ русалок. С точки зрения таких рассуждений возможно предположение, что старое народное представление о русалках лучше сохранилось на великорусском северо-востоке, нежели на малорусском юге и белорусском западе.
Впрочем, по вопросу о местожительстве русалок белорусское и малорусское воззрение мало разнится от великорусского.
Белорусские русалки, в полное сходство с великорусскими, живут также в разных местах: в водах, лесах и в полях. «Во многих местностях Белоруссии крестьяне верят, что около Троицына дня us воды выходят на сушу русалки; выйдя из воды, они остаются на суше в течение всего лета. Русалки днем ходят по полям и лесам, ночью же качаются на деревьях; крестьяне боятся встреч с русалками, потому что они могут защекотать человека».
«Крестьяне же Бобруйского уезда полагают, что русалки забираются в реки с осени и проводят там всю зиму. Около Троицына дня они выходят на сушу и остаются на ней в течение всего лета. Днем они тогда ходят по полям и лесам и если кого завидят, то зовут к себе, догоняют непослушного и щекочут его до тех пор, пока тот не умрет от судорожного смеха. Ночью же русалки делают на деревьях качели и качаются на них, подстерегая жертву».
Русалки (по белорусскому воззрению) «могут считаться "земноводными", потому что обитают в воде только с осени до "Русальной недели" (первая после Троицы). Тогда они выходят из воды и поселяются на ветвях деревьев, особенно на березах. Русалки качаются на их гибких ветвях, подзывая прохожих: "Человек! человек! ходи колыхаться!" А если кто сдуру подойдет к ним близко, то они защекочут его до смерти».
«По убеждению крестьян дер. Озерков (Новогрудс-кий уезд Минской губернии), русалки появляются из воды весной, около Великого четверга, и живут на земле до поздней осени. Живя в лесу, они обитают на высоких деревьях, как, например, на дубе, липе и проч.»
«До Духова дня русалки живут в водах; в этот же день они выходят из своих жилищ, плещутся в полночь на поверхности воды и качаются в лесах на деревьях или бегают по полям, заманивая прохожих, чтобы потом защекотать их до смерти» (Смоленская губерния).
«Живут русалки на дне реки, а в мае месяце, по утрам, до восхода солнца, выходят оттуда, и нагие, с своими толкачами, пляшут во руки и поют» (Пинский уезд).
Русалки ходят нагими, с распущенными волосами. Живут они по лесам, нападают на людей и щекочут их, отчего те и умирают (Игуменовский уезд). «Если во время цветения ржи русалке попадается человек во руках, то его непременно заказычиць (защекочет) руками и цыцками до смерти — и сама засмеется» (Гродненский уезд).
Особенно часто живут белорусские русалки в лесах. Е.Р. Романов записал ряд народных рассказов о русалках, и во всех них русалки представляются обитательницами лесов. «Русалок спрежда много було по лясох». Прежде опасно было выйти в лес: защекотят русалки. В лесу ночью только и слышны были крики русалок: гу! гу!
После Троицы русалки собираются в лесу, вешают качели и кличут девиц и парней по имени: «идите колыхаться»; зовут качаться в полдень и ночью.
«На Духовской неделе ходят в лесу женщины и дети нагие» (Смоленская губерния).
При проводах русалок 24 июня в Гомельском уезде поют песню: «Поведу я русалочку до бору, а сама вернуся до дому; проведу русалочку и в темный бор, а сама пойду и в татков двор». Т. е. русалку провожают в бор, в лес.
В лесу белорусские русалки также качаются на древесных ветвях. Любимое их дерево — береза. И в песне поется:

На кривой березе ,
Русалка сидела.

На гнилой колоде,
На белой березе,
Русалки сидели.
Суки вязали.

Кроме березы белорусские русалки любят из деревьев дуб и липу. Пляшут они, между прочим, кругом сосны, причем на месте их пляски не растет трава.
В белорусской песне поется:
Русалочки, земляночки На дуб лезли, кору грызли, Завалилися, забилися. Троица.
Название русалок земляночками тут неясно; большей частью понимается оно исследователями так: живущие на земле, в могилах, мертвецы.
Живут белорусские русалки и в полях. В Вилейском уезде в Троицу «...у жите ходят раскудланые русавки...» «Живут русалки в густой ржи и в горохах, и поэтому ими стращают детей, чтобы они туда не ходили» (Белоруссия). Русалки до тех пор живут во ржи, пока рожь не процветет.
Заходят они и в селения. Русалка сидит на заборе в деревне, а потом перескочила на яблоню. Белорусы «за три ночи пирод Малой Прячистой (8 сентября) ня молоцюць; ня цеплюць осени (овина). Русалки на болоце згукиваюцца на ночку, сядуць у гумне. Одзин мужик ноги одпёк».
Живут, конечно, белорусские русалки и в воде (см. выше). Минские русалки — «обитательницы водяного царства», но показываются также и на берегу реки или озера. По сообщению Никифоровского, русалка «поступает под суровую власть водяника, с которым принуждена бывает вести ненавистную связь». «Говорят, что ночью на Купалу (24 июня) души умерших — русалки встают от долгого сна и купаются. Потом, когда взойдет солнце, они якобы сушатся при его теплоте и свете. Если солнце пасмурно, то русалки, значит, закрыли его».
По Н. Никифоровскому, белорусские русалки «в заурядное время могут оставаться вне воды столько времени» сколько то потребно для осушения их тела и волос от мокроты, после чего они могут немедленно погибнуть в мучительной истоме. Вследствие сего русалки лишь изредка, на короткие сроки, всплывают на поверхность воды, присаживаются на подводный камень, на берег, чтобы заманить жертву или стряхнуть тягость воды, обыкновенно удерживаемой пышными их волосами. Какова тяжесть этой воды, можно заключить из того, что расчесыванием своих мокрых волос в течение, например, часа она может извлечь столько воды, что ее достаточно будет для затопления целой деревни». Только «в Русальную неделю (восьмую по Пасхе) русалки выпускаются на сушу на более продолжительные сроки, причем устраняется помянутая опасность погибнуть на суше».
В Речицком уезде, провожая русалку в Петровское заговенье, идут с ряженою «русалкой» к ручью, где «русалка» снимает с себя венок и вешает на дерево.
По сообщению Никифоровского, «в болотах живут старые безобразные русалки».
Одно свидетельство отмечает пребывание русалок на кладбище. «После заката солнца можно иногда заметить на кладбище огонь. Это значит, что русалки вышли для своих забав, и горе тому, кто в это время осмелится пойти туда: они тотчас примутся его щекотать и защекочут до смерти» (Новогрудский уезд Минской губернии).
Переходим к малорусским русалкам. Они также живут в разных местах: в воде, в лесах и в полях. В Купянском уезде Харьковской губернии «русалки живут в воде, но в известное время в году бегают по лесам и по полям». В Старобельском уезде той же губернии— в воде, между прочим в озере, и в лесах. В Херсонской губернии— в степи и в воде.
В четверг после Троицы нельзя ходить «в леса, сады и огороды, а то русалка залоскоче» (Старобельский уезд Харьковской губернии).
В Чигиринском уезде Киевской губернии водяные русалки живут в камышах у воды. Лесные и полевые русалки чаще встречаются с людьми, завлекают их пением и красотою и защекочивают до смерти. Когда в полях начинает созревать рожь, тогда русалки, распустив свои длинные ру- > сые волосы, с цветочными венками на головах, поют, пляшут и резвятся на межах среди густой нивы.
В Борзненском уезде Черниговской губернии русалки разделяются на лесных и водяных, а также на утренних, полуденниц и вечерниц.
Подольские «мавки или лоскотницы живут в лесах». «Русалки булы' колы'сь жи'нки, та за их грихи Бог наказав их и прогнав у лиса». По Марковичу, русалки на Троицын день выходят в лес, где целую неделю качаются по ветвям дерев, поют, играют, бегают по берегам рек и озер, катаются по росистой траве.
На Троицкой неделе, судя по песне, русалок провожали в лес:

Проведу я русалочку до бору,
Сама я вернуся до дому.

В лесу малорусские русалки «любят качаться на ветвях дерев». В песне поется:

Сидгла русалка на бiлiи березы.
Сыдила русалка
На крывiй бырези.

Но купянские русалки «иногда показываются на прибрежных вербах в виде небольших зверьков» (Харьковская губерния).
Седаецкие русалки появляются весной в хлебах, когда рожь цветет, а после освящения на поле хлеба исчезают с полей.
В Козелецком уезде Черниговской губернии русалки на Зеленой неделе «большими шайками ходят по житам».
«Лоскотухи являются на полях и до смерти залоскочут попадающихся навстречу дивчат и парубков» (Старокон-стантиновский уезд). По Марковичу, русалки накануне Духова дня бегают во ржи, хлопают в ладоши, хохочут.. Пинские русалки «ни одного хлеба не любят в поле, кроме ржи, гда катают яйца в Навский велик день».
Показываются малорусские русалки также в селениях и в домах. В Купянском уезде Харьковской губернии ве-; рят, что русалка купается в хлебном квасу, если его сварить;, в четверг. С четверга на Светлой седмице валковские (Харьковской губернии) русалки выходят на берег реки, являют-, ся часто в дома. Черниговская женщина прогневила руса-, лок тем, что в понедельник после Троицкой недели мыла; белье; за это русалки «чуть-чуть ее не задавили: она спала в сенях около оконца, и в это оконце русалки тянули ее с визгом и щипали».
Чаще всего, однако же, малоруссы представляют себе русалок обитательницами вод, речными девами.
«Русалки женского рода живут в воде, имеют длинные, зеленые волосы и выходят ночью на берег греться на меся це... В сказках <...> они живут в пышных чертогах под. водою».
Остерские (Черниговской губернии) русалки «живут, на дне реки, в хрустальных чертогах. Ночью, когда взойдет луна, они все выплывают на берег реки, плещутся и поют песни». м
В Саратовском уезде русалки водились в громадном Ht глубоком озере, вокруг которого рос осокоревый лес. Насколько вода сродна природе русалок, видно из того, что они».,; сидя на вертящемся мельничном колесе, чешут себе волосы кидаются с колеса в воду, шутя вертятся с ними и ныряют под мельницу с криком: ку-ку! «
Русалки из утопленниц «становятся женами водяных,' которые старшинствуют вообще над русалками».
Подводные жилища малорусских русалок — по одним' гнезда, свитые из соломы и перьев, украденных ими в селе у поселян на Зеленой неделе, а по другим — дворцы, постро енные из морских раковин, блещущие жемчугами, яхонтами, серебром и кораллом.
Бывают русалки и в болотах. По крайней мере, своих жертв черниговские русалки «водят в жигах, в болотах».
Относительно зимнего местопребывания русалок мнения различны и неопределенны. Есть и такие мнения: «Pyсалки смертны; зимою они умирают, а весною тела умерших уносятся, в виде пены, бегущими с гор ручьями, и ветер рассеивает прах их в воздухе» (г. Купянск). Русалки появляются на земле в четверг Страстной недели, а исчезают в-Петров пост, переселяясь в теплые места, в рай (Борзнян-ский уезд Черниговской губернии).
Как явствует из сказанного выше, места жительства русалок довольно разнообразны. С нашей точки зрения, места эти вполне понятны. Как заложныс покойницы, русалки должны обитать (временно или постоянно) на месте своей смерти или на месте своей могилы. Утопленницы, коих так много среди русалок, должны жить в воде, в недрах коей они нашли для себя смерть, а часто и могилу. Удавленниц,; равно как и других заложных покойников, часто хоронят в лесу, а также на границах полей. В лесах же и в полях многие находят себе и преждевременную смерть (заплутавшиеся и пропавшие без вести, замерзшие в дороге, задавленные дикими зверями и т. п.). Таким образом, и тут русалки должны быть.
Понятно нам и то, что в «чистом, вольном месте» pyсалок не может быть (Орловская губерни ) в чистых местах заложных покойников не хоронят.

§ 45. Русалок русский народ представляет себе обыкновенно в виде женщин, большей частью молодых и краси вых. Есть, однако же, русалки старые и безобразные. Изредка видят русалок в образе мальчиков, а также в виде птиц и зверьков.
Относительно наружности великорусских русалок ветретилось между прочим такое свидетельство: «В северных губерниях России думают, что русалки — существа безобразные, косматые, горбатые, с большим брюхом, с острыми когтями, с длинной гривой, с большим железным крючком, которым ловят прохожих».
Свидетельство это единичное, и изложенное тут представление о русалках едва ли не индивидуальное. Люди набожные любят изображать представителей нечистой силы | в преувеличенно безобразном виде, считая это как бы про-j явлением своей благочестивой настроенности.
В северновеликорусских губерниях действительно не считают русалок (или соответствующих им чертовок) красавицами; но обычное представление не приписывает им ка-' кого-либо выдающегося безобразия, какое свойственно, например, сказочной бабе-яге. Косматые и растрепанные волосы, всегда и непременно распущенные по плечам, и непомерно большие груди — вот отличительные признаки северновели-корусского образа русалок. Один крестьянин Казанской губернии сообщал мне, что русалки «бороной волосы расчесые; | вают». Кроме косматости, это образное выражение указыва-ет также на выдающуюся величину русалок.
Покойный этнограф С.В. Максимов имел в своем pac-f поряжении весьма много сообщений, доставленных сотруд* никами Этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева из разных великорусских губерний; свой вывод из этих сообщений Максимов выражает в таких словах:
В противоположность веселым, шаловливым и увлекательным русалкам малорусов, великорусские русалки злые и мстительные существа, «растрепы и нечесы: бледнолицые, с зелеными глазами и такими же волосами, всегда голые и всегда готовые завлекать к себе только для того, чтобы без всякой особой вины защекотать до смерти и потопить. При этом следует заметить, что в Великороссии даже не всегда про них знают».
Владимирская русалка «совсем как женщина, только в лице румянца нет да руки тощие и холодные; волосы очень длинные, груди большущие».
Архангельская водяниха (жена водяного) также «имеет большие отвислые груди и длинные волосы, <...> из воды выходит нагою в полночь, садится на камень и расчесывает свои волосы большим гребнем».
В Енотаевском уезде Астраханской губернии русалку называют лобаста. «Глядь, ан за ериком-то (протоком^ девка — знать лобаста — нагишом, чешит голову, а волосы-то длинные-предлинные, а тело-то лохматое-прелохма-тое, да как захохочет, да в ладоши ударит — они и пушше тово испужались: как бы не защикотала» (сообщение свящ. Виноградова 1848 года). В Кизлярском отделе Терской обл. «лобаста — нагая женщина большого роста, весьма полная и обрюзгшая до безобразия и отвращения, с громадными, приблизительно в аршин, отвислыми грудями, закинутыми иногда через плечи на спину, и с косами, достигающими до земли; в общем наружный вид ее крайне и невыносимо безобразный, отталкивающий и наводящий страх. Она живет в больших болотах, озерах и омутах. Своим видом она наводит страх на людей и, кроме того, захватывает людей, проходящих мимо ее жилища, затаскивает в болото РГ щекочет сосками своих грудей, щекочет иногда до смерти». Но в этой лобасте, как мы уже знаем, легко могли отразиться черты турецкой албасты.
Изложенное выше представление о русалках, однако, не может быть названо общевеликорусским. Южновеликору-сы представляют себе русалок большей частью красавицами. А так как южновеликорусы (акальщики), как о том свидетельствует различие в языке и во внешнем быте, издавна жили обособленно от северновеликорусов, то в этом различии взгляда тех и других на русалок ничего удивительного нет.
В Тульской губернии русалки «похожи на девушек, красивы станом и лицом, с распущенными длинными зелеными волосами, одежды не имеют».
В Землянском уезде Воронежской губернии «русалки обладают вечной юностью и красотою; по внешности они сходны с человеком, различие состоит лишь в волосах, которые у русалок зеленые, длинные до пят и необыкновенно густые».
Орловская русалка «такая сама вся светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь...» (Орловская губерния).
В Мценском уезде Орловской губернии русалки — «молодые существа женского пола». «Тело у них белое как снег; лицо светлое, как восходящая луна; волосы красновато-светлые и длинными локонами расстилаются по плечам. Они легки как пух».
Но никто, кажется, не наговорил столько похвал красоте русалок, как это сделал М. Попроцкий из Калужской губернии. По нему, русалки — необыкновенные и вечно юные красавицы; такими их делает главный начальник злых духов, который варит их для этого в котле с разными снадобьями и зельями. «Ни один мужчина не может устоять против ослепительной их красоты и при первом взгляде влюбляется».
Другие свидетельства о калужских русалках, однако же, далеки от расточения подобных похвал. В Малоярославец-ком уезде Калужской губернии «в Русальскую неделю (по сошествии св. Духа) некогда по озимовым полям и ерникам блуждали какие-то нагие; с длинными русыми волосами существа женского пола щекотали молодых людей и умерщвляли их; отсюда местные поговорки: "растрепала волосы, как русалка" и "ты щекотишь подобно русалке"» (сообщение дер. Сергиевского 1850-х годов).
Встречаются у великорусов и разные иные мнения об образе и наружности русалок. Довольно широко распространено поверье, что русалки превращаются иногда в птиц и вообще — способны к оборотничеству, к превращению в других существ. Так, жиздринские (Калужской губернии) русалки «кроме человеческого образа, иногда принимают вид сорок» (сообщение Моисеева). .
Симбирская русалка плывет по воде лебедью, «выйдет на песок, взмахнет да ударит крыльями и превратится в красавицу бабу и развалится на песке, как мертвая».
В Макарьевском уезде, Нижегородской губернии, «не все из лесников (крестьяне.— Д. 3.) верят в русалок в том виде, как обыкновенно представляются они нам в старинных сказках, но чаще смешивают их (русалок.— Д. 3.) с водяным или с такой нечистой силой, которая, по произволу, может принимать различные виды, как, например: на отдыхе обращается в огромную рыбу, когда хочет соблазнить или заманить человека, то принимает вид русалки; разыскивая для мщения за нанесенную, например, острогою рану, является рыбаком, купцом или вообще человеком, которому было бы сподручно подойти к обидчику».
В Царевском уезде Астраханской губернии во время «проводов русалки», совершаемых в Духов день, изображающая русалку девица «наряжалась в безобразную одежду наподобие мужика». Отсюда можно с некоторым основанием заключать, что среди русалок есть и мужчины — воззрение, нередкое у малорусов.
Русалки видимы для человека только исключительно в продолжение Русальской недели (Калужская губерния).
Насколько, однако же, великорусские русалки близки вообще по своей природе к человеку, видно из следующего поверья: народ верит, что если на русалку надеть крест, то она сделается человеком. Такие случаи бывали во Владимирской губернии, где даже два парня женились на окрещенных русалках.
Переходим к белорусским свидетельствам о наружности русалок. И здесь также русалки представляются неодинаковыми, чаще, однако же, красивыми, чем безобразными.
Белорусская русалка — красавица с зелеными волосами. Воображению белоруса русалки представляются «красивыми женщинами с распущенными длинными волосами». Русалки — нагие, прекрасные, с распущенными русыми волосами, обитательницы вод (Смоленская губерния). Русалки очень красивы (Смоленская губерния).
«Русалки — существа исключительно женского пола, вечно юные красавицы с чарующим и обаятельным обликом... Только опытный глаз улавливает между ними рознь возрастов.. У крещеных при жизни русалок едва заметный оттенок креста меж персей, что можно наблюдать на расстоянии девяти шагов от русалки. Русалки имеют ласковые голубые глаза, но после поимки ее те же глаза остаются стекловидными и неподвижными, как у мертвеца. По нежному, почти прозрачному телу их рассыпаются волнистые волосы русого цвета, идущие от маленькой головы до колен; у отдельных русалок эти волосы скорее похожи на пряди зеленой тонкой осоки».
Сокольские, Гродненской губернии, казытки — «белые, як снег, паненки и вельми пекные» (весьма красивые), а волковыская, той же губернии, русалка — «бледная, высокая, с длинными распущенными волосами, в блестящей одежде, при взгляде на которую невольно текут слезы». По сообщению Федеровского, в Гродненской губернии худощавость русалок вошла в пословицу: «худая, як русалка».
Двух русалок белорусы как-то давно привели в деревню; они имели вид обыкновенных женщин, только груди непомерно большие и волосы длинные. У русалки весьма большие груди; волосы длинные — вся она в волосах, голая (Могилевская губерния).
Минские русалки имеют вид то красивых, то безобразных женщин; волосы их в темноте светятся. И по сообщению Никифоровского, есть старые, отвратительно безобразные и грязные русалки, которые живут в болотах. Вилейские русалки «раскудланые», т. е. с растрепанными волосами. «Русалки, кажуть, женщины... Сама голая, страшная, волосы довгия у яе — тянула по гони; и у яе, кажуть, усе так, як у человека, тольки не знашно, ти женщина, ти музчина — уси равны». С этим последним замечанием ср. случай: у русалки не было совсем грудей (Смоленская губерния).
«В Белоруссии поселяне верят, что русалки бегают нагие и беспрестанно кривляются; а если кому случится их увидеть, тот сам будет всегда кривляться».
О превращениях белорусских русалок у нас сведений нет..
Вопреки обыкновенному мнению, и малорусы также признают кое-где существование русалок старых и безобразных. Так, по мнению полешуков Волынской губернии, существуют русалки двоякого рода: одни — безобразные старые бабы (девы), другие — молодые красивые девушки. Валковские (Харьковской губернии) русалки — «прекрасные девицы с роскошными русыми волосами», но в дома они являются «в виде старой женщины».
Подойдя ближе к озеру, где купались и смеялись русалки-дети, старобельская женщина увидала там «голых женщин с распущенными волосами, кормивших грудью малых детей, смеявшихся и звавших ее к себе» (Харьковская губерния).
Обычное малорусское воззрение, однако же, то, что русалки красивы. Малорусские русалки — водяные красавицы, прелестны собой: черты лица их восхитительны, стан волшебный, косы ниже колен; но бледны. В Борзненском уезде Черниговской губернии русалки — «красивые молодые девственницы». В Старобельском уезде Харьковской губернии, «русалку представляют себе в виде красивой девушки с длинными зелеными волосами». У малорусов Саратовского уезда русалки — «красивые нагие девы с распущенными длинными волосами». Подольские мавки или лоскотницы «являются людям в образе молодых и красивых девушек».
Образ русалки, нарисованный Гоголем: «Волосы льются с зеленой головы на плечи... Уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу... Она сгорела бы от любви, она зацеловала бы».
В Седлецкой губернии русалки «представляются воображению народному русоголовыми девочками».
Широко распространены у малорусов иные представления о русалках, в которых видят уже не женщин, а детей (нередко различая их по полу), рыбообразных существ, птиц и зверьков. Для русалок-детей у малорусов есть особое название: мавки (а иногда: потерчата), но эти названия иногда, по-видимому, смешиваются. «По одним представлениям (в Малороссии и Галиции.— Д. 3.), русалки отождествляются с мавками». Некоторые наши источники пытаются установить разницу между русалками и мавками: в русалок превращаются утопленницы, а в мавок — некрещеные дети; последние с течением времени также делаются русалками. Но такое различение далеко не всеобщее. Во всяком случае бесспорно, что русалок малорусы иногда представляют в виде детей.
Херсонские русалки — маленькие, как куколочки, дети. Купянские — имеют вид маленьких девочек, «бледных, почти прозрачных, с длинными русыми или зелеными волосами». «Русалок видят в лесах в виде маленьких детей, которые часто кричат так: "Дайты хрестык! дайты хрестык!" и затем скрываются» (Старобельский уезд Харьковской губернии). Кое-где в Старобельском уезде различают русалок двух полов: «Русалки-мальчики имеют короткие, рыжие и курчавые волоса, а русалки-девочки — ровные белые волоса, в виде льняных волокон, и длинные до самой земли». «На опушке леса неизвестно откуда явился голый мальчик и, прокричав: "Молицьця Богу! молицьця Богу!", незаметно скрылся». Этого мальчика старобельская женщина считает, по-видимому, русалкой (Харьковская губерния).
«Русалки живут в воде и происходят из душ некрещеных детей. Мальчики-русалки отличаются от девочек-русалок тем, что у мальчика рыжие и короткие волосы, а у девочки седые и длинные; кроме того, у русалки-девочки шея обвита вокруг змейками "носыками", а у мальчиков носиков вокруг шеи нет».
В Сосницком уезде Черниговской губернии верят, что русалками становятся одинаково женщины и мужчины, умершие на Троицкой неделе. По-видимому, они сохраняют свой пол, и сделавшись русалками.
Одно свидетельство из Купянского уезда Харьковской губернии делит русалок-детей на два разряда: а) те, коим дано было имя при рождении, и б) безымянные. «Як умирают нехрыщени дети, то идут прямо в воду и там жывуть; их-то и называют русалками; воны так и живуть голеньки и волосья росплетыне. <...> Воны дилютця на дви части: русалки именные и русалки без менъя (без имени). Ти диты, шо мать сама дае имья, хоть жывому хоть не жывому, называютця именными; а ти, шо мать не дасть менья, назы-ваютця безименными. Вси ей детки жывуть у води, поки аж их собиретця аж сорок сорокив; тоди ти шо с меньем идуть на небо, а без менья остаютця у води аж до страшного суда. Як воны живуть у води, то имении бьют безименных и пры-говарюють: "У вас батько проклятый, у вас мате проклята! воны вас родылы, а менья не далы". С меньем русалки похожи на маненьких дивчаток, а без менья — также див-чата, только страшни: безволоса. У их бува празднык десятого мая и воны, безименни, вси выходять из воды и бигають по полю и пугають, а як кого у води на сей день запопадугь, то залоскочуть до смерти. Лоскочуть безименни и то до тих пир, ноке гром не загремыть, а поели вже воны лоскота-тысь не можуть. Пид Купала ти русалки, шо с меньем, роз-кладають огныще коло рички и скакають через него, а безименни выбигають из воды, хватають золу с искрами, сыплять соби на голову, цюб росло волосья у ных, и опьять убигають у воду. А як яка загубе хоть одну искрынку и хто-нибудь наступе на нее и прыстане вона к нози, то до того чоловика явитця русалка и скаже пид викном: "отдай мое!" Ходе вона до тих пир, аж поке гром загремыть, первый весняный, но той чоловик завсегда чуе ти слова: отдай мое».
Русалки-фараоны имеют иной вид: «верхняя часть тела до пупа человечья, а нижняя — рыбья».
В Проскуровском уезде Подольской губерни и эти фараоны (утонувшие в море, при преследовании евреев, египтянки) зовутся мемозинами; это «полурыбы, полуженщины: голова, руки и брюхо женские, а вместо ног — рыбий хвост. "Мемозины" эти замечательны также пением, до такой степени прекрасным, что, когда они поют, море перестает волноваться и человек может заслушаться навеки».
Странное название мемозины выяснено проф. Н.Ф. Сум-цовым, который удачно увидел тут отзвук западноевропейской феи Мелюзины. В самом образе «мемозин», или «фа-ляронов», с их рыбообразным хвостом и очаровательным пением, нельзя не видеть отклика древнегреческого сказания о сиренах. По всем этим основаниям рассматриваемый разряд русалок необходимо признать поздним и книжным.
Подобно великорусским, малорусские русалки показываются иногда в виде птиц, зверьков и даже лягушек.
«В селе Долгом (Купянский уезд Харьковской губернии) на Русалкин день (в четверг на Троицкой неделе) поехал мужик с работником в лес за дровами. Мужик идет по лесу, рубит ветви, а работник сгребает срубленные в одно место. Вдруг на мужика налетает целая стая русалок, в виде птии,. Налетели и ну клевать; заклевали бы до смерти, да на крик хозяина прибежал батрак; отбил мужика, свалил его на воз и отвез домой. Мужик этот стал хворать и скоро умер».
Кугошские русалки «иногда показываются на прибрежных вербах в виде небольших зверьков: белок, крыс, или даже в виде лягушек, сидящих на кладочках, где женщины моют белье» (Харьковская губерния). Если попадется в день Купалы (24 июня) жаба, то «убивают ее в той уверенности, что это русалка ползла в виде жабы». Старо-бельские русалки мяукали в лесах подобно кошке (Харь- f ковская губернии).
Таким образом, если даже исключить сиренообразных; «фаляронов» и оборотней из русалок в виде птиц и зверей, так и тогда окажется, что наружность русалок очень разно- :' образна: хотя больше красавиц, но есть и безобразные. И возраст не одинаков: при большинстве молодых и детей есть и старухи. С нашей точки зрения, все это вполне понятно: заложные покойницы сохраняют за гробом свою наруж- ! ность и свой возраст. Молодежи среди них, конечно, больше, ! Так как старые люди реже умирают преждевременной и неестественной смертью.
Обратим еще внимание на одну отдельную черту в наружности русалок, а именно на волосы. Почти все наши источники согласно говорят, что волосы у русалок длинные. Некоторые, немногие, признают, что и тело русалок лохматое (астраханская лобаста). Но есть и совершенно противоположные сведения. В Купянском уезде знают также и безволосых русалок: это некрещеные дети, которые не имеют имени.
О цвете волос у русалок сведения также различны. «В одних местах русалки воображаются с русыми, в других с зелеными волосами».
Из 17 сообщений, в которых точно определяется цвет волос у русалок, 8 сообщений признают этот цвет зеленым — «что твоя конопля»; из них 4 свидетельства великорусские, 3 малорусские и 1 белорусское. Восемь же свидетельств признают волосы русалок русыми (в одном случае они названы: «красновато-светлые», в другом: «рыжие»); из них 5 свидетельств малорусских, 2 великорусских и 1 белорусское. Одиноко стоит малорусское свидетельство о белых. волосах русалок. Два свидетельства передают о своеобразном блеске русалочьих волос: у минских русалок волосы светятся в темноте, у владимирских — от волос сыплются, при чесании их, блестки.
Цвет волос может пролить нам некоторый свет на первоначальную природу русалок. Водяные божества у многих народов часто имеют зеленые волосы, в частности — травяные бороды. Растущая по берегам и на дне рек и озер зелень представляется как бы волосами водяного духа. Великорусский водяной имеет зеленоватые волосы, тогда как леший — рыжие. И есть некоторое основание думать, что русые волосы русалок (этот цвет, кстати заметить, преобладает у малорусских русалок) свидетельствует о их первоначальном лесном (а не о речном) местожительстве.
Распущенные по плечам длинные волосы — одна из главных отличительных особенностей русалок. Отмеченная в Калужской губернии поговорка «растрепала волосы, как русалка» распространена в великорусских губерниях широко. В Костромской губернии русалки выходят на берег с растрепанными волосами, отчего простоволосую или нагую девку и женщину называют «русалкою».
Мценская русалка «ростряпатая», т. е. с распущенными волосами. И белорусские русалки «ходят раскудланые», и там есть поговорка: «як русаука разпусьцила валасы».
Эта особенность роднит русалок с ведьмами и с представительницами нечистой силы, которые также никогда не заплетают своих волос, а всегда распускают их по плечам. Но распущенные волосы могут быть и простым признаком девичества. Есть основания предполагать, что у наших отдаленных предков девицы не заплетали своих волос. Теперь этот обычай соблюдается лишь в самые важные часы девичьей жизни: при венчании, во время причащения, при трауре и в случае собственной смерти — в гробу.
В Волковыском уезде Гродненской губернии отмечена примета: когда девица чешет волосы, то ей нужно сказать: «Русаука табе у каноплях!» Тогда у нее будут волосы большие, как у русалки.

