Карлос Кастанеда. Активная сторона беcкoнечнocти

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ
ВВЕДЕНИЕ

Часть первая
ТРЕПЕТ В ВОЗДУХЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ СИЛЫ
НАМЕРЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОСТИ
КЕМ ЖЕ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛ ДОН ХУАН?

Часть вторая
КОНЕЦ ЭПОХИ
ЗАБОТЫ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ
ПОЗИЦИЯ, НА КОТОРОЙ Я НЕ МОГ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ
НЕИЗБЕЖНАЯ ВСТРЕЧА
ПЕРЕЛОМНЫЙ МОМЕНТ
ИЗМЕРЕНИЕ ПОСТИЖЕНИЯ
СКАЗАТЬ "СПАСИБО"

Часть третья
ЗА ПРЕДЕЛАМИ СИНТАКСИСА
ПРОВОДНИК
ИГРА ЭНЕРГИИ НА ГОРИЗОНТЕ
ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ТЕМНОМУ МОРЮ ОСОЗНАНИЯ
НЕОРГАНИЧЕСКОЕ ОСОЗНАНИЕ
ЧИСТЫЙ ВЗГЛЯД
ЧЕРНЫЕ ТЕНИ

Часть четвертая
НАЧАЛО ОКОЧАТЕЛЬНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ
ПРЫЖОК В БЕЗДНУ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Copyrights

Эта книга посвящается двум учеиым, благодаря кото
рым я почувствовал желание, а затем и обрел способность
заниматься полевыми антропологическими исследования
ми, -профессорам Клементу Мейгануи Хэролду Гарфинке
лю. Следуя их советам, я с головой окунулся в полевую ситу
ацию, из которой уже никогда не вынырнул. Если я нарушил
дух " букву их наставлений, ну что ж... Я ничего не мог с
собой поделать.. Прежде чем я успел выдвинуть четкие "об
щественнонаучные" формулировки, меня поглотила огром
ная сила, которую шалманы называют Бесконечностью.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Синтаксис

Человек всмотрелся в свои уравнения
и заявил, что Вселенная имела начало.
В начале был взрыв, - сказал он, -
Назовем его "Большой Взрыв",
так и родилась Вселенная.
И она расширяется, - сказал человек.
Он даже вычислил продолжительность ее жизни:
десять миллиардов обращений Земли вокруг Солнца.
И весь мир был счастлив;
все решили, что его вычисления - это и есть наука.
Никому не пришло в голову, что,
предположив, что Вселенная имела начало,
этот человек просто следовал синтаксису своего языка;
синтаксису, который требует начал, вроде рождения,
развитий, вроде созревания,
и завершений, вроде смерти.
Только так строятся высказывания.
Вселенная когда-то началась,
а теперь она стареет, - заверил нас тот человек.
И она умрет, как умирает все,
и как он сам умер, после того как подтвердил
математически
синтаксис своего родного языка.

Синтаксис иного типа

Действительно ли Вселенная имела начало?
Верна ли теория Большого Взрыва?

Это - не вопросы (несмотря на вопросительный знак).

Является ли синтаксис, который требует начал,
развитий и концов для построения высказываний,
единственным существующим синтаксисом?

Вот это - настоящий вопрос.

Есть другие синтаксисы.

Есть такой, например, который требует, чтобы различ-
ные варианты интенсивности принимались как факт.

В этом синтаксисе ничто не начинается и ничто не кон-
чается; рождение - это не четко выделенное событие, а
лишь особый тип интенсивности, как и созревание, и смерть.

Человек этого синтаксиса, просматривая свои уравне-
ния, обнаруживает, что он вычислил достаточно много ва-
риантов интенсивности, чтобы авторитетно заявить:

Вселенная никогда не начиналась
и никогда не закончится,
но она прошла, и проходит сейчас, и еще пройдет
через бесконечные колебания интенсивности.

Этот человек вполне мог бы заключить, что сама Вселен-
ная является колесницей интенсивности и на ней можно
мчаться сквозь бесконечные перемены.

Он бы мог прийти к этому выводу, и ко многим другим,
пожалуй, даже не осознавая, что он лишь подтверждает син-
таксис своего родного языка.

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга представляет собой своего рода коллекцию па-
мятных событий моей жизни. Я начал собирать ее, следуя
совету дона Хуана Матуса, шамана родом из индейского пле-
мени яки. Он был моим учителем и в течение тринадцати лет
пытался сделать доступным для меня мир знания шаманов,
которые жили в Мексике в древние времена. Дон Хуан пред-
ложил мне собирать коллекцию интересных случаев, и пред-
ложил как бы мимоходом, словно эта мысль только что
пришла ему в голову. Но таков уж был его стиль обучения.
Он предпочитал скрывать важность некоторых своих манев-
ров, маскируя их под вполне безобидные мирские действия.
Я думаю, что он защищал меня от жгучей боли окончатель-
ности, представляя все это как нормальные явления повсед-
невной жизни.

Со временем дон Хуан открыл мне, что шаманы древней
Мексики считали такое собирание памятных событий от-
личным способом активизации сгустков утерянной энергии,
существующих в нашем "я". Он объяснил, что такие сгустки
состоят из энергии, которая рождается в самом теле, а затем
вытесняется, выталкивается со своего места обстоятельства-
ми нашей повседневной жизни и становится недоступной.
Так что собирание памятных событий было для дона Хуана
и шаманов его линии средством повторного задействования
этой неиспользуемой энергии.

Необходимой предпосылкой такого собирания является
акт добросовестного и искреннего сведения воедино всех
связанных с событием эмоций и постижений. Ничто не дол-
жно быть упущено. Как сказал дон Хуан, шаманы его линии
были убеждены, что собирание памятных событий помогает
выполнить эмоциональную и энергетическую настройку,
необходимую для сознательного путешествия в неведомое.

Дон Хуан описал конечную цель своего шаманского зна-
ния как подготовку к окончательному путешествию, тому
путешествию, которое каждому человеку приходится пред-
принимать в конце своей жизни. Он сказал, что благодаря
дисциплине и решимости шаманы были способны сохра-
нять свое индивидуальное осознание и помнить о своей цели
даже после смерти. Для них то, что современный человек
называет "жизнь после смерти", было не туманным бесте-
лесным состоянием, а очень конкретным миром, до краев
наполненным практической деятельностью иного порядка,
чем практическая деятельность повседневной жизни, но то-
же весьма практической и функциональной. Дон Хуан счи-
тал, что собирание памятных событий своей жизни было для
шаманов подготовкой к вхождению в тот конкретный мир,
который они называли активной стороной бесконечности.

Однажды утром мы с доном Хуаном беседовали под его
рамадой. Рамада - это что-то вроде веранды, хрупкое со-
оружение из бамбука с редким навесом из прутьев, который
дает тень, но не защищает от дождя. Под навесом было
несколько небольших крепких посылочных ящиков, кото-
рые служили сиденьями. Надписи на ящиках поблекли и
скорее походили на узорные украшения, чем на адреса и
названия почтовых организаций. На одном из таких ящиков
я и сидел, прислонившись спиной к фасаду дома. Дон Хуан
сидел на другом ящике, привалившись к подпорному шесту
рамады. Я приехал на своей машине всего несколько минут
назад. Целый день просидел за рулем - в такую жаркую,
влажную погоду! Я потел, нервничал и ерзал.

Дон Хуан начал разговор, как только я удобно устроился
на ящике. Широко улыбаясь, он заметил, что люди, страда-
ющие избыточным весом, просто не знают, как надо бороть-
ся с ожирением. Что-то в изгибе его губ подсказало мне, что
это не просто шутка о тяготах дальних поездок на автомоби-
ле. Камешек был явно в мой огород: под видом шутки дон
Хуан самым что ни на есть открытым текстом заявил мне,
что я растолстел.

Я так занервничал, что непроизвольно дернулся на сво-
ем ящике и сильно ударился спиной о тонкую стену дома.
Этот удар потряс дом до самого фундамента. Дон Хуан воп-
росительно посмотрел на меня, но, вместо того чтобы спро-
сить, все ли со мной в порядке, он заверил меня, что я не
сломал его дом. Затем он стал пространно объяснять, что
этот дом - лишь его временное обиталище, а вообще-то он
живет в другом месте. Когда я спросил его, где же он на
самом деле живет, он долго смотрел на меня. Его взгляд не
был враждебным, но, как мне показалось, давал понять, что
я совершил бестактность. Я не понял, в чем тут дело, и решил
было повторить свой вопрос, но дон Хуан остановил меня.

- Здесь такие вопросы не задают, - сказал он жест-
ко. - Спрашивай что хочешь о процедурах или идеях. Когда
я буду готов сообщить тебе, где я живу (если вообще буду), я
тебе скажу, не дожидаясь твоих вопросов.

Я почувствовал себя отвергнутым и невольно покрас-
нел. Было очень обидно. Неудержимый хохот дона Хуана
только подлил масла в огонь. Он не просто отказался отве-
тить на мой вопрос; он меня оскорбил, а теперь еще и смеял-
ся надо мной!

- Я живу здесь временно, - продолжал между тем дон
Хуан, не обращая внимания на мое окончательно испорчен-
ное настроение, - потому что это магический центр. Факти-
чески, я живу здесь ради тебя.

Заявление было обескураживающим. Я не мог этому
поверить. Может, он так говорит просто для того, чтобы
загладить обиду?

- Ты действительно живешь здесь ради меня? - спро-
сил я наконец, не в силах сдержать любопытство.

-Да, -сказал он спокойно. -Я должен воспитывать*
тебя. Ты - такой же, как я. Сейчас я повторю тебе то, что
уже говорил раньше: задача каждого нагваля в каждом поко-
лении магов заключается в том, чтобы найти нового мужчи-

Англ. to groom - "ходить м лошадью", "чистить лошадь", ухаживать, холить,
амер. - "готовить к определенного рода деятельности" . -Прим. ред.

ну или женщину, которые, как и он сам, имели бы двойную
энергетическую структуру. Я увидел такую структуру у тебя
на автобусной станции в Ногалесе. Когда я вижу твою энер-
гию, я вижу два наложенных друг на друга светящихся шара
- один сверху, а другой снизу. Это и есть то качество, кото-
рое связывает меня с тобой. Я не могу отвергнуть тебя, как и
ты не можешь отвергнуть меня.

Его словаподействовалина меня самым странным обра-
зом. Если только что я злился, то теперь мне хотелось пла-
кать.

Дон Хуан продолжил, сказав, что он хотел начать мое
продвижение по пути воинов, как это называют маги, при
поддержке силы того места, где он жил. Место это -
центр
очень сильных эмоций и реакций. Здесь тысячелетиями жи-
ли воины, пропитав саму землю своей озабоченностью бит-
вой.

В то время дон Хуан жил в северомексиканском штате
Сонора, примерно в ста милях к югу от города Гуаймаса, куда
я всегда ездил, чтобы повстречаться с ним, когда этого тре-
бовала моя исследовательская работа.

- Неужели мне нужно вступать в битву, дон Хуан? -
спросил я, не на шутку встревоженный его заявлением, что
однажды и мне потребуется озабоченность битвой. Я уже
научился принимать все, что он говорит, с предельной серь-
езностью.

- Можешь в этом не сомневаться, - ответил он с улыб-
кой. - Когда ты впитаешь в себя все, что можно впитать в
этом месте, я смогу уйти.

У меня не было никаких оснований сомневаться в его
словах, но я как-то не мог себе представить, чтобы дон Хуан
куда-то ушел из этих мест. Он был неотъемлемой частью
всего того, что его окружало. Но дом его и впрямь выглядел
временным жилищем.. Это была лачуга, типичная для земле-
дельцев-яки: фактически, просто обмазанный глиной пле-
тень с плоской соломенной крышей. В доме была одна боль-
шая комната - столовая, она же и спальня, - и пристрой-
ка-кухня без крыши.

- Очень трудно иметь дело с людьми, имеющими лиш-
ний вес, - сказал дон Хуан.

Мне это показалось не слишком уместным. Но дон Хуан
просто вернулся к той теме, с которой я его сбил, толкнув
спиной стену его хижины.

- Минуту назад ты ударил мой дом, как стенобитный
шар, - сказал он, медленно покачивая головой из стороны
в сторону. - Какой удар! Удар, достойный такого упитанно-
го человека.

Меня задело, что он говорит обо мне так, словно на мне
можно уже поставить крест. Я немедленно занял оборони-
тельную позицию. Дон Хуан, ухмыляясь, выслушал мои бес-
связные объяснения о том, что для такой костной структуры
у меня совершенно нормальный вес.

- Да конечно, конечно, - согласился он примиритель-
но. - У тебя большие кости. Ты, наверное, с легкостью мог
бы носить на себе еще тридцать фунтов веса, и никто, я тебя
уверяю, не заметил бы этого. Я бы, например, не заметил.

Но его ехидная усмешка ясно давала понять, что он
продолжает издеваться надо мной. Затем он спросил, как
мое здоровье вообще, и я начал рассказывать о своем здо-
ровье, отчаянно пытаясь предотвратить любые дальнейшие
комментарии по поводу моего веса. Но дон Хуан сам сменил
тему.

- А как поживают твои странности и причуды? - спро-
сил он вдруг со смертельной серьезностью.

Чувствуя себя последним идиотом, я ответил, что они
поживают хорошо. "Странностями и причудами" он имено-
вал мой интерес к собирательству. В то время я как раз с
новым пылом предавался своей старой страсти - коллекци-
онированию всего, что только можно коллекционировать. Я
собирал журналы, марки, пластинки, реликвии Второй ми-
ровой войны -штыки, каски, флаги и тому подобное.

- Насчет моих причуд, дон Хуан, могу тебе сказать
только одно: я пытаюсь распродать свои коллекции, - ска-
зал я с видом мученика, которого заставляют сделать что-то
совершено невыносимое.

- Быть коллекционером - не такая уж плохая идея, -
ответил дон Хуан с таким видом, словно действительно так
считал. - Все дело в том, что именно коллекционировать.
Ты собираешь всякий мусор, никому не нужные предметы,
которые порабощают тебя так же сильно, как и твоя люби-
мая собака. Ты не можешь просто так взять и уехать по
своим нуждам, если у тебя есть собака, за которой ты должен
ухаживать, или коллекции, о которых ты будешь постоянно
беспокоиться.

- Я на самом деле ищу покупателей, дон Хуан, честное
слово, - запротестовал я.