§ 46. Описание быта русалок, поскольку быт этот выясняется в наших источниках, начнем с одежды. По этому вопросу громадное большинство свидетельств ясно и определенно говорит, что русалки «одежды не имеют», «ходят голые, без обуви и без покрова на голове».
Некоторые отмечают у русалок цветочные венки на головах (Чигиринский уезд Киевской губернии); по другим, эти венки из осоки и древесных ветвей.
У орловской русалки нет даже платочка или чего-либо подобного, чем отереть слезы: она «плачет, глаза волосами утирает».
Орловские русалки обнаруживают как бы неприязнь к одежде и у других: они, окружая встречных мужчин, рвут на них одежды, пока не сделают совершенно голыми.
Имеются, однако же, сведения и об одетых русалках, и сведения эти относятся не только к северу, но и к югу. Русалки «ходят или совершенно нагие, прикрываясь зелеными листьями, или в белых развевающихся сорочках, без пояса». В Павловске Воронежской губернии на Троицкой неделе ходят русалки с распущенными длинными волосами, в белых рубашках.
На севере русалки, по-видимому, ощущают иногда холод. По крайней мере, владимирские русалки приходят иногда греться в овины и бани. Хотя обыкновенно эти владимирские русалки выходят на берег также нагими, но иногда их видят и в одежде, чаще всего в рваных сарафанах. Наконец, они иногда прядут в банях, чтобы напрясть себе ниток для одежды.
В малорусских и белорусских русальных песнях поется, что русалки просят себе рубашек и намиток:

Сидш русалка на быш березг,
Просила русалка в жточок намгтки:
«Жиночки, сестрички,
Дайте меш намтки,
Хочь не тоненьког,
Аби бiленькоi».

Сидгла русалка на быш березi.
Просила русалка у дiвочок сорочки:
«Девочки, сестрички,
Дайте меш сорочки,
Хочь не бiленькоi,
Аби тоненькоi»

У варот бярёза
Зилина стыяла,
Ветътикым махала;
На той на бярёзи
Русалка сядела,
Рубахи просила: —
«Де{у~}ки, молодухи,
Дайтя мне рубахи:
Хутъ худым худеньку,
Да бялым-бяленьку!»

Русалка у русалки
Рубашечки просить:
«Русалка, сястрица,
Ты дай мне рубашку,
Хутъ худую — а льняную,
Касэя рукавы!»

На Греной недели на кривой берези
Русалки сидели, на девок глядели:
«Девочки-сестрички, дайте нам споднички,
Молодички-лебедки, дайте нам наметки».

Быть может, в ответ на эти самые просьбы русалок им жертвуют кое-где холсты и платки: в некоторых селениях Воронежской губернии в Русальную неделю и в ночь под Ивана Купала (когда русалки очень опасны для человека) «крестьяне для смягчения злобы русалок развешивают им по лесам и прибрежным кустарникам холсты на рубашки».
«На Духовской неделе ходят в лесу женщины и дети нагие, при нечаянной встрече с которыми непременно нужно бросить платок или что-нибудь другое, даже рукав от платья оторвать, если в то время при себе ничего другого не будет; в противном же случае угрожает неизбежная смерть. Говорят, что один мужик, найдя в лесу нагих детей, хотел убить их, но едва успел он поднять руку, как его скорчило, и он на том же месте умер» (Смоленская губерния).
Русалки бывают благодарны за такого рода приношения, доказательством чего может служить следующий рассказ из Белоруссии: собирая в лесу грибы, женщина увидела висящий на дереве большой кусок березовой коры, а на нем — спящего нагого младенца. Пожалев ребенка, она отвязала свой передник, прикрыла им спящего и отошла. Скоро ее нагнала русалка — нагая женщина с распущенными волосами — и прикоснулась к ее рукам со словами: «Спор табе у руки». С этого времени женщина начала так трудиться, что все удивлялись, откуда у нее берутся силы.
Нередко также русалки крадут у крестьянок холсты и пряжу.
Одиноко стоит сообщение Федеровского, по которому белорусские русалки иногда бывают одеты в золотистые одежды, испускающие такой блеск, что его не может вынести ни одно человеческое око. В таком виде представляют кое-где в русском народе полудницу, а не русалку.
Наши сведения о пище русалок крайне скудны. Мы знаем только, что владимирская русалка в воде ела рыбу и рака и что жиздринские русалки «кормятся по чужим семействам, в особенности (там.— Д. 3.) в тех, где является (бывает.— Д. 3.) ссора между семейными за столом».
В Новоградволынском уезде в русальский праздник «десятий понедшок», когда русалки «выходят на поверхность земли и наблюдают, почитает ли народ их память», каждый хозяин кладет на межах полей по куску хлеба, предназначая его, очевидно, русалкам.
Пинчуки прыгают через огонь в ночь под Купалу (в Купалу.— Д. 3.) «в том убеждении, что русалки не будут нападать и приходить в течение года в сарай доить коров». В Пинском же уезде 23 июня вешают по хлевам крапиву, венки из освященных трав и т. п., чтобы русалки и ведьмы не отнимали молока у коров. А в Тамбовской губернии полевые русалки, подходя близко к дому, «обтачивают зерна на загоне». Можно догадываться, что молоко и зерна нужны русалкам для питанья, хотя прямых свидетельств о том нет.
Согласно одному белорусскому свидетельству, русалки питаются одним паром от горячей пищи, т. е. точно так же, как питаются обыкновенные покойники. В Белоруссии известны случаи, когда русалка живет в доме за работницу; в таких случаях она не ест и не пьет, а питается только паром, выходящим из горшков. Живет она в доме только до ближайшей Русальной недели, когда убегает в лес.
Что касается общественной жизни русалок, то она, по-видимому, высоко развита. Разумеем то обстоятельство, что русалки почти всегда показываются и действуют обществом, кучей, скопом. В Козелецком уезде Черниговской губернии на Зеленой неделе русалки бродят по жигам большими шайками.
Свидетельства о русалках, показывающихся в единственном числе или живущих одиноко, весьма редки. Несколько чаще такие одинокие русалки встречаются на севере, под именем чертовок, шутовок и лешачих.
Есть основания полагать, что в большом обществе себе подобных показываются главным образом молодые русалки, девицы; тогда как одиноко живут русалки постарше, вдовы и замужние. Различие взято из действительной деревенской жизни, которую русалки как бы повторяют за фобом.
Несколько источников говорят нам о начальстве над русалками. Довольно широко распространено мнение о том, что водяные русалки находятся во власти водяного, прислуживают ему, а еще чаще сожительствуют с ним в качестве жен и наложниц.
Над русалками есть старший, который, сзывая их, трубит в трубу. По одному калужскому свидетельству, русалки находятся во владении главного начальника злых духов, который, между прочим, варит их в котле, чтобы сделать каждую вечно юною красавицею.
Один наш источник знает еще и выборную царицу русалок. «Старшая над ними (русалками.— Д. 3.), носящая название царицы, выбирается ими, с согласия водяного, из их же среды. Без позволения царицы русалки не могут не только погубить, но даже испугать человека» (Землянский уезд).
И белорусские русалки живут в воде «в хрустальных домах под присмотром русальской царицы», только уже не выборной, а «обыкновенно поставляемой местным водяником».
Что касается семейных отношений, то русалки имеют мужей — водяных, леших, а также защекотанных ими мужчин, имеют детей и кормят их грудью. «Поверье относительно русалочьих детей, нагих, жалких, стонущих, весьма распространено» (Смоленская губерния). Одно сообщение упоминает о свадьбах у русалок.
Русалки близки к людям и видимы для людей не во все время года, а только в определенный срок летнего времени, главным образом в так называемую Русальную неделю (она же и Гряная неделя). В эту неделю русалки особенно опасны для людей. На эту неделю падают и главные ру-сальские праздники, в частности Русальчин велик день, т. е. Пасха русалок.
По вопросу о Русальской неделе почти все наши источники согласны между собою. Но время выхода русалок на гулянье (по другим: на землю), а особенно время ухода их в разных местах определяются различно. Крайние сроки выхода: четверг Страстной и Светлой недели, ухода — осень. Но часто уход русалок связывают с концом Русальной недели, а иногда даже с освящением воды в Преполовение. Эти разные сроки подробнее выяснятся для нас тогда, когда у нас будет речь об отношении русалок к людям, а также о русальских обрядах. Здесь же мы укажем только на некоторые часы дня, которые имеют, по-видимому, особое значение в жизни русалок.
Некоторые из наших источников указывают на полдень и на полночь как на любимые часы русалок. Так, в Мценском уезде Орловской губернии русалка «в полднях и в полночь» сидит во ржи и подстерегает: «кто попадет, вот и ее».
Русалки топят купающихся в полдень (Тамбовская губерния). Белорусские русалки в полдень и ночью зовут людей качаться на качелях. В полночь выходят из воды смоленские русалки.
Согласно одному калужскому сообщению, русалки проводят часы полдня и полуночи с теми парнями, коих они успели заманить в свои сети в продолжение Русальской недели.
В Борзнянском уезде, Черниговской губернии, различа-ют русалок — утренних, полуденниц и вечерниц.
Ряд свидетельств согласно сообщает еще, что русалки выходят на берега и показываются людям чаще всего при лунном свете. Одно сообщение утверждает, что они показываются еще и на заре.

§ 47. «Занятия русалок,— пишет один воронежский наблюдатель,— состоят в купании, в качаниях на ветвях дерев, в играх в летнюю ясную ночь на берегах, в плясках и пении» (Землянский уезд). Иными словами, русалки прежде всего и больше всего заняты развлечениями. В этом согласны почти все наши источники.
При лунном сиянии русалки всплывают на поверхность воды или выплывают на берег, с хохотом плещутся водою, поют песни. Валковские русалки «выходят на берег реки поиграть, порезвиться». Владимирские русалки на берегу «прогуливаются, разговаривают между собою, смеются, шутят». Мценские, Орловской губернии, русалки водят хороводы, поют, хохочут. И малорусские русалки также водят хороводы на берегу. Витебские русалки, выпущенные в Русальную неделю на сушу, «кувыркаются, играют, ведут беговые игры, хороводы, пляшут, хохочут».
Приведенная в деревню белорусская русалка ничего не говорила, только плакала; а когда отпустили, тогда запела, заиграла и в лес.
Минские русалки поют тоскливые песни, зло хохочут. «
Херсонские русалки хохочут, а также кричат: «Ух, ух! соломьяный дух. Мене мате спородыла, некрещену положыла».
Только одно белорусское свидетельство изображает русалку вечно молчащею. Но это относится к местности, где русалок, по-видимому, смешивают с полудницами. Все же другие сообщения о русалках согласно приписывают им способность хохотать, петь, говорить; доступны русалкам и печальные звуки; между прочим, симбирская русалка «вдруг застонет да заохает жалобно-прежалобно». Белорусские русалки кричат: гу! гу! уу-гу! гутата-гуляля!, ре-ли, ре-ли! гутыньки! (Смоленская губернии), кума! кума!, малорусские — ку-ку!, а также мяукают кошкой. Все вообще русалки говорят.
Пение русалок некоторые из наших источников называют очаровательным и даже приписывают ему чудесную способность: услышавший это пение непременно подойдет к певицам; по другому сообщению, когда поют русалки, то даже море перестает волноваться, а человек может заслушаться его навеки; но это последнее сообщение относится к сиренам.
Белорусские русалки водят хоровод вокруг сосны. «Во тут, вокруг сосны трава ня росте: его тут русалки скакали! Танчуть, каа, кружка, за руки побравши. И так корогод зделають больший кружка сосни». Танцуя, черниговские русалки «играют на языке», т. е. музыку для пляски выигрывают языком.
По малорусским народным поверьям, русалки любят звук сопилки. «Галицкие горцы говорят, что майки (русалки) иногда берут на свои игрища овчарей, чтобы им играли на сопилке; так, одного овчаря нашли сидевшим на камне, причем под ногами его камень был пробит по косточку от битья меры».
Любят также русалки хлопать в ладоши, рукоплескать. По Снегиреву, в Клечальную субботу, накануне Троицына дня, «русалки, по мнению малороссиян, начинают бегать по ржи и хлопать в ладоши, приговаривая: "Бух! бух! соломенный дух! мене мати породила, некрещену положила..." На Русальной неделе в Малороссии никто не осмеливается купаться в реке и хлопать в ладоши». Мценские русалки бросились к молодому человеку «с хохотом и рукоплесканиями»^ Астраханская лобаста «захохотала и в ладоши ударила».
Здесь кстати будет заметить, что этим своим рукоплесканием, так же как и своим хохотом, русалки напоминают лешего. Леший также «пугает людей криком и рукоплесканием». «Обманув человека, леший хлопает в ладоши и громко смеется».
Качание на древесных, особливо на березовых, ветвях — любимое времяпрепровождение русалок. И в белорусской песне поется:

На белой березе
Русалки сидели,
Суки вязали.
Да на тых суках
Русалки гупгали.

Качаясь на ветвях, русалки «чистым и нежным голосом альта зовут подруг: "Кума, кума! приходи!"» (Мценский уезд Орловской губернии).
Есть известия, что русалки делают на древесных ветвях особые качели (рели) для качания и кличут молодежь словами: «Ходите к нам на рели качаться». В Бобруйском уезде «ночью русалки делают на деревьях качели и качаются на них, подстерегая жертву».
Белорусские же русалки, на Граней неделе, качались на березах, между прочим, и таким образом: взлезет на березу, привяжется волосами за сучок, потом опустится и качается на волосах, с криком: уу-гу! УУ-гу!
Утром русалки в кустах «качаются» (катаются) по густой и высокой траве.
Из особых русалочьих игор источники наши указывают на следующие: пинские русалки катают яйуа во ржи в Навский велик день. Херсонские русалки играют пылью на дороге.
В Русальскую неделю русалки «празднуют свои свадьбы» (Калужская губерния).
Кроме развлечений русалки заняты еще заботой о собственной наружности, заняты своим «туалетом», как он у них ни прост. Любимое занятие русалок — расчесывание своих длинных и густых волос, для чего русалки пользуются часто и особым орудием — гребнем. В Костромской губернии русалки выходят на берег с растрепанными волосами и чешут голову гребнем. Стоя по пояс в воде, владимирские русалки чешут гребенкой волосы, чаще спереди назад: от волос сыплются иногда блестки, падающие назад; моют лицо руками, прихорашиваются перед зеркалом. Симбирская русалка «все моет голову да расчесывает свои косы».
По одному сообщению, русалок заставляет расчесывать свои волосы также и тяжесть заключающегося в их волосах громадного количества воды.
В заботах о своем туалете русалки плетут венки и украшают ими свои головы. Владимирские русалки приходят мыться и париться в деревенские бани.
По одному свидетельству, минские русалки будто бы также заплетают на берегу свои светящиеся в темноте волосы; но это противоречит общеизвестной истине, что у русалок волосы всегда распущены по плечам.
Из какого вещества сделан гребень русалок, об этом наши источники молчат. Но гребень забайкальской водяной «чертовки» (вполне сходной с русалкою) золотой или медный и «имеет магическую силу». Огромный гребень вологодской «лешачихи» будто бы железный; но тут, конечно, недоразумение: всякая нечистая сила не любит железа и даже боится его.
Во всех прочих своих занятиях русалки входят в те или иные сношения с людьми. Так, уже при своих занятиях хозяйством они пользуются разными вещами, похищенными у людей.
Эти хозяйственные занятия русалок несложны. Занимаются они прежде всего мойкою своего белья, которого у них так немного. Владимирские русалки моют и колотят свое белье вальком на реке, т. е. пользуются обычным деревенским способом мойки. По Афанасьеву, они «расстилают возле источников холсты и полотна или, подобно прачкам, моют их в ключевой воде».
Афанасьев же сообщает: о русалках (Киевской губернии) рассказывают, что они любят прясть. Владимирские русалки также пытаются прясть ночью в банях, где крестьянские женщины часто оставляют готовые мочки на гребнях, «но, очевидно, не все из них (русалок) еще обучены этому искусству: другая только обсосулит мочку на гребне да обслюнит».
Чаще, однако же, русалки не сами прядут нитки для себя, а похищают пряжу «у поселянок, которые ложатся спать без молитвы». Об этом же сообщают и из Калужской губернии и из Белоруссии. Эту краденую пряжу русалки разматывают, сидя на сучьях дерев.
Русалки «похищают у заснувших без молитвы женщин нитки, толсты и полотна, разостланные на траве для беленья; украденную пряжу, качаясь на древесных ветвях, разматывают и подпевают себе под нос хвастливые песни».
Здесь мы находим объяснение народной приметы, в силу которой «по сошествии Св. Духа целую неделю не белят полотна» (Гродненская губерния), т. е. на Русальской неделе, когда русалки так проказят, не расстилают на траву холсты для беленья. В Курской губернии нельзя холсты белить, т. е. расстилать на солнышке, в среду после дня сошествия Св. Духа: буря унесет, почему и день этот называют: «бураломы»; уносит же буря разостланные холсты прежде всего к глубокому пруду.
Когда рожь цветет, то русалка стережет, чтобы никто не ломал колосьев, не обтрясал цвета; а если кого словит, то до тех пор щекочет, пока тот не умрет у нее в руках (Волко-выский уезд Гродненской губернии). Здесь, по-видимому, смешение русалки с полудницею, однако же какая-то связь русалок с цветущею рожью вне всякого сомнения. И в Малороссии празднующие в честь русалок десятый понедельник после Пасхи «надеются, что русалки берегут их поля от всякой беды».
Чаще же, однако, русалки не берегут посевы, а портят их. И в песне при проводах русалок поется:

Приводили русалачки, приводили,
Щоб ваны да нас не хадыли,
Да нашего житечка не ломили.
Да наших дивачек не ловили.

Очевидно, бродя по полям, русалки «ломают жито».
В Тамбовской губернии полевые русалки иногда «подходят близко к дому, портят овощи, обтачивают зерна на загоне»; тогда с ними отчаянную войну ведет домовой.
Будто бы также «обычай караулить солнце (т. е. проводить в поле ночь под Петров день) первоначально был установлен с целью отогнать от села русалок, которые в Петров день злыми шалостями причиняли немало вреда посевам»
Из белорусской троицкой песни:

«Русалочка, Наталочка!
Где твоя дочка Ульяночка?»
«В огороде набор поле,
Чабор поле и перебирав»

как будто следует, что русалки работают в огородах. Но смысл этой редкой песни не вполне ясен; быть может, она выражает только пожелание помощи от русалок девицам в их огородных работах.
По одному свидетельству, в руках у русалок находятся толкачи, т. е. песты от ступ; но для какой именно цели служит у них эта хозяйственная принадлежность, сведений о том нет. «Необходимая принадлежность русалок — это, по мнению пинчуков и малоросов, товкач (толкач)... Нагие, с своими толкачами, они пляшут во ржи и поют» (Пинский уезд).
Дальнейшие занятия русалок заключаются уже в нанесении прямого вреда людям. Прежде всего русалки пугают людей, и это обстоятельство особенно любопытно для нас потому, что то же самое делают и заложные покойники.
Старобельские русалки пугали людей своим криком в лесах, особенно в неделю перед Троицей (Харьковская губерния).
«Русалок спрежда много було по лясох. Мы, бувало, и коняй не водили на Разгары — у поняделок поели заго-вен на пятровку, на Граней нядели, значитца: русалки дужо пугали».
Пугала людей вечером и симбирская русалка-утопленница.
Начиная с «Русальского заговенья» (т. е. заговенья на Петров пост) русалки перестают вылезать из воды и пугать проходящих людей, уходят в глубь озер и рек.
В Павловске Воронежской губернии «на Троицкой неделе ходят русалки с распущенными длинными волосами, в белых рубашках, и пугают людей; кого пугали, с теми случалась лихорадка».
В купальскую (24 июня) ночь «ни один крестьянин не поведет лошадей на ночлег: там что-то невыразимо страшное пугает коней и людей. Русалки гоняются за людьми, с трудом перелезая в поле через межи, словно люди через "сгороду", почему и убегать от них нужно не вдоль резок, а поперек их».
«Спасшийся от русалок, даже видевший или слышавший их издали не всегда остается безнаказанным. Так, иной приобретает привычку беспричинно и неудержимо хохотать; иной кривляется, точно развинченный, во время походки, гримасничает; у иного поражается то или другое чувство, преимущественно слух».
Русалки топят людей в воде, особенно в полдень. В Костромской губернии русалки «иногда схватывают купающихся и утаскивают их в свое логовище, где замучивают их до смерти». Русалки «топят подобных себе (т. е. тоскующих от неудачной любви.— Д. 3.) людей» (Оренбургская губерния).
В полдень нельзя купаться: «русолушка ноги заплетет и утащит в воду» (Екатеринбургский уезд, Пермской губернии). В полдень же затаскивает в воду утопленников русалка и в Тамбовской губернии.
На Троице женщины и девушки не решаются купаться и ходить на луг: русалки «утащат их в реку или (и.— Д. 3.) закачают до смерти».
«Пока русалки не выйдут из воды, т. е. до Русальной недели, считается опасным купаться, потому что или болезнь какая-нибудь приключится, или русалки к себе затащат в глубь реки и утопят».
«В Русальскую неделю (8-ю по Пасхе), а также в ночь под Ивана Купала (24 июня) русалки делаются очень опасны для человека; в это время они стараются очаровать его и, защекотав, унести в свое водяное жилище. Во многих местах Воронежской губернии народ не купается в продолжение Русальской недели, боясь сделаться жертвою русалок».
Русалки убивают встретившихся им людей различными способами.
Подольские мавки «отрезывают встретившемуся голову». «На Украине приписывают русалкам еще следующее восклицание: "Дайте мени волосинку заризати дитинку"».
Если русалка догонит человека, то она ему глаза переставит назад и голову перевернет.
В старину в Белоруссии, если пойдет человек в лес один, «дакяна (русалка) попадзе, да возьмя за хохольчик топорища, што за обушком, да як почанё бить, як почане бить,— дак у пух собъе человека. Страху задае».
Безобразные старые русалки «не терпят особливо малых детей и подростков, которые вырвались из дому без ведома родителей»: напав на таких детей, они тотчас их убивают.
По одному сообщению, у русалок имеются на этот случай ножи. В Троицу родители не отпускают своих детей в поля, говоря: «ня йдзице, дзетки <...> у жите ходят раскудланые русавки с велизными ножами, то вани вас парежуиъ» (Нарва, Белостоцкий уезд Гродненской губернии).
Одно сообщение приписывает северновеликорусским безобразным русалкам большой железный крючок, которым они ловят прохожих. Но это сообщение вообще сомнительное; к тому же железных предметов нечистая сила не любит и боится их.
По сообщению Н. Никифоровского, в белорусских болотах живут одиноко старые и безобразные русалки «с клюками в руках». Для какой цели служат эти «клюки», не сказано. Не исключена возможность, что это безобидные костыли, коими подпираются дряхлые русалки при ходьбе.
Русалки в виде птиц клюют мужика, приехавшего в лес за дровами в четверг на Троицкой неделе; мужик этот стал потом хворать и скоро умер.
Однако чаще всего русалки замучивают людей щекоткой: напав на человека сзади (в чем явное сходство с упырем), щекотят его под мышками (подобно лешему) до тех пор, пока человек от хохота не умрет.
«Она шолохчет, русавка: кызикает руками, как мы про-: меж себя; а уж у той не вырвешься: до смерти, говорят, закызикает» (Мценский уезд Орловской губернии)
«Защекотать она его (плотника Гаврилу) хотела: это ихнее дело, этих русалок-то» (Орловская губерния). «По верованью калужских полехов, русалки на Духовской неделе бегают во ржи и качаются на деревьях, щекотят почти до смерти того, кто к ним попадется».
«Русалки на Троицкой неделе, по мнению простолюдина (Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии), купаются в реках, качаются на деревьях, бегают по полю, ловят людей и щекочут, если поймают, до тех пор, пока человек не умрет от принужденного (хохота.— Д. 3.) смеха».
«Як жито расуе (рожь цветет.— Д. 3.), то у жыци есть неяка русаука, што пилнуе, каб нихто каласуоу ни ламау, расы (цвета.— Д. 3.) ни абтрасау, а як каго зловиць, то патуль каэыча, поки (пока. — Д. 3.) умре у её руках» (Волковыс-кий уезд Гродненской губернии). «А коли злучитца, дак чаловека (русалки) и защакотят. Потупь, каа, будугь ща-котить, покуль человек зайдетца уже со смеху...»
Когда из числа испуганных русалкою всадников одна девушка упала с коня, «дыкяна (русалка) на яе наскочила, накрыж разгарнула (крестом распростерла) и зашлокота-ла. Назаутраго и знашли мёртвую».
Юриновцы (Новгород-Северский уезд) верят, что «если русалки поймают человека, то защекочут его до смерти».
Малорусские русалки также защекочивают до смерти женщин и мужчин и увлекают в реку.
В четверг после Троицы не работают и не купаются: русалки втащат в воду и защекотят до смерти. В четверг на Троицкой неделе «не ходят в поле и не купаются из боязни, чтобы не встретить русалку, которая может защекотать человека до смерти». Валковские (Харьковской губернии) жители с четверга светлой седмицы до Преполовения (в это время русалки гуляют) «боятся купаться и ходить в лес, в том убеждении, что их может залоскотатъ русалка в смерть».
«Неможна купатьця дивчатам на Зелены святкы, бо як пийде котора, та еще не визме в собою в руку полыню, то ии непреминно залоскочут русалкы» (Переяславский уезд Полтавской губернии). «Лоскотухи <...> являются на полях и до смерти залоскочуют попадающихся навстречу дивчат и парубков» (Староконстантиновский уезд).
Купянские русалки «.нападают в лесах и в полях на неопытных девушек и парней, не имеющих при себе любистка и полыни, а также нападают и на своих матерей, особливо тогда, когда те не поминают их в субботу накануне Троицы; напав, лоскочат их до смерти» (Харьковская губерния). Седлецкие русалки «если кого поймают, то начнут щекотать до тех пор, пока не защекочут до смерти». «Всю Троицыну неделю русалки нападают на человека, чтобы защекотать его».
Только северновеликорусские русалки не принадлежат, по-видимому, к любительницам щекотки. По крайней мере, наши источники молчат о том. Правда, одиноко живущие русалки — которых на севере, по-видимому, больше, чем групповых,— и на юго-западе не щекотуньи; но владимирские русалки показываются иногда, и не в единственном числе, а кучками, однако никого, по-видимому, не щекотят. Даже симбирская русалка, далеко еще не старая, утопившаяся красивая вдова Марина, никого не щекотит. И пример ее ярко говорит о том, что поведение русалки зависит также и от ее нрава при жизни: влюбленная Марина не может забыть своего милого и за гробом, тоскуя все время.
Чтобы заманить к себе неопытного человека и потом защекотать его, русалки пользуются разными уловками: они зовут к себе человека, часто называя его по имени, приглашают к себе качаться на качелях, увлекают любезничанием и красотою, очаровывают пением, обманывают путников огнями и даже заманивают калачами, загадывают загадки и не отгадавших защекочивают. «Хитрые, они, сидя на ветвях берез, зазывают неопытных людей, перекликаясь между собою сладкозвучными голосами: "Катерина, Марина, ходи гутотаться! »
Орловская русалка рукой зовет к себе плотника Гаврилу. Заманивая к себе простодушных, чтобы защекотать до смерти, белорусская русалка зовет его по имени, нарочно перечисляя все употребительные мужские имена. Пока человек не откликнется, русалка ничего с ним не поделает.
После Русальной недели «русалки качаются на гибких ветвях деревьев, подзывая прохожих: "Человек! человек! ходи колыхаться!" А если кто сдуру подойдет к ним близко, то они защекочут его до смерти». «Ходите к нам на рели качаться»,— кричат на Зеленой неделе русалки в лесах.
Подольские мавки, или лоскотницы, сначала «привлекают внимание встретившегося своею красотою, заводят затем с ним разговор, любезничают и, наконец, свою жертву, увлекшуюся сердечными порывами, защекочивают до смерти».
«В Русальную неделю (восьмую по Пасхе) русалки выпускаются на сушу...» Они «кувыркаются, играют, ведут беговые игры, хороводы, пляшут, хохочут и приманчивыми движениями зовут к себе случайного зрителя. Если он поддастся зову и подойдет к русалкам или же остановится в оцепенении, они скопом обступают жертву, жмут ее в объятиях, щекочут до смерти, причем, слыша веселый хохот и песни, никто не подает помощи, не решится подозревать опасность там, где идет игривое веселье молодежи».
«Еднагб разу, дзеучы'на палола пшаницу, аж приходзиць да её казытка, зачала зь ею гавары'иь, памагала пшанииу палоиь, а потым каже: "Адпачыньмо трохи". Пасели, казыт-ка да её прытулиласе и давай её казытаць, и заказытала её на смёрць» (Сокольский уезд Гродненской губернии).
Немногие из наших источников приписывают пению 1 русалок такое же значение, какое имело пение древнегре-Цческих сирен.
Пение остерских (Черниговской губернии) русалок чудное и очаровательное: услышавший его непременно подойдет к ним, а они, заметив пришедшего, немедленно защекочивают его до смерти. Пение воронежских русалок «имеет силу до того очаровывать человека, что он | может слушать его несколько лет, не сходя с места» (Землянский уезд).
И минские русалки, по одному известию, увлекают «неотразимой силой печальной песни». ?
Суеверные поселяне в южной России утверждают, «что огни, видимые ночью на немногих древних курганах по северным берегам Черного моря, разводятся днепровскими русалками для того, чтобы приветливым блеском заманить странников к крутизне и низвергнуть их в пучины днепровские».
Минские русалки заманивают смельчаков «игрой бесчисленных огней», движущимися огоньками (это, по-видимому, светятся в темноте их волосы). Зашедший к ним «безвозвратно погибнет в болотной трясине или в глубине темных вод», при злом хохоте жестоких русалок.
О заманивании детей калачами и другими сластями говорит только одно сообщение, по коему русалки «в лесу сидят под деревом с корзинками в руках, в которых носят ягоды, орехи, бублики, калачи, и этим заманивают к себе маленьких ребят и защекочивают, а потом и радуются» (Тульская губерния).
В песнях поется, что русалка загадывает девице три загадки и неотгадавшую защекочивает:

Ой бiжить, бiжить мала дiвчина,
А за ею да русалочка:
«Ты послу хай мене, красна панночко,
Загадаю тоби три за гад очки,
Як угадает — до батька пущу,
Не угадайеш — до себе возьму...»
Панночка загадочек не вгадала.
Русалочка панночку залоскотала.

И. М. Снегиреву эта «старинная песня» дает основание сделать такой вывод: «русалки представляются чародейками и гадательницами».
Несколько свидетельств говорят нам о том, что русалки щекотят людей не руками, а своими длинными грудями. Так делает и безобразная лобаста Терской области. «Кре-^ стьяне-белорусы Гродненского уезда, Лашанской волости, верят, что если во время цветения ржи русалке попадается человек во ржах, то его непременно заказычицъ (защекочет) руками и цьщками до смерти — и сама засмеется».
По одному белорусскому свидетельству, груди русалок железные шиловатые; но это, по-видимому, новейшее толкование, явившееся тогда, когда русалками стали пугать детей. «Не идзи у жыто, бо русаука заказычя!» А чы'м ена, мамач-ко, заказычя? «Ля, у её щьщки жялезные шылаватые, то ими дзеци на смёрць заказытвае» (Волковыский уезд Гродненской губернии).
Стремление и привычка щекотать людей считаются настолько характерными для русалок, что от этого своего свойства русалки получили два своих названия: малорусское лоскотуха (или лоскотовка и т. п.) и белорусское ка-зытка. Оба эти названия означают собственно: «щекочущая, щекотунья».
Это свойство русалок (так же, как и их громкий хохот И рукоплесканья) сближает их с лешими, с теми лешими, женами коих иногда бывают русалки.

§ 40. Лешие также замучивают людей щекотаньем, вследствие чего кое-где зовутся щекотунами.
Бессарабские малорусы представляют себе это защеко-тывание русалками в особенном и едва ли не древнейшем виде. У них существует такое поверье: к празднику сошествия Св. Духа жители села Ставучан приготовляют водку, настоенную на полыни; она предохраняет человека от той нечистой силы, которая в эти дни празднует свадьбу в поднимающихся вихрях; черт, налетевший в вихре на человека, не обезопасившего себя полынью, может схватить и унести его в воздушное пространство. Во время такого воздушного путешествия схваченная жертва подвергается щипаныо, лоскотам, так что редко остается живой. Полынь и любисток от таких случаев носят за поясом или у застежки сорочки. Здесь, как видим, имя русалки не упоминается, но близость времени, полное тождество оберегов и эти «лоско-ты» заставляют предполагать, что тут имеются в виду именно русалки. Для сопоставления заметим еще, что и один класс заложных покойников-мужчин, а именно проклятые своими родителями, иногда гуляют «по свету то вихрем, то бурею».
По некоторым сведениям русалки также щиплют и кусают или же трясут и топчут людей.
«Кто в Сухой четверток, или в среду, или в понедельник после Зеленой недели работает, на того русалки нападают въяве или во сне и мучают, именно лоскочат (щекочут), щиплют и кусают, водят в жигах, болотах и заставляют с собою танцевать. Если между русалками случится родственник того, кто работал в заповедные дни, то он защищает виновного и не позволяет всем над ним издеваться».
«В Данковском уезде Рязанской губернии детей очень часто пугают русалками, вследствие чего они их очень боятся и твердо верят, что русалка, поймав "дитю", может затрясти и затоптать его до смерти». Наконец, русалки иногда кидают в людей камнями.
«Кроме враждебных нападений, при которых беспощадно преследуются люди всех возрастов, известны еще заигрывания русалок, преимущественно тех, кои при земной жизни не знали людей, как, например, младенцы. Эти заигрывания, менее враждебные и не столь опасные, больше всего приходятся на молодых мужчин, особенно парней, сношение с которыми не только ново, но и заманчиво для русалок. Тут русалка подхватывает какой-нибудь его предмет — одежду, обувь, рыболовный снаряд, и, готовясь затопить его, тем заставляет владельца бросаться без разбору за поимкою предмета, сама же незримо подталкивает предмет все дальше и дальше, в опасное место, куда, конечно, увлекает и хозяина. Много приходится терпеть от заигрываний русалок молодым рыболовам: строгивая лесы, снуры, русалки обманывают удильщиков фальшивым клевом; у остальных они выворачивают сети, набивают их тиною и травою, вырывают весло, шест или качают рыболовное судно, чтобы переворотить его вместе с рыбаком».
Согласно одному мценскому (Орловской губернии) сообщению, русалки и щекотят молодых людей не для того, чтобы умертвить их, а просто заигрывая с ними — «чтобы щекотанием расположить его к хохоту и веселью»; а когда с молодым человеком сделается дурно от хохота, то русалки любовно ухаживают за ним. Мценские русалки «мужчин с хохотом окружают, рвут одежды, пока совершенно не сделают голыми, потом сзади хватают под мышки, щекотанием приводят их в хохот и щекочат до тех пор, пока они не падают в обморок. Тогда, осыпая их поцелуями, берут на руки и невидимками приносят в дом и полагают на их постели, а женатого — к жене под бок».
Калужское сообщение гласит: в продолжение Русальной недели русалки «стараются заманить в свои сети парней, с которыми потом и проводят часы полудня и полуночи».
В Воронежской губернии «народное поверье допускает любовь между людьми и русалками, о чем существует много поэтических рассказов; замечательна повторяющаяся почти в каждом из них следующая мысль: русалка, защекотав человека, уносит его в свое жилище, где он оживает и по времени делается ее мужем, окруженный невообразимою роскошью, он начинает там жизнь новую — непонятную для живущих на земле людей; пользуясь всевозможным довольством, человек бывает ограничен лишь в одном: не мо^ жет ни на мгновение оставить водяного царства».
Однако же и такое заигрывание русалок с молодыми I людьми опасно для этих последних. Уральская шутовка «к | одному холостому парню прикачнулась и осетовала его», после | чего этот парень сделался грустным и болезненным.
«Да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней!» — сказала русалка в лесу плотнику Гавриле, и он после этого сделался невеселым и молчаливым. Человек, который приблизился к русалке, говоря: «Это моя девка пришла, я ее просил прийти», скоро умер.
Прельщая мужчин, русалки «ненавидят женщин». Девиц и молодых женщин русалки не любят и, когда увидят какую в лесу, нападают на нее, срывают одежду и ветвями прогоняют из леса.
«Стариков и старух русалки тоже не любят и прячутся; им доводится слышать только голоса русалок и видеть, как ветви колеблются под ними, когда они качаются».
Здесь же отметим, что русалки любят шутить с людьми еще и иным образом, как бы играя в прятки. Это обстоятельство любопытно для нас главным образом тем, что шутки с людьми допускают также и заложные покойники-мужчины.
Вот еще шутки русалок: в ночь на Ивана Купала повели парни на ночлег лошадей, разложили огонь, начали греться; вспомнили, что в эту ночь ходят русалки, и вырезали себе по хорошей дубине. Только что уселись вокруг огня, как невдалеке от себя увидели приближающуюся нагую женщину: это была русалка. Подойдя к огню, она остановилась, посмотрела на парней и ушла к реке; окунулась в реке, пришла опять к парням, стала на костер, затушила огонь и ушла. Парни опять развели огонь. Русалка вновь окунулась в реке и, придя, снова затушила огонь. Когда также явилась в третий раз, парни встретили ее дубинами, и русалка ушла.
Русалки вообще всячески вредят людям. «Когда русалки плещутся в воде и играют с бегущими волнами или прыгают на мельничные колеса и вертятся вместе с ними, то все-таки не забывают спутывать у рыбаков сети, а у мельников портить жернова и плотины». «От нечего делать русалки подшучивают над рыбаками: скручивают их сети, вытаскивают норота на берег, в неводах выворачивают мат-ню» (Смоленская губерния). Симбирская русалка, вместе с водяным, опрокидывает лодки.
В Купянском уезде Харьковской губернии «сохранилось поверье, что в четверг «не годытця сиривцю (хлебного квасу) варюваты: русалка в ему купатця буде», т. е. испоганит квас.
Валковские русалки «являются часто в дома в виде старой женщины и делают пакость живым».
Великорусы села Гагина Сергачского уезда «русалок <...> представляют себе женщинами, которые иногда покидают свое обычное местопребывание — реку — и посещают некоторые дома и своим присутствием поселяют в семъе раздоры».

---------------------------
Жиздринские русалки кормятся по чужим домам, где семейные ссорятся за обедом.

При нанесении людям вреда русалки пользуются ; иногда какими-то таинственными, колдовскими силами, делая многое такое, что недоступно силам обыкновенного I человека.
< Никифоровский сообщает, что если русалка, заигрывая с молодым рыболовом, топит у него какую-либо вещь и если к при этом рыбаку удается отстоять и спасти топимое, то эта вещь все равно рано или поздно у него потеряется, или же ее украдут.
Орловский плотник Гаврила заплутался в лесу не без влияния русалки: по крайней мере, когда русалка исчезла, ему вдруг стало ясно, как выйти из лесу.
Русалки, подобно ведьмам, отнимают молоко у коров, пор тят скотину. В Малороссии «в четверг на Зеленой не деле девушки и даже женщины, боясь прогневить русалок, чтобы они не испортили скотины, не работают, называя этотчетверг "Велик день русалок"».
«Иногда и в пропаже скотины бывают виноваты русалки. Погадают деды и скажут, что для того чтобы отыскать пропавшую скотину, нужно положить относ русалкам»; ' Лапти, онучи из новой женской рубахи, хлеб и соль в чистой -тряпке кладут на дерево в лесу, говоря:

Прошу вас, русалки,
Мой дар примите,
А скотинку возвратите!

«В честь русалок устраиваются особые праздники, как,-'' например, Семик, Купало и др. В эти дни, особенно в Семик, не должно работать, и кто нарушит это требование древнего" обычая, в доме того хозяина русалки непременно передавят всю скотину» (Новогрудский уезд Минской губернии).
Некоторые из наших свидетельств приписывают русалкам даже силу оказывать то или иное влияние на приро ду — на посевы и траву. Будто бы «где они (русалки. — -Д. 3.) бегали и резвились, там трава растет гуще и зеленее, там и хлеб родится обильнее». То же и у Афанасьева. Свидетельство это, почти единичное, мы должны признать несколько сомнительным, хотя бы по одному тому, что в Белоруссии отмечено совершенно противоположное поверье: там, где русалки водили хоровод кругом сосны, трава совсем не растет.
Десятый (после Пасхи) понедельник празднуется в честь русалок. Если кто в этот день занимается работой в поле, то русалки мешают работе и насылают на посевы какое-либо несчастье. Соблюдающие же этот праздник надеются, что русалки берегут их поля от всякой беды.
Русалки «могут насылать на поля сокрушительные бури, проливные дожди, разрушительный град».
После сказанного неудивительно, что молодежь кое-где обращалась к русалкам с просьбами о суженых, а женщины спрашивают их о будущем урожае льна. В Малороссии в четверг на Зеленой неделе «взрослые девушки тайком ходят в лес, бросают завитые венки русалкам, чтобы они добыли им суженых и ряженых, и тотчас убегают».
В Елатомском уезде Тамбовской губернии при проводах русалок их спрашивают женщины: «Русалоцки, как лен (т. е. уродится)?» Ряженые русалками, в ответ на это, указывают на длину кнута, и крестьянки радостно восклицают: «Ох, умильный русалоцки, какой хороший!»
Примечание. С праздниками в честь русалок совпадают так называемые Кривые недели, или дни, память о которых сохранилась в народе весьма смутно. В эти дни нельзя делать многого: последствием будет уродливый скот и уродливые дети. Мы затрудняемся приписать эти последствия русалкам, хотя такая возможность и не исключена. Данных для выяснения этого поверья у нас пока недостаточно. Кроме того, Кривые же недели падают кое-где еще и на святки, когда русалкам совсем не празднуют, а воспоминают лишь умерших предков.
Последняя середа пред Троицею зовется: кривая середа; если посадить в этот день капусту, свеклу и т. п., то зародится кривое, малое, червивое.
«Русальная неделя почитается крестьянами как праздник <...> По поверию крестьян (Смоленской губернии.— Д. 3.), кто будет пахать в эту неделю, у того скот будет падать; кто будет сеять, у того градом побьет хлеб; кто будет прясть шерсть, у того овцы будут кружиться; кто будет городить изгородь, вить веревки, вязать бороны, тот зачахнет и согнет того в дугу. Дети лиц, нарушивших Русальную или Кривую неделю, родятся уродами; приплод скота у этих хозяев бывает ненормальный».
В Суражском уезде Черниговской губернии «в колядные дни (т. е. на святках.— Д. -3.) домохозяин строго приказывает своему семейству: ничего не согинать (сгибать) с дерева, не делать никаких вещей из старого, даже ничего не шить старого, не тесать колья, не делать клинья, и проч.; дрова рубить не запрещает. Подобное запрещение тоже подтверждается и на всю неделю по Сошествии Св. Духа, называемую у них Гряная неделя. Цель запрещения сего состоит в том, чтобы, по нарушении сего завета, не родилось какое-либо уроды из молодятины, т. е. из рожденных в том годе ягнят, козлят, телят и прочее. Сюда относится также и беременная женщина. Уверенность в сем очень велика, так что если что рождается калекою, уродою, то предполагают, что кто-либо из семейства не выполнил запрещения».
В Козелецком уезде Черниговской губернии праздник Преполовения называют Правою середою; «в этот день идут, особенно молодежь, в березовые леса, ломают молоденькие ветви и прячут их: когда кто вышибет (т. е. ушибет.— Д. 3.) какое-либо член тела, то парят этою березою».
Эта «правая середа» создана, по-видимому, как противоположность (антитеза) «кривым неделям»: она правит, исправляет уродливое. Падает эта «правая середа» на праздник Преполовения — день, который в некоторых местах Малороссии считается крайним сроком гуляния русалок. Лекарством для ушибленных частей тела считаются березовые ветви, т. е. те ветви, на которых только что перед тем качались русалки.
Чтобы покончить с занятиями русалок, нужно еще указать те немногие случаи, когда русалки приносят добро людям. Выше мы уже упоминали о некоторых таких случаях, а именно: по одному сомнительному сообщению, трава; и хлеб растут лучше там, где плясали русалки; одно белорусское сообщение приписывает русалкам должность по-лудницы: оберегать цветущую рожь от всего того, что может повредить цвету ржи; празднующие десятый понедельник после Пасхи малоруссы верят, что русалки «берегут их поля от всякой беды».
В благодарность одной белорусской женщине за то, что та прикрыла своим передником спящего нагим ребенка русалки, эта последняя прикоснулась к рукам женщины со словами: «Спор (спорина, успех.— Д. 3.) тебе в руки», и у женщины с этого времени появилось выдающееся трудолюбие.
«Если в Русальную неделю человек сам прежде заметит русалок и скажет: "Чур, моя!" — тогда русалки для него безвредны, а одна из них даже пойдет за ним в его дом и будет исполнять все домашние работы, как самая усердная работница; пить и есть не будет, а будет питаться только паром, выходящим из горшков. Так проживет она до следующей Русальной недели, а потом убежит в лес» (Смоленская губерния).

§ 48. Русалки — нечисты, они относятся к «нечисти», к представителям нечистой силы,— этот взгляд проходит красною нитью во всех народных сказаниях о русалках, равно как и ярко сквозит во всех русальных обрядах.
Но ввиду того что наши исследователи считают русалок душами умерших предков, т. е. покойниками чистыми и -уважаемыми, то нам приходится еще доказывать народный взгляд на русалок как на нечисть.
По народному воззрению, русалки суть женщины и дети, умершие неестественною смертью; среди них много самоубийц. А мы знаем, что все такого рода покойники нечисты, они самым родом своей смерти поступают в полное распоряжение к нечистой силе. Уже отсюда ясно, что народ смотрит на русалок как на нечисть. О том же говорят и многие другие соображения.
Ряд наших источников сообщает нам непосредственно из народных уст о том, что русалки принадлежат к нечистой силе и находятся в полной власти дьявола. Так, по нижегородской легенде, русалок, вместе с лешими и домовыми, сотворил не Бог, а дьявол: он начал, подражая Творцу мира, ударять камнем о камень, и «от его ударов полетели — домовые, лешие, русалки и сим под. существа...»
По одному калужскому свидетельству, русалки находятся «во владении главного начальника злых духов». Русалки — чертовки.
Орловский крестьянин называет русалку: лесная нечисть. В Макарьевском уезде Нижегородской губернии «часто смешивают их (русалок.— Д. 3.) с водяным или с такой нечистой силой, которая, по произволу, может принимать различные виды».
У белорусов русалки часто сливаются с понятием о черте. «По некоторым рассказам (белорусов Минской губернии), <...> у черта есть дети; это домовики (домовые.— Д. 3.), лесовики (лешие.— Д. 3.), водяники (водяные.— Д. 3.) и русалки». Русалки «може — из ведзь-мау» (может быть, из ведьм), — говорит белорусский крестьянин.
Малорусские представления не разнятся от приведенных белорусских и великорусских. «Мавки, или лоскотни-цы,— не что иное, как черти (Подольская губерния). А по другим, мавки — это «уворованные дьяволом дети».
Русалки так часто бывают женами водяных, а принадлежность водяного к нечистой силе вне всякого сомнения. Иногда они только «прислуживают водяным и лешим» и всегда почти находятся под начальством водяного. Бывают они и женами леших, почему часто зовутся в народе «леши-хами» и «лешачихами»,
Самые названия русалок не оставляют сомнения в том, что народ сопричисляет их к нечистой силе, к чертям. В некоторых местах русалка носит имя: шутовка и чертовка, т. е. жена или дочь черта. Имя столь близких к русалкам потерчат, по-видимому, произведено также от слова черт. Потерча = no-чертя = па-чертенок (как пасынок), со .столь естественною диссимиляцией согласных ч и т.
В Екатеринбургском уезде Пермской губернии русалку называют не иначе как русолушка. Это ласкательное название не служит проявлением любви человека к русалкам, а напротив — проявлением боязни русалок. Так, например, в Архангельской губернии всех представителей нечистой силы называют не иначе как ласкательными именами: баинушко, овинушко, хозяинушко и т. д.
Обилие разных названий для русалок, заимствование исчужа названий «русалка» и «лобаста»,— и эти обстоятельства объясняются проще всего с той точки зрения, что русалки нечисты и опасны для людей. Именно нечистых и опасных существ народ избегает называть их собственным именем, употребляя вместо того разные описательные выражения и заимствованные исчужа слова.
То обстоятельство, что русалки показываются также и в виде птиц, зверьков и лягушек, т. е. способны к оборотни-честву, лишний раз свидетельствует о принадлежности их к нечистой силе. Способностью превращаться в разные виды обладает именно нечистая сила и ее служители, например, , ведьмы. В частности, сорока, жаба, лягушка, крыса, в образе коих являются иногда русалки,— животные нечистые, и чистые души умерших предков, «родителей», никогда в таких образах, конечно, не явятся.
Часы, в которые показываются русалки людям — полночь и полдень,— также соответствуют времени, когда главным образом действует на земле нечистая сила.
Отношение русалок к людям настолько враждебное и притом всегда почти беспричинно враждебное, что мысль об отождествлении русалок с душами умерших предков нужно признать явным недоразумением. Только нечистая сила может быть проникнута такою беспричинною враждою к человеку; только черти способны убивать каждого встречного человека без всякой причины и при этом еще радоваться гибели человека.
Русалки похищают пряжу у поселянок, которые ложатся спать без молитвы, но такими делами занимаются прежде всего бесы и дьяволы.
В присутствии русалки человеку трудно положить на себя крест: «рука просто как каменная, не ворочается». В троицкой песне Мосальского уезда Калужской губернии поется:

От русалки от симицкой
Ачяртися, акружися.

Но «очерчиваются» и «окружаются» только от нечистой силы.
Здесь мы переходим уже к оберегам от русалок, о которых (оберегах) речь будет ниже и которые также весьма красноречиво свидетельствуют о том, что русалки как таковые принадлежат именно к нечистой силе.

§ 49. Как и всякая нечистая сила, русалки боятся креста. Потому они и нападают на человека, у коего крест на груди, только сзади. Голый парень надел крест еще и на спину, и русалки не могли к нему прикоснуться.
Русалка заплакала, когда плотник Таврило перекрестился: «Не креститься бы тебе, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней» (Орловская губерния).
Очерченный на земле круг, особенно освященный крестным знамением, является вторым, после креста, оберегом от русалок. «Чтобы избавиться от русалок, надо очертить круг около себя и закрестить: они не переступят запрещенной черты и не схватят стоящего в кругу». (Этот совет из Тульской губернии, а калужский песенный совет «от русалки от семицкой очертпися, окружися» мы привели выше).
«Чтобы избавиться от русалок во время нападения, нужно начертить на земле крест, который обвести кругом чертою; в этом кругу и стать. Русалки тогда не подступятся; походят, походят около черты, а потом и спрячутся».
Могилевские белорусы, когда им приходится ночью на Троицкой неделе стеречь лошадей в поле, «обчерцуць коло себе круг: черыз круг (русалка) не пирайдзець».
«Первое средство, чтобы не тронула русалка, если человек увидит ее во ржи, начертить пальцем или палкою круг и в центре его стать. Русалка будет кружиться около черты, а переступить чрез нее не посмеет; бросает в человека камни, но чтоб она не попала, следует круг сделать большой».
В Козелецком уезде Черниговской губернии если придется идти в лес или в поле на Троицкой неделе, то «берут несколько головок чеснока и нож, для того чтобы, увидевши русалок, тотчас есть чеснок и, сделав ножом круг на земле, припасть в оном ниц на землю; кто это сделает, того русалки никогда не тронут».
В этом последнем случае мы встречаем, кроме круга, еще и иной, растительный, оберег: чеснок. Он служит также оберегом от злых русалок, во время Троицкой недели, и у бессарабских румын. Здесь уместно будет вспомнить, что чеснок служит также и оберегом от лешего; «повторением слов: чесноку, или "гасника", можно от него (лешего) отделаться».
Подобно тому как русалки не могут перейти через очерченный около человека круг, так не могут они перейти и через межу. Это последнее поверье отмечено только в Белоруссии.
Белорусские русалки не могут перейти через межу, вследствие чего и вывелись, так как теперь вся земля перемерена. Люди убегают от русалок всегда поперек межи: «через межу ены (русалки) не перескочуць, бо высоко, а удоль межи догоняць"
«Русалки гоняются за людьми, с трудом перелезая в поле через межи, словно люди чрез "сгороду", почему и убегать от них нужно не вдоль резок, а поперек их».
Наши источники, таким образом, объясняют невозможность (а иные говорят только о трудности) для русалок переходить через межи вышиною этих последних. Объяснение невероятное, так как речь идет не о крохотных мав-ках, а о рослых женщинах, с редким искусством качающихся на древесных ветвях. Напомним, что и заложных покойников часто хоронят «на границе полей», т. е. у межи же, в очевидной уверенности, что наложный через границу перейти не может.
Мы думаем, что межа недоступна русалкам потому, что она проведена железным орудием, а железа, как известно, нечистая сила не любит и боится его. Укажем, что и опахи-ванье селений во время моровых поверий состоит в простом проведении борозды железным сошником (правда, при особой, необычной и таинственной, обстановке).
По одному сообщению из Чигиринского уезда Киевской губернии русалки, напротив, поют, пляшут и резвятся на межах среди густой нивы. Возможно, что тут простая неточность выражения; а быть может, вне Белоруссии это поверье и неизвестно.
Среди иных оберегов от русалок мы находим железное колющее орудие, а именно иголку или булавку. Это широко распространенный в русском народе оберег от нечистой силы, основанный, конечно, на нелюбви нечистой силы к железу.
«Единственным возможным средством спасения от русалок служит укол хотя бы одной из них иголкою или булавкою, которые необходимо иметь при себе и наготове: тогда весь скоп русалок с воплем кидается в воду, где еще долго раздаются голоса их».

-------------------------------------------------
Железная игла служит также оберегом и от восточной алба-сты, давшей свое имя русской лобасте-русалке.

Кочерга путает русалок, как принадлежность очага, через то самое связанная с культом предков. Но народ объясняет страх русалки перед кочергой иначе. «Чтобы избавиться от русалок, надо взять кочергу и на ней подъехать к ним. Они разбегутся от того человека, который подъезжает к ним на кочерге, так как они подумают, что к ним едет ведьма, которой они боятся». Что русалки боятся ведьмы, это, по-видимому, предположение составителя статьи Колчина; нам это представляется маловероятным.
Еще русалок «пугают головешками», хотя это, по-видимому, мало страшит русалку. Головня также является принадлежностью домашнего очага и может быть связана с почитанием предков; но в данном случае речь идет не о домашней печи, а о костре в поле, а такой костер, конечно, для русалок не страшен.
Пинчуки считают оберегом от русалок прыгание через купальские огни.
Еще от русалки можно избавиться, отмахиваясь наотмашь вальком (рубелем). Тут, по-видимому, значение имеет не самый валек как таковой, а способ отмахивания наотмашь: ведьм, оборотней и других представителей нечистой силы можно только и бить наотмашь, а не иначе.
Переходим теперь к оберегам словесным. Достаточно «сказать, сколько клевцов (зубьев) в бороне, и русалки отступятся». Что нечистая сила боится бороны, это общеизвестно; между прочим, когда желают подсмотреть домового или ведьму, то всегда прячутся за борону: видно, но безопасно. Единичное сообщение о том, будто русалка бороной расчесывает свои волосы, основано на недоразумении, или, точнее, тут шуточно назван бороной громадный деревянный гребень с редкими зубьями.
«Если в Русальную неделю человек сам прежде заметит русалок и скажет: "Чур, моя!" — тогда русалки для него безвредны, а одна из них даже пойдет за ним в его дом и будет исполнять все домашние работы, как самая усердная работница; пить и есть не будет, а будет питаться только паром, выходящим из горшков. Так проживет она до следующей Русальной недели, а потом убежит в лес».
Оберегом от русалок служат также и русальные песни. «Во все дни этой (Русальной.— Д. 3.) (следующей за Троицыным днем) недели девушки собираются по вечерам и, в виде охранительного средства от злых козней русалок, поют особого рода песни, которые поэтому и называются русальными» (Бобруйский уезд). Это пение можно сопоставить со свистом, который является оберегом от нечистой силы. У румын всю Троицкую неделю мальчики свистят из липовых свистков: «этим свистом они также отгоняют русалок от домов».
Наконец, достаточно не откликаться на зов русалки, и она будет бессильною что-либо вам сделать.
Из церковно-религиозных оберегов против русалок мы выше уже назвали крест. Кроме того, валковцы (Харьковской губернии) считают оберегом против русалок освящение воды в Преполовение, а седлецкие малорусы — освящение хлеба на поле.
Но больше всего распространены — правда, главным
образом у малорусов — обереги растительные, особенно полынь. В четверг на Троицкой неделе, когда русалки нападают на людей, нужно сказать при встрече с русалками: полынь, и они разбегутся, так как не любят этого растения. В четверг после Троицы девицы рвут полынь и вплетают ее в косы: русалка не станет щекотать ту девушку, у которой полынь.
«Четверток на Троицких святках — Русалчын велы'к-день; многие не работают тогда и опасаются купаться, чтоб не защекотали насмерть в воде русалки. Если увидишь русалку в виде девушки с растрепанными волосами и на вопрос ее: що в тебе в руках? скажешь: мъята,— Тут твоя и хата", и залоскочет в смерть; если скажешь: петрушка, то
| она ответит: "Ты ж моя душка", и залоскоче зовсим. Если же скажешь: полынь, лоскотавка скаже: "Цур тоби, пек тоби! згынь!" и сама исчезнет».
В Купалу, 23 июня, «девушки весь день носят полынь у себя под мышками как предохранительное средство от русалок и ведьм».
Особенную силу имеет полынь, которую на Троице разбрасывают по хате и под столом (Старобельский уезд Харьковской губернии. В Гадячском уезде Полтавской губернии «на "Зелени святкы", накануне Троицы, бросают в избах явир (аир), любысток, зорю и непременно полынь, для предохранения от русалок (лоскотавок)».
Одинаковую силу с полынью имеет растение любисток или зоря (Levisticum officinale Koch.).
Оба эти растительные оберега от русалок особенно любопытны в том отношении, что они одновременно служат также и оберегами— средствами от лихорадки. В Вятской губернии крестьяне уверяют, что лихорадка не любит запаха зори (эту траву разводят там в садах).
В Пинском уезде 23 июня вешают по хлевам крапиву и венки из освященных трав, чтобы русалки и ведьмы не отнимали молока у коров. «По старинному народному верованию (поверью.— Д. 3.), русалки, как и ведьмы, всего более боятся крапивы и осины» <...>. На этом основании обычай жечь друг друга в «крапивное» (всехсвятское) воскресенье крапивою А. Балов считает остатком древних «русальных проводов».
Крапиву жгучую и осину нечистая сила вообще не любит. Хотя, по одному сообщению из Харьковской губернии, русалки будто бы качаются на осинах, но это сообщение едва ли не основано на каком-либо недоразумении.
Отметим еще, что русалкам, как и другим представителям нечистой силы, страшен гром, особенно же — первый весенний гром. Некоторые русалки-дети Купянского уезда боятся первого весеннего грома: после грома они уже не могут ни лоскотать, ни ходить к людям под окна.