- Нет-нет, не думай, что я тебя в чем-то обвиняю, -
ответил он. - Наоборот, мне нравится твой дух коллекцио-
нера. Мне просто не нравятся твои коллекции, вот и все. Я
бы предложил тебе коллекционировать кое-что действи-
тельно стоящее.

Дон Хуан сделал долгую паузу. Казалось, он то ли ищет
нужные слова, то ли драматически разыгрывает хорошо
скрываемое сомнение. Он взглянул на меня глубоким, прон-
зительным взглядом.

- Каждый воин действительно должен собирать осо-
бый альбом, - заговорил он наконец, - альбом, раскрыва-
ющий личность воина; альбом, который фиксирует обстоя-
тельства его жизни.

- Почему ты называешь это коллекцией дон Хуан? -
заспорил я. - И этот альбом, зачем он?

- Это именно коллекция, - отрезал дон Хуан. - И
больше всего это похоже на альбом с фотографиями, сделан-
ными с памяти, фотографиями вспоминания памятных со-
бытий.

- Эти "памятные события" памятны в каком-то особом
смысле? - спросил я.

- Они памятны, потому что обладают особым значени-
ем в твоей жизни, - сказал дон Хуан. - Я предлагаю тебе
собрать такой альбом, поместив в него полный отчет о раз-
личных событиях, которые имели особое значение в твоей
жизни.

- Каждое событие в моей жизни имело для меня особое
значение, дон Хуан! - заявил я убежденно и тут же почувс-
твовал неловкость от того, как высокопарно это прозвучало.

- Не каждое, - ответил он, улыбаясь и явно наслажда-
ясь моей реакцией. - Далеко не все события в твоей жизни
имели для тебя такое уж большое значение. Было несколько
таких, которые, мне кажется, изменили кое-что для тебя,
осветили твой путь. Обычно события, которые изменяют
наш путь, являются одновременно и безличными, и глубоко
личными.

- Я не стараюсь казаться сложнее, чем я есть, дон Хуан,
но, поверь мне, все, что со мной происходило, соответствует
этим параметрам, - сказал я, зная, что лгу.

Сразу же после того, как я сделал это заявление, мне
захотелось извиниться, но дон Хуан просто не обратил на
него никакого внимания.
- Не относись к этому альбому как к мешанине из
банальных переживаний твоей жизни, - продолжал он как
ни в чем не бывало.

Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался успоко-
иться. Снова и снова я сталкивался с одной и той же нераз-
решимой проблемой: мне совершенно не нравились эти мои
визиты к дону Хуану. В его присутствии я чувствовал себя в
опасности. Он постоянно придирался ко мне и не оставлял
мне никакой возможности показать мои сильные стороны.
Мне надоело терять лицо каждый раз, как я открываю рот;
мне надоело чувствовать себя дураком.

Но где-то внутри меня прозвучал и другой голос, донес-
шийся из самых глубин, далекий, почти неслышный. В пылу
своего внутреннего диалога я услышал, как кто-то сказал,
что мне уже слишком поздно поворачивать назад. Это был
не мойголоси не мои мыслит кто-то неведомый говорил, что
я зашел слишком далеко в мир дона Хуана и теперь нужда-
юсь в доне Хуане больше, чем в воздухе.

- Говори что хочешь, - казалось, шептал мне этот
голос, - пб^ ле будь ты таким эгоистичным, ты бы так
сильно не расстраивался.

- Это голос твоего другого сознания, - произнес дон
Хуан, словно читая мои мысли.

Мое тело непроизвольно подпрыгнуло. Мой страх был
так велик, что на глаза навернулись слезы. Я, как на испове-
ди, рассказал дону Хуану о том, что меня беспокоило.

- Твой конфликт вполне естествен, - сказал он, - и
поверь мне, я не стараюсь его обострить. Мне это не свойс-
твенно. Но я могу рассказать тебе несколько историй о том,
как мой учитель, нагваль Хулиан, проделывал это со мной. Я
ненавидел его всем своим существом. Я был очень молод, и
я видел, как его обожали женщины. Они просто преклоня-
лись перед ним, а когда я пытался просто поздороваться с
ними, они набрасывались на меня, как львицы, готовые заг-
рызть. Меня они смертельно ненавидели, а его - любили.
Каково, по-твоему, было мае".

- И как ты справился с этим конфликтом, дон Хуан? -
спросил я с неподдельным интересом.

- Ни с чем я не справлялся, - заявил он. - Этот
конфликт был результатом сражения между двумя моими
сознаниями. У каждого из нас,, людей, есть два сознания.
Одно полностью наше и похоже на тихий голос, который
всегда несет в себе мир, порядок, смысл. Другое сознание -
это нечто встроенное извне*. Оно приносит нам конфликты,
внутренние споры, сомнения, чувство безнадежности.
внутренние споры, сомнения, чувство безнадежности.
Англ. - "foreign installation".

Я был так поглощен своими ментальными процессами,
что совершенно не уловил сказанного доном Хуаном. Я мог
бы воспроизвести его слова, ноонинеимвзаидля меня ника-
кого смысла. Дон Хуан спокойно, глядя мне прямо в глаза,
повторил все то, что он только что сказал. И снова я не смог
понять смысла его слов. Мое внимание не фокусировалось.

- Не пойму, в чем тут дело, дон Хуан, но я не могу
сосредоточиться на том, что ты мяе говоришь, - признал-
ся я.

- А я очень хорошо понимаю, почему ты не мо-
жешь, - сказал он, широко улыбаясь. - Поймешь и ты
когда-нибудь, сразу же, как только разберешься: любишь ты
меня или нет. В тот самый день, когда ты перестанешь быть
центром мира - я-я. Ну а пока что давай отложим вопрос о
наших двух сознаниях и вернемся к идее твоего альбома
памятных событий. Я должен добавить, что составление та-
кого альбома - это упражнение на дисциплину и бесприст-
растность. Можешь также считать его актом битвы.

Предсказание дона Хуана - о том, что конфликт моей
любви и нелюбви к нему закончится, как только я откажусь
от своего эгоцентризма, -для меня ничего не решало. Соб-
ственно, оно лишь еще больше расстроило и разозлило ivie-
ня. И когда дон Хуан сказал об альбоме как об акте битвы, я
набросился на него со всей яростью.

- Уже саму идею коллекции событий трудно понять, -
заявил я протестующим тоном, -а то, что ты называешь ее
"альбомом", который к тому же является "актом битвы", -
для меня это уже слишком. Это слишком неясно. Эти мета-
форы настолько неясные, что теряют всякий смысл.

- Странно! По мне, так как раз наоборот, - спокойно
ответил дон Хуан. - Для меня в том, что такой альбом
является актом битвы, содержится бездна смысла. Я бы не
хотел, чтобы мой альбом памятных событий был чем-ни-
будь другим, кроме акта битвы.

Я хотел продолжать спорить дальше, собираясь объяс-
нить ему, что понимаю идею альбома памятных событий. Я
возражал лишь против того, что дон Хуан так запутанно ее
излагает. В то время я считал себя сторонником ясности и
функциональности в использовании языка.

Дон Хуан воздержался от комментариев по поводу мое-
го воинственного настроения. Он лишь покивал головой,
как бы полностью соглашаясь со мной. И тут произошло
что-то непонятное. Не то у меня совершенно иссякла энер-
гия, не то, наоборот, гигантская волна энергии подхватила
меня. Совершенно неожиданно, помимо воли я осознал бес-
смысленность этой перебранки и мне стало стыдно.

- Почему я так себя веду? - честно спросил я дона
Хуана.

Моему смущению не было предела. Я был так потрясен
только что пережитым, что у меня вдруг потекли слезы.

- Не беспокойся о глупых мелочах, - сказал дон Хуан
успокаивающе. - Все мы такие, и мужчины, и женщины.

- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мы по природе
мелочны и противоречивы?

- Нет, мы не мелочны и не противоречивы, - ответил
он. - Наша мелочность и противоречивость - это, скорее,
результат трансцендентального конфликта, под влиянием
которого мы все находимся. Но только маги болезненно и
безнадежно осознают его. Это конфликт двух сознаний.

Дон Хуан сверлил меня взглядом; его глаза были как два
черных уголька.

- Ты все время говоришь мне об этих двух сознани-
ях, - сказал я, - но мой мозг не фиксирует то, что ты
говоришь. Почему?

- В свое время ты поймешь, почему, - ответил он. -
А пока что достаточно будет, если я еще раз повторю тебе то,
что я говорил о двух сознаниях. Одно из них - наше истин-
ное сознание, продукт всего нашего жизненного опыта; то
сознание, которое редко говорит, потому что оно побеждено
и подавлено до полного затемнения. Другое сознание, кото-
рое мы используем ежедневно во всем, что мы делаем, встро-
ено в нас извне.

- По-моему, сама концепция сознания как "чужерод-
ного устройства" настолько дикая, что мой ум отказывается
принимать ее всерьез, - сказал я и почувствовал, что совер-
шил настоящее открытие.

Дон Хуан не отреагировал на мои слова. Он продолжал
объяснять свою идею двух сознаний.

- Чтобы разрешить конфликт двух сознаний, нужно
намереваться сделать это, - сказал он. - Маги призывают
намерение, произнося слово "намерение" вслух, громко и
ясно. Намерение - это одна из сил, существующих во Все-
ленной. Когда маги призывают намерение, оно приходит к
ним и прокладывает путь для достижения цели. Это значит,
что маги всегда выполняют то, что они решают сделать.

- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что маги получают все,
что хотят, даже если это нечто мелкое, обычное и произволь-
ное? - спросил я.

- Нет, я не это имею в виду. Намерение, конечно, можно
призывать для чего угодно, - ответил он, - но маги выяс-
нили дорогой ценой, что намерение приходит к ним лишь
для чего-то абстрактного. Это "предохранительный клапан
магов"; иначе они были бы прасто невыносимы. В твоем
случае призывать намерение, чтобы разрешить конфликт
твоих двух сознаний или чтобы услышать голос твоего ис-
тинного сознания, - это отнюдь не мелкое, произвольное
или обычное дело. Наоборот, это высокая и абстрактная
задача, и она жизненно важна для тебя!

Дон Хуан сделал небольшую паузу и снова заговорил об
альбоме.

- Мой собственный альбом, будучи актом битвы, тре-
бовал сверхсерьезного птодхода к отбору материала, - сказал
он. - И сейчас он представляет собой полное собрание неза-
бываемых моментов моей жизни и всего того, что подводи-
ло меня к ним. Я сосредоточил в своем альбоме все, что было
и будет иметь доя меня значение. Я считаю, что альбом
воина должен быть максимально конкретным и ошеломля-
юще точным.

Я пока не улавливал, чего хочет от меня дон Хуан, но
слова его стал понимать очень хорошо. Он посоветовал, что-
бы я сел в одиночестве и позволил мыслям и воспоминаниям
свободно приходить ко мне. Мне нужно было попытаться
позволить голосу из глубины говорить со мной и подсказать
мне, что именно нужно выбрать. После этого я должен был
уйти в дом и лечь на кровать. Мое ложе в доме дона Хуана
было сделано из деревянных ящиков, а матрасом служило
несколько дюжин пустых джутовых мешков. Хотя все мое
тело болело с непривычки после сна на такой постели, на
самом деле она была очень удобной.

Я решил следовать рекомендациям дона Хуана как мож-
но более добросовестно и начал думать о прошлом, припо-
миная события, которые оставили след в моей жизни. Вско-
ре я понял, как глупо было заявлять, что все события моей
жизни были в равной степени важными. Пытаясь заставить
себя вспоминать, я обнаружил, что не знаю даже, с чего
начать. Через мое сознание текли бесконечные несвязные
мысли и воспоминания о разных случавшихся со мной собы-
тиях, но я никак не мог решить, насколько они для меня
важны. Создавалось даже впечатление, что вообще все было
не слишком важным. Похоже было на то, что я прошел
сквозь жизнь, как труп, - ходячий и говорящий, но абсо-
лютно ничего не чувствующий. К тому же мне было все
труднее концентрироваться на предмете своих размышле-
ний, а потому я вскоре оставил все это и заснул.

- Что-нибудь получилось? - спросил меня дон Хуан,
когда я проснулся через несколько часов.

После сна и отдыха мне не стало легче, Я по-прежнему
был раздражен и злобно огрызнулся:
- Ничего!

- Ты слышал этот голос из глубины?
- Кажется, да, - соврал я.

- И что он тебе сказал? - спросил он очень серьезным
тоном.

- Я не могу думать об этом, дон Хуан, - выдавил я из
себя.

- Ага, ты уже вернулся в свое обычное осознание, -
заметил он и сильно похлопал меня по спине. - Твое пов-
седневное сознание снова победило. Давай расслабим его,
поговорив о твоей коллекций памятных событий. Я должен
сказать тебе, что отбор событий для альбома - дело непрос-
тое. Вот почему я говорю, что этот альбом - акт битвы. Тебе
придется десять раз переделать себя, чтобы узнать, что имен-
но выбирать.

И тут, пусть только на секунду, я вдруг ясно понял, что у
меня действительно два сознания; но эта мысль была очень
тонкой и сразу же исчезла. Осталось лишь ощущение моей
неспособности выполнить требования дона Хуана. Но вмес-
то того чтобы снисходительно принять свою несостоятель-
ность, я позволил ей испугать меня. Главным устремлением
моей жизни в то время было всегда являться в хорошем
свете. Потерпеть неудачу, проиграть - для меня это было
нестерпимо. Не зная, как справиться с той задачей, которую
ставил передо мной дон Хуан, я сделал то, что только и умел
делать хорошо: разозлился.

- Мне надо еще многое обдумать относительно этого,
дон Хуан, - сказал я. - Моему уму нужно дать какое-то
время, чтобы он свыкся с этой идеей.

- Конечно, конечно, - успокоил меня дон Хуан. -
Можешь ждать хоть всю жизнь, но все-таки поторопись.

В тот раз на эту тему больше ничего не было сказано.
Вернувшись домой, я совершенно забыл обо всем этом. И
вдруг однажды, сидя на какой-то лекции, 'я услышал внут-
ренний властный приказ: искать памятные события в своей
жизни. "Услышал" - не совсем подходящее слово; это ско-
рее было похоже на удар тока или нервный спазм, который
потряс все мое тело - от макушки до пят.

Я честно взялся за дело. Мне потребовалось несколько
месяцев, чтобы переворошить все переживания моей жиз-
ни, которые, по моему мнению, были важными. Но, осмот-
рев свою коллекцию, я понял, что имел дело лишь с идеями,
не имевшими абсолютно никакой реальной значимости.
Вспомненные мною события были не более чем абстрактны-
ми точками во времени. У меня возникло чрезвычайно неп-
риятное ощущение, что я пришел в мир только для того,
чтобы действовать, не позволяя себе останавливаться и хоть
что-то чувствовать.

Одним из забытых событий, которые я обязательно хо-
тел вспомнить, был день моего зачисления в аспирантуру
Калифорнийского Университета Лос-Анджелеса (UCLA).
Но, как ни старался, я не мог вспомнить, что я делал в тот
день. С ним не было связано ничего интересного, ничего
особенного - вообще ничего, кроме моей идеи, что этот
день должен быть памятным. Поступив в аспирантуру, я
должен был радоваться и гордиться, но этого не было!

Другим экспонатом моей коллекции был тот день, когда
я чуть не обвенчался с Кэй Кондор. Вообще-то у нее была
другая фамилия, но она изменила ее на Кондор, потому что
хотела стать актрисой. Ее козырной картой было внешнее
сходство с Кэрол Ломбард. Тот день был памятным в моем
сознании не столько из-за происходивших событий, сколько
потому, что она была красива и хотела выйти за меня замуж.
Она была на голову выше меня, что делало ее еще интереснее
в моих глазах.

Меня волновала мысль о венчании в церкви с высокой
женщиной. Я взял напрокат серый смокинг. Брюки были
широковаты для моего роста. Не то чтобы висели колокола-
ми, но были широковаты, и это очень меня беспокоило.
Кроме брюк, меня раздражало то, что рукава розовой ру-
башки, которую я купил специально для этого случая, были
на три дюйма длиннее, чем следовало; мне пришлось вос-
пользоваться резиновыми лентами, чтобы подтянуть их по-
выше. А так вообще все шло прекрасно - до того момента,
когда гости и я узнали, что Кэй Кондор передумала и не
собирается приходить на свадьбу.

Будучи очень порядочной молодой леди, она прислала
мне через мотокурьера записку с извинениями. В записке
написала, что, не приемля развода, она не может связать
свою судьбу с человеком, который не разделяет ее взглядов
на жизнь. Она напомнила мне, что я всегда хихикал, произ-
нося фамилию - Кондор, а это было знаком полного неува-
жения к ее личности. Она обсудила эту проблему со своей
матерью. Обе они очень любят меня, но не настолько, чтобы
ввести в свою семью. Заканчивалась записка тем, что мы
должны набраться смелости и мудрости и расстаться нав-
сегда.

Состояние моего ума можно было охарактеризовать как
"полное оцепенение". Пытаясь вспомнить тот день, я не мог
понять, то ли я испытывал чудовищное унижение, оказав-
шись дурак дураком перед толпой людей в своем взятом
напрокат сером смокинге и слишком широких брюках, то ли
был сокрушен тем, что Кэй Кондор не выходит за меня
замуж.

Это были единственные два события, которые я мог
четко выделить. Примеры довольно жалкие, но, покопав-
шись, мне удалось найти в них философский смысл. Кажет-
ся, я был человеком, который проходит сквозь жизнь без
единого подлинного чувства, подходя ко всему лишь с ин-
теллектуальной меркой. Подражая стилю дона Хуана, я при-
думал себе такое определение: человек, который изо всех сил
старается жить "как положено".

Я был уверен, например, что день моего поступления в
аспирантуру УКЛА должен быть памятным днем. Поскольку
памятным он не был, я постарался искусственно наделить
его значимостью, которой на самом деле не ощущал. То же
можно сказать и о том дне, когда я чуть не женился на Кэй
Кондор. По идее, это должно было стать для меня опустоши-
тельным переживанием, но не стало. В момент вспоминания
этого события я понял, что в нем ничего нет, и сразу же начал
усердно воссоздавать то,, что я должен был чувствовать.

Приехав к дому дона Хуана, я представил ему свои два
примера памятных событий.

- Это все чепуха, - заявил дон Хуан. - Никуда не
годится. Такие истории связаны исключительно с тобой как
с личностью, которая думает, чувствует, плачет или вообще
ничего не ощущает. Памятные же собыдяда из альбома мага
-это события, которые могут выдержать испытание време-
нем, потому что они не имеют ничего общего с человеком,
хотя человек и находится в самой их гуще. Он всегда будет в
гуще событий, всю свою жизнь, а возможно и потом, но не
совсем лично.

Его слова привели меня в полное уныние. В то время я
искренне считал дона Хуана вредным старикашкой, кото-
рый получает особое удовольствие от того, что выставляет
меня полным дураком. Он напоминал мне преподавателя
скульптуры из художественной школы, которую я когда-то
посещал. Этот мастер обязательно подвергал критике все,
что делали ученики, и во всех их работах находил изъяны.
Затем он требовал, чтобы работы были исправлены соответ-
ственно его указаниям. Ученики отходили и делали вид, что
подправляют что-то в своих скульптурах. Я вспоминал, ка-
ким самодовольством сиял мастер, когда, осматривая якобы
переделанные работы, он приговаривал: - Ну вот, теперь
совсем другое дело!

- Не унывай, - сказал дон Хуан, прерывая мои воспо-
минания. - В свое время я тоже через это прошел. Многие
годы я не просто не знал, что выбрать, но думал, что у меня
просто нет переживаний, из которых можно выбирать. Мне
казалось, что со мной вообще никогда ничего не происходи-
ло. Конечно же, все со мной происходило, но, пока я старался
защищать идею самого себя, у меня не было ни времени, ни
желания что-то замечать.

- Ты можешь конкретно сказать мне, дон Хуан, чем
плохи мои истории? Я знаю, что они - ничто, но остальная
моя жизнь точно такая же.

- Я повторю тебе еще раз, - сказал он. - Истории из
альбома воина - не личные. Твоя история о том дне, когда
тебя приняли в аспирантуру, - это не что иное, как предпо-
ложение, что ты центр мира. Ты чувствуешь, ты не чувству-
ешь. Ты понимаешь, что я имею в виду? Вся эта история -
это ты сам!

- Но может ли быть иначе, дон Хуан? - спросил я.
- В другой истории ты уже почти прикоснулся к тому,
о чем я говорил, но снова превратил это в нечто в высшей
степени личное. Я знаю, что ты мог бы добавить еще больше
деталей, но все эти детали были бы просто продолжением
твоей личности.

- Я на самом деле не могу понять, о чем ты, дон Хуан,
- возразил я. - Любая история, увиденная глазами очевид-
ца, по определению должна быть личной.

- Да-да, конечно, - сказал он с улыбкой, как всегда,
наслаждаясь моим смущением. - Но тогда это история не
для альбома воина, а для какой-то другой цели. Памятные
события, которые мы ищем, несут на себе темную печать
безличностности. Они пропитаны ею. Я не знаю, как еще
объяснить это.

В этот момент меня как будто озарило, и я понял, что он
имел в виду под "темной печатью безличностности". Мне
показалось, что он имел в виду нечто зловещее. Зловещее
значение для меня имела тьма. Я тут же рассказал дону Хуану
историю из моего детства.

Один из моих старших кузенов был интерном в меди-
цинской школе. Однажды он привел меня в морг, убедив
предварительно, что молодому человеку совершенно необ-
ходимо видеть мертвецов; это зрелище очень поучительно,
ибо демонстрирует бренность жизни. Он снова и снова
приставал ко мне, уговаривая сходить в морг. Чем больше он
рассказывал о том, какими незначительными становимся
мы после смерти, тем более возрастало мое любопытство.
Мне еще никогда не приходилось видеть труп. В конце кон-
цов любопытство победило, и я пошел с ним.

Он показал мне разные трупы, и ему удалось испугать
меня до бесчувствия. Мне показалось, что в трупах нет ниче-
го поучительного или просветляющего. Но они действитель-
но были самыми пугающими вещами, которые я когда-либо
видел. Брат все время поглядывал на часы, словно кого-то
ждал. Он явно хотел продержать меня в морге дольше, чем
позволяли мои силы. Будучи по натуре честолюбивым, я был
уверен, что он испытывает мою выдержку, мое мужество.
Стиснув зубы, я поклялся себе терпеть до самого конца.

Но такой конец мне не снился и в кошмарном сне. На
моих глазах один труп, накрытый простыней, вдруг пошеве-
лился на мраморном столе, как будто собирался встать. Он
издал мощный рыгающий звук, который прожег меня наск-
возь и останется в моей памяти до конца жизни. Позже
двоюродный брат, ученый-медик, объяснил мне, что это
был труп человека, умершего от туберкулеза. У таких трупов
все легкие изъедены бациллами, и остаются огромные дыры,
заполненные воздухом. Когда температура воздуха изменя-
ется, это иногда заставляет тело изгибаться, словно оно пы-
тается встать, что и произошло в данном случае.

- Нет, это еще не то, - сказал дон Хуан, качая головой
из стороны в сторону. - Это просто история о твоем страхе.
Я бы и сам испугался до смерти, но такой испуг никому не
освещает путь. Впрочем, мне было бы интересно узнать, что
случилось с тобой дальше.

- Я заорал как резаный, - сказал я, - а мой брат назвал
меня трусом и сопляком, который от страха чуть не обделал-
ся.

Я явно зацепил какой-то темный слой своей жизни. Сле-
дующий случай, который я вспомнил, был связан с шестнад-
цатилетним парнем из нашей школы, который страдал ка-
ким-то расстройством желез и имел гигантский рост. Но его
сердце не успевало расти вместе с остальным телом, и однаж-
ды он умер от сердечного приступа. Из какого-то нездорово-
го юношеского любопытства мы с одним товарищем пошли
посмотреть, как его будут укладывать в гроб. Похоронных
дел мастер, который, пожалуй, был еще более паталогичен,
чем мы, впустил нас в свою каморку и продемонстрировал
свой шедевр. Он уместил огромного парня, рост которого
превышал семь футов и семь дюймов, в гроб для обычного
человека, отпилив ему ноги! Мастер показал нам, как он
пристроил ноги в гробу - мертвый юноша обнимал их ру-
ками, словно трофеи.

Ужас, который я тогда испытал, был по силе сравним с
тем, что я испытал в детстве при посещении морга, но этот
новый страх был не физической реакцией, а психологичес-
ким переворотом.

- Это уже ближе, - сказал дон Хуан, - но и эта исто-
рия еще слишком личная. Она отвратительна. Меня от нее
тошнит, но в ней чувствуется большой потенциал.

Мы с доном Хуаном посмеялись над тем, какой ужас
содержится в ситуациях повседневной жизни. К этому вре-
мени я уже окончательно погрузился в самые мрачные вос-
поминания и рассказал дону Хуану о моем лучшем друге. Рое
Голдписсе. Вообще-то у него была польская фамилия, но
друзья дали ему прозвище Голдписс, потому что, чего бы он
ни коснулся, все превращалось в золото; он был прирожден-
ным бизнесменом.

Но талант к бизнесу превратил его в сверхамбициозного
человека. Он хотел стать первым богачом мира. Оказалось
же, что конкуренция на этом поприще слишком жесткая.
Голдписс жаловался, что, делая свой бизнес в одиночку, он
не мог тягаться с лидером некоей исламской секты, которо-
му каждый год жертвовали столько золота, сколько он сам
весил. Перед взвешиванием этот лидер секты старался
съесть и выпить столько, сколько позволял его желудок.

Итак, мой друг Рой немного опустил планку и решил
стать самым богатым человеком в Соединенных Штатах. Но
и на этом уровне конкуренция была просто бешеная. Он
спустился еще ниже: уж в Калифорнии-то он сможет быть
самым богатым человеком. Однако и тут он опоздал. И он
отказался от мысли, что со своей сетью киосков, торгующих
пиццей и мороженым, он сможет соперничать с уважаемы-
ми семьями, которые владеют Калифорнией. Он настроился
на то, чтобы быть первым воротилой в Вудланд-Хиллз, его
родном пригороде Лос-Анджелеса. Но, к несчастью для него,
на одной с ним улице жил мистер Марш, владевший фабри-
ками по производству лучших в Америке матрасов, невооб-
разимый богач. Разочарованию Роя не было пределов. Он
так страдал, что в конце концов испортил себе здоровье. В
один прекрасный день он умер от аневризмы мозга.

Его смерть стала причиной моего третьего визита в по-
койницкую. Жена Роя попросила меня, как его лучшего дру-
га, позаботиться о том, чтобы труп был должным образом
обряжен. Я отправился в погребальную контору, а там сек-
ретарь провел меня во внутреннее помещение. Когда я во-
шел, мастер как раз хлопотал вокруг своего высокого мра-
морного стола. Он с силой толкал двумя пальцами вверх
уголки уже застывшего рта покойника. Когда наконец на
мертвом лице Роя появилась гротескная улыбка, мастер по-
вернулся ко мне и сказал подобострастно:
- Надеюсь, вы будете довольны, сэр.
Жена Роя - мы уже никогда не узнаем, любила она его
или нет, - решила похоронить его со всей пышностью,
какой он заслуживал. Она заказала очень дорогой гроб, по-
хожий на телефонную будку; фасон она позаимствовала из
кинофильма. Роя должны были похоронить в сидячем поло-
жении, как будто он ведет деловые переговоры по телефону.

Я не остался на похороны. Уехал с очень тяжелым чувс-
твом, смесью бессилия и злости - такой злости, которую не
изольешь ни на кого.

- Да, сегодня ты действительно мрачен как никогда, -
заметил дон Хуан, смеясь, - но несмотря на это, -а может,
и благодаря этому, - ты почти у цели. Уже подошел вплот-
ную.

Я всегда удивлялся тому, как менялось мое настроение
при каждой встрече с доном Хуаном. Приезжал я расстроен-
ный, брюзжащий и мнительный. Но через некоторое время
мое настроение чудесным образом менялось, я становился
все более экспансивным, а затем вдруг успокаивался - та-
ким спокойным я никогда не бывал в повседневной жизни,
Мое новое настроение отражалось и в моей речи. Обычно я
говорил как глубоко неудовлетворенный человек, еле сдер-
живающийся, чтобы не начать жаловаться вслух, но жалоб-
ным был уже сам голос.

- А ты можешь привести мне пример памятного собы-
тия из своего альбома, дон Хуан? - спросил я в привычном
тоне скрытой жалобы. - Если бы я знал, что тебе нужно, мне
было бы легче. Пока что я просто блуждаю в потемках.

- Не объясняй слишком много, - сказал дон Хуан,
сурово взглянув на меня. - Маги говорят, что в каждом
объяснении скрывается извинение. Поэтому, когда ты
объясняешь, почему ты не можешь делать то или другое, на
самом деле ты извиняешься за свои недостатки, надеясь, что
слушающие тебя будут добры и простят их.