§ 50. Рассматривая описанные выше занятия русалок, мы прежде всего видим сходство и общность их с делами и занятиями обыкновенных деревенских женщин. Молодежь весною занята увеселениями: песнями, хороводами, играми, плясками, качанием на качелях, заботится о своих нарядах и украшениях, а также прельщает и увлекает в свои сети молодых мужчин: кроме того, они заняты хозяйством: моют белье, заботятся о пряже, холстах, о посевах; наконец, вносят раздоры в чужие семьи и бьют непослушных детей. Если бы занятия русалок ограничивались только этим, то их нельзя было бы и отличить от обыкновенных деревенских женщин и девиц.
Нельзя не заметить разницы между русалками, проводящими свое время в большом обществе себе подобных, и между русалками, живущими одиноко. На северо-востоке, особенно где русалок называют чертовками и другими подобными именами, чаще встречаются именно одинокие русалки. Они не так молоды, а иногда и старухи; почти всегда — жены водяных, леших, чертей, но показываются всегда одиноко, без своих мужей, которые заняты, видимо, своими делами. Они пугают людей одним своим видом, своей особой, но не преследуют, не гоняются за людьми. В них нет молодого задора, и о том, что они щекотят людей, нам ничего не известно (если не говорить о терской лобасте).
И это различие между живущими одиноко пожилыми русалками и между молодежью, показывающейся всегда в обществе себе подобных, опять-таки повторяет обычаи нашей деревенской жизни.
И в наружности русалок много общих черт с наружностью обыкновенных женщин. Наружность русалок вообще разнообразна до пестроты: есть красавицы и безобразные, старухи, пожилые и малые девочки, есть толстые, с отвислыми грудями, и худощавые. Волосы у русалок, часто русые, всегда распущены по плечам, подобно тому как их распускают наши крестьянские девицы при браке, во время траура и в гробу. Одежда русалок — в тех редких случаях, когда они одеты,— обычная деревенская: рваные сарафаны, белые рубашки, намитки.
Это сходство русалок с деревенскими женщинами по их занятиям, характеру и наружности нисколько не удивительно. В качестве девиц и женщин, умерших преждевременною и неестественною смертью, они и должны доживать за гробом свою земную жизнь, сохраняя свой прежний нрав, склонности и привычки.
В качестве заложных покойниц русалки находятся в распоряжении у нечистой силы, а потому действия их направлены главным образом ко вреду человека. В этом отношении русалки часто даже опаснее заложных покойников-мужчин. Эти последние служат у нечистой силы вместо лошадей, вместо кучеров и работников, и им, по-видимому, остается мало времени, чтобы часто и настойчиво вредить людям. Русалки также иногда «прислуживают лешим и водяным», но, по-видимому, редко; чаще они бывают женами водяных и леших; прочие находятся только под общим начальством водяного, имея даже особую «царицу» из своей среды; они имеют, по-видимому, больше свободы и больше времени для того, чтобы вредить людям.
Подобно заложным покойникам, русалки бродят по полям, особенно во время цветения ржи, пугают людей, но и прельщают их, всячески заманивая к себе; шутки их с людьми редко бывают невинными, видевший русалок и разговаривавший с ними в самом счастливом случае отделается болезнью или продолжительною грустью, большей же частью встреча с русалками ведет к верной смерти. И это беспричинно враждебное отношение русалок к людям с очевидностью указывает, что русалки не суть души умерших предков, что доказывается также и близостью русалок к нечистой силе.
Приведем здесь еще это, опущенное выше, сообщение, характеризующее шутливо-злобное отношение русалок к животным: «Сказывают, что русалки иногда от скуки перенимают заночевавшее на воде стадо гусей и завертывают им на спине, как шаловливые школьники, одно крыло за другое, так что птица не может сама расправить крыльев...»
В качестве заложных покойниц русалки живут в разных местах — там, где они нашли для себя преждевременную кончину, или там, где они были похоронены. Летом живут они в лесах, в реках (большей частью в омутах) и озерах, в полях и болотах; показываются и на кладбищах. В качестве мертвецов они отличаются мертвенною бледностью, о которой согласно говорят почти все наши источники, иногда называющие русалок «почти прозрачными».
Но сходством с обыкновенными деревенскими женщинами и с заложными покойниками природа наших русалок далеко не исчерпывается. В образе русалок нельзя не видеть отражения разных иных мифологических представлений.
Яснее и прозрачнее всего отражение в русалках образа древнегреческих сирен. Правда, это отражение, проникшее на русскую почву, по-видимому, книжным путем, далеко не всеобщее. Встречаемся мы с ним главным образом в южной России, и то далеко не везде. Явные следы этого влияния: рыбообразный хвост морских русалок и их чарующее пение, которого заслушивается даже бурное море.
Замечательно, что сиренообразные русалки носят и особые названия, безусловно заимствованные и притом чисто книжного происхождения: фаляроны (фараоны) и мемози-ны (мелюзины).
О «фараонах» или «фараонове войске» знают и великорусы, но отличают их от русалок. Во Владимирской губернии рассказывают, что «в Чермном море и поныне еще плавает фараоново войско, причем женщины "как есть настоящие: с волосами и с титьками, только плеск (хвост) у них рыбий — ноги срослись; а мужики все даже с бородами. Такие изображения фараонов крестьяне в старину часто вырезывали на "перьях" (досках), украшавших кровли домов; разные изображения эти и ныне в Вязниковском уезде зовутся "фараоны"». По другим — потонувшие в море вместе со своим отцом дочери египетского царя Фараона превратились в сестер-лихорадок, которые, впрочем, как увидим ниже, имеют весьма много общего с русалками; по третьим — в лягушек.
Далеко не так прозрачно восточное влияние на образ русских русалок, о коем могло бы говорить заимствование с Востока русского областного названия для русалок: лобаста. Не исключена возможность, что это заимствование было только словесным: взято было исчужа только одно слово для названия давно известного туземного образа. Такие заимствования весьма обычны в русском языке, и объясняются они общечеловеческим поверьем, которое запрещает называть опасные и вредные существа их собственными именами.
Если мы познакомимся с образом турецкой албасты (от которой ведет свое имя русская лобаста), то не встретим в нем почти ни одной черты, общей с нашими русалками.
Киргизская албаста давит (душит) женщин, особенно рожениц, сжимает у них легкие, а потом похищает легкое и бросает его в воду: тогда женщина умирает. Показывается албаста в виде лисицы, козла и отвратительной белой собаки, сосцы которой касаются земли. Киргизы различают ал-басту желтую и черную.
Семиреченские, акмолинские и ферганские киргизы «представляют албосту в образе женщины высокого роста, с большой головою и большими грудями, доходящими до колен; пальцы рук вооружены длинными и острыми ногтями, волосы очень длинные и спускаются до земли». «Когда во время процесса родов случится обморок с роженицей, то киргизы думают, что это Албоста душит ее; Албоста будто бы вынимает легкие через рот, мочит их в воде, отчего роженица и умирает». В таком же виде представляют себе албасту и башкиры.
У казанских татар албаста не имеет отношения к роженицам; она «наваливается на татарина и давит его во время сна... пьет при этом кровь из сердца». «В переносном смысле именем албасты называют неповоротливого и лентяя».
Албаста живет и является людям преимущественно в нежилых домах, в пустырях, на полях и в логах; показывается людям в виде человека, а больше всего в виде большого воза, копны, стога, скирда, елки и т. п.; может задавить (задушить) человека насмерть.
Гораздо ближе подходит к русской русалке иной совсем мифологический образ турецких народов. У казанских татар известна «сыу анасы» (водяная мать): «она является людям причесывающей свои длинные волосы, иногда забывает свой золотой или серебряный гребень и приходит за ним к тому, кто взял этот гребень, <...> обитает в больших и малых реках. Если человек ей попадется в руки, то она уже его не отпустит. Ловит она людей вечером, когда они купаются; может схватить человека также днем». Питается, говорят, человеческим мясом, поэтому внушает людям большой страх; если же ее умилостивить, то в некоторых случаях она может быть и доброй.
Или же ср. образ лешего, так называемый шурали, у тех же казанских татар. «Шюряли водятся в лесах и не по одному; видимы бывают татарину в человеческом образе. Все они имеют очень большие груди, из которых одну закидывают на правое плечо, а другую — на левое. Если повстречается им в лесу татарин, то они приглашают его играть в щекотанье, и если тот согласится, защекочивают его до смерти».
Из киргизской мифологии ближе к нашим русалкам стоят девицы кульдыргыш. Они прельщают юношей своими песнями, ловят и защекочивают их до смерти; в полночь приходят в юрты; крайне надоедают, если у человека останется какая-либо их вещь; у них груди, закинутые назад, спускаются до поясницы; их видят в лесу и в степи нагими и в одеждах; они разводят огонь.
Единственное, что в образе русской лобасты-русалки можно было бы считать заимствованными, вместе с названием, от восточных народов,— это ее безобразие и непомерно длинные груди. Но оба эти признака встречаются также и у белорусских русалок, в западных губерниях, где об имени лобаста никогда не слыхали и где нельзя думать о заимствовании от турецких народов. У русалок Могилеве -кого уезда «цыцки большие-большие, аж страшно»; в Го-рецком уезде русалка «вялизни грудзи пиракинец назад, бо дужа вяликие».
Рассказы о женщинах, закидывающих свои длинные.. груди за плечи, часто встречаются у русских, так же как и у других народов. В Вятской губернии такие груди приписываются обыкновенным женщинам, которые в тот редкий миг, когда «открываются небеса» (увидевший это крайне редкое явление должен высказать в этот миг свое желание, и оно непременно исполнится сейчас же), вымолвили необдуманно и неудачно: «большие груди»; такие женщины жнут — и груди «за плечи закидывают». У абхазцев похожая на нашу русалку водяная нимфа ад зызлан — «очень безобразная, с длинными отвислыми грудями, которые она забрасывает себе за плечи». В сказках османских турок безобразные дэвы, «с грудями, перекинутыми через плечи, занимают большие дороги...»
Кстати здесь заметим, что безобразные русалки хорошо известны также и западным соседям русского народа — румынам. У бессарабских румын «русалки — это умершие некрещеные и незаконнорожденные дети, а также дети, проклятые родителями, главным образом еще до своего рождения. Живут они в озерах и болотах, спят всю зиму и питаются сыростью. Эти русалки очень безобразны, злы и стараются как можно больше повредить человеку: сделать пьяницей, самоубийцей, свести его с ума и т. п. Наряду с этими русалками, в представлении бессарабских румын, существуют и другие, более поэтичные: это — девушки-утопленницы или девушки, умершие на Троицу. О них рассказывается только в сказках: они очень красивы, с зелеными распущенными волосами, живут в подводных дворцах, среди жемчугов, на время превращаются в земных царевен и т. д».
Кое-где, особенно у гродненских белорусов, описанных Федеровским, образ русалок воспринял некоторые черты полуднииы.
О полуднице теперь в русском народе знают и говорят весьма мало; но образ этот весьма старый: он сохранился под тем же самым названием и у других славянских народов — у лужичан и чехов. Полудница — это полевой дух, представляемый в виде высокой девицы, одетой в белую блестящую одежду; она стережет хлеб в поле и в полдень видима бывает на межах.
В Архангельской губернии: «полудница — хранительница поля с рожью». «Ржицею называется потому, что живет во ржи, а полудницею — ходит во ржи в полдень». (Называется полудницею, потому что ходит во ржи в полдень, и еще — ржицею, потому что живет во ржи.) Детей пугают: «Не ходи в рожь, полудница обозжет!» или: «Ужо тя полудница-то съест!» Еще говорят: «Полудница во ржи, покажи рубежи, куда хошь побежи!»
В ярославском Пошехонье: «Полудница — красивая высокая девушка, одетая во все белое. Летом, во время жатвы, она ходит по полосам ржи и — кто в самый полдень работает, тех берет за голову и начинает вертеть, пока не натрудит шею до жгучей боли. Она же заманивает в рожь малых ребят и заставляет их долго блуждать там».
В Вологодской губернии «полудница имеет вид красивой женщины; добрая — закрывает в полдень громадной сковородой хлеб и травы от палящих лучей солнца, а злая — оборачивает сковороду другой стороной и прижигает молоко хлебных зерен и цвет трав». По другому сообщению из Вологодской губернии (Кадниковский уезд), с раскаленной добела сковородой в руках является дух, живущий на горо-ховище (т. е. там в поле, где посеян горох.— Д. 3.) и носящий иное название: кикимора; кого поймает на чужом поле, того и изжарит.
В Иркутской губернии: «полуднища — воображаемое существо, представляемое в виде старухи в отрепьях, с волосами всклокоченными и покрытыми "отрепьями"; она ох* раняет огороды от опустошения детьми».
Отметим еще, что, подобно полуднице, и русский полевой представляется великорусам в белом; любимое время его полдень, когда некоторым удается видеть его наяву
Едва ли не лучше сохранился образ русской полудницы у некоторых восточных финнов, которые, видимо, заимствовали его от русских и часто даже называют его русским словом полудница (зыряне и пермяки).
Зырянская п{о..}л{о..}зничи «была богиня, жившая во ржи и охранявшая ее. Прежде вера в нее была так могущественна, что ни один зырянин ни за что не коснулся бы ржи до Ильина дня, опасаясь какого-то страшного наказания. Теперь вера эта утрачена. Полозничи теперь боятся только дети, о чем старики немало сожалеют, так как прежде, по их словам, когда полознича оберегала рожь, хлеба были несравненно лучше. Некоторые старики сообщали мне, что она не исчезла и не умерла, а ушла куда-то, рассердившись на маловерие зырян. Самое имя ее русского происхождения: оно соответствует полуднице».
По другому сообщению, зырянская полезница живет не только во ржи во время ее цветения, но также иногда и в воде. Когда одна зырянка полоскала белье на реке во время цветения ржи, полезница, находившаяся в воде, страшно обиделась и закричала: «как ты смеешь своей грязью поганить воду?» Бросилась на женщину и прибежала за нею в ее дом.
«Период цветения руки представляет собою у пермя-I ков время деятельности новой сверхъестественной силы: это i время вун-шорики, полудницы. Вун-шорика расхаживает по межам и волнует цветущую рожь. Пермяк, не желающий рассердить ее, не должен выходит в полдень в поле, на | межи. Забота о том, чтобы угодить вун-шорике, доходила в былое время до того, что пермяки в полдень забирались в | избы, закрывали окна кошмами и сидели тихо; детей в течение нескольких дней не выпускали в полдень на улицу; у баб, которые выходили колотить холсты, десятники отбирали их. Все это имеет место и у вотяков в так называемый вожодыръ».
«По верованьям пермяков, в поле живут полудницы. В самое недавнее время в полдни, т. е. в то время, когда выходит полудница, ни один человек не смел приняться за работу на открытом месте. Обаяние полудницы было велико; еще и теперь редкий ребенок войдет в огород в полуденную пору. Полудница по виду здоровенная баба, всегда одетая в вывороченную навыворот шубу. Ровно в полдень она выходит из земли позавтракать, и тогда ей не попадайся: в припадке злости она может съесть всякого; в остальное время она существо безобидное».
Покойный русский этнограф С. К. Кузнецов усмотрел отражение русской полудницы в данных мифологии черемисской и вотяцкой, а именно: он приписывает влиянию славянской полудницы «хождение по межам и встречи с людьми черемисской Мландавы и вотской Му-Кылдысины».
У вотяков «Ин-вожо — бог полдня; он господствует только в полдень, с 20 июня по 20 июля; ему никакой жертвы не приносят, а почитают его только одним соблюдением тишины в полдни; он не любит черного цвета, шуму, работы; поэтому в полдни не велят рвать цветы, траву, рыть землю. Если кто-нибудь во время Ин-вожо будет рвать траву, цветы или вынесет из избы котел, чугун и проч., будет черпать ими воду из речек, и взойдет после этого туча — говорят, что он прогневал Ин-вожо, показав черный цвет».
Возможное предположение, что финские полудницы могут соответствовать русским русалкам как таковым, исключено следующими соображениями. Зырянское название полозница заимствовано из русского слова полуднии,а, а наши русалки нигде такого имени не носят. У пермяков есть мифологический образ, гораздо ближе соответствующий русской русалке и носящий также русское название: шишига. Пермяцкая шшиига «обитает преимущественно в озерах и прудах., по виду будет с взрослую женщину; одежды у ней нет; на голове имеет длинные волосы, которые она нередко чешет гребнем, выходя на землю из воды. Один рыбак, <...> выйдя однажды на озеро порыбачить, увидел шишигу, которая сидела на кочке и заплетала свои волосы в косы. Шишига, заметив мужика, нырнула в воду, а гребень, которым чесала свои волосы, оставила на кочке. Рыбак подплыл к кочке на лодке, взял гребень и принес его к себе в избу. В тот же день лишь только смерклось и все семейство рыбака улеглось спать, послышалось постукивание в дверь и голос шишиги, жалобно умолявшей рыбака возвратить ей гребень. Рыбак отворил окно и выбросил гребень — схватила его проворно шишига и исчезла».
Доказательством того, что в данном случае финны заимствовали от славян, а не наоборот, служит широкая известность полудниц у западных славян, особенно у лужичан.
У лужицких сербов приполдница (psipolnica, psezpolnica / пшезполница) — «высокая прекрасная девушка, вся завитая во что-то белое. Видали ее в летнее время в дни жатвы: как, бывало, около полудня станет жарко, она и выходит из рощи или из-за реки, сядет сначала или у воды, или под тенью дерева, сидит и волосы расчесывает, и пот с лица вытирает, и какую-то печальную песню поет; потом идет она к жницам и начинает расспрашивать, как им жнется, много ли ужали, много ли осталось, как сеяли, боронили, как всходило, расцветало, созревало, как жнут и веют, молотят и мелют; а все расспрашивает для того, чтобы жницы не работали. Иной и хотелось бы отвечать, да работы не кинет, примется жать — приполдница к ней, и плачет, не пускает работать; если же та не послушалась бы, приполдница рассердится и давай ей крутить голову, пока совсем не открутит, что цветок от стебля. Если же жницы разговаривали с нею весело и охотно, да тот, кто смотрел за их работой, начинал их бранить, что они ленятся,— так приполдница к нему, и хоть бы то был сам господин или госпожа, задушит и пустит без головы: пусть на себя плачется, зачем отдыху не давал жницам. Только, бывало, тогда приполдница и не покажется, когда тучи с грозою находят или ветер подует. И до сих пор, хотя, правда, и шутя, говорит жница жнице, когда она заработается в жаркий полдень: "Разве не боишься, что нападет на тебя приполдница?" (Не боиш со ты, зо пшипоуница на тебе пшинч будж?) Но теперь, "благодаря Богу, она уже не покажется "...И рассказывают про полудницу много страшного, но вместе с тем верят, что она и добра делает много».
Лужицкая приполдница «высокая, большая, стройная, белая женщина. Некоторые говорят, что у ней на голове черный платок. Она приходит каждый полдень; бывает и в городе, но чаще на полях. Во время ее прихода, в полдень, никто не должен работать в поле или оставаться там. Если же кого она застанет в поле, тот должен в течение целого часа рассказывать ей об одном и том же; в противном случае приполдница отрежет ему голову или убьет как-нибудь иначе. Если же ей долго рассказывают, то сила ее теряется. Встречалась она больше с женщинами, так как и сама она женщина. А другие передают так: до Рождества Христова приполдница являлась в виде женщины средних лет на полях, между 11 и 12 часами. Она убивала людей, а кого не убьет, тот становился хромым. Больше всего от нее страдали дети. И теперь еще она показывается, почему и никто не работает в полдень на поле».
У чехов полудницы (poludnice, polednice) живут в лесах, «в полдень летают в крутящихся вихрях и воруют маленьких детей».
Главные отличительные признаки полудницы, поскольку образ ее выяснился в приведенных нами выше народных поверьях, следующие: полудница — полевой дух, оберегает рожь в поле; появляется в полдень; она высокого роста, вся в белом; убивает людей, большей частью свертывая им голову.
Мы не имеем достаточно оснований утверждать, что вся вообще связь русалок с ржаными полями и цветущею рожью воспринята ими от полудницы, хотя и такая возможность не исключена. Но в тех случаях, когда русалкам приписывается несвойственная им роль охранять рожь, мы видим именно наследство от полудницы. Охранение цветущей ржи мы называем несвойственным русалкам делом, так как в народной песне они изображаются, напротив, ломающими жито, да и вообще — русалки, по народным поверьям, вредят посевам, как и всегда вредят людям; недаром же их на Троицкой неделе считают нужным проводить «до бору», т. е. в лес.
Равным образом белая блестящая одежда, блеска которой не выносит человеческое око,— эта черта вполне подходяща для полудницы, которая имеет какую-то связь с полуденным солнцем. Полудница, согласно всем почти свидетельствам о ней, одета во все белое и, по некоторым, даже не выносит черного цвета. Русалкам же свойственна нагота; они мертвенно-бледны, а не блестящи. Вот почему золотистый и ослепительно яркий блеск чудесной одежды у гродненской русалки (по описанию Федеровского) мы решительно признаем занятым от полудницы.
Полуднице свойственно кружить у человека голову (так, быть может, народ изображает действие солнечного удара) и, напротив, не свойственно щекотать людей. Русалка, наоборот, по самой своей задорно-юной природе, щекоту-нья, лоскотуха. Между тем кое-где русалкам приписывается стремление также кружить головы и свертывать их: в Белоруссии русалка, догнав человека, «вочи назад пираставила, голову пиравернула»; малорусские мавки «иногда отрезывают встретившемуся голову». В этих последних случаях, когда русалка не щекотит людей, а убивает их иначе, особенно же «перевертывая голову», мы опять-таки видим влияние со стороны полудницы.
Наконец, многие черты в образе русских русалок сближают их с лешими. Подобно лешим, русалки также часто живут в лесу. В полное сходство с лешими русалки любят хлопать в ладоши, хохотать, щекотать людей. Только, конечно, ввиду близкого взаимного сходства природы, русалки могут быть женами леших, почему иногда и зовутся в народе «ле-шихами» и «лешачихами». Единство оберега (чеснока) от русалок и от лешего может служить лишним доказательством большого сходства между двумя этими представителями нечистой силы.
Сходство русалок с водяными еще выпуклее: русалки также часто живут в воде и также часто бывают женами водяных. Вот белорусский образ водяного, как бы двойника русалки: водяной космат, с зелеными волосами; он «не все время живет в воде, так как его гоняет Бог: до Крещения водяной сидит в воде, а потом переходит в лозу, отчего и называется лозовиком; потом он переходит на сушу, в прибрежную траву, и только после Спаса снова попадает в воду». А вот нижегородский образ жены водяного: «Водяную чертовку видел один крестьянин, когда та у бани на плотках колотила платье: баба большого роста, голая; титьки большущие, до пупка висят, волосы чернеющие до самых пят; увидев, захлопала в ладоши и бух прямо в пруд».
Но сходство русалок с лешими и водяными легко могло явиться на почве единого происхождения тех и других от покойников, умерших неестественною смертью ,

--------------------
В Рязанском уезде верят, что водяные «произошли от воинов фараона, потонувших при переходе евреев через Чермное море»; значит, они находятся даже в кровном родстве с некоторыми (с морскими) русалками.

и говорить с полною уверенностью о влиянии на русалок мифологических образов водяного и лешего можно будет только разве после подробнейшего изучения природы этих последних. Теперь же мы допускаем такое влияние лишь предположительно, главным образом по следующему основанию. Образы леших и домовых в русской мифологии необходимо признать более или менее цельными и законченными, а также сравнительно весьма устойчивыми и, значит, древними. В полную противоположность с ними образ русалок какой-то промежуточный, не цельный и не устойчивый. Русалок нельзя признать определенно духами водными, или лесными, или полевыми: русалки являются одновременно и теми, и другими, и третьими. Притом же водные в одной местности русалки признаются лесными — в другой и полевыми — в третьей. Эта неустойчивость, в связи с новизною самого имени русалок, может свидетельствовать о сравнительной новизне всего мифологического образа русалок. А в таком случае, конечно, этот новый образ применялся к старейшим образам водяного и лешего, а никак не наоборот.
Позволим еще себе высказать здесь одно соображение по вопросу о том, чем питались, в народных поверьях, более мелкие подробности о житье-бытье русалок. Из приведенных нами выше свидетельств мы видим, что еще в XIX и даже XX веках образ русалок был в народном воображении живым, а не мертвым: иначе непонятны будут эти мельчайшие детали о «рваных сарафанах», о корзинках с ягодами и орехами в руках и т. п.
Где же источник, питавший в данном случае народное воображение? Ответ мы находим в народном поверье о том, что среди русалок есть и пропавшие без вести девицы.
Конечно, всегда были между молодежью искатели приключений, которые бежали из-под родительского крова, иногда волею, иногда и неволею. В старину такие беглецы легко скрывались в лесах и полях, питаясь разными лесными произведениями, зернами в полях и крадеными припасами. Среди них могли быть и девицы. Встречи с такими беглянками, которые в лесах, конечно, сильно дичали, и могли питать в народе веру в русалок и особенно создавать рассказы о разных подробностях русалочьего житья - бытья. С такими беглянками, конечно, могли происходить изредка и браки.

Итак, мифологический образ русских русалок сложный. Он уже на русской почве воспринял в себя некоторые черты с разных сторон. В образе русалок отразились свойства и признаки некоторых духов местных — полудниц, леших, водяных; сказалось влияние древнегреческих сирен. Основным признаком русалок мы считаем происхождение их от женщин и детей, умерших преждевременно неестествен-|ною смертью. Образа, вполне соответствующего русским русалкам, у других народов нет. Давно и часто сравнивают Црусских русалок с сербскими вилами; но давно же известно, что между ними больше разницы, чем сходства.
Произвести подробное сопоставление русских русалок с сербскими вилами, моравскими гукалками и польскими мамунами, конечно, необходимо, но пока такое сопоставление приходится признать преждевременным. Ему должно предшествовать подробнейшее изучение того и другого образа на родной почве. Между тем это пока не сделано. Образ и природа сербских вил остаются для исследователей в большом тумане. Для русских русалок мы пытались выше выяснить только одну их сторону — происхождение от залож-ных покойников. Связь образа русалок с местными духами — лешими, водяными и полудницей — мы только наметили. Между тем это вопрос очень большой и сложный, для которого потребуется особое исследование. Сербские вилы и польские мамуны, сколько нам известно, ближе стоят к духам местным, а не к заложным покойникам.
По всем высказанным соображениям мы сопоставлять русалок с сербскими вилами, равно как и с греческими нимфами, здесь пока не будем.

§ 51. Примечание. (Русалки-лихорадки.) Кроме русалок безыменных, встречаются еще русалки, выделяющиеся из общего числа и носящие особые имена. Это большей частью заложные покойницы, взятые из библейской и церковной истории. Мы уже говорили выше о египтянках, потонувших в Чермном море вместе с воинством фараона; их кое-где признают особым разрядом русалок, известных под именем фоляронов

--------------------------
К приведенным данным присоединим еще следующее гродненское сказание: «Фараонки живут в море, вид их такой: до пояса женщина, а дальше рыбий хвост: они иногда выходят из воды и поют приятными голосами, так, что наши люди слушают, учатся у них пению, от них взяли и ноты. Иногда они плачут. Увидев человека, спрашивают, скоро ли свет окончится. Если человек скажет, что еще не скоро, то заплачут и уйдут в воду. Между ними есть и мужчины, но поют только женщины. Это потопленные Моисеем при переходе через море египтяне».

Вскользь упомянули мы, что в Банковском уезде, Харьковской губернии, причисляют к русалкам Параскеву Пятницу. К этому мы еще вернемся ниже, в главе о русальских обрядах.
Теперь мы скажем о сестрах-лихорадках, которые также причисляются, по-видимому, к русалкам. Прямых свидетельств об этой принадлежности к русалкам сестер-лихорадок в нашем распоряжении почти совсем нет, но имеются косвенные доказательства.
Приведем прежде всего эти немногие прямые свидетельства, которые дают нам право и вместе основание заняться здесь народными представлениями о лихорадках.
В Архиве Географического общества имеется доставленный А.Н. Минхом из с. Всеволодчины Саратовского уезда заговор от лихорадки, писанный собственноручно крестьянином, где «Иродовы дочери» (т. е. лихорадки) прямо названы русалками. Вот этот заговор: «Спаси, Господи, святой отец Панфутий, и Пахомий, и Марой, спаси рабу от 77 Иродовых дочерей русалык (курсив наш.— Д. 3.), угони силу бесию за горы, за долы, за темные лесы!»
В Павловске Воронежской губернии «на Троицкой неделе ходят русалки с распущенными длинными волосами, в белых рубашках, и пугают людей; кого пугали, с теми случалась лихорадка». А так как лихорадка может приключиться, по общенародному поверью, только от сестер-лихорадок, то, значит, павловские русалки близки к этим последним.
Переходим к косвенным доказательствам. Давно и всем известно, что русский народ представляет лихорадок (разные виды этой болезни народ считает особыми болезнями) в виде женщин.
«Иногда лихорадки рисуются соблазнительной наружности женщинами, которые действуют на людей посредством чар и называются так потому, что уж очень "лихо радуются" страданиям больных (Городищенский уезд, Пензенской губернии). Чаще всего это злые, худые, безобразные и простоволосые (с распущенными волосами) существа, в других случаях старые старухи, которые ходят в лаптях, с палкою и стучат по ночам в окно клюкою: кто отзовется на их стук, к тем они и "пристают". Каждая из этих сестер, по выражению одной калужской знахарки (Медынский уезд), имеет "свой вкус". Одна отбивает от еды, другая гонит сон, третья сосет кровь, четвертая тянет жилы и проч. По другим — каждая из них терпит и сама то или другое страдание: одна вечно дрожит от холода, другая постоянно мечется в жару, третья корчится от ломоты в костях и т. д. (Жиздринский уезд Калужской губернии).: Называются они и по именам: Ломиха, Огниха, Трясовица, Желтяница, Горчиха, Бессониха и др. Почти всегда сестер-лихорадок 12, но иногда число их доходит до 40 (Козельс-кий уезд Калужской губернии). Живут они то на море, то в реках и болотах, а иногда в ущельях гор, или летают по воздуху. Во главе всех лихорадок стоит старшая, которая управляет всеми остальными, и те исполняют ее приказания (Краснослободский уезд Пензенской губернии). Иногда они прямо накидываются на людей, кто только попадется им под руку; в других случаях называют по имени и нападают только на тех, кто отзовется на их зов, "забирают" и таких, кто сругнется не в час или напьется воды, не благословясь (Мещовский уезд Калужской губернии, Гжатский уезд Смоленской губернии). Иногда они стараются передать болезнь через свой поцелуй, а иногда оборачиваются мухой или соринкой и попадают в пищу: кто не догадается их вынуть и проглотит, заболит лихорадкой. <...> Если, увидев лихорадку, представившуюся женщиной, ударить наотмашь, то она "отстанет"... Каждая из лихорадок чего-нибудь боится, и каждую можно выжить известными средствами, действительными только против нее одной».
«Почти повсеместно русский народ считает лихорадки происходящими от нескольких сестер... Лихорадки живут в воде или около нее, зимой же ищут приюта в теплых избах. Все они, по народному воззрению, сладострастны, любят хорошо покушать, понежиться, но в то же время легковерны, недальновидны, трусливы и брезгливы. Движимые сладострастием, лихорадки стараются уловить в свои сети всякого неосторожного человека, который бывает часто у воды или в воде или спит на земле, пригретый солнышком. Чаще всего они преследуют человека весной, когда он, обрадовавшись теплу, разгуливает всюду. Облюбовав сонного человека, лихорадка обыкновенно его целует, что и обозначается появлением на губах заболевшего мелких пузырьков (herpes labialis); затем время от времени она заключает избранника в свои объятия. Если в данное время у каждой из сестер (равно как и у братьев: местами существует поверье, что у них есть и братья, действующие наравне с сестрами) по нескольку возлюбленных, то и посещают они их не ежедневно, а через день, два, три и т. д».
В пермском заговоре от лихорадки эти последние изоб-вражаются в таком виде: «По морю Синайскому плывут 12 дев Шродовых: косматы, волосаты, блудницы, пьяницы, распутницы, простоволосы, распоясаны, бездубасницы (т. е. без сарафанов, называемых здесь "дубасами".— Д. 3.), безрубашницы».
Лихорадки — «девки в длинных белых рубахах, с распущенными косами», или «женщины, одетые во все белое (как одевают в крестьянстве мертвецов), без пояса и с распущенными, непокрытыми волосами»; живут они в воде или у воды; жертву им относят в лес или в реку.
«Лихорадки разного рода он (крестьянин. — Д. 3.) представляет в виде двенадцати дев отвратительной наружности, из которых каждая имеет особенное название, как, например: "лихорадка, лихоманка, желтуха, бледнуха, ломовая, трясуха, гнетуха, комуха (или кумаха)» и проч. Старшая сестра, повелительница прочих, прикована двенадцатью цепями к железному стулу и лютейшая из всех сестер. Если она сорвется с цепей и поселится в ком-нибудь, то одержимый недугом отчаивается в выздоровлении».
Хиньтя (т. е. лихорадка) сидит весною на дне рек и ловит купающихся, а потому купаться раннею весною не годится. Лихорадок всего 77.
Малорусы Литинского уезда «лихорадку олицетворяют в образе молодой и красивой девушки, которая обладает способностью превращаться в воздух. Человек, проглотивший этот воздух вместе с пищею, немедленно заболевает». Сестры-лихорадки представляются белорусам то в виде молодиц с распущенными волосами, то в виде злых, безобразных, нагих старух, которые сидят на ветвях деревьев, дрожа и скрежеща зубами. Весенние лихорадки ищут спящего на солнце человека, чтобы поцеловать и уже не расставаться с ним. Осенние старухи-лихорадки поджидают своих жертв и, завидев приближающегося человека, обращаются в пар, стараясь забраться под тулуп или свитку. Одна из сестер считается старшею и властвует над остальными.

---------------------
Безобразная старуха-лихорадка весной выходит из-под земли и шатается всюду.

В приведенных выше описаниях наружности и нрава сестер-лихорадок нельзя не усмотреть большого сходства с русалками. Подобно русалкам, сестры-лихорадки — девицы и женщины, бывают красавицами и безобразными, молодыми и старыми, всегда и все с распущенными волосами, нагие или в одних белых рубашках; живут в воде или у воды, в реках, болотах и лесах; сидят на ветвях; нападают на людей и ловят их,

----------------------
«Лихорадка поймала» — обычное в народе выражение, оз-в Шй > начающее: захворал лихорадкой.