Когда на меня нападают, мой любимый защитный ма-
невр - демонстративно не слушать нападающих. У дона
Хуана, однако, была отвратительная способность захваты-
вать все мое внимание без остатка. Нападая на меня, он
всегда умудрялся заставить меня слушать каждое его слово.
Вот и сейчас пришлось выслушать все, что он сказал обо мне.
Хотя его слова не доставили мне ни малейшего удоволь-
ствия, это была голая правда.

Я избегал его глаз. Как обычно, я чувствовал себя под
угрозой, но на этот раз угроза была особенной. Она не беспо-
коила меня так, как беспокоила бы в повседневной жизни
или сразу после моего приезда в дом дона Хуана.
После долгого молчания дон Хуан снова заговорил.
-Яне буду приводить тебе пример памятного события
из моего альбома, - сказал он. - Я сделаю лучше: назову
тебе памятное событие из твоей собственной жизни; оно
наверняка подойдет для твоей коллекции. Или, скажем так,
на твоем месте я бы обязательно поместил его в свою коллек-
цию памятных событий.

Я подумал, что дон Хуан шутит, и глупо засмеялся.
- Тут не над чем смеяться, - отрезал он. - Я говорю
серьезно. Когда-то ты рассказал мне историю, которая попа-
дает в самую точку. ,
- Что это за история, дон Хуан?

- О фигурах перед зеркалом, - сказал он. - Расскажи-
ка мне ее еще раз. Но расскажи со всеми подробностями,
какие сможешь вспомнить.

Я начал кратко пересказывать эту старую историю. Дон
Хуан остановил меня и потребовал тщательного, подробно-
го изложения с самого начала. Я попробовал еще раз, но мое
исполнение не устраивало его.

- Давай прогуляемся, - предложил он. - Когда
идешь, можно быть гораздо точнее, чем когда сидишь. Это
весьма неглупая идея - прохаживаться туда-сюда, когда
что-то рассказываешь.

Мы сидели, как и всегда днем, под его рамадой. У меня
уже сложилась привычка сидеть на определенном месте,
прислонившись спиной к стене. Дон Хуан сидел под рамадой
каждый раз на другом месте.

Мы вышли на прогулку в худшее время дня: в полдень.
Дон Хуан снабдил меня старой соломенной шляпой, как
всегда, когда мы выходили на солнцепек. Долгое время мы
шли в полном молчании. Я изо всех сил старался вспомнить
все подробности своей истории. Было уже около трех часов,
когда мы сели в тени кустов, и я наконец рассказал дону
Хуану всю историю.

Когда я много лет назад изучал скульптуру в школе
изящных искусств в Италии, у меня был друг-шотландец,
который учился на искусствоведа. Самой характерной его
чертой было потрясающее самомнение; он считал себя са-
мым одаренным, сильным, неутомимым ученым и художни-
ком, ну просто деятелем эпохи Возрождения. Одаренным он
действительно был, но творческая мощь как-то совершенно
не вязалась с его костлявой, сухой, серьезной фигурой. Он
был усердным почитателем английского философа Бертрана
Расселла и мечтал применить принципы логического пози-
тивизма в искусствоведении. Его воображаемая неутоми-
мость была, пожалуй, его самой нелепой фантазией, ибо на
самом деле он обожал тянуть резину; работа для него была
каторгой.

Фактически, он был великим специалистом ве по искус-
ствоведению, а по проституткам из местных борделей, кото-
рых он знал множество. О своих похождениях он давал мне
яркие и подробные отчеты - по его словам, чтобы держать
меня в курсе чудесных событий, происходящих в мире его
специальности. Поэтому я не удивился, когда однажды он
ввалился в мою комнату крайне возбужденный, запыхав-
шийся и сказал мне, что с ним произошло нечто чрезвычай-
ное и он хотел бы поделиться со мной.

- Слушай, старина, ты должен сам это увидеть! - зая-
вил он возбужденно, с оксфордским акцентом, который у
него всегда проявлялся при общении со мной. Он нервно
зашагал по комнате. - Это трудно описать, но я знаю: это
нечто такое, что ты сможешь оценить. Нечто такое, что ты
запомнишь надолго. Я хочу преподнести тебе замечатель-
ный подарок на всю жизнь. Понимаешь?

Я понимал, что он был истеричным шотландцем. Я всег-
да посмеивался над ним и следил за его приключениями. И
ни разу не пожалел об этом.

- Успокойся, успокойся, Эдди, - сказал я. - Что ты
хочешь мне рассказать?

Он сообщил, что только что был в борделе и познако-
мился там с невероятной женщиной, умеющей делать нево-
образимую штуку, которую она называет "фигурами перед
зеркалом". Он снова и снова убеждал меня, что я просто
обязан пережить это невероятное событие на собственном
опыте.

- Слушай, не думай о деньгах! - сказал он, зная, что
денег у меня нет. - Все уже оплачено. Все, что от тебя
требуется, - это пойти со мной. Мадам Людмила покажет
тебе свои фигуры перед зеркалом. Это просто ураган!

В припадке безудержного восторга Эдди залился сме-
хом, обнажив свои плохие зубы, которые он обычно прятал,
когда растягивал губы в улыбке.
-Слушай, это фантастично!

Мое любопытство разгоралось с каждой минутой. Я был
готов принять участие в его новом развлечении. Вскоре Эдди
уже вез меня в своей машине к окраине города. Он остано-
вился перед пыльным, неухоженным, облупленным здани-
ем. Когда-то, похоже, это был отель, а затем его переделали
в многоквартирный дом. По всему фасаду тянулись ряды
грязных балконов, уставленных цветочными горшками и
обвешенных сохнущими коврами.

У подъезда стояли двое темных, подозрительного вида
типов, обменявшихся с Эдди бурными приветствиями. У
них были черные бегающие глаза и туфли с острыми носка-
ми - как мне показалось, чересчур тесные. Одеты они были
в блестящие голубые костюмы, тоже слишком тесные для их
мясистых тел. Один из этих людей открыл перед Эдди дверь.
На меня они даже и не взглянули.

Мы поднялись на два пролета по обветшавшей лестни-
це, которая когда-то была роскошной. Эдди уверенно шел
по пустому гостиничному коридору с дверьми на обе сторо-
ны. Все двери были окрашены в одинаковый темный олив-
ково-зеленый цвет. На каждой двери был латунный номер,
потемневший от времени и почти неразличимый на краше-
ном дереве.

Наконец Эдди остановился перед одной из дверей. Я
запомнил номер: 112. Эдди несколько раз постучал. Дверь
открылась, и круглая, низкорослая крашеная блондинка
молча, жестом пригласила нас зайти. На ней был красный
шелковый халат с какими-то разлетающимися перьями на
рукавах и шлепанцы с меховыми помпонами. Когда мы
вошли в маленькую прихожую и дверь была закрыта, жен-
щина поздоровалась с Эдди по-английски, с сильным ак-
центом.

- Привет, Элди. Привел друга, э?
Элди пожал ей руку, а затем галантно поцеловал ее. Он
держал себя так, словно был совершенно спокоен, но по
некоторым его бессознательным жестам я заметил, что он
нервничает.

- Как дела сегодня, мадам Людмила? - спросил он,
стараясь говорить как американец.

Я так и не понял, почему Эдди всегда изображал из себя
американца в домах терпимости. Подозреваю, это из-за то-
го, что американцев считают богачами, а Эдди стремился
утвердиться в этой среде.

Он повернулся ко мне и произнес с нарочитым амери-
канским акцентом:

- Оставляю тебя в хороших руках, малыш.
Это прозвучало так высокопарно и странно для моего
слуха, что я громко рассмеялся. Мадам Людмила на мой
взрыв веселья никак не отреагировала. Эдди еще раз поцело-
вал руку мадам Людмиле и вышел.

- Ховоришь английски, мой мальчик? - закричала
мадам, словно подозревала во мне глухого. - Ты похож на
ехиптянина, или нет, на турка.

Я заверил мадам Людмилу, что я ни то, ни другое и что
я говорю по-английски. Тогда она спросила, нравятся ли мне
фигуры перед зеркалом. Я не знал, что сказать, и лишь кив-
нул головой.

- Я даю тебе хорошее шоу, - пообещала она. - Фигу-
ры перед зеркалом - это только начало. Когда ты станешь
горячий и готовый, скажи мне остановиться.

Из маленькой прихожей мы прошли в темную комнату.
Окна были плотно завешены. На стенах было несколько
светильников с тусклыми лампочками. Лампочки имели
форму трубок и торчали из стен под прямым углом. В ком-
нате было много разных предметов: какие-то ящики от ко-
мода, старинные столики и стулья, письменный столу стены,
заваленный бумагой, карандашами, линейками и по мень-
шей мере дюжиной разных ножниц. Мадам Людмила заста-
вила меня сесть на старый мягкий стул.

- Кровать в другой комнате, дорогой, - сказала она,
указывая куда-то в другой конец комнаты. - А здесь моя
антизала. Здесь я даю шоу, чтобы ты стал горячий и гото-
вый.

Она сбросила с себя красный халат, стряхнула с ног та-
почки и распахнула створки двух высоких трюмо, стоявших
рядом у стены. Образовалась большая зеркальная поверх-
ность.

- А теперь музыка, мой мальчик, - сказала мадам
Людмила и завела допотопную виктролу, которая, однако,
сияла как новенькая. Заиграла пластинка. Мелодия была ка-
кая-то разухабистая, напоминавшая цирковой марш.

- А теперь шоу, - и она начала кружиться под акком-
панемент цирковой музыки. Кожа у мадам Людмилы была
очень плотная и чрезвычайно белая, хотя она была уже не-
молода. Должно быть, ей было под пятьдесят. Ее живот уже
чуть обвис, как и объемистые груди. У нее был небольшой
нос и ярко накрашенные красные губы. Она употребляла
густую черную тушь для ресниц. В общем, это был хрестома-
тийный образец стареющей проститутки. Но было в ней и
что-то детское, по-девичьи непосредственное, трогательное.

- А теперь - фигуры перед зеркалом, - объявила
мадам Людмила. Музыка продолжала греметь.

- Нога, нога, нога, - говорила она, выбрасывая ноги
вперед и вверх - сначала одну, потом другую, в такт музыке.
Правую руку она положила на макушку, словно маленькая
девочка, которая не уверена, что сможет выполнить сложное
движение.

- Поворот, поворот, поворот, - пропела она, враща-
ясь как волчок.

- Зад, зад, зад, - сказала она, показывая мне свою
голую заднюю часть, как это делают в канкане.

Эту последовательность она повторяла снова и снова,
пока музыка не начала затихать. Пружина виктролы разма-
тывалась. У меня появилось ощущение, что мадам Людмила
уходит куда-то вдаль, становясь все меньше, по мере того,
как музыка становится тише. Какое-то отчаяние и одиночес-
тво -я и не знал. что такие чувства живут во мне - вырва-
лось из самых глубин моего существа на поверхность и зас-
тавило меня вскочить и выбежать из комнаты. Как безум-
ный, я скатился вниз по лестнице и вылетел из дома на улицу.
Эдди стоял у подъезда, беседуя с двумя мужчинами в
блестящих голубых костюмах. Увидев, как я выбежал, он
начал надрывно хохотать.

- Ну как, круто? - спросил он, по-прежнему стараясь
говорить как американец. - "Фигуры перед зеркалом - это
только начало". Какой класс! Какой класс!

Рассказывая эту историю дону Хуану в первый раз, я
упомянул о том, что на меня произвели очень глубокое впе-
чатление цирковая мелодия и старая проститутка, неуклюже
кружащаяся под эту музыку. И еще мне было очень непри-
ятно осознать, насколько бездушен мой друг.

Когда я закончил рассказывать этот случай во второй
раз - в этих соноранских предгорьях, - я весь дрожал. На
меня загадочным образом воздействовало нечто совершен-
но неопределенное.

- Эта история, - сказал дон Хуан, - должна войти в
твой альбом памятных событий. Твой друг, сам того не по-
дозревая, дал тебе, как он правильно заметил, нечто такое,
что останется с тобой на всю жизнь.

- Для меня это просто грустная история, дон Хуан, но
это и все, - заявил я.

- Она действительно грустна, как и другие твои ис-
тории, - ответил дон Хуан, - но она совсем другая, она
может быть памятной для тебя, потому что она затрагивает
каждого из нас, людей, а не только тебя, в отличие от других
твоих сказок. Видишь ли, как и мадам Людмила, мы все -
старые и молодые - дедаем свои "фигуры перед зеркалом",
в том или ином виде. Вспомни все, что ты знаешь о людях.
Подумай о людях на этой Земле, и ты поймешь без тени
сомнения, что не важно, кто они или что бы они ни думали
о себе, чем бы ни занимались, результат их действий всегда
один и тот же: бессмысленные фигуры перед зеркалом.

Часть первая

ТРЕПЕТ В ВОЗДУХЕ

ПУТЕШЕСТВИЕ СИЛЫ

Когда я познакомился с доном Хуаном, я был очень при-
лежным студентом-антропологом и хотел начать свою
антропологическую карьеру, опубликовав как можно боль-
ше материалов. Мне обязательно нужно было вскарабкаться
вверх по академической лестнице, а для этого, по моим рас-
четам, не могло быть лучшего старта, чем собирание данных
по использованию лекарственных растений индейцами юго-
запада США.

Сначала я попросил одного профессора антропологии,
работавшего в этой области, чтобы он что-нибудь посовето-
вал мне по поводу моего проекта. Он был выдающимся
этнологом и опубликовал в конце тридцатых и начале соро-
ковых годов много работ об индейцах Калифорнии и Сопо-
ры (Мексика). Он терпеливо выслушал мой план. Идея зак-
лючалась в том, чтобы написать статью, озаглавить ее "Эт-
ноботанические данные" и опубликовать в одном журнале,
посвященном исключительно антропологическим пробле-
мам юго-запада Соединенных Штатов.