а также прельщают, называя по имени, целуя и обнимая; лихорадки сладострастны; способны к оборотничеству и принадлежат, конечно, к нечистой силе; обереги от них: ударить наотмашь, а также зоря и полынь (известные народные средства от лихорадки, выше не упомянутые); над лихорадками есть старшая.
Сходство сестер-лихорадок с русалками окажется еще разительнее, если мы обратим внимание на происхождение сестер-лихорадок. В народе встречаются по этому вопросу четыре различных взгляда. По одному, мало распространенному теперь (но едва ли не древнейшему) взгляду, «ли-? хорадку представляют в образе... неизвестных сестер, которые, будучи прокляты своими родителями, шатаются по миру и мучают людей». Близки к этому взгляду следующие поверья: «Кумаху (лихорадку) считают наваждением 12-ти дочерей царя Соломона, которых он (отец.— Д. 3.) проклял и которые, шатаясь по белому свету и мучаясь от npoi клятия, хотят, чтоб и другие люди тоже мучились: по числу дочерей считается 12 лихорадок: старшая сестра всех мило-
ее, придет — целуется, пойдет — прощается, меньшая ке всех злее, все плюется и, как станешь лечиться, так все грозится, что еще раз поймает» (Васильский уезд Нижего-одской губернии). А по другому, воронежскому поверью, ихорадки — «дочери ада, сатаны, <...> которые были прокляты Богом и осуждены до конца мира ходить по земле и мучить грешников».
Другое, также малораспространенное поверье считает лихорадок потонувшими в море вместе со своим отцом 12-ю дочерями египетского царя Фараона.
Одно весьма мало распространенное мнение считает лихорадку дочерью Каина: потому-то она и трясется, как Каин.
Обычное же народное представление о лихорадках считает их дочерями нечестивого у,аря Ирода, проклятыми Богом за смерть Иоанна Крестителя и заживо «пожранными землей», т. е. провалившимися под землю. На вопрос св. архангела Рафаила, кто они, трясавицы отвечают: «Мы единого отца дщери, царя Ирода, и егда отец наш Ирод отсече главу Иоанна Предтечи — и тогда земля пожре нас живых и прият нас к себе сатана; по умертвии же отца нашего Ирода посла нас в мир, людей мучити».
Сказание о лихорадках как о дочерях Ирода, конечно, заносное, заимствованное книжным путем. Греческий источник его известен. Но это сказание, очевидно, не было чуждо общему воззрению русского народа, а напротив, совпало с исконными народными верованиями и взглядами: только этим и можно объяснить, что сказание это нашло в народе столь благодарную для себя почву, получило столь широкое распространение и прочно срослось с разными народными верованиями. Сказание это, наконец, переработано во многом, так сказать, на русские нравы. В греческом t подлиннике вместо трясавиц-демон, вредящий роженицам (ГхЛои). Число сестер-лихорадок, по русским сказаниям, весьма различно: 3,1,12, 30, 74, 77, 99. Некоторые народные переделки этого сказания ушли от подлинника далеко, что лишний раз доказывает глубокую жизненность этого апокрифа, давно сделавшегося живым народным преданием.
По рассказам терских казаков, «однажды Иван Креститель шел по дороге и повстречался с 77 девицами. Все они были одеты в дорогие платья, а Иван Креститель был одет только в верблюжью шкуру. Увидели это 77 девиц и принялись насмехаться над Иваном Крестителем. Тогда он остановился и спросил их: "Что вы за девы и куда идете?" На это девы отвечали, что они — дочери царя Ирода и идут купаться. Иван Креститель сказал им: "За то, что вы надо мною насмеялись, будьте вы, анафемы, трижды прокляты] И пусть в вас вселится болезнь, которая будет вас трясти, корчить, ломать, знобить, сушить. И где только вы ни появитесь, от вас все люди будут очень болеть и будут проклинать вас. Не умрете вы до скончания века и будете невидимо ходить меж людей и мучить их; люди же вечно будут за то вас клясть". Вот с тех пор и шляются по свету 77 дочерей царя Ирода и разносят промеж людей болезнь, а люди клянут их. По числу дочерей царя Ирода и лихорадка разделяется на 77 сортов: трясучка, ломучка, лихоманка, сухотка и т. п».
По мнению малорусов Черниговской губернии, «лихорадка — жидовка. Происхождение лихорадки объясняется так: люди сначала не знали этой болезни; когда Иродиаде принесли на блюде голову Иоанна Крестителя, она от ужаса впервые затряслась в лихорадке. От нее эта болезнь распространилась по всему свету; вот почему лихорадка считается жидовкой».
Все приведенные сказания о происхождении сестер-лихорадок, при их разнообразии, имеют весьма важную общую черту: все они представляют лихорадок заложными покойницами. Забайкальское предание, в котором еще нет ничего христианского и книжного, считает лихорадок проклятыми от родителей сестрами, владимирское и новгородское — утопленницами, общенародное христианское — заживо провалившимися под землю, вследствие проклятия от Бога или же от Иоанна Крестителя и всех людей, и не принятыми землею («Не умрете вы до скончания века и будете ходить меж людей»).
Но заложные покойницы, по общему правилу, становятся русалками. И тогда понятно, почему саратовский заговор называет лихорадок («Иродовых дочерей») русалками; неудивительно и то, что испуганные воронежскими русалками получали не какую-либо иную болезнь, а именно лихорадку.
Способность насылать на людей болезни принадлежит всем заложным покойникам, в том числе и русалкам. Но среди тех и других легко могут случиться лица, особенно искусные в этом деле; к числу таких-то лиц, по-видимому, и принадлежат сестры-лихорадки.
Кстати здесь заметим, что и по мордовским поверьям 30 сестер-лихорадок принадлежат к числу тех лесных баб, состав которых постоянно пополняется проклятыми детьми и самоубийцами, т. е. заложными покойниками. И у черемис духи-лихорадки «постоянно пополняются умершими старыми девками».
В виде женщин олицетворяются русскими и некоторые другие болезни, причем иные из них походят по своей внешности на сестер-лихорадок. Так, подольские малорусы «холеру представляют» в образе женщины, расхаживающей по селениям и городам в одной рубашке, с распущенными волосами. Холерою, точно так же, как и лихорадками, распоряжается св. Магдалина. Холера боится осины.
«.Горячки представляются в виде двенадцати старух, столь же отвратительных, как и лихорадки».
Детская болезнь полуночница олицетворяется в образе 12-ти сестер-полуночниц.
Во время свирепствовавшей на Лебединском сахарном заводе тифозной эпидемии там утверждали, что по ночам ходила женщина вся в белом и сеяла заразу.
Мы привели эти весьма немногие из имеющихся в научной литературе сведения об олицетворении болезней в виде женщин, тем или иным сходных с лихорадками, не для того, чтобы на основании этого сходства делать какие-нибудь заключения. О происхождении олицетворенной холеры, оспы и т. д. мы не имеем пока никаких данных, почему выводы были бы преждевременными. Цель наша иная. Обилие этих народных олицетворений, более или менее сходных с лихорадками, лишний раз доказывает, что греческий апокриф о трясавицах — дочерях Ирода встретил для себя в русских народных поверьях весьма благодарную почву и сам скоро претворился в живое и чисто народное поверье, на основании которого мы и позволяем себе делать некоторые выводы о данных русской народной мифологии.
Кроме того, не исключена возможность, что русские мифологические образы — русалок с одной стороны и олицетворенных болезней, с другой,— могли оказывать некоторое влияние друг на друга.

Глава шестая

Русальские обряды

52. Поминки русалок и жертвы им.
53. Время и названия русальских праздников.
54. Проводы русалок.
55. Похороны русалки.
56. Похороны Костромы, чехони, Ярила и т. п.
57. Русалки в купальских обрядах.
58. Семицкие венки и крещение кукушек.
59. Заключение о русальских обрядах.

§ 52. В Малороссии довольно широко распространен обычай поминать на Троицкой неделе мертворожденных детей, выкидышей и детей, умерших до крещения, а также и утопленниц, т. е. всех тех, которые потом становятся русалками. Поминают этих несчастных главным образом их родители, особенно матери.
«Родителям, у которых умирали некрещеные дети, грех за это; а чтобы простил Бог этот грех, нужно в субботу под Троицу и на "Троёцькых святках" поминать некрещеных детей, а также дать на этих святках богомольцам рублей 3—5 на монастырь и вообще на церковь, за что тоже прощает Господь родителей. Кто же поминает в эти дни русалок, тот может "выхрестыть их и ввесты в царство", а в особенности для крещения русалок полезно купить матери, имеющей умерших некрещеных детей,
12 крестиков, по числу 12 апостолов, и раздать их на Троицу чужим детям. Вследствие этого 12 детей будет выкрещено по молитвам апостолов».
«В четверг после Троицы бывает "Русальчын велык - день". В этот день нельзя купаться и ходить в леса, сады и огороды, "а то русалка залоскоче". В особенности они стараются щекотать тех своих родственников, которые не поминают их» (с. Никольское, Старобельского уезда). г В Купянском уезде Харьковской же губернии «весьма распространен обычай поминовения, в субботу накануне Троицына дня, утопленниц, умерших до крещения и мертворожденных детей, то есть всех тех, которые, по словам старух, становятся русалками. Некоторые крестьянки красят в этот день яйца, но только не в красный, а в желтый цвет, и раздают их детям... В "Русалкин велыкдень", т. е. в четверг после Троицы, русалки выходят из воды, появляются в лесах, садах и огородах и стараются поймать тех из родителей, которые не поминали их в субботу». Сравни с этим обычай Лубенского уезда, где на «Русальчын велыкдень», т. е. в четверг на Троицкой неделе, женщины, терявшие некрещеных детей, собирают у себя всех детей околодка и угощают их.
Поминки эти, таким образом, можно назвать в известной степени вынужденными: не поминающие легко могут сделаться жертвами русалок в четверг после Троицы.
Много хуже сохранился этот обычай у белорусов. В первый четверг после Духова дня «бываюць Вяликодни у тых, хто скидывау (т. е. имел выкидыша). Ены тогда ничого не дзелаюць, только яицы красюць и обед готуюць».
У великорусов широко распространены поминки в Семик всех умерших неестественною смертью, но как-либо особо некрещеных детей или русалок не поминают. Только в Тульской губернии во вторник на Русальной (перед Троицыным днем) неделе, поминая на могиле утопленников и удавленников, призывают русалку. Отметим еще, что в Кадниковском уезде Вологодской губернии крашение яиц (в красно-желтый цвет) в заговенье на Петров пост известно лишь в качестве детской игры.
Возвращаясь вновь к малорусским поминкам русалок на Троице, укажем, что иногда эти поминки являются прямым и явным переходом к жертвенным приношениям.
Умерших детей, преждевременно родившихся, недоносков, выкидышей «горюющие матери поминают на четвертый день Зеленой недели, и потому называется она Русальною, а четверток — "Русальным четвергом". В этот Русальный четверг носят в мисочке мед (соты) на перекресток дорог; а некоторые угощают соседских детей варениками, пампушками и проч. "Сегодни,— говорят они,— свято: Русальны помынкы". Все это делается с мыслью успокоения теней, которым царство Христово закрыто. Русалки мстят людям за то, что они "изверги рода человеческого"; а мстят они, неуспокоенные добрыми матерями, каждому, кого захватят одного в лесу, в жите или в речной заросли. Русалки защекочут неосторожного, а то и в воду затащат» <...> «А хто вынесе на перехре-стя меду, дак мед (утром оказывается.— Д. 3.) поиденный, и ступенци по писочку знаты: русалочки потупалы».
В Новоградволынском уезде в русальный праздник «десятый понедилок», когда русалки «выходят на поверхность земли и наблюдают, почитает ли народ их память» каждый хозяин кладет на межах полей по куску хлеба, предназначая его, очевидно, русалкам. В этот же самый русаль-ский праздник малорусские «хозяйки вспрыскивают молоком путь, каким ходит скот к водопою или на пастбище». Не исключена возможность, что и это также жертва русалкам, если только это не магическое действие, имеющее целью вызвать обилие молока у коров.
В Тульской губернии во вторник на Русальной неделе, призывая русалку на могиле утопленника или удавленника, «часть блинов, принесенных для поминовения, оставляют ей в жертву».
Кроме меда и хлеба в жертву русалкам приносят чаще всего холст и разную одежду. Снегирев в свое время спрашивал: «упоминаемый Духовным Регламентом суеверный обычай вешать на посвященных деревьях, а особливо на дубах, полотенцы и мотки ниток не был ли приношением русалкам?» Мы теперь можем отвечать на этот вопрос утвердительно.
«В Малороссии вера, что в русалках обитают души некрещеных младенцев, весьма сильна, и не вывелся еще обычай приносить в лес рубашки и полотенца и украшать в Троицу цветами могилки некрещеных детей».
В некоторых селениях Воронежской губернии в Ру-сальскую неделю и в ночь под Ивана Купала (когда русалки очень опасны для человека) «крестьяне для смятения злобы русалок развешивают им по лесам и прибрежным кустарникам холсты, на рубашки».
В Смоленской губернии «иногда и в пропаже скотины бывают виноваты русалки. Погадают деды и скажут, что для того, чтобы отыскать пропавшую скотину, нужно положить относ русалкам». Относ этот делается так: «Сплети лапти, сидя в лесу на пне; разорви новую женскую рубаху и сделай из нее онучи; все это, вместе с хлебом и солью, заверни в чистую тряпку, перевяжи красной лентой и отнеси на перекресток в лес. Там, положивши все это на какое-нибудь дерево, поклонись до земли, не крестясь, на все четыре стороны и говори:

Прошу вас, русалки,
Мой дар примите,
А скотинку возвратите!

Крестьяне уверены, что пропавшая скотина возвращается только благодаря подобным относам». ; Для сравнения отметим, что лапти с онучами бывают также и жертвою водяному. Вологодские мельники и рыболовы бросают в воду лапоть с портянкой и кричат: «На тебе, черт, лапти! загоняй рыбу!»
К жертвам же нужно отнести и эти случаи, когда одежда дается не отсутствующим русалкам, а присутствующим. В Смоленской губернии на Духовской неделе ходят по лесу женщины и дети нагие, при нечаянной встрече с которыми непременно нужно бросить платок или что-нибудь другое, Даже рукав от платья оторвать, если в то время при себе ничего другого не будет; в противном же случае угрожает неизбежная смерть. Говорят, что один мужик, найдя в лесу нагих детей, хотел убить их, но едва успел он поднять руку, как его скорчило, и он на том же месте умер.
Наконец, русалкам приносят в жертву еще и венки, какие русалки носят на голове. «В последний вечер Русальной (Троицкой) недели девушки ходят в лес и вешают на деревья венки из цветов, в той уверенности, что русалки ими воспользуются и будут бегать по полям и •лесам в этих венках. Этим приношением они думают их умилостивить» (Бобруйский уезд). В Малороссии в четверг на Зеленой неделе «взрослые девушки тайком ходят в лес, бросают завитые венки русалкам, чтобы они добыли им суженых и ряженых, и тотчас убегают». Другого рода венки, предназначающиеся для качания русалок, делаются на деревьях.

§ 53. Праздники в честь русалок падают на то весеннее время, когда русалки, по народным поверьям, особенно близки к человеку, т. е. легко могут встретиться с человеком и весьма опасны для него. В это время русалки ходят повсюду; они на это время «выпускаются» — по одним сообщениям, из воды, по другим — из заключения.
Сроком этого выхода русалок народ обыкновенно считает время перед Троицей, около так называемой Русальной недели, о которой мы скажем ниже. Но иногда указываются и более ранние сроки. Так, в Борзненском уезде Черниговской губернии, по сообщению Кибальчича, «русалки появляются на земле в четверг Страстной недели, а исчезают в Петров пост, переселяясь в теплые места, в рай».
«По убеждению крестьян деревни Озерков (Новогруд-ский уезд Минской губернии), русалки появляются из воды весной, около Великого четверга, и живут на земле до поздней осени».
Это самый ранний из называемых в наших источниках сроков. Многочисленные обряды, соблюдаемые в Великий четверг русскими, заставляют предполагать, что с этим днем совпал прежний день Нового года. Между прочим, в Великий четверг русские приглашают своих умерших предков к родному очагу, топят нарочно для них баню и предлагают угощение. Нужно предполагать, что именно этот выход умерших предков в Великий четверг дал повод к поверью о выходе в тот же день и покойников нечистых, к коим народ причисляет русалок.
Дальнейшие сроки падают на пасхальное время. Согласно одиноко стоящему сообщению С. Максимова, «всем русалкам разрешается выходить из воды еще на Светлое воскресенье, когда обносят кругом церкви плащаницу. И потому в это время надо запирать двери в храме как можно крепче, из опасения, как бы не набежали русалки».
Также одиноко стоит сообщение валковского священника Голяховского, 1870 года, по коему в Валках Харьковской губернии четверг на Светлой седмице считается Пасхою русалок, Мавчын велыкдень, первый день праздника для русалок; с этого дня поются в честь их песни (веснянки); с этого дня русалки выходят на берег реки и продолжают свои гулянья до самого Преполовения.
С этим сроком нужно сопоставить следующее малорусское поверье: «Бог три раза выпускает мертвецов с того света: первый раз в пасхальный четверг, когда они ночью служат в церкви, во второй раз — когда цветет жито, и в третий — на Спаса» (Ковельский уезд).
Сообщение о-ва Голяховского о том, что веснянки поются в честь русалок, весьма любопытно: но, как единичное, оно нуждается в поверке, а самый вопрос — в особом исследовании.
«В некоторых краях России существует у поселян обычай "изгнания" или "провожания русалок", которое бывает в Черниговской губернии на " Гремяцкой", Т; е. Святой неделе». Здесь мы должны отметить почти несомненное недоразумение со стороны Снегирева: Гремяцкая неделя, конечно, Гряная, т. е. Троицкая, а не Святая или Пасхальная.
У гагаузов русальекие праздники начинаются в день Преполовения; в этот день не выходят в поле: русали унесут. Это поверье гагаузов взято ими, конечно, от русских соседей. Но у русских падающий на Преполовение русаль-ский праздник отмечен только в Валках Харьковской губернии, и то — не начало русальских празднеств, а наоборот, окончание их. Валковские русалки «гуляют» с четверга Светлой седмицы до Преполовения; после освящения воды в Преполовение они исчезают. Кроме того, здесь можно еще вспомнить козелецкое предание о Преполовении, как о «Правой середе»,

-----------------
«Правою середою» называют день Преполовения и в Подольской губернии.

быть может также стоящее не без связи с русалками.
Как общее правило, однако же, русальекие праздники совпадают не с Пасхой и не с Преполовением, а с троицкими неделями, т. е. с неделею перед христианским праздником Пятидесятницы и после этого праздника.
В калужской песне русалка названа семицкой: «От русалки, от симицкой, ачяртися, акружися». В Тотемском уезде, Вологодской губернии Семик назывался прежде словом: русалка. Ниже мы рассмотрим семицкие обряды с венками, которые также имеют близкое отношение к русалкам.
В Белоруссии также Семик считается русальским праздником. «В честь русалок устраиваются особые праздники, как, например, Семик, Купало и др. В эти дни, особенно в Семик, не должно работать, и кто нарушит это требование древнего обычая, в доме того хозяина русалки непременно передавят всю скотину» (Новогрудский уезд Минской губернии). Но Семиком теперь называют в народе два или даже три разных дня. Слово Семик происходит, конечно, от числительного семь и означало первоначально седьмой четверг после Пасхи, четверг недели Св. Отец, т. е. четверг перед днем Пятидесятницы. Но теперь часто называют Семиком четверг после дня Пятидесятницы, падающий уже не на седьмую, а на восьмую неделю после Пасхи. Сообразно с этим Семицкою неделею называют уже неделю Троицкую.
Отчасти этому смешению способствовало, вероятно, то обстоятельство, что наши месяцесловы различают счет «недель» и «седмиц». Кроме того, белорусы называют семкой или семухой местами Троицу, а местами пятницу седьмой недели после Пасхи. Наконец, с подобным же смешением двух разных недель мы встретимся и при толковании названия русальная неделя. Быть может, в этом смешении имеется отзвук того, что первоначальные (дохристианские) сроки русальских празднеств не были «переходными», подобно Пятидесятнице, почему приурочение их к переходным христианским праздникам оказалось неустойчивым.
В Тарусском уезде Калужской губернии Семиком называют Вознесение, и это третий четверг (уже на шестой неделе после Пасхи), который носит название «Семика».
Переходим теперь к Русальной неделе. И это название также, подобно «Семику», понимается неодинаково. В старину так называли, по-видимому, неделю Св. Отец, седьмую по Пасхе, предшествующую дню Пятидесятницы. Теперь же Русальной или Русальской неделей называют в народных говорах чаще неделю Троицкую, следующую за днем Пятидесятницы.
По Срезневскому, в древнерусских памятниках «Русальною неделею» называлась неделя Св. Отец. Это же только значение («неделя перед праздником Пятидесятницы») знает и академический словарь.
По Сахарову, Русальная неделя — старинное название Семицкой недели, седьмой после Пасхи.
Мнение Снегирева колеблется. В одном месте он пишет: «Русальною неделею слывет в Малороссии и Белоруссии неделя Св. Отец, упоминаемая под именем "Русального" и "Русальные седмицы" и в летописях отечественных». А в других местах того же своего сочинения Снегирев называет Русальную неделю Троицкою.
Что касается современных народных говоров, то в Тульской и в Калужской губерниях отмечено старинное значение: «неделя перед Троицыным днем». Зато в целом ряде народных говоров встречаем новое значение: Русальная неделя совпадает с Троицкою, т. е. следует за днем Пятидесятницы. В Малоярославецком уезде Калужской губернии Русальская неделя начинается «по сошествии св. Духа» (сообщение Сергиевского). В Данковском уезде, Рязанской губернии, Русальною неделею называется неделя от Троицы до заговенья Петрова поста; в течение ее каждый вечер водятся хороводы.
По Далю, «полная власть шаловливым русалкам дана во время Русальной недели, которая следует за Троицыным днем и до заговенья. Первое воскресенье за Троицей также называется Русальным. Это время, по народному мнению, самое опасное, так что боятся выходить к водам и даже в леса. Кажется, несправедливо — как иные полагают, будто русалки хозяйничают до Петрова дня...»
В Смоленской губернии «Русальная, или прямо Се-мичная, неделя, совпадающая с восьмой неделей по Пасхе, известна более под названием Духовской. Первый день этой недели называют Духовым, а второй — Троицыным. До Духова дня они (русалки.— дер. 3.) живут в водах; в этот же день выходят из своих жилищ...» В Витебском уезде «неделя после Троицы зовется Русальною неделей, так как в эту неделю русалки ходят по меже, заманивают молодых девушек и насмерть их "защекочиваюць"». «Губительное влияние русалок на человека сильнее всего в течение следующей за Троицыным днем недели, которая поэтому и называется Русальною» (Бобруйский уезд).
В Малороссии Русальною неделею зовется Троицкая неделя; первый день ее называется: Духов. «Осьмая неделя по Пасхе называется в народе Зеленою, также Клепальною и Русальною. Первый день этой недели называется Духов день, второй Троицын. Первые три дня этой недели называются Зелеными или Троицкими святками. <...> Четверток Зеленой недели считается в народе Русалочным или Мавским великоднем».
Прежде дня Пятидесятницы совершаются следующие русальские обряды. В Тульской губернии во вторник на неделе, предшествующей Троицыну дню, крестьяне поминают утопленников и удавленников, «причем призывают русалку и часть блинов, принесенных для поминовения, оставляют ей в жертву».
Относится ли сюда Кривая середа — последняя середа перед Троицею, не знаем.
В субботу накануне Пятидесятницы в Купянском уезде, Харьковской губернии, совершаются поминки по русалкам.
В Полтавской губернии накануне Троицы бросают в избах аир, зорю и полынь для предохранения от лоскотавок.
По белорусскому поверью, в Бобруйском уезде «около Троицына дня русалки выходят из рек на сушу, где остаются в течение всего лета». По малорусскому представлению, русалки весь год «держатся в заключении, а в Троицкую субботу (т. е., очевидно, в субботу перед Троицей) выпускаются».
У малорусов Троицкая неделя называется Русальною, а также Зеленою и Клечальною. В эту неделю русалки выходят из рек. Начиная с Клечальной субботы (т. е. с кануна Троицы) девушки не выходят в поле одиночкою и не купаются целую неделю, «щрб мавки не залоскотали». Особенно страшны русалки и мавки в Зеленый четверг.
По И. П.. Сахарову, «с именем Клечальной субботы (т. е. субботы на Семицкой, седьмой по Пасхе неделе) в понятиях нашего народа соединяется старое верование в русалок. В этот день суеверные поселяне думают, что русалки бегают по ржам, бьют в ладоши и распевают...»
Около губернии Погара Черниговской губернии на Троицын день девушки и молодые парни идут в перелески, плетут, с песнями о русалке, венки и вешают их на березе; это называется встреча русалок.
«С ночи Троицына дня на целую неделю лесом овладевают русалки» (Мценский уезд Орловской губернии). По Марковичу, русалки накануне Духова дня бегают во ржи, а на Троицын день выходят в лес, где проводят целую неделю. «В течение всей Троицкой недели нельзя купаться и мыть белья в речке, а равно и оставлять на ночь воды около колодца». На этой неделе русалки бегают по полям и в лесу.
В Духов день «провожают русалок» в Царевском уезде, а на следующий день, во вторник Троицкой недели — в Данковском уезде Рязанской губернии. ;
У малорусов иногда праздник Троицы носит особое название: розгари, с которым ср. подобное же название первого дня Петровского поста. И в Белоруссии кое-где Троицкая неделя зовется Разгарою.
Шире распространено белорусское название Троицкой недели: Гряная неделя. Мы связываем это название с корнем грать, играть, и переводим: игровая. Так же толкуют и в народе: на /раной неделе русалки играли в лесу, катались.

На Гряной недели
Русалки сидели

(Гомельский уезд Могилевской губернии).

Гряная неделя начинается по сошествии св. Духа (Су-
ражский уезд Черниговской губернии). Около Стародуба
I Троицкая седмица слывет Греною, песни — «гренухами»
или «гренушками». Сюда же, быть может, относится и Гре-
мяцкая неделя, якобы Святая.
Еще Троицкая неделя зовется в Малороссии Зеленою и Клепальною; но эти ее названия никакого отношения к русалкам не имеют.
По малорусским поверьям, в четверг на Троицкой неделе (с которым иногда совпадает наш Семик) бывает Пасха у русалок, почему день этот и зовется: Русальчын велик день, т. е. Русальская пасха. Но праздник этот «не веселый, а напротив, грустный, унылый, так как все опасаются бедствия от русалок». В этот день русалки особенно опасны, нападают на людей, а потому в этот день не купаются, не ходят в лес и в поля, не работают.
«Особенно страшны русалки и мавки в Зеленый четверг (т. е. в четверг на Зеленой, на Троицкой, неделе.— Д. 3.). Девушки и женщины, боясь их рассердить, в этот день не работают. Если бы надобность заставила их идти по воду, то прежде должно туда набросать полыни. Этот день называется Русальчин и Мавский великдень или еще Русали. Праздник этот совершается "молодицями без участистия парубков и дивчат, под открытым небом — "на степку" или, если можно, близ воды».
По некоторым поверьям особенно опасно в этот день мыть белье на реке. В селе Андреевке Нежинского уезда одна женщина полоскала в эту Пасху белье, и в сажелке, на глазах матери, утонул ее ребенок: русалка похитила.
По Снегиреву, малорусские женщины не работают в эту русальскую Пасху, «боясь прогневить русалок, чтобы они не испортили скотины». По другим, русалки в этот день особенно стараются щекотать тех своих родственников, которые их не поминают; потому, быть может, в этот день устраиваются кое-где «русальные поминки», между прочим носят в мисочке мед для русалок на перекрестки дорог.
Пинские русалки в этот «Мавский велик день» катают яйца во ржи.
Кое-где эта Русальская пасха носит еще и иные названия, а именно: Русальны розигри ( — «по Лукашевичу») и Сухш четверг (Радомысльский уезд). В Сосницком уезде кроме Сухого четверга, известна еще и Сухая среда.
Великорусам и белорусам эта Русальская пасха вообще неизвестна. В белорусских поверьях еще и есть нечто подобное: в Горецком уезде Могилевской губернии в первый четверг после Духа (Духова дня) бывают «вяликодни» (Пасха) у тех женщин, у коих были выкидыши. У великорусов же если где и упоминается Русалкин день, то тут разумеется не четверг, а день проводов русалки, бывающий чаще всего в первый понедельник Петрова поста или же накануне в воскресенье.