Я предполагал собрать лекарственные растения, привез-
ти их образцы в Ботанический сад Университета Кали-
форнии в Лос-Анджелесе, где точно определят их виды, а
затем описать, как и для чего индейцы Юго-Запада употреб-
ляют их. Я уже представлял себе тысячи гербарных листов. В
туманном будущем вырисовывалось даже издание неболь-
шой энциклопедии по данной теме.
Профессор снисходительно улыбнулся:
- Не хотелось бы охлаждать ваш энтузиазм, - сказал
он усталым голосом, -но я не могу не отозваться о вашем
усердии в негативном смысле. Усердие в антропологии при-
ветствуется, но оно должно быть направлено в нужное рус-
ло. Мы все еще переживаем золотой век антропологии. Я
имел счастье учиться у Альфреда КрЯбера и Роберта Лоуи,
двух столпов общественных наук. Я не посрамил их доверия.
Я по-прежнему считаю антропологию фундаментальной
дисциплиной. Все остальные дисциплины должны ответв-
ляться от антропологии. Вся область истории, например,
должна называться "исторической антропологией", а об-
ласть философии - "философской антропологией". Чело-
век должен быть мерой всего. Поэтому антропология, наука
о человеке, должна быть ядром любой другой дисциплины.
Когда-нибудь так и будет.

Я смотрел на него в полном изумлении. Это был, нас-
колько я его знал, тихий, добродушный, старый профессор,
который недавно перенес инфаркт. Кажется, я затронул в
нем больную струну.

- Не думаете ли вы, что вам следует уделять больше
внимания теоретическим занятиям? -продолжал он между
тем. - Вместо того чтобы заниматься полевой работой, не
лучше ли было бы вам всерьез позаниматься лингвистикой?
У нас на кафедре работает один из наиболее выдающихся
лингвистов мира! На вашем месте я бы сидел у его ног и
ловил бы каждое слово, исходящее из его уст.

Кроме того, у нас есть выдающийся авторитет в области
сравнительного религиоведения. Есть самые компетентные
антропологи, которые создали труды о системах родства в
культурах всего мира - с точки зрения лингвистики и с
точки зрения познания. Вам надо иметь солидную теорети-
ческую подготовку. Думать, что вы можете заниматься поле-
вой работой уже сейчас, - это непростительное легкомыс-
лие. Погрузитесь в книги, молодой человек. Вот вам мой
совет.

Я упрямо отправился со своим предложением к другому
профессору, более молодому. Но и он мне не помог, а откры-
то высмеял меня. Он сказал, что статья, которую я задумал,
- это комикс о Микки Маусе. Даже с натяжкой нельзя
считать это антропологией.

- Сегодня антропологи, - сказал он "профессорским"
тоном, - озабочены более злободневными проблемами.
Представители медицинских и фармацевтических наук уже
произвели бесчисленные исследования всех существующих
лекарственных растений мира. Здесь уже обглоданы все KQC-
ти. Предлагаемое вами собирание данных было бы уместно
в начале девятнадцатого века. Но с тех пор прошло почти
двести лет. Знаете ли, существует такая вещь, как прогресс.

Затем он дал мне определение и истолкование прогресса
и его совершенствования как двух философских категорий,
которые, по его мнению, более всего применимы к антропо-
логии.

- Антропология - это единственная наука, - продол-
жал он, - которая четко обосновывает концепцию совер-
шенствования и прогресса. Слава богу, что в тумане цинизма
нашего времени все еще светит луч надежды. Только антро-
пология может продемонстрировать действительное разви-
тие культуры и общественной организации. Только антро-
пологи могут доказать человечеству без тени сомнения нали-
чие прогресса в человеческом знании. Культура развивается,
и только антропологи могут продемонстрировать образцы
обществ, соответствующих определенным звеньям в цепи
прогресса и совершенствования. Вот что такое антрополо-
гия! Не какая-то там ваша жалкая полевая работа, которая и
не полевая работа вовсе, а просто мастурбация.

Это был сокрушительный удар. Хватаясь за последнюю
соломинку, я поехал в Аризону, чтобы поговорить с антро-
пологами, которые проводили там настоящую полевую ра-
боту. К тому времени я уже был готов к тому, чтобы отка-
заться от своей идеи. Я понял, что пытались мне внушить эти
два профессора. И я был с ними полностью согласен! Мое
стремление заниматься полевой работой было, конечно,
просто ребяческим. И все-таки как хорошо было бы размять
ноги в поле! Нельзя же заниматься наукой только в библио-
теке.

В Аризоне я встретился с очень опытным антропологом,
который много писал об аризонских и сонорских индейцах
яки. Он был крайне любезен. Не останавливал меня и не
давал советов. Он только заметил, что индейские общины
Юго-Запада живут очень замкнуто и что иностранцам, осо-
бенно латинского происхождения, эти индейцы не доверя-
ют, а то и питают к ним откровенную вражду.

Его более молодой коллега был общительнее. Он сказал,
что мне стоило бы сначала почитать книги о травах. Он был
экспертом как раз в этой области и считал, что все, что
можно знать о лекарственных растениях Юго-Запада, уже
обсуждено и разложено по полочкам в различных публика-
циях. Он даже заявил, что любой современный индейский
травник черпает свои знания как раз из этих публикаций, а
не из индейской традиции. Закончил он утверждением, что
если до сих пор и сохранились какие-то традиционные цели-
тельские практики, то индейцы ни за что не передадут их
чужаку.

- Займись лучше чем-то стоящим, - посоветовал он
мне. - Обрати внимание на городскую антропологию. Мно-
го денег выделяется, например, на изучение алкоголизма
среди индейцев в больших городах. И это то, чем любой
антрополог может заниматься без особых трудностей. Пой-
ди и напейся в баре с местными индейцами. Затем проведи
статистический анализ всего того, что ты о них узнаешь.
Преврати все в цифры. Городская антропология - это ре-
альная наука.

Мне ничего не оставалось, как только прислушаться к
советам опытных ученых. Я уже решил было лететь назад в
Лос-Анджелес, но тут еще один мой друг-антрополог извес-
тил меня, что собирается проехаться по Аризоне и Нью-
Мексико, посетить все места, где он проводил раньше рабо-
ту, и восстановить отношения с людьми, которые были ког-
да-то его антропологическими информаторами.

- Я буду рад, если ты поедешь со мной, - сказал он. -
Работать я не собираюсь. Просто хочу повидаться с ними,
выпить со всеми по рюмке, потрепаться. Я им накупил по-
дарков - одеял, выпивки, курток, разной амуниции для
ружей двадцать второго калибра. Загрузил машину всяким
добром. Обычно, когда я хочу встретиться с ними, я езжу
один, но при этом всегда рискую заснуть за рулем. Ты мог бы
составить мне компанию, не давал бы мне пить лишнего, а
если я все-таки переберу, мог бы и посидеть немного за
рулем, а?

Я так упал духом, что отклонил его предложение.
- Мне очень жаль, Билл, - сказал я. - Эта поездка мне
не поможет. Я больше не вижу смысла & этой идее полевой
работы.

- Не сдавайся без борьбы, - сказал Билл отечески-за-
ботливым тоном. - Ты должен весь выложиться в борьбе, а
если не получится, тогда что ж, можно и отказаться, но не
раньше. Поехали со мной, и ты увидишь, как тебе понравит-
ся Юго-Запад.

Он положил руку мне на плечо. Я невольно отметил, как
тяжела его рука. Билл всегда был высокий и сильный, но в
последние годы в его теле появилась странная жесткость. Он
утратил свое всегдашнее мальчишество. Его круглое лицо
больше не лучилось молодостью, как раньше. Теперь это
было озабоченное лицо. Я думал, что он беспокоится по
поводу своего облысения, но иногда мне казалось, что тут
кроется нечто большее.

Итак, он стал тяжелее. Не то чтобы он потолстел: его
тело стало более тяжелым в каком-то необъяснимом смысле.
Я замечал это по тому, как он стал ходить, садиться и вста-
вать. Казалось, что Билл в любом действии каждой своей
клеточкой упорно борется с гравитацией.

Кончилось тем, что, несмотря на свои расстроенные чув-
ства, я отправился вместе с ним. Мы объехали все места в
Аризоне и Нью-Мексико, где жили индейцы. Одним из ре-
зультатов этого путешествия стало то, что я обнаружил в
личности моего друга-антрополога два различных аспекта.
Он объяснил мне, что как профессиональный ученый он
почти не имел собственных мнений и всегда придерживался
генеральной линии антропологической науки. Но как част-
ному лицу полевая работа давала ему богатые и интересные
переживания, о которых он никому не рассказывал. Эти
переживания не втискивались в господствующие идеи ант-
ропологии, так как их невозможно было классифицировать.

Во время нашего путешествия он неизменно выпивают со
своими экс-информаторами, после чего полностью расслаб-
лялся. Тогда я садился за руль, а он сидел рядом и потягивают
прямо из бутылки 30-летний "Баллантайн", В такие-то мину-
ты Билл иногда был не прочь поговорить о своих некласси-
фицируемых переживаниях.

- Я никогда не верил в духов, - отрывисто произнес он
однажды. - Никогда не интересовался привидениями и
призраками, голосами в темноте и всяким таким. У меня
было очень прагматичное, серьезное мировоззрение. Моим
компасом всегда была наука. Но потом, когда я работал в
поле, в меня стала проникать всякая чертовщина. Например,
однажды ночью я отправился с несколькими индейцами на
поиск видения*. Они собирались по-настоящему иницииро-
вать меня посредством болезненной церемонии протыкания
грудных мышц. Они готовили в лесу парную*. Я настраивал
себя на то, чтобы вытерпеть боль. Чтобы придать себе силы,
я пару раз .хлебнул. И вдруг человек, который должен был
"ходатайствовать" за меня перед выполняющими ритуал,
закричал в ужасе, указывая на темную, зловещую фигуру,
которая щла прямо к нам.
которая щла прямо к нам.
Поиск видения (англ. vision quest) - ритуал, выполняемый
Когда эта фигура приблизилась ко мне, я увидел, чтоха-наставника или иной
передо мной старый индеец, одетый самым диким образом.ет не только шаману,
У него были шаманские регалии. Увидев этого старого ша-рев. Парная (англ.
мана, человек, который меня опекал в ту ночь, упал от страхаий, в
в обморок. Старик подошел ко мне вплотную и уперся мне
пальцем в грудь. А палец был - одна кожа и кости. Старик
бормотал мне что-то непонятное. К этому моменту все ос-
тальные уже увидели старика и молча бросились ко мне.
Старик повернулся и взглянул на них, и все они застыли на
месте. QH сверлил их взглядом пару секунд. Голос у него был
просто незабываемый. Словно он говорил через трубу или у
него было во рту какое-то другое приспособление, извле-
кавшее звуки из самого его нутра. Клянусь, я видел, что этот
человек говорит внутри тела, а его рот просто транслирует
слова, как какой-то механизм. Так вот, пронзил он их взгля-
дом и пошел дальше, мимо меня, мимо них, и исчез, раство-
рился в темноте.

Билл рассказал, что церемония инициации так и не сос-
тоялась. Все индейцы, в том числе и шаманы, ответственные
за ритуал, так дрожали от страха, что чуть не выпрыгивали
из ботинок. Немного придя в себя, они разбежались кто
куда.

- Люди, которые были друзьями многие годы, - про-
должал он, - больше никогда не разговаривали друг с дру-
гом. Они заявили, что видели привидение в образе невероят-
но старого шамана и что, если бы они разговаривали об этом
друг с другом, это принесло бы им несчастье. Даже просто
смотреть друг на друга было опасно. Большинство из них
потом уехало из тех мест,

- Почему они считали, что разговаривать друг с другом
или смотреть друг на друга - к несчастью? - спросил я
Билла.

- Таковы их верования, - ответил он. - Привидения
такого рода обращаются к каждому из присутствующих ин-
дивидуально. Для индейцев получить такое видение - это
значит определить свою судьбу на всю жизнь.

- И что же привидение сказало им индивидуально? -
спросил я.

- Вот этого я не знаю, - ответил Билл. - Они ведь и
мне никогда ничего не говорили. Когда я спрашивал их, они
все входили в состояние глубокого оцепенения. Ничего не
видели, ничего не слышали. Уже через несколько лет после
этого события тот человек, который потерял сознание, клял-
ся мне, что обморок был притворный. Он просто до смерти
боялся взглянуть в лицо тому старику. А то, что старик имел
сказать каждому из них, все они понимали не на словесном,
а на каком-то другом уровне.

То, что привидение сказало Биллу, насколько он понял,
имело отношение к его здоровью и его будущему.
- То есть? - спросил я.

- Дела мои не очень хороши, - признался он. - Мое
тело чувствует себя неважно.
- Но ты хоть знаешь, в чем тут дело?

- Ну да, - сказал он безразличным тоном, - врачи мне
все объяснили. Но я не собираюсь беспокоиться и даже ду-
мать об этом.

Откровения Билла оставили во мне тяжелый осадок. С
этой стороны я его совершенно не знал. Я всегда считал, что
он - весельчак, рубаха-парень. Никогда бы не подумал, что
у него есть уязвимые места. И такой Билл мне не нравился.
Но было уже слишком поздно отступать. Наше путешествие
продолжалось.

В другой раз он доверительно сообщил мне, что шаманы
Юго-Запада умеют превращаться в различных существ и что
деление шаманов на "медведей", "горных львов" и т. п. сле-
дует понимать не в символическом или метафорическом
смысле, а в самом что ни на есть буквальном.

- Не знаю, поверишь ли ты, - заявил он самым почти-
тельным тоном, но есть шалманы, которые на самом деле
становятся медведями, горными львами или орлами. Я не
преувеличиваю и ничего не придумываю, когда говорю, что
однажды я сам видел превращение шамана, который назы-
вал себя "Речной Человек", "Речной Шаман" или "Пришед-
ший с Реки, Возвращающийся к Реке". С ним я был в горах
в штате Нью-Мексико. Я возил его на машине; он мне дове-
рял. Этот шаман искал свой исток - так он говорил. Один
раз мы с ним шли по берегу реки, как вдруг он стал каким-то
очень возбужденным. Он велел мне скорей убегать с берега
к высоким скалам, спрятаться там, накрыть голову и плечи
одеялом и выглядывать в щелочку, чтобы не пропустить io,
что он сейчас будет делать.

- Что же он собирался делать? - спросил я, не в силах
сдержать нетерпение.

- Я не знал, - сказал Билл. - Мне оставалось только
догадываться. Я и представить себе не мог, что он собирался
делать. Он просто зашел в воду, во всей одежде. Когда вода
дошла ему до икр - это была широкая, но мелкая горная
речка, - шаман просто исчез, растворился. Но прежде чем
войти в воду, он шепнул мне на ухо, что я должен пройти
вниз по течению и подождать его. Он указал мне точное
место, где ждать. Я нашел это место и увидел, как шаман
вышел из воды. Хотя глупо говорить, что он "вышел из
воды". Я видел, как шаман превратился в воду, а затем вос-
создал себя из воды. Ты можешь в это поверить?