Почти исключительно одним великорусам известен русальский праздник, падающий на то воскресенье, когда бьи вает заговенье на Петров пост. В этот день часто совершай ются «проводы русалок»,
«В Снасске-Рязанском следующее за Троицыным днем воскресенье слывет Русальным заговеньем, а понедельник — "провожанием русалок"».
По Далю, в Саратовской и Астраханской губерниях это заговенье известно под именем Русалка. В селе Боцманове Балашовского уезда Саратовской губернии оно зовется Русальские заговенья; с этого дня русалки перестают вылезать из воды и пугать людей, а уходят в глубь озер и рек.
В Лукояновском уезде Нижегородской губернии это воскресенье называется Русалкино заговенье. В очень многих местах оно зовется Крапивным заговеньем, причем существует обычай жечь в этот день друг друга крапивой. Не исключена возможность, что этот последний обычай, а равно и название «крапивное» стоят в связи с оберегом от русалок — крапивой.
«Проводы русалки» происходят в заговенье на Петров пост, по нашим источникам, в 10-ти великорусских уездах: Данковском, Пронском, и Рязанском, Лукояновском, Пензенском, и Чембарском, Ангарском, и Балашовском, Арда-товском, и Черноярском, а также и в одном белорусском — Речицком уезде. Недостаточно ясное замечание находим у С. В. Максимова в посмертном его издании: «Последнее весеннее воскресение <...> именуется "проводами весны и встречей русалок"».
Русальский праздник в первый день Петрова поста известен как у великорусов, так и белорусов, и у малорусов. В селе Карелях Моршанского уезда Тамбовской губернии в первый день Петрова поста «празднуют русалок: утром ходят друг к другу в дома с ведрами, наполненными водой, и друг друга обливают, а потом ходят по деревням "караго-дами" и поют песни».
Священник с. Старого Юрьева Тамбовской губернии говорит своим прихожанам: «Вот вы почитаете русалок. На первый день Петрова поста, в понедельник, многие из вас оставляют работы; мужчины и женщины, собираясь, пьют вино, а последние ходят по улице с песнями и пляскою. При этом бывает иногда и поливание водою, а в недавние годы некоторые наряжались чучелами. И неделя вся называется у вас Русальскою».
Празднование первого понедельника Петрова поста я наблюдал в Оренбургском уезде и в Вятской губернии. Там и здесь связь этого праздника с русалками как будто совершенно забыта; по крайней мере никто и ничего о русалках не говорит. Все почти, а особенно молодежь, с утра отправляются в этот день в луга к леса, находящиеся за реками; идут с целью собирать дикий лук (в Вятской губернии называемый «зарешный» лук), но посуды с собой никакой не берут: собирают лук — женщины в передники, а мужчины разве только в фуражки. Но главная цель, как мне казалось, не собирание лука, а развлечение и веселые похождения. Вообще эти походы больше напоминают увеселительные прогулки; и мне казалось, что цель их такая: накануне проводили русалок из селений и полей в леса; чтобы русалкам не было скучно на первых порах в лесу, чтобы они освоились с новой обстановкой — для этого им и предлагается многолюдное общество весело гуляющей в лесу, с ауканьем, с песнями и с веселыми похождениями молодежи.
В Стоглаве, как известно, читается: «В первый понедельник Петрова поста в рощи уходят и в Наливки бесовские потехи деяти». Наливки — это урочище около губернии Москвы.
В некоторых великорусских уездах в этот день бывают проводы русалок: в Елатомском и Лебединском уездах Тамбовской губернии, и в г. Спасске Рязанской губернии.
В Обоянском уезде Курской губернии «первый день Петровского поста называется Перегры: в этот день русалки играют и расчесывают волосы. Если кто-нибудь из людей будет работать "на Перегры", то русалки его защекочут. Главным образом крестьянки боятся в этот день полоскать белье на реке». Не совсем ясно замечание о том же Кашкарова: «Неделю, предшествующую Троицыну дню, народ (в Калужской губернии) называет Русалъскою, а следующую за ней — переиграми».
У белорусов рассматриваемый праздник зовется розга-ры, а у малорусов розыгры и русали. «Русалок спрежда много було по лясох. Мы, бувало, и копий не водили на Розгары — у поняделок поели заговень на пятровку... Русалки дужо пугали».
У малорусов название розыгры не общераспространенное, а местное; в других местах ему соответствует: русали.
«На Подоли в Балтском уезде, между Бугом и Днестром, Кодымою и Днепром, существует праздник русали, который совпадает с первым днем Петрова поста, совершается молодицами, без участья мужчин и девчат, под открытым небом, "на степку", и, если можно, близ воды. В Ольгополь-ском, Гайсинском, Брацлавском и других уездах, к Волыни, даже нет слова русалка. В Гетманщине вместо русал существует другой праздник, розыгры, который отбывается одними жилками в тот же самый день».
Название для «первого понедельника после заговенья на Петров пост» розыгры сохранилось также у хохлов-«перевертней» бывшей Курской вотчины Мазепы, а потом князя Меншикова. Но в некоторых местах Русальни розигри будто бы другой день; по Лукашевичу, это — четверг Троицкой недели, т. е. то же, что и Русальний Великдень.
Русальский праздник «в понедельник после Зеленой недели» известен также и у малорусов Сосницкого уезда Черниговской губернии, где рассказывается о женщине, пострадавшей от русалок за то, что она мыла белье в этот праздник.
Названия переигры и розыгры мы понимаем так: окончательные и последние игры с русалками, к коим после того возврата уже не будет. В переиграх можно видеть еще и намек на то, что русалок уже проводили вчера, так что сегодняшние игры с ними являются как бы лишними, сверх должного.
Самые поздние из переходных русальских праздников падают на десятую неделю после Пасхи; неделя эта позднее Петрова дня (29 июня) не бывает.
У малорусов «десятый понедилок (после Пасхи.— Д. 3.) празднуется в честь русалок. В этот день они выходят на поверхность земли и наблюдают, почитает ли народ их память. Если кто в этот день занимается работой в поле, то русалки мешают работе и насылают на посевы какое-либо несчастие. Соблюдающие же этот праздник надеются, что русалки берегут их поля от всякой беды. В этот день крестьяне варят под открытым небом разные кушанья и взаимно угощаются; хозяйки же вспрыскивают молоком путь, каким ходил скот к водопою или на пастбище. На межах полей хозяин кладет по куску хлеба».
Здесь уместно будет вспомнить, что на десятую неделю после Пасхи падает главный народный праздник в честь Пятницы. Десятая Пятница — это общерусский народный праздник, совершаемый обыкновенно у воды. По всему решительно пространству православной русской земли св. Пятница «считается покровительницею воды и имеет особую близость к воде», ее особому покровительству поручены все целебные родники-криницы и святые колодцы. Вместе с тем св. Пятница «считается покровительницей главной у простого народа женской зимней работы — пряжи».
Образ русской Пятницы остается загадкою. Несомненно одно, что это «не та св. мученица греческой церкви, постра-давшая за Христа при Диоклетиане в Иконии, в 282 году, которую вспоминает церковь православная 28 октября под именем Параскевы, нареченныя Пятницы, а иная, особенная, своя, и поныне обретающаяся в живых и действующая».
Мы уже знаем, что валковские (Харьковской губернии) малорусы причисляют Пятницу к русалкам. Хотя это свидетельство единичное, но оно во всем согласно с народными поверьями о Пятнице и может многое объяснить в этих поверьях. Облик Пятницы обрисован в Духовном Регламенте, где читается: «В Малой России, в полку Старо-дубском, в пяток водят жонку простовласу, под именем Пятницы, и водят в ходе церковном, и при церкви честь оной отдает народ с дары и со упованием некия пользы».
В старину еще будто бы «деревянная раскрашенная статуя "дня пятницы", иногда в виде женщины в восточном одеянии, а иногда в виде простой бабы в поневе и лаптях, ставилась в церквах, в особых шкапчиках, и народ молился перед этим идолом».
Этот образ Пятницы вполне подходит к русалке. А принадлежность Пятницы к русалкам объясняет нам, почему Пятнице празднуют именно в девятую и десятую пятницы после Пасхи (это срок русальских праздников) и почему празднуют у воды, т. е., иначе сказать: почему Пятница считается покровительницею воды (это так естественно для русалки).
В Аубенском уезде Полтавской губернии десятую пятницу празднуют у криницы, которая, по преданию, образовали лась от девы-русалки; ср. с этим черниговское местное на»« звание русалок криницами. -л
В Туле на ярмарке в десятую пятницу в большом обилии продаются разные глиняные куклы для детей. Это также подходило бы к русальскому празднику.
«...Кто постится по пятницам, у того лихорадки не будет никогда» — это общераспространенное в народе поверье мы толкуем так: кто почитает русалку Пятницу (ей, как известно, посвящен пятый день недели), к тому милостивы будут и русалки-лихорадки. Очевидно, народ убежден, что русалки друг друга всегда «поддержат».
Из неподвижных праздников больше всего связано русальских обрядов с днем Ивана Купала 24 июня, но об этом дне у нас речь будет ниже. Кроме того, имеются еще два разных неподвижных праздника в честь русалок: 10 мая и 29 июня.
У безыменных детей-русалок бывает праздник 10 мая: тогда они все выходят из воды, бегают по полю и пугают. Это единственное свидетельство о русальском празднике 10 мая.
День 10 мая церковь посвящает памяти апостола Симона Зилота. В народном месяцеслове день этот небезызвестен. В иных местах говорят, что в этот день «земля именинница», что чаще относится на день Духова дня. Не исключена возможность, что это именно сходство послужило поводом к перенесению на 10 мая праздника низшего класса русалок (о безыменных русалках см. выше). Малорусы в день Симона Зилота собирают «зилле», т. е. лечебные травы.
В Рязанском уезде проводы русалок происходят «в воскресенье перед Петровым днем» (не перед Петровым ли постом?).
Несколько чаще проводы русалок происходят в самый Петров день, т. е. 29 июня. Этот день некоторые признают сроком ухода русалок с суши, из лесов и полей, в реки, т. е. концом свободы русалок.
Своеобразно провожают русалок в Петров день белорусы около губернии Погара Черниговской губернии, а именно: «На Петров день идут развивать венки (завитые и повешенные на березы в Троицын день), что значит: провожать русалок с поля в ихние жилища». Отклик того же самого обряда нужно видеть и в этом обычае в губернии Валдае Новгородской губернии: «Девицы 29 июня созывали к себе для угощения ближайших подруг, что называлось кумыться. Обычно эти обряды кумовства, с завитыми в честь русалок венками, происходят теперь на Троице.
Есть и еще сроки русальских праздников, связанные уже не с церковным или народным месяцесловом, а с ростом в поле ржи. Когда цветет рожь, тогда русалки бегают или сидят во ржи, и в это время они опасны для человека. С этим поверьем мы встречаемся одинаково и у великорусов, и у белорусов; у малорусов несколько иначе: «когда в полях начинает созревать рожь». У белорусов встретилось еще и особое поверье, по коему русалка сторожит цветущую рожь, но это поверье нехарактерно для русалок.
Цветение ржи часто совпадает с Троицкими праздниками. Кроме того, у малорусов существует поверье о том, что Бог выпускает мертвецов с того света, между прочим, и тогда, когда цветет жито (Ковельский уезд).
В губернии Угличе Ярославской губернии народные весенние гулянья носят особое наименование, свидетельствующее о их родстве с русальными обрядами: русавы, русавки, но точный срок этих гуляний в наших источниках не указан.
Есть еще малорусское поверье, что в горобиные (воробьиные) ночи бывают свадьбы и танцы русалок. Сахаров толкует, будто бы воробьиными называются Семицкие ночи, и он, по-видимому, довольно близок к истине. Есть сообщение из Обоянского уезда Курской губернии о том, что воробьиными ночами называются «короткие ночи около 10 июня», т. е. ночи, достаточные для сна только воробьям. Такие ночи близки по времени к Троицким праздникам. У малорусов «грозные ночи июля и августа называются горобыными, потому что гром и молния не дают заснуть и воробьям».
Если же «воробьиные» ночи связывать с русалками не по времени, а по их грозам и бурям, тогда нужно будет признать, что народ ночные бури и вихри объясняет иногда свадьбами и плясками русалок. Обычное же народное поверье то, что вихрь — это свадебный поезд чертей, нечистой силы вообще.
Чтобы закончить с вопросом о сроках русальных праздников, заметим еще, что Стоглав говорит о Русалиях «в навечерии Рожьства Христова и Богоявления (Крещения.— Д. 3.)». Но тут разумеются святочные игрища; старинные наши памятники чаще называют русалиями народные игрища вообще.
У бессарабских румын есть будто бы весьма ранний весенний русальский праздник, а именно: «.среда на четвертой неделе Великого поста и вся неделя после Духова дня посвящены (посвящена.— Д. 3.) празднованью русалок. Молдаванин в эти дни (в этот день.— Д. 3.) ничего не работает». Это сообщение требует проверки. П. Сырку объясняет этот праздник совсем иначе, не упоминая вовсе о русалках. По нему, «среда четвертой недели, т. е. перелом Великого поста, празднуется, как объясняют молдаване, только потому, что все равно ничего в этот день не удастся сделать. Если кто возьмется за работу, то целый день будет хлопотать, блуждать, бегать по комнате и по двору, устанет, а ничего не сделает или, еще хуже, заболеет».

§ 54. В народном обряде, известном под названием «проводы русалок», есть несколько разновидностей. В одних случаях русалок изгоняют, относясь к ним весьма непочтительно. В других случаях при проводах русалок одна из девиц изображает собою русалку. В третьих — русалка представлена в виде чучела. В четвертых — русалки, собственно, никакой нет, и только название праздника «проводы русалки» — сохранило память о русалке. Наконец, в пятых — при проводах русалок бывает ряженый конь.
В Данковском уезде Рязанской губернии обряд изгнания русалок совершается так: русалок изображают девушки в одних рубашках, с распущенными и перекинутыми на лицо волосами. В течение всей Русальской недели, по вечерам, во время хороводов, они бродят то по улице, то по задворкам, то прячась в конопляники; стараются пугать людей, а поймав детей, трясут их. В полночь на заговенье все участники хоровода вооружаются палками, косами, кнутами и с криком: «гони русалок!», с звоном в косы и щелканьем кнутов бросаются на русалок, которые утекают со всех ног. Когда им удается спастись на землю соседней деревни (куда их стараются не пустить), преследование прекращается и все возвращаются домой: «Ну, теперь прогнали русалок».
В Клечальную субботу, т. е. накануне Троицына дня, в Тульской губернии, «в селениях Ефремовского, Епифанско-го и Новосильского уезда, особенно по берегам реки Красивой Мечи, бывают проводы русалок. С вечера поселяне начинают сбираться на полянах и поют песни. Когда же наступит ночь, то они бегают по полянам с помелами, машут ими по воздуху и кричат: догоняй, догоняй! Некоторые из отчаянных рассказывают за правду, что они видели, как русалки отбегали от их селения за лес с плачем и воплем. После сего, на рассвете, купаются в реке. Народ наш уверен, что на Русальской неделе опасно купаться в реках; тогда будто купаются там русалки и всякого неосторожного за-щекочивают до смерти. С изгнанием русалок эта опасность прекращается».
В Новгород-Северском уезде Черниговской губернии, по словам наблюдателя, прогоняют русалок после Зеленой недели, но подробности обряда не описаны или же не сохранились. В трех следующих описаниях обряда, из Рязанской и Тамбовской губерний, изгнание выражено недостаточно ярко; тут мы видим борьбу ряженых русалок с провожающими их, причем в одном случае (Тамбовской губернии) русалками наряжены не женщины, а мужчины. В двух случаях мы видим плети и кнуты, а в третьем случае — «свалку». В сообщении Шейна русалка сидит верхом на кочерге и держит через плечо помело. Тут или недоразумение, или полное забвение обряда, превратившегося в игрище. Русалку везде гоняют кочергами и помелами, коих она, в качестве нечистой силы, весьма боится.
В селе Заболотном Данковского уезда Рязанской губернии провожание русалок праздновалось во вторник Русальской недели, т. е. недели, следующей за Пятидесятницей. Молодые женщины и девушки рядились в этот день в мужские костюмы или же, снявши верхние одежды, оставались в одних сорочках, с распущенными косами. Изготовив себе плети, толпа уходила в поле, где пели плясовые песни, водили хороводы и т. п.; на обратном пути толпа, при пении плясовых песен, нападала на встречающихся мужчин и стегала их плетьми.
В Елатомском уезде Тамбовской губернии проводы весны совершают в первый день Петрова поста в лицах: «молодые крестьяне, женатые и неженатые, наряжаются в торпища и прячутся около села во ржи, поджидая, когда выйдут сюда девушки и молодые бабы. Тогда во ржи где-нибудь раздается легкое хлопанье кнутов, коими запаслись мужчины. Бабы и девушки испуганно вскрикивают: "Руса-лоцки... русалоцки" — и разбегаются в разные стороны. Вдогонку за ними пускаются наряженные, стараясь ударить оплошавших женщин кнутом. Бабы спрашивают: "русалоцки, как лен?" (т. е. уродится.— Д. 3.). Ряженые же указывают на длину кнута, вызывая бабьи выкрики: "Ох, умильные русалоцки, какой хороший!"»
В Зарайском уезде Рязанской губернии «в Русальный вечер варят кулеш. "Пойдемте, сестры, кулеша варить!" — говорят друг другу бабы и девки, выходя для сбора на улицу; выходит и русалка в одной рубашке, с распущенными волосами, верхом на кочерге, держа в руках помело через плечо. Она в таком виде едет впереди, а за ней толпой идут девки и бабы, бьют в заслон. Ребятишки бегают вперед, то и дело заигрывают с русалкой, хватая ее кто за руку, кто и к кочерге прицепится, приговаривая: "Русалка, русалка! пощекочи меня!" или "Не щекочи меня!" Вся эта толпа, с русалкой впереди, направляется ко ржам и дорогой поет: "Мы по лугу гуляли, с комариком плясали; мне комар ножку отдавил". Подошедши ко ржам, русалка бросается в толпу, схватит кого-либо и пощекочет, другие защищают преследуемую, стараются отнимать ее, но русалка бросается на другую, третью и т. д. Тут пойдет свалка, пока ей не удастся вырваться и схорониться во ржах. "Теперь,— кричат все,— мы русалку проводили, можно будет везде смело ходить" (?) и разбредутся по домам. Русалка же, посидев немного, прокрадется задками домой. Народ всю ночь до самой зари гуляет на улице».
Переходим к обрядам, которым более приличествует название проводов: тут русалку не прогоняют, а действительно «провожают» честь честью. Борьбы нет; в одном белорусском случае русалка ловит и щекочет, но этим она только показывает, что она именно русалка. Обряд вообще веселый, с песнями и плясками. В одном, саратовском, случае ему сопутствует обливание водою — магическое вызывание дождя, но это— особый совсем обряд, лишь механически соединившийся с нашим.
В селе Турках Балашевского уезда Саратовской губернии в день заговенья на Петров пост собиралась толпа молодых женщин и мужчин, девиц и детей, человек с тысячу, провожать русалку. Русалкой называлась девушка, одетая в белое платье, украшенная цветами, с распущенными волосами. Среди хоровода вокруг русалки раздавалась гармоника, топот пляски и пение. При этом веселии было обыкновение обливать водою всех, кто только зазевается: этим обливанием призывался дождь во время лета. Проводы эти преследуются теперь полицией.
В селе Пришибе Царевского уезда Астраханской губернии «в Духов день<...> чинили проводы русалки. <...> Одна из бесстыдниц наряжалась в безобразную одежду наподобие мужика, пачкала лицо сажей, и такую-то русалку, прыгающую до беснования, провожала ватага пьяных баб с громом в заслоны, с гармоникой и плясовыми песнями».
В Чембарском уезде «в вешнее заговенье вечером провожают русалку за околицу, с пляскою под дудки и с песнями».
Соответствующие белорусские обряды отличаются наличностью горящих костров, через которые в одном случае прыгают парни. В этом последнем случае все девицы, увидев парней, изображают, по-видимому, себя русалками и бросают в парней свои русалочьи венки; прыганье парней через костры — оберег от этих русалок. (Так же понимается кое-где и прыганье через купальские костры.)
Обряд провожания русалки в Речицком уезде исполняется или в Петровские заговены, или в день Ивана Купала. Парни и девушки собираются в лесу и раскладывают несколько костров один за другим в ряд; выбрав одну из девушек, наиболее красивую, убирают ей голову венком из цветов и трав и, став по обе стороны ее, поют песни. Украшенная цветами девица называется русалкой. Пропев несколько песен на месте, девушки вместе в русалкой удаляются к ручью. Здесь они поют и гадают, а затем русалка снимает с себя венок, вешает его на дерево, и вся компания возвращается к кострам. Здесь продолжаются игры и пение.
В Гомельском уезде Могилевской губернии «на первый день Петрова поста, к вечеру, девушки плетут себе венки и выбирают из своей среды самую статную, крепкую и высокую девушку в русалки, которую они самым тщательным образом убирают цветами и лентами. Затем вечером, когда уже взойдет луна, девушки в белых сарафанах и монистах, с распущенными волосами, переплетенными лентами, надевают себе на голову изготовленные венки, становятся в ряд, взявшись за руки, русалка впереди, и с пением песни:

На Гряной недели
Русалки сидели.
Провяду русалок
Из бору до бору,
Русалки щоб ни лоскотали,
В зиму ни ликалы,
В летку ни пужали.

идут длинной вереницей за село, к нивам. На пути передняя пара подымает, в виде дуги, руки, под которыми, наклонившись, проходят все остальные. Это проделывают все следующие за первой пары. Пройдя версты с две за село, между нив, к кустарнику, девушки останавливаются. В это время парни, едущие в ночное, нагоняют танок. Они тотчас слезают с коней, пускают их на потраву, а сами на скорую руку складывают из кустарника костры и начинают прыгать через них (как в некоторых местах на Ивана Купала). Девушки проворно бросают на них венки и разбегаются. Русалка их ловит и кого поймает, того щекочет. Затем заводят разные игры, в которых принимают уже участие и парни, разбиваются на пары, как это делается в Малороссии. Наигравшись и наплясавшись до усталости, вся компания садится вокруг еще горящего костра и поет веснянки и "гряные" песни».
Из того же Гомельского уезда мы имеем еще и другое описание данного обряда. К вечеру 24 июня (день Ивана Купалы) приурочивается русальный обряд. «Девушки выходят из деревни, избирают из своей среды русалку и с песнями вьют венки. Самый большой венок надевают на голову русалке; выбирают также маленькую девочку, которая называется дочерью русалки, и в то же время делают соло-ленное чучело наподобие человека. Когда все готово, русалка с распущенными волосами остается в одной сорочке; а если она посмелее, то раздевается и донага. Русалка со своею дочерью становится во главе компании с песнею? "Поведу я русалочку до бору, а сама вернуся до дому. Проведу русалочку и в темный бор, а сама пойду и в татков двор". Добежав до поля, раскладывают большой костер, бросают в него соломенное чучело, прыгают вокруг костра и поют купальские песни».
Проводы русалки, представленной в виде чучела, — очень редкий обряд. Он весьма близок с «похоронами русалки» и, по-видимому, слился с этими похоронами, которые мы рассматриваем особо. Мы имеем только три описания этого обряда; во втором чучело зовется русалкой, но сожжение его может быть рассматриваемо и в смысле похорон, и только отсутствие других принадлежностей похоронного обряда дает нам основание включить его сюда.
В селе Чубаровке Сердобского уезда Саратовской губернии проводы русалки происходят «на заговенье перед Петровым постом». В обряде «участвуют главным образом старухи»; они «берут ржаной сноп, приделывают руки, обряжают по-бабьи, кладут на носилки, вопят и несут чучело-русалку в ржаное поле, где оставляют на меже. Во время шествия с чучелом-русалкой несколько раз поют <...> песню:

Уш ты свет мая Кострами,
Государыня Кастромушка была,
Ни Кастромушка, кумушка мая!
Ни накинула при нужды ты миня,
При нужди, при старасти.

Это, почти безусловно, похороны, и только на основании народного названия обряда «проводами» мы помещаем его здесь. К тому же это похороны хотя и с воплем, но не настоящие: покойника не закапывают, не топят, не жгут, а оставляют в поле (в любимом русалками ржаном поле) на меже; так хоронили в старину заложных покойников «на границе полей», не закапывая труп в землю, а оставляя его на поверхности земли.
«Русалъское загование в Рязанском уезде справляется следующим образом. После обедни, едва только успеют крестьяне пообедать, как несколько лиц, более других знающие народные обычаи и радеющие об ежегодном их выполнении, начинают бегать от одного дома к другому, приглашая молодых баб и девок на площадь посредине села; вскоре молодежь, разодетая в лучшие наряды, сходится в назначенное место и проводит здесь время до вечера в песнях и хороводах. В сумерки делается чучело женщины, называемое русалкой; его несут избранные женщины вдоль села и, в сопровождении поющей толпы, выносят далеко из села, где уже заранее бывает приготовлен ребятишками большой костер из дров и хвороста, который, по прибытии русалки, зажигается. Когда он достаточно разгорится, в него бросают чучело и начинают поочередно прыгать через огонь. Каждый перескочивший через пылающий костер предохраняется тем самым от болезней, злых духов и колдунов».
В Спасске Рязанском провожание русалок происходило в первый день (понедельник) Петрова поста таким образом: «Вечером хороводы девиц и женщин с веселыми песнями сходятся с разных сторон города в назначенном месте и стоят около часа на углах улиц: каждый почти хоровод имеет чучелу женщины, представляющую, по их словам, русалку. В это время составляются хороводные кружки, а в середине их бойкая женщина, с чучелою в руках, пляшет под веселую песню, делая разные кривлянья. Потом хороводы разделяются на две стороны: наступательную и оборонительную. Держащие в руках русалок защищаются несколькими женщинами от нападений других, которые стараются вырвать у них чучелы; причем обе стороны кидают друг в друга песком и обливают водою. Вышед за город, они говорят, что проводили русалок. Тогда растерзывают чучелы, разбрасывают их по полю, а провожавшие их девицы возвращаются в город с унынием... В других местах около этого времени провожают весну в виде чучела».
В некоторых местностях сохранилось выражение провожать русалку и сохранился праздник по этому поводу, но обрядов нет. Угощение под открытым небом и песни — единственные признаки этого праздника, а у белорусов еще одновременно развивают и раскидывают венки.
«Проводы русалки состоят в том, что в воскресенье перед Петровым днем (Рязанский уезд) или, в другой местности, в воскресенье за Троицыным днем (Пронский уезд Рязанской губернии) крестьяне собираются на середину выгона и поют песни. Это называется "проводить русалку"» (Рязанский уезд).
В селе Добром Лебедянского уезда Тамбовской губернии в первый день Петрова поста, в понедельник, «выносят столы на улииу, где женщины пьют вино и брагу»; и это называется провожают русалок.
В селе Старом Юрьеве Тамбовской губернии «на ру-салкин день ходят до глубокой ночи по селу с плясками и песнями».
В губернии Севске праздник в понедельник первой недели Петрова поста носит название ломоносов, в коем нельзя не видеть памяти о прежних кулачных боях в этот день.
У белорусов Новгород-Северского уезда, «прогоняя русалку», ходят в лес, приготовляют там яичницу и пьют водку. В местной троицкой песне поется:

Правадили русалочки, привадили,
Щоб ваны да нас не хадыли,
Да нашего житечка не ламили,
Да наших дивачек не лавили.

Из Горецкого уезда Могилевской губернии сообщают: теперь русалок уже нет, а прежде были. В неделю после Духова дня они собирались в лесу, вешали качели и кричали девиц, парней по имени: «ходзице колыхацца». «Дык, бывало, у тэты дзень собираюцца хлопцы, дзеуки, красюць яииы, бяруць водку, уюць вянки и идуць у крыжи, што у конце дзяреуни. Там готовую ядуць яешню, вянки разоу-юць и раскидаюсь. Так проводзюць русалок...»
ц.: Переходим теперь к проводам русалки с участием в этом обряде ряженого коня.
В с. Колено Аткарского уезда проводы русалок в ру-сальское воскресенье происходят так: «...После обедни (обеда.— Д. 3.) молодежь собирается на улице, и начинаются песни и пляс; немного погодя принимаются за русалку, для чего наряжают чучело. К вечеру является и русалка: это — конь, сделанный из соломы; на нем сидит мальчик лет 15, "говорок" (т. е. разбитной.— Д. 3.), и смешит народ своими прибаутками; у этого коня ноги заменяют два дюжие парня, закутанные в торпище; конь весь увешен разноцветным тряпьем и бубенчиками; за ним валит народ, преимущественно бабы, девки и дети, гремят трещотки, бьют в тазы и заслоны; нейдет он прямо по улице, а мечется в стороны, разгоняет и давит народ и тех, которые сидят около изб и нейдут "провожать русалку"; таким образом вся толпа валит к реке, с песнями, приплясыванием, хохотом и бросают чучело в воду».
В Балашовском уезде той же Саратовской губернии заговенье перед Петровым постом известно под названием русальские заговенья. В этот день крестьяне «устраивают кобылу»: два мужика кладут на плечи жерди, покрывают их торпищем и устраивают нечто вроде лошади. Наверх сажают молодого парня с заслонью. Потом ходят по селу, пугая мальчишек, собак и лошадей. При этом играют в дудки, на гармонике, а сидящий на кобыле бьет в заслон. Соскучившись ходить по улице, мужики под торпищем падают, и тогда говорят, что кобыла околела. Все расходятся.
Подобный же обряд совершается в Ардатовском уезде Симбирской губернии, где проводы русалки в неделю Всех Святых происходят так: «Берут липовую лугошку (палку. — Д. 3.) длиною аршин 2 '/2, c рожками на конце, и надевают на нее головную лошадиную кость. Потом палку эту обвивают пологом, вытканным из толстой пряжи, перевязывают около рожков веревкою и привешивают к ней небольшой колокольчик или гремушку. Часов 7 или в 8 вечера целые хороводы девушек, женщин, молодых людей и мужиков собираются, по уговору, к одному двору, и здесь начинается праздник». Поют, танцуют и т. п. Потом двигаются к околице, медленно, с пением и пляскою. «Русалыцики идут впереди, держа покрытую пологом лошадиную голову; за ними скачут испачканные сажею парни (так называемые поме-лешники и кочерешники) и бьют длинными кнутами русалок, побуждая их идти веселее и бодрее» и как бы охраняя главных русальщиков. Выйдя за околицу, эти охранители разом делают несколько холостых выстрелов из ружей. Несколько смелых девиц или женщин берут в руки с двух концов палки, и по этим палкам ходят две или три удалые девицы, пляшут и скачут взад и вперед. «Это делается у них в знак особенной чести, оказываемой ими провожаемой русалке. Наконец приступают к снятию пологов, бросают в знак погребения русалки лошадиные головы в яму, в которой они и валяются до будущей весны». Потом все тихо возвращаются домой. Песни во время обряда поются хороводные: «Во лузях» и др.
Тот же самый обряд отмечен еще в Пензенской губернии. В Пензенском уезде «на Крапивное заговенье, т. е. в следующее воскресенье после Св. Троицы провожают русалку (весну): надевают на палку что-то вроде лошадиной головы из соломы; эту палку несет один человек, на плечи которого кладутся две палки, поддерживаемые сзади другим человеком. Оба они закрываются пологом; на палки сажают мальчика, которому дают повода от этой головы. Таким образом устроенная русалка, обыкновенно вечером, при множестве народа, с песнями идет чрез деревню в поле, где ее разламывают и возвращаются домой».
В городе Черном Яре Астраханской губернии в заговенье на Петров пост девицы бросают венки в воду; «это сопровождается русалкою: несколько человек, покрытые парусом, образуют как бы длинное животное, некоторые из них держат на палке лошадиный череп, убранный сбруею, как живой; один вожатый наряжается в странное одеяние и погоняет так называемую русалку».
В Лукояновском уезде Нижегородской губернии «в Русалкино заговенье <...> кого-нибудь наряжают лошадью, подвешивают под шею колокольчик, сажают верхом мальчика, и двое мужчин ведут под уздцы в поле, а позади весь хоровод, с громкими прощальными песнями, провожает и, придя в поле, разоряет наряженную лошадь с разными играми: это значит — проводить весну».
В Городищенском уезде Пензенской губернии проводы весны совершаются в первое воскресенье после Троицы так: «Когда стемнеет, берут лестницу, обтягивают ее пологом; два мужика в вывороченных тулупах, с кривляньями и криком, берут ее за оба конца и несут по улице; впереди идет третий, неся лошадиный череп, в который бьет рычагом; за ними бежит толпа мальчишек, парней, девушек и детей, с диким хохотом и криком».
В городе Саратове проводы весны бывают в последнее воскресенье перед Петровым постом и происходят так: после обеда собирается огромная толпа черни обоего пола; на лугу делают чучело в виде лошади, с разными грубыми приборами, и молодые парни носят его по лугу взад и вперед, в сопровождении многочисленного народа, но без песен.
Из восьми описанных случаев в трех обряд с ряженым конем носит название: проводы русалки и в трех же — проводы весны. Но все восемь случаев имеют безусловное отношение к русальским обрядам, совпадая с ними по времени. Все они происходят в один и тот же день, в заговенье на Петров пост, известное во многих местах под названием «русальского заговенья». В трех случаях ряженый конь отождествляется с русалкой.
Можно думать, что местное, нерехотское, название этого всехсвятского заговенья: конюковка получило свое происхождение именно от этого обряда с ряженым конем. Но подобные же обряды (а точнее сказать, игрища) известны и в разные другие сроки: на святках, на масленице, в Юрьев день, на свадьбах.
Мы не будем здесь описывать эти нерусальные обряды с конем. Частью они описаны нами в прежней нашей статье «К вопросу о русалках». Укажем здесь только цитаты. Святочные игрища с конем описаны для Тюменского уезда Тобольской губернии, для Сольвычегодского уезда Вологодской губернии, для Вышневолодского уезда Тверской губернии; упоминаются в Онежском уезде Архангельской губернии; особый совсем вид имеют в Череповецком уезде Новгородской губернии и в Смоленской губернии.
В Керенском уезде Пензенской губернии «при провожании масленицы молодые ребята делают коня, который идет в конец села с разными криками и прибаутками толпы».
Рязанский обряд с ряженым конем в Егорьев день, 23 апреля, имеет совершенно особое значение: это обрядовый обход скота перед выпуском его в поле весною.
В Казачьей слободе Тамбовской губернии в первый день по свадьбе утром два мужика рядятся конем и, посадив на коня мальчика, ходят по дворам и пляшут; лошадь эта «изображает собою будущую добрую и плодовитую кобылицу молодых».
Укажем для сравнения на два обряда с конем у финских народов. Мордовский обряд «проводов весны» с ряженым конем совпадает во всем с нашим обрядом проводов русалки. У мордвы Лукояновского уезда прежде известен был обряд «проводов весны», совершаемый «после Троицына дня». Девушки устраивали подобие лошади, накрывали его пологом, подвешивали на шею колокольчик, сажали верхом мальчика; все это несли закрытые тем же пологом молодые парни и в таком виде проходили по всему селу. Сзади следовал хоровод с песнями вроде следующей: «Девка хорошая Татьяна.— Почему хороша? — Потому она хороша, что рубашка на ней красивенькая, рукавчики у ней долгенькие, , глазки у ней черненькие и ножки толстенькие».
Эстонское сказание любопытно для нас как лишнее доказательство пока неясной для нас близости русалки к коню в народных поверьях. Эстонская русалка (Naek, Wessi-hallias), прекрасная девушка на морском берегу, которая иногда вдруг превращается в жеребчика и присоединяется в этом виде к играющим детям; когда дети садятся на нее, она увеличивается, так что на нее усядутся до дюжины детей и катаются; но как только кто-нибудь < произнесет «naek», лошадь и седло на ней исчезает, оставя на берегу ряд седоков с растопыренными ногами и рази- ч нутыми от недоумения ртами. s
Подводя итоги всем имеющимся в нашем распоряжении данным о проводах русалки, заметим прежде всего, что > этот обряд должен быть назван преимущественно южнове- -ликорусским. Из 25-ти приведенных выше описаний обря- з да белорусских только пять, из трех разных губерний: Моги- : левской (три сообщения), Минской и Черниговской, тогда » как великорусских 20, из восьми губерний: шесть сообщений из Рязанской, пять из Саратовской, по два — из Тамбовской, Пензенской и Астраханской, и по одному — из Тульской, Симбирской и Нижегородской.
У малорусов обряд проводов (равно как и похорон) русалки никем не отмечен. Но малорусские русальские обряды в десятый понедельник после Пасхи имеют нечто общее с проводами, а именно: угощение под открытым небом, а среди малорусских русальных песен находим и эту:

Проводили русалочки, проводили,
Щоб вони до нас не ходили.

Временем совершения обряда является главным образом заговенье на Петров пост, т. е. первое воскресенье, следующее за Пятидесятницей; этот срок указывается в 13-ти великорусских сообщениях и в одном белорусском. Затем следует первый день Петрова поста: пять великорусских сообщений и одно белорусское. По одному разу названы: вторник Русальской недели, воскресенье перед Петровым днем и канун Троицы, и два раза, оба у белорусов, день Ивана Купалы.
Куда провожают русалку? Обрядовые песни гласят, что русалок провожают в лес. В белорусской песне поется:

Провяду русалок
Из бору до бору,
В зилену дуброву.

Весьма замечательно, что подобные песни поются и у малорусов, у которых обряда проводов русалки не отмечено:

Проведу я русалочку до бору,
Сама я вернуся до дому.

И в обрядах ряженую русалкой девицу провожают иногда «к кустарнику, версты за две за село» (Гомельский уезд Могилевской губернии). «За лес» бегут изгоняемые русалки в Тульской губернии, а в Новгород-Северском уезде, прогоняя русалку, ходят в лес, где угощаются.
Но необходимо помнить, что проводы русалки совершаются и в безлесных губерниях, например, Саратовской и Астраханской. Быть может, этим отчасти объясняется то обстоятельство, что в обрядах мы встречаемся с «бором», с лесом, реже, чем в песнях. В одном рязанском случае ряженую русалку прогоняют на землю соседней деревни, куда ее «не пускают» едва ли не жители этой последней деревни.
В одном белорусском, речицком, случае ряженую русалку провожают к ручью, с чем можно сравнить потопление в реке ряженого коня в Аткарском уезде Саратовской губернии. В Пензенской губернии провожают «за околицу».
Подобно тому белорусы Горецкого уезда празднуют проводы в конце деревни у крестов.
В Зарайском уезде и в Гомельском русалку провожают в поле. Равным образом в Саратовской губернии чучело русалки выносят в поле на межу, в Спасске-Рязанском разбрасывают его по полю, а в Нижегородской губернии в поле разоряют ряженого коня.
В одном случае (Симбирская губерния) голову ряженого коня кидают в яму, не зарывая землей: наблюдатель видит в этом погребение. Весьма близки к похоронам те обряды проводов, где русалка представлена в виде чучела: тут в одном случае русалку несут на носилках с воплями и оставляют в поле на меже, в другом — русалку сжигают на костре. В купальском гомельском обряде (описание Рад-ченки и Довнар-Запольского), где мы видим одновременно и ряженую русалкой девицу в венке (иногда нагую), и соломенное чучело, это последнее также сжигается в поле на костре, и вокруг него прыгают с пением купальских песен. Тут мы имеем соединение собственно купальских обрядов с русальскими.
Костры являются принадлежностью белорусского, гомельского, обряда и там, где никакого чучела не жгут.
Появление в рассматриваемом обряде ряженых вытекает с необходимостью из того, что проводы русалки изображаются большей частью в лицах. Изображающая русалку девица иногда бывает нагою, но чаще в одной белой рубашке или, изредка, «в белом платье и в цветах», «в цветах и лентах» и всегда с распущенными волосами. Но иногда (Астраханская и Рязанская губерния) она рядится «наподобие мужика» и пачкает лицо сажей. Иногда ряженых русалок бывает несколько; заметно даже стремление к тому, что все девицы изображают из себя русалок и нападают на мужчин с плетьми (Рязанская губерния, по описанию Ру-динского; Гомельский уезд). В Речицком уезде русалке сопутствует ее маленькая дочь.
В Елатомском уезде Тамбовской губернии наоборот: русалок изображают из себя мужчины, которые рядятся в торпища, прячутся во ржи и нападают на женщин, хлопая и ударяя кнутами.
При проводах коня рядятся «в странное одеяние» также и погонщики коня; в Симбирской губернии они вымазаны сажей и зовутся «помелешниками» и «кочерешниками» (от слов: помело и кочерга).
Венок на голове служит непременною принадлежностью русалки, а иногда и всех ее подруг. В Гомельском уезде ряженые русалки кидают свои венки в парней; а в Горецком уезде, где ряженой русалки нет, при проводах русалки развивают и раскидывают венки.
Элемент борьбы далеко не чужд нашему обряду. Плети и кнуты в руках участников обряда — обычное явление. Хотя страдательною стороною является, конечно, изгоняемая русалка, но в начале обряда она часто представляется нападающею стороною. Там, где представители одного какого-нибудь пола все изображаются русалками, борющимися оказываются более или менее равные стороны. В Елатомском уезде, судя по плохому описанию С. В. Максимова, ряженые мужчины-русалки оказываются даже победителями в борьбе. В Зарайском уезде, по описанию Шейна, происходит свалка. В Спасске-Рязанском одна из двух борющихся сторон старается вырвать у другой те чучела, которые изображают собою русалок; орудием борьбы служит кидаемый песок и вода. Прежде, по-видимому, обряд сопровождался еще и кулачными боями: о том может свидетельствовать севское название его ломоносами.
Цель обряда весьма ясна и прозрачна: изгнать или «проводить» русалок.
Слово проводы теперь всюду понимается в смысле «провожанья при отправке в путь», но прежде оно могло означать и нечто иное. В народе проводами зовутся часто поминки умерших. Поскольку описанный обряд иногда сливается с похоронами чучела русалки, а иногда заменяется похоронами русалки, постольку возможность иного понимания имени «проводов» не исключена.
В песнях цель проводов изображается так: «Русалки чтоб не лоскотали, в зиму не лекали (не пугали.— Д. 3.), в летку не пугали» (Гомельский уезд); «Чтоб они (русалки.— Д. 3.) до нас не ходили, да нашего житечка (ржи.— Д. 3.) не ломили, да наших девочек не ловили» (Черниговская губернии).
В Рязанской губернии проводившие русалку говорят с облегчением: «Теперь мы русалку проводили: можно будет везде смело ходить!» С изгнанием русалок прекращается опасность купаться в реках: до изгнания купающихся заще-кочивают русалки (Тульская губерния). Прыгание через костер, на коем сожжено чучело русалки, предохраняет «от болезней, злых духов и колдунов» (Рязанская губерния).
Кое-где наши источники называют рассматриваемый обряд проводами весны (Елатомский уезд Тамбовской губернии, Лукояновский уезд, Нижегородской, Городищенс-кий уезд Пензенской губернии и губернии Саратов; в трех последних случаях разумеются обряды с ряженым конем). Но тут нужно видеть позднейшее толкованье, принадлежащее, вероятно, образованным людям.
Чтобы закончить с обрядом, нужно еще отметить, что общий характер проводов русалки очень веселый. Повсюду проводы сопровождаются веселыми песнями и плясками, играми и хороводами. Кроме песен слышится игра на дудках и гармонике, гром печных заслонов, тазов и трещоток; в одном случае, при проводах ряженого коня, бьют рычагом в конский череп. Своеобразная пляска отмечена в Симбирской губернии при проводах коня: девицы пляшут и скачут на палках, которые держат за концы женщины.
Особняком совсем стоит сердобский обряд, на котором мужчины совсем отсутствуют, а участвуют одни старухи. Здесь ярко выражен похоронный оттенок обряда: несущие чучело русалки старухи вопят, а в песне дальновидно хвалят свою кумушку Кострому (покойницу), которая не покинула их в нужде и старости.
Еще важный признак рассматриваемого обряда — угощение под открытым небом: в Тамбовской губернии выносят столы на улицу и пьют тут вино и брагу; белорусы кушают в лесу или за селом яичницу и водку, причем в одном случае берут с собою крашеные яйца.
Как и во всяком сложном обряде, и в рассматриваемом есть также привходящие, посторонние части. В Саратовской губернии обливают водою зазевавшихся, «призывая дождь во время лета», а в Тамбовской губернии женщины гадают о будущем урожая льна, спрашивая о том русалок. В Спас-ске-Рязанском обливание водой служит особым способом борьбы сторон, т. е. как бы является не случайною, а основною частью обряда.

§ 55. Проводы русалки в некоторых местностях носят черты ясно выраженного похоронного обряда. Чучело русалки иногда сжигают, топят в воде; несущие это чучело на носилках вопят как по покойнике. Не исключена возможность, что самое название проводы первоначально означало «поминки» или даже «похороны»1.
Как бы в подтверждение этой предполагаемой возможности мы рядом с «проводами русалки» встречаем также и похожий обряд похорон русалки. «В Михайловском уезде Рязанской губернии есть обычай хоронить русалку. В заговенье перед Петровками (Петровым постом.— Д. 3.) делают из тряпок куклу, величиною с шестинедельного ребенка, намалевывают ей нос, глаза, рот, наряжают ее в платье. Сделавши из досок гроб, кладут туда куклу, покрывают ее кисеею и убирают цветами.
1 Древнерусское проводити употреблялось часто для означения христианского похоронного обряда.
Парни, девушки и молодые бабы несут гроб на берег реки; девушки наряжаются — кто священником, кто дьяконом, кто дьячком, делают кадило из яичной скорлупы и поют: "Господи, помилуй!" Все идут со свечами из стеблей конопли. У реки русалке расчесывают волосы и прощаются с нею, целуя ее, причем одни плачут, другие смеются. Заколотивши гроб, привязывают к нему камень или два и бросают в воду. После этого обряда поют песни и водят хороводы».

§ 56. К описанным нами выше обрядам похорон и проводов русалки 55 и 54) весьма близки по всему народные весенние обряды, известные в разных местах под различными именами: похороны Костромы, похороны чехони, проводы весны, а также похороны Ярила, похороны горюна и «похороны» разных безыменных, чучела которых носят и уничтожают.
Есть некоторые основания полагать, что тут под разными именами чествуются отдельные русалки и местные за-ложные покойники. Основания эти мы здесь и укажем, не думая, однако же, давать здесь сколько-нибудь полное разрешение данного сложного вопроса, а лишь подходя к изучению одной из сторон этого вопроса.
В сердобском обряде проводов русалки провожающие русалку поют песню о Костроме: покойницу (конечно, ту самую, которую они «провожают») называют «кумушкой Костромой» и хвалят ее за то, что она не оставила их в нужде и старости (см. выше § 54). Здесь, таким образом, мы имеем явное доказательство того, что в современных народных представлениях образы русалки и Костромы сливаются до полного их отожествления.
В народных обрядовых песнях, которые поются при обряде «похорон Костромы», а также отчасти и в детской игре «Кострома» (эта детская игра является, конечно, переживанием обряда) Кострома изображается внезапно умершею, большей частью опившеюся вина на веселом пиру, т. е. заложною покойницею.

Как Костромин-то отеи,
Стал гостей собирать.
Большой пир затевать.
Кострома пошла плясать.
Костромушка расплясалась.
Костромушка разыгралась.
Вина с маком нализалась.
Вдруг Костромка повалилась,
Костромушка умерла.

Близкая по содержанию обрядовая песня поется на Троице в селе Золотухине Енотаевского уезда Астраханской губернии. Краткое сообщение о том 1849 года гласит: «На Троицу играют Таню песнь: Таня белая, Таня румяная, не води танцы с красными девками, с молодыми бабами; к вечеру Таня разгорелася, с полуночи у Тани голова болит, к белой заре Таня преставилася, и проч». (станица Рышкина).
Здесь можно видеть доказательства того, что приведенная нами выше муромская песня, где Кострома изображена заложною покойницею, не новая, а старинная; и во-вторых, имя Костромы не особенно тесно (позднее?) связано с данным обрядом и песнею: оно заменяется и другими именами: Тани, чехони и т. п.
В Муромском уезде Владимирской губернии, где обряд этот был до недавнего времени распространен особенно широко, он называется провожанием весны или хоронени~ ем Костромы и совершается в последнее воскресенье перед Петровым постом. Здесь известны три разновидности этого обряда. Первая: из соломы делают куклу наподобие женщины, одевают в сарафан, убирают цветами и кладут в корыто. Женщины и девушки, покрыв головы белыми платками, берут корыто с куклою на руки и несут к реке. Впереди их идут парни, одетые в рогожи («изображая тем жрецов»), а один из них как бы кадит лаптем. У реки или озера с Костромы снимают все уборы и бросают ее в воду.
Вторая разновидность: Кострома представлена не в виде соломенного чучела, а в виде живой девушки или молодой женщины, которую кладут в ящик или корыто и несут с причетами и воем до лесу, где ставят под березою и оставляют, уходя назад с веселыми песнями. Оставленная Кострома уже позднее присоединяется к своим товаркам.
Третья разновидность муромского обряда: Кострома — соломенное чучело в мужском платье; его кладут в корыто, несут к реке и кидают в воду; одна из молодых женщин изображает вдову Костромы, она причитает по покойнике, а когда чучело кинут в воду, начинает плясать.
Старые наблюдатели отмечают еще одну новую черту в этом муромском обряде — борьбу двух сторон. Когда чучело Костромы приносили с песнями на берег озера или реки, «здесь все, сопровождавшие Кострому, разделялись на две стороны. Одна, охранявшая чучело, становилась в кружок, молодцы и девицы кланялись Костроме и производили перед ней разные телодвижения. Другая сторона нападала внезапно на первую для похищения Костромы. Обе стороны вступали в борьбу. Как скоро захватывали чучело, то тотчас срывали с него платье, перевязи, солому топтали ногами и бросали в воду со смехом. Первая сторона с отчаяния производила заунывный вой, другие закрывались руками, как бы оплакивая погибель Костромы. После сего обе стороны соединялись вместе и с веселыми песнями возвращались в селения».
В Саратовской губернии в русальское заговенье, т. е. в воскресенье, с коего начинается Петров пост, девицы и молодки, без парней, тихо парами идут за село; впереди несут вязанку соломы, рубашку, пояса и веревки. В поле, в лесу или на выгоне делают чучелу, назвав ее Костромою; связавши ей руки и ноги поясами и веревками, кладут на носилки и, подняв на плеча, несут по улии,е с песнями и плясками; процессия идет к пруду или речке, где бросают чучело в воду и топят носилками. «Утопив Кострому или проводив весну, идут встречать лето. <...> С этим днем кончаются игры в горелки, хороводы, песни и пляски, и молодежь занимается приготовлением орудий к уборке сена и хлебов».
Имеется и старинная лубочная картинка «похорон Костромы», где изображено чучело в гробике на руках женщин; его собираются топить.
В Пензенской и Симбирской губерниях в Троицын или Духов день девки, одевшись в худые будничные платья, сходятся в одно место и, выбрав из среды своей одну девку, называемую Костромой, кладут ее на доску и несут к речке или пруду, где, сложив ее с доски, начинают друг друга купать. Выкупавшись, делают из лубка барабан, стучат в него и, сопровождая стук его песнями, возвращаются домой.
В Самарском уезде обряд с Костромою превратился в целое театральное зрелище. Среди хоровода медленно двигается высокая, закутанная с головы до ног в белые простыни, убранная цветами и зеленью Кострома-весна', она держит в руках кудрявую дубовую ветку и кланяется во все стороны. В это время из дубовой рощи к хороводу приближается Смерть, при виде которой Кострома с криком падает на землю. Несмотря на то что весь хоровод, парни и девушки, вступает в борьбу со Смертью, защищая Кострому, Смерть бьет Кострому сухой веткой, и Кострома умирает. На покойницу прежде всего выливают огромную кадку воды, а потом несут ее на носилках хоронить. Смерть помещается на груди у Костромы. Обеих их приносят к пруду и с размаху бросают в воду. Раздается дружный смех, визг и песни. Парни, изображавшие Кострому и Смерть, грязные и мокрые выползают из воды.
В Самаре, в последнее воскресенье перед Петровым постом, бывают похороны чехони — праздник, в который провожают весну.
Кострома, конечно, сродни малорусскому Кострубу или Костру баньку. В обрядах Кострома бывает как женщиной, так и мужчиной. Вот почему мы не находим никаких препятствий к тому, чтобы роднить с Костромою Ярило, горюна и бызыменные мужские образы, чучела коих подобным же образом хоронятся в одно время с Костромою.
В селе Ново-Молчанове, при проводах весны, девицы носят по селу с песнями обряженную парнем куклу.
В Пензенской губернии на второй или на третий день праздника св. Пятидесятницы бывают похороны горюна: деревенская молодежь устраивает соломенное чучело и, после разных игр, бросается с ним в воду.
«В Твери недавно прекратился праздник погребение Я рилы, совершавшийся 24 июня близ Трехсвятского сада».
В Костроме «Всесвятское заговенье и гулянье доселе называют Ярилом. Прежде на этом гулянье <...> совершали погребение Я рилы, которое состояло в том, что старик в лохмотьях нес в небольшом гробике куклу, представляющую мужчину с естественными его принадлежностями. Пьяные бабы провожали гробик до могилы, где закапывали его с разными причетами». Если сообщение о закапывании Яри-лы точно, то возможно, что здесь мы имеем совсем иной обряд: быть может, это магическое вызывание усиленной производительности земли, в которую хоронится мужское оплодотворяющее начало? Конечно, это предположительная догадка, в пользу коей могло бы говорить имя «Ярилы».

-----------------------
Древлянский приводит белорусскую песню:

Валачывся Ярыло
Па у сему свету.
Полю жыто радзив,
Людзям дзеци пладзив.
А гдзеж jон нагою,
Там жыто колото,
А гдзеж iон ни зырне,
Там колос зацъвице.

Но в точности сообщений Древлянского всегда можно сомневаться. что земля весной «беременна» травами и другими произрастаниями, это обычное народное представление.
В память о Яриле, коего хоронили в один день с Костромою, сохранились теперь одни только торжки с его именем. По сходству можно предполагать, что Торжок Плихан, близ рощи Плшиихи, бывающий в июне «в один день с Ярилом» в Александровском уезде Владимирской губернии,

-------------------
Не исключена возможность, что имя Плихана в связи с названием Владимирского же праздника: «Ярилову плешь погребать». Если эти названия имеют в виду фаллус, то и в предполагаемых похоронах Плихана нужно видеть также оплодотворение земли

ведет свое начало от подобного же обряда, теперь уже забытого. Прежде этот торжок сопровождался игрищами и кулачными боями, что вполне согласуется с нашим предположением.
В описанных обрядах мы не находим ни одного нового элемента по сравнению с тем, что мы видели выше в «проводах» и «похоронах» русалки. Потопление чучела, оставление его на поверхности земли, подражание христианскому обряду отпевания, похоронные причеты рядом с пляскою, борьба за чучело, изображение «провожаемой» в виде живой ряженой девицы, обливание водою — все это мы видим и там и здесь. Даже русалок, подобно муромской Костроме, изображают иногда в виде мужчин, а не женщин. Те и другие обряды одинаково понимаются теперь в народе как «проводы весны»; совершаются в одно время.
Мы сравниваем похороны Костромы и других подобных никому не известных (горюна, чехони и безыменных) с проводами русалок и с поминками заложных покойников. А смысл этих последних обрядов ясен: тех и других (русалок и заложных) желательно удалить в конце весны из селений и полей в леса или реки, а для такого удаления необходимо предложить им ряд общественных развлечений и потом похоронить с возможно веселой и шумной тризной; но похороны не должны сопровождаться закапыванием трупа в землю: на это земля гневается; трупы нужно или топить в воде, или жечь, или оставлять на поверхности земли в пустынных местах.

§ 57. Из многочисленных купальских обрядов мы отметим здесь только те немногие, которые, по современному народному их пониманию, тесно связаны с русалками. Прежде всего, наши источники говорят, что день Ивана Купала небезразличен в жизни самих русалок.
Некоторые русалки празднуют Купалу подобно людям. В Купянском уезде те русалки-дети, коим при рождении дано было имя, раскладывают костер у реки и скачут через него. Безыменные дети-русалки выбегают в это время из воды, хватают золу с искрами, сыплют себе на безволосую голову, чтобы у них росли волосы, и опять убегают в воду. Если хоть одна из этих искорок потеряется и пристанет к ноге наступившего на нее человека, то к тому человеку русалка будет приходить под окно и требовать: «Отдай мое!».
«Говорят, что ночью на Купалу (24 июня) души умерших — русалки встают от долгого сна и купаются. Потом, когда взойдет солнце, они якобы сушатся при его теплоте и свете. Если солнце пасмурно, то русалки, значит, закрыли его».
Целый ряд свидетельств из различных местностей сообщает, что в купальские праздники русалки особенно опасны для человека. В Белоруссии в Купальскую ночь (24 июня) «ни один крестьянин не поведет лошадей на ночлег: там что-то невыразимо страшное пугает коней и людей; русалки гоняются за людьми...».
В ночь под Ивана Купалу (24 июня), так же как и в Русальскую неделю, русалки очень опасны для человека, и в это время, для смягчения их злобы, воронежские крестьяне «развешивают им по лесам и прибрежным кустарникам холсты на рубашки».
В Купалу, 23 июня, «девушки весь день носят полынь у себя под мышками, как предохранительное средство от русалок и ведьм».
«Июня 23 <...> девицы и дети собирают в лесах и в поле цветы и травы, вьют из них венки, прибавляя к цветам полынь, для предосторожности от нападения ведьм и русалок. Вечером на открытом месте разводят огонь и с венками, взявшись за руки, ходят с песнями хороводом, потом с разбега скачут через огонь или же вместо огня чрез пучок крапивы. Иные в это время купаются в реке, но прежде бросают в воду крапиву, из предосторожности от русалок».
В Купалу (24 июня) девушки и парни собирают тростник, солому, хворост и все это выносят за село, выбирают более возвышенное место, из собранного материала делают костер и зажигают. Прыгают через этот огонь около полуночи «в том убеждении, что русалки не будут нападать и приходить в течение года в сарай доить коров». «Женщины рано на Купалу рвут крапиву, которую вешают на дверях сеней у хлевов, потому что русалки, по их мнению, боятся этого растения. Если попадется в этот день жаба, убивают ее в той уверенности, что это русалка ползла, в виде жабы». В Пинском же уезде 23 июня вешают по хлевам крапиву, венки из освященных трав и т. п., чтобы русалки и ведьмы не отнимали молока у коров.
Белорусы Речицкого уезда в день Ивана Купала выполняют обряд провожания русалки.
Есть известия, что праздник Купалы и вообще посвящен русалкам. «В честь русалок устраиваются особые праздники, как, например, Семик, Купало и др».: кто в эти дни работает, у того русалки передавят всю скотину (Новогруд-ский уезд Минской губернии). «Карпато-россы именуют Купало Русольем и празднуют его более в рощах».
Малорусские девушки в день Ивана Купалы делают соломенную куклу, которую наряжают в платье, монисто, ленты, цветы. Надев на свои головы венки, девушки носят эту куклу по улицам и потом несут к реке, где и топят в воде. Кукла эта в Харьковской губернии зовется Марынка, Морена, Уляна, Катерына, а в Полтавской — «Марынка-русолочка». В обрядовых песнях эта Марынка изображается иногда утопленницей, как это и естественно для «русалочки»: «Уси дивочки переплыли, дивка Марынка в Дунай втонула», «Пиш-ла Марынка топыться».

--------------------
Ср. с этим общераспространенную купальскую песню: «Ку-пався Иван та в воду упав», т. е. и Иван Купало, куклу коего, под именем «Ивана», иногда также топят 24 июня, представляется утопленником, как бы заложным покойником.

Можно еще упомянуть, что в купальских кострах кое-где жгут конскую голову, и сопоставить это с проводами русалки в виде ряженого коня.

§ 58. Из семицких обрядов к русалкам имеют отношение два: 1) свиванье и развивание «венков» на березах и 2) по-видимому, также «крещение кукушек».
В Пензенской и Минской губерниях Семик (четверг перед Троицей) считается праздником в честь русалок. Напомним, что Семик иногда (но не всегда) совпадает с малорусским праздником в честь русалок, известным под именем «Русальчин велик день», т. е. Русальская пасха. В калужской обрядовой песне русалка названа семицкой.
Завиванье венков на березах происходит в Семик главным образом у великорусов, у коих связь этих венков с русалками забылась. Помнят эту связь белорусы, которые завивают венки на березах чаще в Троицу, т. е. через два дня после Семика.
Около губернии Погара Черниговской губернии «на Троицын день девушки и молодые парни идут в поле, где есть хотя маленький лесок, там плетут венки, припевая песню:

На гнилой колоде,
На белой березе,
Русалки сидели,
Суки вязали.
Да на те суках
Русалки гутали.
Красныя девочки
Ишли веночкав выть.
Прасили русалки
У девак сарочки:
Девачки падружки!
Дайтя нам сарочку —
Хуть жа вы худую.
Да альяную,
Штоб яна тоненько
Да была б беленька! —
Мы вам не подружки,
А мы христианки;
Мы веночек савъем,
Am вас атиураемся,
Am тых людей —
Am русалак;
Вы кажитя: гутпки,
А сделается шутки.

Потом вешают эти венки на каком-нибудь дереве, в особенности на березе. Это называется: встреча русалок. А на Петров день идут развивать эти венки, что значит — провожать русалок с поля в ихние жилища».
Здесь венки завиваются не на березах, а только вешаются на березах. По-видимому, это обстоятельство объясняется недостатком в данной местности леса. Тесная связь обряда с русалками сказалась в самых названиях его: зави-ванье венков называется «встречею русалок», а развивание венков — «провожаньем русалок», а также и в обрядовой песне.
Для чего русалкам венки, этого из описания не видно. Из слов песни: «мы веночек совьем, от вас отчураемся, от русалок», можно, казалось бы, заключать, что венки эти служат оберегом от русалок. В пользу такого толкования, по-видимому, говорит и следующая троицкая песня из Калужской губернии, также, впрочем, недостаточно ясная:

От русалки от симиикой
Ачяртися, акружися
От лихова чилавика,
А хто лиха, лиха мыслить.

Поют эту песню женщины и девицы «в роще, где, нагнув две березы, связывают макуши оных, и потом, при пении, каждая хватается за эти березы рукой». А ниже мы увидим, что в Смоленской губернии подобное связыванье верхушек двух соседних березок на Троице также называется «завиваньем венков» для русалок.
Венки составляют обычный и единственный головной убор у русалок, а потому девицы жертвуют иногда венки русалкам, чтобы те ими воспользовались. «В последний вечер Русальной (Троицкой) недели девушки ходят в лес и вешают на деревья венки из цветов, в той уверенности, что русалки ими воспользуются и будут бегать по полям и лесам в этих венках. Этим приношением они думают их умилостивить» (Бобруйский уезд). В Малороссии в четверг на Зеленой неделе «взрослые девушки тайком ходят в лес, бросают завитые венки русалкам, чтобы они добыли им суженых и ряженых, и тотчас убегают».
Таким образом, венки — жертва русалкам, а умилостивительная жертва может служить и оберегом.
По одному сообщению из Смоленской губернии завитые на березках «венки» предназначаются не для головного украшения русалкам, а для качания на них русалок. Тут, правда, и «венки» особые: так называются здесь связанные вершинками две соседних березки.
В Смоленской губернии «в Духов и Троицын день девушки украшают себя венками... В этот (Духов.— Д. 3.) день после обеда девушки с песнями и плясками отправляются в лес "завивать венки". Туда они несут разные кушанья, между которыми непременно должна быть яичница... На пути, между прочим, поют:

Не радится клен
Да ясення:
Не к и,ебе идуиь
Дзевки красных.
Ты радуйся, белая береза:
К цебе идуць
Дзевки красныя,
Цебе несуць
Яешни смащныя,
Горелку горькую,
Скрипку звонкую.

Пляшут и поют:

Топчице траву,
Ломайце траву.
Цебе, трава,
Заусегда пора,
Красным же дзевочкам
Одна пора, одно времячко.

После этого начинают махать фартуками и стараются наклонить березу до тех пор, пока можно захватить ее ветви, которые связывают с ветвями близрастущего дерева наподобие венка. Связавши венок, "кумятся"; для этого проходят сквозь него попарно три раза взад и вперед и поют:

Кумушки,
Голубушки,
Кумецесь,
Не браницесь;
А раскумившисъ
Хоть дзерицесь.

Покумившись, едят принесенные кушанья и пьют водку. После этого поют:

Завили веночки,
Завили зеленые.
На годы добрые,
На жито густое,
На ячмень колосистый,
На овес ресистый,
Ка гречиху черную,
На капусту белую.

Венок остается завитым целую неделю, в продолжение которой к нему не подходят из боязни, чтобы русалки, качающиеся на нем, не защекотали дерзкого; если же кому-либо встретится крайность непременно идти неподалеку от завитого венка, то он не должен отнюдь видеть то место, где этот венок находится...
По окончании Русальной недели, в первое воскресенье после Духова дня, русалки оставляют венок; пора их наслаждений кончилась, и девки уже без страха отправляются развивать его и раскумливаться. Обряд раскумливанья состоит в том, что сквозь венок проходят три раза и поют:

Голубушки,
Покумились —
Не бранились,
А раскумившисъ —
Хоть дзерицесъ.

Затем приступают к развиванию самого венка и поют:

Развили веночки,
Развили зеленые:
На годы добрые,
На жито густое,
На ячмень колосистый,
На овес ресистый.
На гречиху черную.
На капусту белую.

Этим оканчиваются весенние праздники».
Это народное объяснение вполне согласно со словами приведенной нами выше белорусской (черниговской) народной песни: русалки вяжут на березах сучья и на этих связанных сучьях качаются. Это объяснение принимает и Афанасьев: «Крестьяне свивают на Троицу ветви двух смежных берез, чтобы, цепляясь за них, могли качаться русалки».
Отзвуком того же воззрения нужно признать и это муромское поверье: «В народе существует убеждение, что завивать березку большой грех, оттого что в канун Троицына дня перед ней пляшут шишши (нечистые)».
Чаще семицкие и троицкие венки завиваются именно на деревьях, т. е. из ветвей березки, не сорванных с деревца, свивается круг. В ярославском Пошехонье ветви березки при завивание венков не только не срываются, но «избегают даже их и надламывать».
В Черниговской губернии свивание и развивание венков зовется: рдзгары, а это — известное название русальс-кого праздника.
При завитых таким образом венках на березах происходит обряд кумовства девиц, а при развивании венков — обряд раскумления, после коего кумовство прекращается. Вот свидетельства об этом наших источников.
В Трубчевском уезде Орловской губернии обряд кумовства совершается в Вознесенье так: «нагибаются и связываются верхушки двух противоположных молодых березок; через березки перебрасывается цветной платок — и уж под этот платок становятся две девушки, желающие кумиться. Находясь под платком друг против друга, они меняются крестами, произнося:

Куку, кума,
Крещу дитя.
Какое? — Слепое.
Чье? — мое.
(Дальше слова забыты.)