Я не мог ничего сказать по поводу этой истории. Пове-
рить в нее было невозможно, но и не верить я тоже не мог.
Билл был слишком серьезным человеком. Напрашивалось
единственное разумное объяснение: в этом путешествии он
пил с каждым днем все больше. В багажнике у Билла был
ящик с двадцатью четырьмя бутылками шотландского вис-
ки - для него одного. Он пил как лошадь,

- Я всегда был неравнодушен к эзотерическим превра-
щениям шаманов, - объявил он мне в другой день. - Не
скажу, что я могу объяснить эти превращения или хотя бы
верю в то, что они на самом деле происходят, но в качестве
интеллектуального упражнения очень интересно подумать о
том, что превращение в змей и горных львов не так трудно,
как то, что делал водяной шаман. В такие моменты я задейс-
твую свой разум таким образом, что перестаю быть антропо-
логом и начинаю реагировать на то, что чую нутром. А нут-
ром я чую, что эти шаманы определенно делают что-то та-
кое, что невозможно научно зафиксировать и вообще
обсуждать, если ты в здравом уме.

Например, есть облачные шаманы, которые превраща-
ются в облака, в туман. Я никогда этого не видел, но я знавал
одного облачного шамана. Я не видел, чтобы он исчезал или
превращался в туман на моих глазах, как тот, другой шаман
превратился в воду. Но однажды я погнался за облачным
шаманом, и он просто исчез - в таком месте, где спрятаться
просто негде. Хотя я не видел, как он превратился в облако,
но он исчез! Я не могу объяснить, куда он девался. Там, где
он пропал, не было ни скал, ни растительности. Я был там
через полуминуты после него, но шамана уже не было.

Я гнался за этим человеком, чтобы получить информа-
цию, - продолжал Билл. -Но он не хотел уделить мне
время. Он был очень дружелюбен, но и только.

Билл рассказал мне еще массу других историй - о со-
перничестве и политических группировках индейцев в раз-
ных резервациях, о кровной мести, вражде, дружбе и т. д. и
т. п. - все это не интересовало меня ни в малейшей степени.
А вот истории о превращениях шаманов и привидениях
давали мне серьезную эмоциональную встряску. Они меня
одновременно и привлекали, и пугали. Но почему они меня
привлекают или пугают, я не мог понять, как ни пытался.
Могу только сказать, что эти шаманские истории задевали
меня на каком-то неизвестном, телесном уровне, я бы даже
сказал, на уровне внутренностей.

Еще во время этой поездки я понял, что индейские сооб-
щества Юго-Запада-это действительно сообщества закры-
тые. И я в конце концов согласился с тем, что мне действи-
тельно нужно было пройти основательную теоретическую
подготовку, что разумнее было бы заняться полевой антро-
пологической работой в такой сфере, с которой я знаком или
в которой имеется некоторая конкуренция.

Когда наша поездка закончилась, Билл отвез меня на
автобусную станцию в Ногалес, штат Аризона. Оттуда мне
предстояло вернуться в Лос-Анджелес. Пока мы сидели в
зале ожидания, Билл по-отечески поучал меня, напоминая,
что неудачи в антропологической полевой работе неизбеж-
ны, но они являются признаками приближения к цели или
моего созревания как ученого.

И вдруг он наклонился ко мне и движением подбородка
указал на противоположный конец зала.

- Кажется, вон тот старик, который сидит на скамейке
в углу, - это и есть тот человек, о котором я тебе рассказы-
вал, - прошептал он мне на ухо. - Я не совсем уверен,
потому что я видел его перед собой, лицом к лицу, только
один раз.

- Который человек? Что ты мне о нем рассказывал? -

спросил я.

- Когда мы говорили о шаманах и шаманских превра-
щениях, я рассказал тебе, как однажды я встретил облачного

шамана.

- Да-да, я помню, - сказал я. - Это и есть облачный
шаман?

- Нет, - сказал Билл, - но мне кажется, что это това-
рищ или учитель облачного шамана. Я их обоих видел вместе
много раз - правда, издалека и много лет назад.

Я вспомнил, что Билл мельком упоминал, причем не в
связи с облачным шаманом, о существовании некоего таин-
ственного старика, бывшего шамана; этот старый мизант-
роп из индейцев юма одно время был ужасным колдуном.
Об отношениях этого старика с облачным шаманом мой
друг никогда ничего не рассказывал, но, очевидно, это был
настолько важный пункт для Билла, что он был уверен - я
тоже об этом знаю.

Странное беспокойство неожиданно овладело мной и
заставило вскочить со скамьи. Как будто влекомый чужой
волей, я подошел к старику и сразу же начал длинную тираду
о том, как я много знаю о лекарственных растениях и о
шаманизме индейцев равнин и их сибирских предков. Ми-
моходом я упомянул, что наслышан о старике как о шамане.
В заключение я заверил старика, что для него было бы край-
не полезно побеседовать со мной обстоятельно.

- Во всяком случае, - сказал я нетерпеливо, - мы
могли бы обменяться историями. Вы расскажете мне свои, а
я вам - мои.

Все это время старик не поднимал на меня глаз. И тут
вдруг поднял. "Я Хуан Матус", - сказал он, глядя мне прямо
в глаза.

Моя тирада ни в коем случае не должна была прекра-
щаться, но по какой-то непонятной причине я вдруг почув-
ствовал, что мне больше нечего сказать. Хотелось только
назвать свое имя. Но старик поднял руку на уровень моих
губ, как бы заставляя меня молчать.

В этот момент подъехал автобус Старик проворчал, что
это тот автобус, на котором он должен ехать; затем он дру-
желюбно пригласил меня заглянуть как-нибудь к нему, что-
бы мы могли поговорить в непринужденной обстановке и
обменяться историями. Говоря это, он иронично усмехнулся
уголком рта. С невероятной для человека его возраста лов-
костью - ему было, как я прикинул, за восемьдесят - он в
несколько прыжков покрыл пятидесятиярдовое расстояние
между скамьей, где он сидел, и дверью автобуса. Автобус
словно остановился специально для того, чтобы подобрать
этого старика, - как только он запрыгнул, дверь закрылась
и машина тронулась.

Старик уехал, а я вернулся к скамейке, где сидел Билл.
- Что он сказал, что он сказал? - спрашивал он' воз-
бужденно.

- Чтобы я заглянул к нему домой, - ответил я. - И
даже сказал, что мы там сможем поговорить.

- Он пригласил тебя к себе домой? Что же ты ему такого
сказал? - приставал Билл.

Я похвастался Биллу, что во мне погиб торговый агент,
и рассказал, как я пообещал старику поделиться с ним своей
богатой информацией о лекарственных растениях.

Билл явно не поверил ни одному моему слову. Он обви-
нил меня в том, что я что-то утаиваю от него.

- Я знаю, что за люди здесь живут, -заявил он воинс-
твенно, - а этот старик - особенно странный тип. Он не
разговаривает ни с кем, в том числе и с индейцами. С какой
бы стати ему разговаривать с тобой, чужаком? Был бы ты
хоть умный!

Было очевидно, что мой друг рассердился на меня, хотя
я и не мог понять за что. Я не смел попросить у него объяс-
нений. У меня возникло впечатление, что он ревнует меня к
этому старику. Возможно, я добился успеха там, где он в свое
нремя потерпел поражение. Как бы то ни было, мой случай-
ный успех ничего не значил для меня. Если не считать крат-
ких замечаний Билла, я не имел ни малейшего понятия о
том, как трудно было сойтись с этим стариком. Да и ничего
особо примечательного в нашем разговоре я в то время не
обнаружил. И меня удивляло) что Билл так расстраивается
по этом)' поводу.

- А ты знаешь, где он живет? - спросил я его.
- Не имею ни малейшего понятия, - ответил он сухо.
- Местные люди говорили, что он не живет вообще нигде,
просто появляется неожиданно то здесь, то там, но все это,
конечно, чушь собачья. Наверное, живет в какой-нибудь
развалюхе в мексиканском Ногалесе.
- Чем же он такой важный? - спросил я.
Задав этот вопрос, я смог набраться храбрости и доба-
вить:

- По-моему, ты расстроен из-за того, что он разговари-
вал со мной. Почему?

Билл с безразличным видом признал, что он был раздо-
садован, потому что, по его сведениям, даже пытаться заго-
норить с этим человеком было бесполезно.

- Этот старик - редкий грубиян, - добавил Билл. - В
лучшем случае, ты к нему обращаешься, а он на тебя только
смотрит и слова не скажет. А в другой раз и взглядом не
'достоит; просто не обращает на тебя внимания, словно ты
пустое место. Я один-единственный раз попытался загово-
рить с ним, и он меня очень грубо оборвал. Знаешь, что он
мне сказал? "На твоем месте я бы не тратил энергию на
открывание рта. Береги ее. Она тебе нужна". Не был бы он
такой старой галошей, я бы врезал ему по нос)'.

Я заметил, что называть этого человека, "стариком" бы-
ло бы не совсем корректно. На самом деле он не выглядел
таким уж старым, хотя лет ему, безусловно, было много. Он
невероятно подвижен и крепок. Про себя же я подумал, что
Билл оказался бы в жалком положении, если бы вздумал
врезать такому "старику" по носу. Старый индеец был силен.
Можно даже сказать, он внушал страх.

Но этого я вслух не сказал. Билл продолжал разглаголь-
ствовать о том, как ненавистен ему этот гадкий старикашка
и что бы он со старикашкой сделал, если бы тот не был таким
тщедушным.

- Как ты думаешь, кто бы мог мне подсказать его адрес?
- спросил я.

- Возможно, кое-кто в Юме, - ответил он, понемногу
успокаиваясь. - Может быть, те люди, с которыми я тебя
познакомил в начале нашей поездки. Ты ничего не потеря-
ешь, если порасспросишь их. Можешь сказать, что это я тебя
к ним направил.

Итак, мои планы изменились. Вместо того чтобы вер-
нуться в Лос-Анджелес, я отправился в Юму, штат Аризона.
Встретился с людьми, с которыми меня познакомил Билл.
Они не знали, где живет тот старый индеец, но их отзывы о
нем еще больше возбудили мое любопытство. Мне сказали,
что он не из Юмы, а из мексиканского штата Сонора и что в
молодости он был внушающим ужас магом, творил заклина-
ния и налагал чары на людей, но, постарев, превратился в
отшельника-аскета. Хотя он был индейцем яки, одно время
его видели с группой мексиканцев, которые, судя по всему,
хорошо разбирались в колдовстве. Все информаторы Билла
утверждали, что уже много лет никто из той компании в
окрестностях Юмы не появлялся.

Один из информаторов добавил, что этот старик был
сверстником его дедушки. Но дедушка был уже дряхл и при-
кован к постели, а маг с годами, казалось, лишь набирался
сил. Этот же рассказчик порекомендовал мне обратиться к
неким людям в Эрмосильо, столице Соноры, которые могли
знать старика и рассказать мне о нем больше. Перспектива
поездки еще и в Мексику меня не очень-то радовала. Сонора
находилась слишком далеко от сферы моих интересов. Кро-
ме того, я рассудил, что лучше все-таки и впрямь заняться
городской антропологией, и вернулся в Лос-Анджелес. Пе-
ред отъездом в Калифорнию я, правда, прочесал окрестнос-
ти Юмы, повсюду расспрашивая о старике. Но больше никто
не знал о нем ничего.

В автобусе на пути в Лос-Анджелес мной владели сме-
шанные ощущения. С одной стороны, я чувствовал себя
полностью излечившимся от всяких помрачений, связанных
с полевой работой и стариком-индейцем. С другой стороны,
меня мучила странная ностальгия. Такого со мной раньше
никогда не бывало. Новизна ощущения поразила меня до
глубины души. Это была смесь беспокойства и тоски, как
будто мне не хватало чего-то крайне важного. По мере того
как я приближался к Лос-Анджелесу, все, что воздействова-
ло на меня в Юме, постепенно начало уходить на задний
план. Но от этого моя тоска лишь усиливалась.

НАМЕРЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОСТИ

Я хотел бы, чтобы ты не спеша обдумал каждую подроб-
ность того, что случилось между тобой и теми двумя
людьми, Хорхе Кампосом и Лукасом Коронадо, которые на
самом деле привели тебя ко мне, - сказал дон Хуан. -
Потом расскажи мне все, что вспомнишь.

Его просьба оказалась для меня очень сложной, и все же
мне даже понравилось вспоминать то, что рассказывали эти
двое. Дон Хуан хотел услышать все подробности, и это заста-
вило меня предельно напрягать свою память.

История, которую заставил меня вспомнить дон Хуан,
началась в городке Гуаймас мексиканского штата Сопора. В
Юме, штат Аризона, мне дали имена и адреса тех людей,
которые, как мне сказали, могут пролить свет на загадку
старика, встреченного на автобусной остановке. Но люди,
которых я навестил, не только не знали никакого старого
шамана, но и вообще сомневались, что такой человек сущес-
твует. Впрочем, все они рассказывали множество жутких
историй о шаманах из племени яки и воинственном духе
всех представителей этого племени. Однако они намекнули,
что, возможно, я смогу найти кое-кого, кто укажет мне вер-
ное направление, в Викаме - железнодорожном поселке
между городами Гуаймас и Сьюдад-Обрегон.

- Можете ли вы порекомендовать конкретного челове-
ка? - спросил я.

- Лучше всего будет поговорить с инспектором госу-
дарственного банка, - предположил один из моих собесед-
ников. - В этом банке много инспекторов. Им известно все
о местных индейцах, так как банк является государственным
учреждением, скупающим их урожаи, а каждый индеец яки
- фермер: он владеет участком земли и может считать его
своей собственностью, пока обрабатывает его.

- Вы знакомы с каким-нибудь инспектором? - спро-
сил я.

Все переглянулись и посмотрели на меня с извиняющи-
мися улыбками. Они не знали ни одного инспектора, но
настоятельно советовали мне найти любого из них и расска-
зать ему о своей проблеме.

Мои попытки познакомиться с инспекторами государс-
твенного банка на станции Викам обернулись полной неуда-
чей. Я встретился с тремя из них, но, как только рассказывал,
чего от них хочу, они начинали смотреть на меня с нескры-
ваемой подозрительностью. Они немедленно решали, что я
-шпион янки, подосланный для того, чтобы затеять какие-
то неприятности. Хотя инспекторы не могли точно опреде-
лить, какие именно, но высказывали самые дикие предполо-
жеаия - от политической пропаганды до промышленного
шпионажа. Все вокруг без всяких на то оснований верили,
что в недрах земель племени яки есть залежи меди и янки
пытаются завладеть ими.

После провала всех моих попыток я вернулся в Гуаймас
и остановился в гостинице неподалеку от одного знаменито-
го ресторана, куда ходил трижды в день, Кухня там была
великолепной. Мне она так понравилась, что я остался в
Гуаймас еще на неделю. Фактически, я чуть ли не жил в этом
ресторане и благодаря этому хорошо познакомился с его
владельцем, сеньором Рейесом.

Однажды во время обеда мистер Рейес подвел к моему
столику какого-то человека, которого представил как Хорхе
Кампоса, чистокровного индейца яки и предпринимателя; в
молодости он жил в Аризоне, прекрасно говорил по-анг-
лийски и был американцем больше, чем любой другой аме-
риканец. Мистер Рейес восхвалял его как настоящий образец
того, как упорный труд и настойчивость способны превра-
тить человека в исключительную личность.

Мистер Рейес оставил нас наедине, а Хорхе Кампос при-
сел за столик и немедленно перешел к делу. Он старался
вести себя скромно и отрицал похвалы, только что прозву-
чавшие в его адрес, но было совершенно ясно, что на самом
деле он чрезвычайно польщен словами мистера Рейеса. С
первого взгляда у меня возникло четкое впечатление, что
Хорхе Кампос относится к тем предпринимателям, каких
можно встретить в баре или на оживленном углу главной
улицы - они продают идеи или просто пытаются найти
хитроумный способ избавить людей от их сбережений.

У мистера Кампоса была очень приятная внешность -
около шести футов ростом, стройный, с импозантным
брюшком, выдающим любителя крепких напитков. У него
было очень смуглое лицо с легким налетом бледности. На
нем были дорогие джинсы и лакированные ковбойские бо-
тинки с острыми носками и угловатыми задниками, словно
ему часто приходилось упираться в землю, чтобы остано-
вить пойманного петлей лассо бычка.

Помимо этого, на нем была безупречно выглаженная
серая рубашка из шотландки; из правого кармана выгляды-
вал пластиковый чехол с целым набором ручек. Мне доводи-
лось видеть такие карманные чехлы у конторских служащих,
не желавших испачкать чернилами карманы своих рубашек.
Наряд Кампоса довершали довольно дорогая на вид, отде-
ланная бахромой красновато-коричневая замшевая куртка и
высокая шляпа техасского ковбоя. Его круглое лицо было
бесстрастным. Морщин на нем не было, хотя на вид Кампосу
было уже за пятьдесят. По какой-то неясной причине я ре-
шил, что этот человек опасен.

- Очень приятно познакомиться с вами, мистер Кам-
пос, - сказал я, протягивая ему руку.

- Давай покончим с формальностями, - ответил он,
энергично пожимая мою руку. -Мне нравится держаться с
молодыми людьми на равных, несмотря на разницу в воз-
расте. Зови меня просто Хорхе.

Он на мгновение умолк-без сомнения, для того, чтобы
понаблюдать за моей реакцией. Я не знал, что ответить. Мне
совершенно не хотелось шутить с ним, но в то же время я не
мог воспринимать его всерьез.

- Любопытно, что привело тебя в Гуаймас? - непри-
нужденно продолжал он. - На туриста ты не похож, да и
глубоководная морская рыбалка вряд ли тебя привлекает.

- Я изучаю антропологию, - ответил я, - и пытаюсь
сойтись с местными индейцами, чтобы провести полевые
исследования.

- А я деловой человек, - откликнулся он. - Мой
бизнес заключается в снабжении информацией, в посредни-
честве. У тебя есть потребность, у меня - товар. Но я беру
плату за свои услуги и при этом гарантирую качество. Если
ты останешься недоволен, платить не придется.

- Если ваш бизнес заключается в продаже инфор-
мации, - сказал я,-то я с удовольствием заплачу, какую
бы цену вы ни назначили.

- Ага! - воскликнул он. -Тебе явно нужен проводник
- кое-кто более образованный, чем обычный здешний
индеец яки, кто познакомил бы тебя с окрестностями. Полу-
чил дотацию на исследования у правительства Соединенных
Штатов или у какой-то крупной организации?

- Да, - солгал я. - Дотацию выделил Эзотерический
Фонд Лос-Анджелеса.

Как только я произнес это, в его глазах промелькнул
жадный блеск.

- Ага! - снова воскликнул он. - Это крупная органи-
зация?

- Довольно большая, - подтвердил я.
- Господи! Что, правда? - переспросил он, будто мои
слова были тем объяснением, которое он желал услышать.
- Могу ли я спросить, если, конечно, ты не против, -
насколько велика эта дотация? Сколько они тебе дали?

- Несколько тысяч долларов для предварительных по-
левых изысканий, - опять соврал я, чтобы увидеть, как он
отреагирует.

- Ага! Я люблю откровенных людей, - сказал он, сма-
куя каждое свое слово. - Я думаю, мы с тобой достигнем
взаимопонимания, Я предлагаю тебе услуги в качестве про-
водника и готов послужить тем ключом, что отворит перед
тобой множество тайных дверей племени яки. Как ты мог
заметить по моему внешнему виду, я обладаю определенным
вкусом и средствами.

- О да, у вас явно хороший вкус, - подтвердил я.
- Я имею в виду, - продолжал он,-что за небольшое
вознаграждение, которое ты сочтешь вполне разумным, я
приведу тебя к нужным людям - к людям, которым ты
сможешь задать любые вопросы. За незначительную допол-
нительную плату я слово в слово переведу для тебя их ответы
на испанский или английский. Еще я говорю на французс-
ком и немецком, но что-то подсказывает мне, что эти языки
тебя не интересуют.

- Вы правы. Вы совершенно правы, - сказал я. - Эти
языки меня совершенно не интересуют. Сколько же вы хо-
тите в качестве вознаграждения?

Он вынул из внутреннего кармана обтянутый кожей
блокнот, помахал им перед моим носом, нацарапал в нем
какие-то беглые пометки, снова махнул им, закрывая, и
изящным и быстрым движением сунул в карман. Я был
уверен, что он хотел продемонстрировать мне, насколько
ловко и споро управляется с вычислениями.

- Так! Мое вознаграждение! Я возьму с тебя пятьдесят
долларов в день, не считая транспортных расходов и пита-
ния. Это значит, что, когда будешь кушать ты, кушать буду
и я. Что скажешь?

В этот момент он подался ко мне и почти шепотом
сообщил, что нам следует перейти на английский, потому
что он не хочет, чтобы окружающие узнали о характере на-
шей сделки. После этого он начал говорить со мной на ка-
ком-то языке, но это был вовсе не английский. Я совершенно
растерялся и не знал, как мне реагировать. От вида человека,
несущего какую-то тарабарщину с совершенно естествен-
ным выражением лица, я нервно задрожал. Но он вел себя
совершенно спокойно, сопровождая слова оживленными
жестами и указывая то на одно, то на другое, будто объяснял
мне что-то. Мне показалось, что это не был какой-то из
перечисленных им языков; возможно, он говорил на языке
яки. Когда мимо нашего стола проходили люди, я кивал
головой и произносил". "Да, да, конечно". Один раз я сказал:
"Вы не могли бы повторить еще раз?" - это прозвучало так
смешно, что я расхохотался до рези в животе. Он тоже от
души рассмеялся, словно я рассказал невероятную шутку.

Должно быть, он заметил, что я совершенно сбит с тол-
кло так как, прежде чем я успел сказать ему, что ничего не
понимаю, он вновь перешел на испанский.

- Не хотелось бы утомлять тебя своими глупыми наб-
людениями, - сказал он, - но, если я стану твоим провод-
ником, -а мне кажется, я им стану, - нам придется прово-
дить за разговорами долгие часы. Только что я проверял
тебя, пытаясь определить, хороший ли ты собеседник. Раз
мне суждено продолжительное время быть рядом с тобой,
пока ты ведешь машину, я хочу убедиться, что ты умеешь
слушать и поддерживать беседу. Рад сообщить, что ты иску-
сен и в том, и в другом.

Он поднялся, пожал мне руку и ушел. Словно по сигна-
лу, к столику подошел владелец ресторана; он улыбался и
покачивал головой из стороны в сторону, как медвежонок.

- Он замечательный парень, правда? - поинтересовал-
ся мистер Рейес.

Мне не хотелось добавлять что бы то ни было к этому
заявлению, так что мистер Рейес по собственной воле пове-
дал мне, что в данный момент Хорхе Кампос выступает в
роли посредника в одной чрезвычайно деликатной и выгод-
ной сделке. Он добавил, что некие горнодобывающие ком-
пании Соединенных Штатов заинтересованы в разработке
залежей железа и меди в землях индейцев яки и на этом
Хорхе Кампос собирается заработать около пяти миллионов
долларов. Теперь я наверняка знал, что Хорхе Кампос -
мошенник: в земле, которой владели индейцы яки, не было
ни железа, ни меди. Будь там полезные ископаемые, частные
предприятия давным-давно вытеснили бы индейцев с этой
земли и поселили бы где-то в другом месте.

- Он действительно замечательный, - сказал я. - Са-
мый удивительный человек из всех, кого я встречал. Как я
могу снова найти его?

- Не беспокойтесь об этом, - заверил меня мистер
Рейес. - Хорхе уже расспросил меня о вас. Он наблюдал за
вами с того самого момента, когда вы здесь появились. Ду-
маю, сегодня вечером или завтра он сам постучит в вашу
дверь.

Мистер Рейес был прав. Пару часов спустя, когда я при-
лег вздремнуть после обеда, меня разбудили. Я собирался
покинуть Гуаймас ранним вечером и за ночь добраться до
Калифорнии. Разбудил меня Хорхе Кампос. Я объяснил ему,
что уезжаю, но вернусь сюда примерно через месяц.

- Ага! Но ты должен остаться, ведь я согласился стать
твоим проводником, - сказал он.

- Мне очень жаль, но с этим придется подождать. Сей-
час у меня очень мало времени, - ответил я.

Я знал, что Хорхе Кампос -плут, и все же решил расска-
зать ему, что у меня уже есть источник информации, поже-
лавший поработать на меня, и что я познакомился с ним в
Аризоне. Я описал ему старика и сказал, что его зовут Хуан
Матус, а другие люди говорили о нем как о шамане. Хорхе
Кампос широко улыбнулся в ответ. Я спросил, знаком ли он
с этим стариком.

-О да, я его знаю, - весело подтвердил он. - Можно
даже сказать, что мы хорошие приятели. - Не дожидаясь
приглашения, Хорхе Кампос вошел в комнату и присел за
столик возле балкона.
- Он живет где-то рядом? - спросил я.
- Конечно, - уверенно сказал Хорхе.
- Вы можете проводить меня к нему?
- Почему бы и нет, - ответил он. - Мне понадобится
пара дней, чтобы навести кое-какие справки - просто убе-
диться, что сейчас он здесь. Потом мы сможем навестить его.

Я понимал, что он лжет, и все же мне хотелось в это
поверить. Я даже подумал, что мое первоначальное недове-
рие было совершенно необоснованным: в этот миг он, каза-
лось, был вполне искренним.

- Однако, - продолжал он, - я запрошу с тебя плату
за то, что приведу к этому человеку. Мой гонорар составит
двести долларов.

Это сумма превышала все, что было в моем распоря-
жении. Я вежливо отказался и заявил, что у меня нет таких
денег.

- Мне не хотелось бы выглядеть торгашом, - сказал
он, расплываясь в обаятельной улыбке, - но скажи тогда,
сколько ты можешь себе позволить? Учти, что мне придется
потратиться на взятки. Индейцы яки очень замкнуты, но
определенные способы всегда существуют. Любые двери от-
крываются одним золотым ключиком - деньгами.

Несмотря на все мои дурные предчувствия, я был убеж-
ден в том, что Хорхе Кампос вхож не только в мир индейцев
яки, но и в дом того старика, что так меня заинтриговал. Миг
не хотелось торговаться, и я испытал легкий стыд, noло-
жив ему лежащие в моем кармане пятьдесят долларов.

- Я уже собирался уезжать, - сказал я, будто извиня-
ясь, - так что с деньгами у меня туговато. Осталось только
пятьдесят долларов.

Хорхе Кампос вытянул длинные ноги под столом, скрес-
тил руки за головой и сдвинул шляпу на лоб.

- Я возьму эти пятьдесят долларов и твои часы, - без
тени смущения заявил он. - Но за эту плату я отведу теб.ч
только к младшему шаману. Не водится! - предупредил
он, словно я уже начал протестовать. - По этой лестнице
следует подниматься осторожно - с нижней ступеньки д.)
самого этого человека, который, смею тебя заверить, зани-
мает чрезвычайно высокое положение.

- Когда же встретимся с этим младшим шаманом? -
спросил я, протягивая ему деньги и часы.

- Прямо сейчас! - воскликнул он, выпрямился и не-
терпеливо схватил часы и деньги. - Пойдем! Не будем те-
рять ни минуты!

Мы уселись в машину, и он сообщил, что мы направля-
емся в город Потам - один из старинных центров племени
яки на берегу реки Яки. Пока мы ехали, он рассказал, что
познакомит меня с Лукасом Коронадо - человеком, извест-
ным своим колдовским искусством, шаманистскими трапса-
ми и великолепными масками, которые он делает для праз-
дников яки на Великий Пост.

Затем разговор перешел на тему о старике, и слова Хорхе
полностью противоречили всему, что говорили о нем дру-
гие. Хотя его описывали как отшельника и шамана в отстав-
ке, Хорхе Кампос изобразил старика самым выдающимся
целителем и колдуном в этом районе - человеком, слава
которого превратила его в совершенно недосягаемую лич-
ность. Хорхе сделал театральную паузу, а потом нанес свой
последний удар: он сказал, что непринужденный разговор со
стариком - тот вид беседы, к какому стремятся все антро-
пологи, - обойдется мне по меньшей мере в две тысячи
долларов.

Я собирался было возмутиться таким резким скачком
цены, но Хорхе опередил меня:

- За двести долларов я мог бы просто провести тебя к
нему, - сказал он. - Но из них у меня осталось бы не
больше тридцати долларов - все остальное ушло бы на
взятки. Однако продолжительный разговор с ним стоит
намного дороже. Подумай сам: у него куча телохранителей,
людей, что его оберегают. Мне нужно уговорить их и дать
что-то каждому.