Перекумившись таким образом, они устраивают в лесу пирушку, которая затягивается иногда до позднего вечера, а вечером хоронят кукушку, прямо зарывая ее в землю без всякого гроба (или ящика)».
В Козельском уезде Калужской губернии «присутствующие при обряде ("крещения кукушки".— Д. 3.) свивают вместе две ветки растущих рядом берез или орешника, покрывают их платком, сажают туда свою (сделанную из ятрышника (Orchis latifolia) и наряженную в сарафан.— Д. 3.) "кукушку". Затем желающие покумиться парами по очереди подходят к "кукушке", разделяются и заходят навстречу друг другу с противоположных сторон, нагибаются через свитые ветки, приподнимают платок, целуют "кукушку", затем друг друга до трех раз, каждый раз меняясь местами. <...> Затем покумившиеся таким образом дают друг другу платки и считаются кумами на всю жизнь, а в некоторых местах только на один год».
В Ростовском уезде Ярославской губернии девушки, желающие покумиться, в кумишное воскресенье (следующее за Фоминым) заплетают на березке венок и сквозь этот венок целуются; березка эта сохраняется до Троицына дня, когда ее кидают в воду.
В Княгининском уезде Нижегородской губернии «в Семик (седьмой по Пасхе четверг) девицы ходят с яичницей в лес, где прежде всего съедают под кустом яичницу; потом подходят по две к березе, свивают из мягких прутьев кольцо несколько побольше человеческой головы (так называемый венок), снимают с рук по кольцу или по перстню, соединяют их сквозь березовый листок в середине венка и, целуясь сквозь него, говорят: "Покумимся, кума; подружимся, кума; полюбимся, душа" и, немного поигравши, уходят домой. В Троицын день эти венки приходят развивать: поигравши и попевши песен, каждая пара подходит к своему венку, целуется сквозь него, приговаривая: "Разкумимся, кума; раздружимся, кума; разлюбимся, душа", развивает и уходит».
В Тульской губернии в день Жен Мироносиц поселянки идут в лес, уже одевшийся листьями, и там, нагнув две молодые березки, связывают их вместе ветвями, платками и полотенцами так, чтобы они составили венок. Две подруги, желающие покумиться, ходят вокруг венка в разные стороны и по три раза" крестообразно целуются сквозь венок. После сего подруги меняются крестами и с того времени называются «кумами».
В Дмитровском уезде Орловской губернии в Троицын день молодежь идет «на лужок под ракитку; там из веток ракитки плетут венки и вешают на них кресты или платки или ленты. Двое (парень ли с девушкой, девушка ли с девушкой — это безразлично) берут венок в руки, становятся друг против друга и поют: "Благослови Троица нам в лес пойтить, нам венки завить!" и т. д. Поют и через венок целуются. Это называется "покумиться". При этом меняются или крестами, или платками, или лентами».
В Зарайском уезде Рязанской губернии в Семик «иные свивают на сучьях, не отламывая веток, кольца вроде венков; в эти кольца, против середины, привешивают снятой с шеи крест, и два лица, бабы или девки, кумятся, то есть целуют этот крест, одна с одной, другая с другой стороны. После этого размениваются крестами, и между ними утверждается дружба навеки».
В Корочанском уезде Курской губернии в Троицу (называемую здесь Селшко.м) девицы выбирают молодые березки и сплетают их верхушками попарно; потом девицы «попарно подходят к этим березкам и кумуются — целуются сквозь листву, приговаривая: "Здравствуй, кум и кума, бярезку завивши!" При этом некоторые девушки обмениваются серьгами, кольцами или сластями: конфетами, пряниками».
Белорусские девушки на второй день Троицы, запасшись закуской и водкой, отправляются в лес, где они «принимаются с песнями завивать венки. Каждая девушка выбирает две небольшие березки и связывает верхушки их в виде венка, затем с песней проходит под этими венками. В некоторых местностях девушки вьют венки из березовых веточек, сорванных с тех же березок, которые каждая девушка связала, и с песнями идут к реке гадать; в других же местностях девушки пляшут и поют песни вокруг завитых березок. Во всяком случае завитые березки остаются в течение недели; в воскресенье девушки приходят развивать венок. Хорошей приметой считается, если березки к тому времени не завянут. По выполнении всех этих обрядов девушки поют песни, в которых говорится о том, как красная девица "покумилася, поголу-билась с белой березонькой"».
Хотя о связи описанного выше кумовства с русалками ни один из наших источников ничего не говорит, однако же есть основания причислять это кумовство также к русальс-ким обрядам. С точки зрения русальских обрядов находят для себя прекрасное объяснение все подробности кумовства при завитых березках.
Мы исходим из чисто народного воззрения, что «венки на березках завиваются» (точнее говоря, вершинки или ветки двух соседних березок связываются) для русалок: последние качаются на этих связанных березках от Семика до Троицы. Кумовство и раскумление совершаются именно при этих венках — через них или же под ними. А так как венки русалочьи, то и кумовство естественно связывать с русалками. Скорое же «раскумление», т. е. прекращение заключенного «кумами» родства, поддается объяснению только при нашем предположении, что кумятся здесь девицы с русалками, а не между собою.
В некоторых южновеликорусских губерниях кумовство при завитых на березках венках заменено кумовством во время особого обряда, известного под названием крестить кукушку. Данные об этом последнем обряде собраны в большом количестве г-жой Кедриной и мы здесь его не описываем.
Обряд крещения кукушек необходимо признать сравнительно весьма новым по времени своего появления. О том говорит не только чисто христианское происхождение понятия скрещение, соответствия коему в дохристианском язычестве не было. О новизне обряда свидетельствует весьма малое его распространение — только в нескольких соседних губерниях, причем и на этом малом пространстве природа обряда весьма разнообразна. «В разных селениях, например Калужской губернии, обряд крещения кукушки совершается с различными подробностями. В селе Горном Мещовского уезда ограничиваются только тем, что на корень растения "кукушкины слезы" надевают рубашечку и крестик и зарывают его в землю».
Общая черта обряда, отмеченная всеми наблюдателями, только одна, это — название обряда «крестить кукушек». Если Броневский и Глаголев описали под названием «крещения кукушки» обряд кумовства у троицких венков на березках, без всякого чучела или знака кукушки, то это обстоятельство еще не дает нам права обвинять, вместе с Кедриной, названных путешественников в неполноте и неточности их записи. Даже более того, мы считаем вполне возможным, что в начале XIX века (время записей Бро-невского и Глаголева) ряженой кукушки могло не быть и там, где название кумовства в лесу крещением кукушек;. уже было принято.
Кедрина справедливо усматривает в крестинах кукушки оправдание кумовства. Соглашаясь с этим, мы дополняем: кумовство в лесу у березок с завитыми венками сделалось! непонятным; истолковывая его по-новому, его стали называть (сперва, быть может, даже полунасмешливо) крестинами кукушки. (В лесу весною кого же крестить девицам, как не горемычную одинокую кукушку, оборотня из девиц, которой к тому же скоро предстоит печальная участь «подавиться колосом ячменя».) Когда же это новое название утвердилось, тогда, в объяснение его, создан был девицами новый обряд, но почти в каждом селе и уезде особый, отличный, что так естественно: древнего предания об обряде не было.
Кедрина видит в платках, которые кумящиеся дают друг другу в Вознесенье и возвращают в Троицын день, «те пред-; меты, посредством которых устанавливается соприкосновение людей», «средство для передачи соприкосновения». Но в троицком кумовстве происходит почти всегда непосредственное соприкосновение кумящихся через обмен поцелуя-ми, почему надобности в «соприкосновении через посредство других предметов» нет. Обмен платков, а также крестов, колец, яиц и т. п. вполне соответствует, конечно, обмену шейных крестов при обычном русском заключении «крестового» братства, т. е. служит знаком (символом) заключенного союза.

Тут крестами да богатыри побратались,
Назвались да братьями крестовыми.

«Обряд братания у богатырей заключается в том, что богатыри меняются тельными крестами, конями и платьем».
Обряд кумовства совершается почти одинаково — как в обрядах с ряженою кукушкою, так и в обрядах без такой кукушки. Часто и в обрядах, известных под новым названием «крестить кукушку», кумовство совершается также при завитых на березках венках. В других случаях мы встречаем лишь переживания таких венков, каковы, например: свитые дугою над кукушкою ветки, «крестообразные дуги», <...> на коих вешают кресты (венки), привешенная к кукле (украшенной ветке черемухи или бузины) тесьма с крестиком.
Заметим, что и в кумовстве без ряженой кукушки вместо венков на березах мы видим иногда березовые или даже цветочные венки, снятые с головы, а также: род воротец из связанных на лугу цветков или травы, не сорванных с корня (Нижегородская губерния), кольцеобразную «плетеницу» ниток, украшенную лентами, которую потом вешают на малиновый или смородиновый куст, а после этими лентами украшают троицкую березку.
С кем кумятся девицы во время описанных выше обрядов? На это есть три ответа. Обычное мнение, повторяемое почти всеми нашими источниками, принятое и Кедриной: девицы кумятся между собою и, крайне редко, с парнями. Мы считаем такое понимание обряда новейшим его истолкованием. Главное наше основание к тому — непродолжительность троицкого кумовства, продолжающегося часто не более трех дней и оканчивающегося «раскумлением», о коем речь будет ниже. Тут выходила бы какая-то шуточная игра в посестримство, между тем как народ всегда относился и
относится к побратимству и к посестримству с полным уважением. Затем, остается совсем неясною обстановка кумовства: почему кумятся именно в лесу, при завитых березках, часто при чучеле кукушки? Пока все это не выяснено, обычное мнение о троицком кумовстве девиц между собою, сколь широко мнение это ни распространено, остается шатким и неубедительным.
Второе мнение встречается изредка в народных песнях: кумовство совершается будто бы с березой. В белорусских песнях после троицких обрядов с завиваньем березок поется, что девица «покумилася, поголубилась с белой березонькой».
В троицких песнях Могилевской губернии поется, что береза зовет девии, в лес завивать и развивать венки:

Гукала береза девочек у лес итить:
Ходите, девочки, венки вить.

А после: к

Гукала девочек береза венки развивать:
Ходите, девочки, венки разбирать,
Прошли святки,
Разовьем венки;
Зезюля перестала куковать,
Нашу долю сустрекать.

Мало того, в Климовичском уезде идут развивать венки в заговенье или в Петров день, «полагая, что дерево будет проклинать ту, которая не разовьет своего венка».
Согласно с этими свидетельствами, троицкое кумовство нужно относить к растительному культу. Такое объяснение вообще вполне приемлемо; в троицких обрядах культ растительности выражен вообще очень ярко. В тех же белорусских (смоленских) песнях поется, что венки завивают и развивают «на жито густое, на ячмень колосистый и т. д».
Но мы не можем согласиться и с этим мнением, так как с этой точки зрения нам становится совершенно непонятным обряд раскумления. В этом последнем мы можем видеть только прекращение заключенного при кумовстве договора.
Третье мнение встречается также в народных песнях. По нему, кумится с девицами на Троице кукушка.
В Курской губернии при крещении кукушек поется песня:

Кукушка кума!
Да идешь ты была?
Ды кумилася,
Ды хрястилася.

Т. е. кукушка изображается участницею (а не свидетельницею только) кумовства. В Белгородском уезде при «крещенье кукушки» поют:

Алилей, Симик, Троица,
Алилей, у мине новая кума,
Алилей, у мине кукушка кума,
Алилей, у мине рябая кума.

Нам это третье мнение представляется вполне приемлемым, при том, однако же, условии, что кукушка является здесь простым символом русалки. Кукушки в обрядах троицкого кумовства чаще совсем не бывает, она явилась впоследствии, и явилась вместо русалки. Кумовство происходит, таким образом, с русалкою, иногда представляемою в виде кукушки.
Обычное русское и вообще славянское поверье о кукушке то, что это — превращенная в птицу девица. Таким образом, по своему происхождению кукушка близка к русалкам или к заложным покойникам. Русалки нередко показываются людям в виде разных птиц. Крик русалок кукушечий: ку-ку.
Русалки называют своих подруг кумами. Очевидно, мысль о кумовстве (а обряд "крещения кукушек" связан именно с кумовством) русалкам отнюдь не чужда.
Венки, при которых происходит троицкое кумовствсц предназначаются кое-где и теперь именно для русалок. У белорусов кое-где развивание и раскидывание венков называется провожанием русалок.
Русалок можно крестить по-христиански, и это обстоятельство должно было облегчить появление нового обряда, известного под именем «крещение кукушек».
При кумовстве у березок иногда меняются яйцами — не красными, а желтоватыми. По одному сообщению, кумились раньше на кладбище: над «кукушкою менялись желтыми яйцами, разбивали их и оставляли на могилах». А яйца красят в желтый цвет именно при поминках и при проводах русалок.
Кое-где в Нижегородской губернии кумовство в Семик связывают с урожаем льна: кумятся-де «для того, чтобы родился лен». С точки зрения русальского объяснения обряда это поверье понятно: русалки вообще имеют близкое отношение ко льну.
Наша точка зрения такая. Кумовство заключается с «кукушкое-русалкой», т. е. с одинокой и несчастной русалкой-девицей. Заключается с такими целями: а) узнать от русалки (по венку, на коем русалка будет качаться) свою будущую судьбу, б) предоставить русалке развлечения, связанные с кумовством купальским эротическим, и вообще — задобрить и успокоить русалку, чтобы она не мстила в будущем, а напротив, помогала.
Но договор (союз посестримства) с русалкою прекращается сам собою, когда прекращается срок свободы русалок и они уходят от людей. Людям нужно заботиться лишь о том, чтобы русалки не остались у них дольше назначенного им срока. Для этой цели русалок в известное время «провожают» и «хоронят». Для этой же цели необходимо показать русалке, покумившейся с девицами, что договор окончился и что качаться на древесных ветвях теперь уже не время. С первою целью совершается обряд раскумления, со второю — развивание венков.
Здесь, таким образом, находит для себя весьма простое и естественное объяснение загадочный обряд раскумления. Раскумление означает прекращение кумовства, окончание и уничтожение того договора, который был заключен покумившимися. «Раскумимся» равносильно выражениям: «раздружимся, разлюбимся». Белорусская (смоленская) песня при обряде раскумления гласит:

Кумушки, голубушки.
Покумились, не бранились,
Араскумившисъ хоиь дзерии,еся.

Во многих случаях кумовство длится не больше трех дней — от Семика до Троицы, но часто и несколько дольше. В Новосильском уезде Тульской губернии на Троицын день кумились через венки, а в заговенье (значит, через неделю) ходили в лес развивать эти венки, что называлось: раскумиться. Но смысл этого последнего выражения уже совершенно забыт; тут же известно и кумовство (8 мая) при кукушке, причем крестившие кукушку делаются уже кумами «на всю жизнь».
В Калужской губернии кумовство, заключенное в Вознесенье, «оканчивается на Духов день, но иногда девушки целый год зовут покумившуюся подругу кумой».
В Ростовском уезде Ярославской губернии кумятся в третье воскресенье после Пасхи, а раскумливаются в Троицын день: венки бросают в воду и поют: «Уж ты кумушка-кума! Раскумимся мы с тобой: и браниться, и ругаться, и кулички казать!»
И в Орловской губернии, кумясь в воскресенье Жен Мироносиц, считаются кумами вплоть до Духова дня, т. е. пять недель.
В О боннском уезде Курской губернии троицкое кумовство продолжается «до шести недель, а в некоторых селах — в продолжение года».
В Белгородском уезде Курской губернии кумятся в день св. Троицы или в Духов день, вплетая в ветви кресты и потом меняясь ими, а в воскресенье перед Петровым днем эти кресты возвращаются обратно по принадлежности.
Кедрина пытается истолковать раскумление иначе. Цель раскумления (возвращение платков, крестов или других обмененных при кумовстве вещей) Кедрина видит в том, «чтобы прекратить течение обряда»; «когда обряд подействовал, течение этого обряда должно быть прекращено уничтожением самого предмета, вызвавшего соединение людей. То же значение, должно иметь и развивание завитых в Троицын день березок, венков». «Прекратить течение обряда» — это кудрявое выражение мы можем понять только так: закончить обряд. Хотя мы не можем согласиться с тем, будто обряд завивания венков остается незаконченным вплоть до развивания этих венков, равно как обряд кумовства — вплоть до раскумливания; мы, согласно с народом, видим в развивание венков и в раскумливании новые обряды,— но значение имеет тут вопрос не о течении обряда, а о последствиях того договора (кумовства), который установлен данным обрядом. И вот, в полное противоречие с фактами и с значением слова раскумиться, Кедрина уверяет, что с раскумлением заключенное прежде кумовство не только не прекращается, но даже утверждается.
Объяснение Кедриной чисто искусственное и совсем бездоказательное. Черногорский обычай, с которым Кедрина сравнивает возврат обмененных при кумовстве крестов, относится совсем не сюда: это отказ кровоместника от вознаграждения, совпавший лишь с обрядом побратимства;

---------------------
Здесь мы усматриваем весьма яркий пример той невырабо-танности метода русской этнографии, о чем мы говорим в предисловии. Дается новое, чисто теоретическое объяснение обряду раскумления, но обряд этот на русской почве совершенно не изучается. Сопоставляется с ним черногорский обряд, опять-таки без изучения его: изучение тотчас показало бы, что этот черногорский обряд сюда не относится.

тут не было и нет обмена вещами. У крестовых братьев и сестер возврат обмененных крестов означал бы прекращение братства, так как обмененный при кумовстве крест (или другой предмет) — совсем не подарок, а знак (символ) заключенного договора.
Что касается похорон кукушки, то они могут иметь и чисто земледельческое значение, способствуя плодородию земли (ср. обряд зарывания снитки, где ошибочно зазывание). Вообще, похороны кукушки могли весьма легко развиться из похожих обрядов столь многочисленных весенних похорон — русалки, Костромы, Марины и т. п., и для выяснения их нужно особое исследование.
Примечание. Около губернии Погара Черниговской губернии в Петров день развивают в лесу венки, завитые в Троицу, и это называется: провожать русалок, с поля в ихние жилища. При этих проводах русалок в Петров день здесь поется следующая песня, которой мы не привели выше:

Миласячка, любашачка,
Мы с табой покумилися!
Юшкою брызкалися,
Семь год не зналися,
Теперь жа въединалися.
Не би маих утинятачак;
Май утинятки
Тебе шкоды не делают:
Наелися гречки,
Полетели к речки;
Наелися пшеничаньки,
Полетели к крыничиньки.

Из этой песни видно, что здесь также происходило кумовство, хотя, судя по сообщению наблюдателя, оно состояло исключительно только в завивании венков. Кумились девицы, как можно догадываться из слов песни, с русалкой-семилеткой, причем предполагается, что эта русалочка может бить чужих утят, но после кумовства с хозяйкою утят она этого не станет делать.
Не будет смелым предположение, что посестримство сербских юнаков с вилами — нечто аналогичное признанному нами кумовству с русалкой.

§ 59. Говоря вообще, русальские обряды имеют довольно ярко выраженный поминально-похоронный характер. Поминки по умершим тут сливаются в одно неразрывное целое с похоронами и притом носят на себе следы разных эпох. Тут мы видим христианские поминки, затем мы видим веселую тризну с борьбою,

--------------------
Ср. один из исповедных вопросов кающемуся в Древней Руси: «По мертвеци дрался?»

похороны через потопление, через сожжение и через выбрасывание трупа на поверхность земли, иногда сопровождаемые пародией церковного отпевания, вопли-причитания по покойнице.
Тесное слияние русальских поминок с похоронами сближает русальские обряды с поминками заложных покойников, тем более что и время тех и других одно и то же: Семик. Очевидно, точно так же, как и заложные покойники, русалки не были в свое время похоронены, и для успокоения их им каждую весну предлагаются, хотя и запоздалые, похоронные почести. (Такое толкование вполне согласно с народным мнением о происхождении русалок.)
Даже в обрядах семицкого кумовства, связь которого с русалками давно и всеми забыта, сохраняются некоторые подробности поминок, например, крашенные в желтый цвет яйца и лепешки.

--------------------------
В Лукояновском уезде Нижегородской губернии кумятся в Семик, меняясь яйцами и лепешками.

В Новгород-Северском уезде Черниговской губернии троицкое завивание венков сопровождается пением песни о чудесном погребении лежащего в поле под грушею мертвого тела. Хоронит тело мать, по христианскому обряду. Белизна тела («как бумага»), а также легкость его (мать взяла тело на руки) свидетельствуют, что это не убитый в поле матерый казак, а дитя, т. е., конечно, потерча, мавка.
В Новгород-Северском уезде «венки завивают в березовой роще. Завивая березу, очерчивают серебряным крестом круг; под березой оставляют соль и хлеб»; поют:

У поли-поли под игрушкою
Лежит тело, як папера белое;
Нихто к телечку не прихилицца.
Прихилилася стара бабочка,
Стара бабочка — его маточка.
Узяла его та на рученьки,
Повяла его да и до церковки.
Сами свечечки запалилися,
Сами книжечки зачиталися.
Сами звоники зазвонилися,
Бело телечко схоронилося.

Итак, русалки — мертвецы, нуждающиеся в похоронах, значит, в свое время не похороненные. Их в русальских обрядах хоронят, но только не через закапывание в землю, а разными иными способами. Кроме того, это мертвецы опасные и нечистые. Их в русальских обрядах прогоняют, причем в обрядах мы видим хлопанье плетями, маханье помела-ми, звон в косы, крики: догоняй! гони русалок! Все это делает решительно невероятным мнение, будто бы русалки — души умерших предков.
Е. В. Аничков, считающий русалок, вместе с А. Н. Ве-селовским, душами умерших предков, после изучения обряда «проводов русалки» не мог, однако же, не прийти к выводу, что проводы русалок означают «изгнание чего-то зловещего, скверного», «изгнание нечистой и зловредной таинственной силы».
С нашей точки зрения, русальские обряды объясняются легко. Цель их — выпроводить русалок в леса и вообще подальше от селений и полей, чтобы они не «ломали жита» и не вредили вообще людям, посевам и скоту. Русалки, в качестве заложных покойниц, находятся в полном распоряжении у нечистой силы и, так сказать, сливаются с этой нечистью. Но перед летней «страдой», перед критическим для земледельческого народа временем созревания хлебов, всякого рода нечистую силу желательно удалить подальше, чтобы она не мешала, чтобы не повредила произрастанию хлебов, чтобы, наконец, своим присутствием и проказами не навлекла гнева со стороны добрых божеств.
Средства для достижения этой цели таковы. Прежде всего, русалкам предоставляется полная возможность участвовать во всех весенних развлечениях деревенской молодежи. Сохраняя свои земные привычки и нрав, русалки, в качестве бывших деревенских девиц, испытывают весной потребность в обычных деревенских увеселениях. Такие именно увеселения и предлагаются русалкам во время троицких праздников. Деревенская молодежь всем обществом идет веселиться в леса и луга, поближе к русалкам. Этим одновременно избегается и опасность того, как бы русалки не обосновались в селении или вообще очень близко к жилым домам и огородам: русалки любят многолюдное общество и веселье и, конечно, не останутся скучать одни со стариками в деревне. В лесу или на лугах у воды русалкам предлагается угощение: молодежь под кустами кушает яичницу. Для качания русалок на древесных ветвях предупредительно связываются вершинки березок между собою, т. е. устраиваются качели. Для русалок завиваются венки. В честь русалок поют особые песни, водят хороводы и пляшут. С русалками «кумятся» у завитых венков, чтобы они чувствовали себя в среде деревенской молодежи вполне по-свойски.
Если русалкам не предоставить возможности участвовать в этих весенних увеселениях, то они будут тосковать и, конечно, мстить.
Всего этого, конечно, мало. Когда срок весенних деревенских увеселений оканчивается, тогда необходимо подчеркнуть это обстоятельство русалкам особо. И вот русалок частью прямо гонят подальше в леса, частью же вежливо «провожают» туда же, указывая дорогу подальше. Эти «проводы» сливаются с поминально-похоронными обрядами (и быть может, даже развились из этих последних). Как заложные покойницы, русалки лишены были в свое время погребальных почестей, и это обстоятельство их, конечно, мучает. Лучшее средство успокоить их, умиротворить, это — выполнить по отношению к ним, хотя бы после времени, похоронные обряды и почести. И вот русалок хоронят, причем иногда подражают христианскому обряду отпевания, а чаще выполняют необходимую принадлежность древнерусских языческих похорон — веселую тризну, т. е. состязание, «дерутся по мертвецы».
Русальские обряды с ряженым конем имеют, по-видимому, особую цель — хотят напугать или поразить русалок и для этой цели приглашают символ доброго божества — коня.
Правда, обряды с ряженым конем недостаточно ясны для нас. Поскольку конь и все принадлежности коня являются оберегом и средством от близких к русалкам сестер- лихорадок ,

--------------------
Лихорадка «сильно боится лошадей: как только больной увидит лошадь, его лихорадка непременно начнет мучить». Для лечения больного лихорадкой покрывают кожей пропавшей лошади. Еще народные средства от лихорадки: под подушку больному кладут конскую голову; голову больного обкладывают «кобыльего сорочкой»; на больного надевают хомут.

постольку можно думать, что конь именно поражает и пугает провожаемых русалок. Но в некоторых местах народ отождествляет ряженого коня с русалкой. Наконец, обряды (точнее, игры) с ряженым конем мы видим и не только в русальные дни, а также и на святках, на масленице, на свадьбах. Быть может, это простое игрище. Весьма возможно, что оно взято, вместе с «русалиями», от западноевропейских народов.
Заимствование с Запада названия для обрядовых игрищ: русалии почти не оставляет сомнения в том, что в наших русальских обрядах должны быть взятые с Запада элементы. Но что именно взято оттуда, это остается неясным, несмотря на разыскания по данному вопросу А.Н. Веселовского.
Кроме заимствованных западноевропейских элементов, в русальских обрядах необходимо предполагать наличность еще трех разных элементов: культа растительного, культа земледельческого и обрядности купальской. По крайней мере в происходящих одновременно с русальскими весенних празднествах мы видим именно три эти элемента: к культу земледельческому принадлежит, например, обливание водою для вызывания дождя, оплодотворение земли через зарывание фал-луса (Ярила, быть может, Плихана); к культу растительности — внесение в селения зелени (украшенной троицкой березки). Для подробного исследования и полного понимания всех русальских обрядов необходимо потребуется обследование и всех этих обрядностей — купальской, растительной, земледельческой и западноевропейских русалий.
Е. В. Аничков в своем исследовании о весенней обрядовой песне затронул всю весеннюю народную обрядность целиком, но это сделано им с особою задачею: проследить переход от обряда к первобытной песне. Сообразно с такою задачею русальским обрядам им уделено сравнительно мало внимания. К тому же этот исследователь держался теории, ложно (по нашему мнению) отождествляющей русалок с душами умерших предков.
Наконец, нам кажется, что и г. Аничков не оказался чуждым излишнему увлечению западноевропейской этнографией, а именно: переоценил значение некоторых западноевропейских обрядов в их современном понимании. Так, на западе Европы широко распространены обряды, понимаемые теперь как «изгнание известной олицетворенной поры времени»; «изгоняется обыкновенно олицетворение какого-нибудь цикла праздников, или поста, или одного из времен года», например, похороны Карнавала. Соответственно этому похороны Костромы Аничков объясняет так: «Тут сжигается или топится олицетворение самой весны».
Нам думается, что именно русская обрядность должна доказать весьма позднее и чисто культурное появление этих мнимых олицетворений того или иного промежутка времени. Такие олицетворения отвлеченных понятий русскому народу чужды и прививаются только теперь, с распространением образования.
При «проводах весны» провожаемое существо зовется, однако же, русалкой. Очевидно, одно из названий новое, наносное. В Прикамском крае обычай «встречать лето» 1 мая был до недавнего времени чисто городским: его знали только образованные люди, которые и называли его иногда польским словом «маевка». Это обстоятельство и многие другие соображения доказывают, что старые «проводы русалки» были в новое время поняты и названы иначе: «проводы весны»; прежняя «русалка» (или «Кострома», «чехо-ня») была заменена весной, а отнюдь не наоборот.
Олицетворение масленицы в виде сжигаемой соломы это — новое объяснение древнего обряда, ставшего совершенно непонятным. Обрядовое жжение соломы, вместе с разными старыми вещами, совершается в разное время года (на святках, в Великий четверг, на свадьбах, в Купалу) и всегда в такие дни и часы, когда желательно присутствие умерших предков. Жжение соломы и означает, подобно воскурению фимиама, приглашение к родному очагу покойных предков, «родителей». Эта мысль ясно выражена в Стоглаве: «В Великий четверток порану солому палят и кличут мертвых». Довольно ярко сквозит она и в южновеликорусском обряде «греть родителей». В заговенья (в том числе и в конце масленицы) умершие предки приглашаются для участия в последней скоромной трапезе, всегда обильной. Согласно с общенародным русским обычаем, ужин в заговенье никогда со стола на ночь не убирается: его оставляют для умерших предков.
В заключение еще раз повторяем, что для полного понимания русальских обрядов необходимо одновременное исследование всей весенней обрядности, так как принадлежащие к разным весенним культам обряды частью перемешались и видоизменились под взаимным влиянием. Мы же рассмотрели выше главным образом лишь те обряды, которые связываются с русалками в современном их народном понимании. Древнейший их смысл мог быть иногда и несколько иным.

Заключение

Сравнение заложных покойников и русалок; неудовлетворенные покойники

§ 60 В своей работе мы старались провести параллель между заложными покойниками, с одной стороны, и между русалками —.е другой. Задача эта удалась нам не вполне:
о заложных покойниках в нашем распоряжении имеется меньше сведений, о русалках же — много больше. Образ русалок выясняется с большими подробностями, которых для заложных покойников б. ч. совсем не имеется. Провести полное и всестороннее сравнение русалок с заложными покойниками оказалось, таким образом, невозможным.
Но если образ заложных покойников вырисовывается, по нашим источникам, без особенных подробностей, зато образ этот обрисован в народных поверьях более определенными, устойчивыми, резкими чертами. О русалках мы встречаем немало сведений неопределенных, противоречивых, часто исключающих одно другое. В конце концов, несмотря на ряд мелких подробностей, образ русалок остается в мировоззрении русского народа туманным, неясным, расплывчатым.
Мифологический образ заложных покойников, безусловно, древнее образа русалок. Об этом весьма ясно свидетельствует то обстоятельство, что в верованиях многих других народов мы находим образы, весьма близкие к нашим заложным покойникам; напротив, мифологического образа, совпадающего с русскими русалками, нет ни у одного народа.

--------------------
Исключаются, разумеется, народности, позаимствовавшие русское воззрение на русалок более или менее целиком, как, например, бессарабские румыны.

Хотя у нас обыкновенно неопределенность поверий и обрядов считается признаком их глубокой древности: обряд, мол, успел уже забыться — но это верно далеко не всегда. Новые поверья и обряды отличаются большею неопределенностью — именно потому, что за ними нет древнего предания.
Неопределенность образа русских русалок мы объясняем прежде всего сравнительною новизною этого образа. Но есть и другие причины тому. Образ русских русалок сложный, в нем отразились некоторые свойства и признаки полудниц, леших, водяных, олицетворенных болезней, сказалось влияние древнегреческих сирен.
Сопоставление — хотя бы и неисчерпывающее — русалок с заложными покойниками и русальских обрядов с поминками заложных не оставляет, однако же, сомнения в том, что между заложными покойниками и русалками больше сходства, чем разницы.
Мы не будем вновь пересказывать здесь все эти черты сходства. Выскажем лишь несколько соображений по новому вопросу о том, кто именно из заложных покойников и покойниц проявляет свою деятельность за гробом.
Прямые свидетельства наших источников давали нам право говорить везде выше лишь о покойниках и покойницах (русалках), умерших неестественною смертью. Но размышление над некоторыми имеющимися в нашем распоряжении данными заставляет высказать предположение, что из общего числа умерших неестественною смертью покойников деятельную роль играют и место в народной мифологии получили лишь те, кои умерли неудовлетворенными, тоскующими. По-видимому, предполагается, что их тоска и неудовлетворенность продолжается и за гробом, не дает им покоя и побуждает так или иначе проявлять свою деятельность. «Видно, нет ей спокою»,— говорит рязанский рассказ об утопленнице, которая «как кого увидит, к себе манит».
У белорусов «есть поверье, что если человек, умирая, будет о чем-либо сильно сожалеть, то он непременно ради этого предмета будет приходить с того света "вупором"».
Если одни из заложных покойников были неудовлетворенными в часы своей смерти, то для других эта тоскующая неудовлетворенность, жадность была свойством их природного нрава. И эта никогда не удовлетворяющаяся жадность также остается за гробом. Таков черниговский Батурка, жадность коего вошла в пословицу, ярый Аника. Опойцев и после смерти мучит жажда: на Нижней Волге о них думают даже, будто бы они выпивают всю влагу из почвы кругом своей могилы.
Пинчуки (малорусы Пинского уезда Минской губернии) относят к заложным покойникам также и богачей. У них отмечено такое поверье: «Люди злые, как-то: знахари, чародеи, утопленники, удавленники, а также и богачи после смерти остаются на земле до тех пор, пока внутренности их не сгниют. Потом дьявол входит в их трупы, и они начинают ходить по домам». Богачам русский народ обычно приписывает жадность, ненасытность, постоянную неудовлетворенность — единственное свойство, которое могло объединить, в народном мировоззрении, умерших богачей с умершими преждевременною неестественною смертью.
Галицкие малорусы знают особый разряд покойников, так называемых покутников, которые также не имеют на том свете покоя.