- В конце концов, - закончил он, - я могу предста-
вить тебе полный отчет с квитанциями и всем прочим, что
нужно для твоей налоговой декларации. Тогда ты поймешь,
что мои комиссионные за организацию всего дела совершен-
но незначительны.

Я испытал прилив восхищения этим человеком. Он пре-
дусмотрел все, даже квитанции о налогах с дохода. Какое-то
;фемя он молчал, будто подсчитывал свою незначительную
прибыль. Мне тоже нечего было сказать: я сам занялся за-
нялся подсчетами, пытаясь придумать способ найти две ты-
сячи долларов, Я даже подумал о том, чтобы действительно
подать просьбу о дотации.

- Вы уверены, что старик захочет говорить со мной? -
спросил я.

- Разумеется, - заверил Хорхе, - Он не только пого-
ьорит с тобой, но и покажет какое-нибудь колдовство, если,
конечно, ты ему заплатишь. И вы сможете договориться о
о том, сколько ты будешь платить за дальнейшие уроки, -
Хорхе Кампос опять ненадолго умолк, пристально глядя мне
к глаза. -Так что, сможешь заплатить две тысячи? - спро-
сил он таким нарочито равнодушным тоном, что я вновь
мгновенно осознал, что он мошенник.

- О да, это вполне приемлемая сумма, - успокаиваю-
ще соврал я.

Он не мог скрыть своего ликования.
- Молодец! Молодец! - одобрительно воскликнул он.
- Вот и договорились!

Я попытался задать ему еще несколько общих вопросов
о старике, но он бесцеремонно прервал меня:

- Спросишь у самого старика. Он будет в твоем полном
распоряжении, - с улыбкой пообещал Хорхе.

Он принялся рассказывать .мне о своей жизни в Соеди-
ненных Штатах и деловой карьере. Поскольку я уже отнес
его к категории жуликов, не знающих ни единого английско-
го слова, он вдруг перешел на английский, что привело меня
в полное замешательство.

- Так вы говорите по-английски! - воскликнул я, даже
не пытаясь скрыть свое изумление.

- Ну разумеется, мой мальчик, - ответил он с техас-
ским акцентом, которому подражал на протяжении всего
нашего разговора. - Я ведь говорил, что хотел испытать
тебя, проверить, насколько ты находчивый. И следует приз-
нать, что ты весьма сообразителен.

Он великолепно говорил на английском и принялся раз-
влекать меня всякими шутками и историями. Мне показа-
лось, что мы добрались до Потама почти мгновенно. Мы
подъехали к дому на окраине города и вышли из машины.
Хорхе шел впереди, громко выкрикивая имя Лукаса Корона-
до.

Откуда-то из глубины дома раздался голос:
- Сюда.

В задней комнате лачуги, прямо на расстеленной на полу
козьей шкуре сидел человек. Держа в руках резец и деревян-
ный молоток, он возился с куском дерева, зажав его голыми
ступнями. Удерживая его на месте ногами, человек управлял
им, словно огромным вращающимся колесом гончара.
Ступни ловко вращали дерево, а руки тем временем обтачи-
вали его резцом. Я никогда в жизни не видел ничего подоб-
ного. Он делал маску, выдалбливая в ней углубления искрив-
ленным резцом. Непринужденность, с какой он удерживал
деревяшку ногами и поворачивал ее, была совершенно заме-
чательной.

Человек был очень худым: вытянутое лицо с резкими
чертами, высокие скулы и темная, почти медного цвета ко-
жа. Кожа на лице и шее была так натянута, что казалось,
вот-вот лопнет. Он носил тонкие обвисшие усы, которые
придавали его угловатому лицу зловещее выражение. У него
был орлиный нос с очень тонкой переносицей и свирепые
черные глаза. Совершенно черные брови выглядели так, буд-
то были нарисованы карандашом, - как и блестящие чер-
ные волосы, зачесанные назад. Мне никогда еще не доводи-
лось видеть такого неприятного лица. При взгляде на него в
голову приходил образ итальянского отравителя эпохи Ме-
дичи. После внимательного изучения лица Лукаса Коронадо
я решил, что самыми подходящими для него будут слова
"свирепый" и "угрюмый".

Я заметил, что ноги у него были такими длинными, что,
хотя он сидел на полу и сжимал ногами кусок дерева, колени
доходили до самых плеч. Когда мы подошли ближе, он прер-
вал работу и поднялся. Лукас был худым как вешалка и еще
выше ростом, чем Хорхе Кампос. Он тут же надел свои гуа-
рачес - как мне показалось, в знак уважения к нам.

- Входите, входите, - без улыбки сказал он. У меня
возникло странное ощущение, что Лукас Коронадо вообще
не умеет улыбаться. - Что стало причиной такого приятно-
го визита? - спросил он у Хорхе Кампоса.

- Я привел этого молодого человека. Он хочет задать
пару вопросов о твоем искусстве,--покровительственным
тоном сообщил Хорхе Кампос. - Я поклялся, что ты отве-
тишь на его вопросы совершенно правдиво.
- Ну конечно, конечно, - заверил Лукас Коронадо,
окинув меня с ног до головы равнодушным взглядом.

Он перешел на другой язык - я решил, что это язык
племени яки. Лукас и Хорхе погрузились в оживленный раз-
говор, и говорили так довольно долго. При этом оба вели
себя так, словно я вообще не существовал.

- Есть одна проблема, - наконец сказал мне Хорхе
Кампос. - Лукас только что сообщил мне, что сейчас у него
очень напряженное время, так как приближаются праздни-
ки. Поэтому сегодня он не сможет ответить на все твои
вопросы, но обязательно сделает это в другой раз.

- Да, да, конечно, - подтвердил Лукас Коронадо на
испанском. - В другой раз - обязательно. В другой раз.

- Нам придется уйти, - сказал Хорхе Кампос, - но я
непременно приведу тебя к нему позже.

Когда мы уходили, я почувствовал желание высказать
Лукасу Коронадо свое восхищение его изумительным мас-
терством одновременной работы руками и ногами. Он
взглянул на меня так, будто я сумасшедший, а глаза его
расширились от удивления.

- Ты что, никогда не видел, как делают маску? - про-
цедил он сквозь сжатые зубы. - Ты откуда свалился? С
Марса?

Я почувствовал себя идиотом и попытался объяснить,
что для меня этот способ является совершенно новым. Мне
показалось, что сейчас он ударит меня по голове. Хорхе Кам-
пос на английском сказал мне, что своим замечанием я очень
обидел Лукаса Коронадо. Он воспринял мою похвалу как
скрытую попытку посмеяться над его бедностью. Для него
мои слова стали ироничным указанием на то, каким нищим
и беспомощным он стал.

- Все совсем наоборот! - заявил я. - Я считаю, что он
великолепен.

- Не вздумай говорить ему что-то подобное, - резко
возразил Хорхе Кампос. - Эти люди привыкли восприни-
мать и высказывать оскорбления в самой тонкой форме. Он
считает очень странным, что ты пренебрежительно отзыва-
ешься о нем, хотя совсем его не знаешь, и к тому же смеешь-
ся над тем, что он не может позволить себе купить верстак
для работы с деревом.

Я был совершенно растерян. Мне меньше всего хотелось
портить отношения со своим единственным возможным
выходом на старика. Судя по всему, Хорхе Кампос прекрасно
понимал мою досаду.

- Купи у него какую-нибудь маску, -посоветовал он,
Я ответил ему, что денег у меня едва хватит на то, чтобы
заправить машину и купить еду, и что я собираюсь добраться
до Лос-Анджелеса одним махом, без остановок.

- Тогда дай ему свою кожаную куртку, - как нечто
само собой разумеющееся сказал Хорхе, хотя и произнес это
доверительным, значительным тоном. - Иначе ты разоз-
лишь его и тогда запомнишься ему только нанесенным ос-
корблением. Не стоит говорить ему, что его маски хороши.
Просто купи одну.

Когда я сказал Лукасу Коронадо, что хочу обменять свою
кожаную куртку на одну из его масок, он удовлетворенно
ослабился, взял куртку и тут же надел ее. Он пошел к дому,
но, прежде чем войти, сделал какое-то странное круговое
движение, опустился на колени перед чем-то вроде алтаря.
Он двигал руками, словно вытягивал их, а потом потер ладо-
нями края куртки.

Он вошел в дом, вынес оттуда обернутый газетами свер-
ток и передал его мне. Я хотел задать ему несколько вопро-
сов, но он извинился и сказал, что у него много работы,
однако добавил, что если я захочу, то могу вернуться в дру-
гой раз.

На обратном пути в Гуаймас Хорхе Кампос попросил
меня развернуть сверток. Он хотел убедиться, что Лукас Ко-
ронадо не обманул меня. Мне не хотелось проверять, что в
свертке, - я был целиком занят мыслью о том, чтобы вер-
нуться к Лукасу в одиночестве и поговорить с ним. Я пребы-
вал в приподнятом настроении.

-Я должен увидеть, что он тебе дал, -настаивал Хорхе
Кампос. - Пожалуйста, останови машину. Не существует
таких причин или обстоятельств, что позволили бы мне под-
вергать своих клиентов опасности. Ты заплатил мне за опре-
деленные услуги. Этот человек -искусный шаман, и потому
он очень опасен. Так как ты оскорбил его, он мог дать тебе
заколдованный сверток. В этом случае нам придется быстро
закопать его прямо здесь.

Я испытал прилив тошноты и остановил машину. С пре-
дельной осторожностью я вынул сверток, но Хорхе Кампос
выхватил его из моих рук и развернул. В нем лежали три
великолепные традиционные маски племени яки. Хорхе
Кампос обыденным, ничуть не заинтересованным тоном за-
метил, что было бы вполне естественно, если бы я подарил
ему одну из них. Я рассудил, что мне следует поддерживать с
ним хорошие отношения, пока он не отвел меня к старику, и
потому с готовностью вручил ему одну маску.

- Если ты позволишь мне выбрать, я бы предпочел вот
эту, - показал он.

Я позволил. Маски ничего для меня не значили, ведь моя
цель заключалась в другом. Я бы отдал ему и две оставшиеся,
но мне хотелось показать их своим друзьям-антропологам.

- В этих масках нет ничего необычного, - объявил
Хорхе Кампос. - Такие можно купить в любой лавке в
городе. Они продаются для туристов.

Я видел маски племени яки в городских магазинах. По
сравнению с этими они были грубыми поделками. К тому
же, Хорхе Кампос действительно выбрал самую лучшую.

Я оставил его в городе и направился в Лос-Анджелес.
Прежде чем попрощаться, он напомнил мне, что я факти-
чески уже должен ему две тысячи долларов, так как он соби-
рается немедленно начать раздавать взятки и готовить мою
встречу с той большой шишкой.

- Так что, ты точно сможешь привезти две тысячи в
следующий раз, когда приедешь? - нагло спросил он.

Его вопрос поставил меня в ужасное положение. Я был
уверен, что он потеряет интерес ко мне, как только я честно
признаюсь ему, что сомневаюсь в этом. И я был убежден,
что, несмотря на его очевидную жадность, он все же сможет
стать моим проводником.

- Я изо всех сил постараюсь найти деньги, -уклончиво
ответил я.

- Тебе нужно сделать кое-что большее, - резко, почти
зло возразил он. - Я собираюсь тратить собственные день-
ги, устраиваю эту встречу и должен получить от тебя какие-
нибудь гарантии. Мне известно, что ты очень серьезный
молодой человек. Сколько стоит твоя машина? Может быть,
тебе уже выдали уведомление об увольнении?

Я сказал ему, сколько стоит моя машина, и отверг пред-
положение об увольнении, но он удовлетворился лишь пос-
ле того, как я дал ему слово, что в следующий раз привезу с
собой всю сумму наличными.

Пять месяцев спустя я вернулся в Гуаймас, чтобы пови-
даться с Хорхе Кампосом. В то время две тысячи были зна-
чительной суммой, особенно для студента. Я решил, что,
если он согласится на выплаты по частям, я с удовольствием
уплачу ему ту сумму, о какой мы договорились.

Я не смог найти Хорхе Кампоса. Я обращался к владель-
цу ресторана, но он был озадачен отсутствием Хорхе не
меньше меня.

- Он просто исчез, - сказал мистер Рейес. - Я думаю,
вернулся в Аризону или в Техас, туда, где у него дела.

Я воспользовался этим случаем и в одиночестве отпра-
вился к Лукасу Коронадо. Но, подъехав к его дому около
полудня, я не застал и его. Я обращался с вопросами о том,
где он может быть, к его соседям, но те воинственно рассмат-
ривали меня и не удостоили даже словом. Я уехал, но вновь
вернулся к его дому к вечеру, впрочем, без особых надежд.
На самом деле я уже собирался домой, в Лос-Анджелес. К
моему удивлению, Лукас Коронадо не только оказался дома,
но и вел себя очень дружелюбно. Он откровенно одобрил то,
что я приехал без "этой занозы в заднице" Хорхе Кампоса и
пожаловался, что Хорхе Кампос, которого он называл из-
менником племени яки, получает удовольствие, когда ис-
пользует своих соплеменников.

Я вручил Лукасу Коронадо подарки, привезенные специ-
ально для него, и купил у него три маски, посох с изысканной
резьбой и пару постукивающих краг, сделанных из коконов
каких-то пустынных насекомых, - индейцы яки использу-
ют эти краги в своих традиционных танцах. Затем я пригла-
сил его поужинать в Гуаймас.

Я виделся с ним ежедневно в течение тех пяти дней, что
провел в этом районе, и он обеспечил меня нескончаемым
потоком информации о племени яки, их истории и общест-
венной организации, а также о значении и характере их праз-
дников. Эти полевые исследования доставляли мне такое
удовольствие, что мне даже не хотелось спрашивать, извест-
но ли ему что-то о старом шамане. Преодолевая эту неохоту,
я вое же спросил Лукаса Коронадо, знаком ли он с тем стари-
ком, который, по уверениям Хорхе Кампоса, был выдаю-
щимся шаманом. Казалось, мой вопрос поставил Лукаса в
тупик. Он заверил меня, что, насколько ему известно, в этой
части страны никогда не существовало подобного человека,
а Хорхе Кампос - просто мошенник, пытавшийся выма-
нить у меня деньги.

То, что Лукас Коронадо отрицает существование этого
старика, стало для меня неожиданным и жестоким ударом.
В этот миг я с полной очевидностью понял, что полевые
изыскания меня ничуть не заботят. Единственным, что меня
волновало, были поиски этого старика. Я понял, что встреча
со старым шаманом действительно была неким переломным
моментом, никак не связанным с моими желаниями, стрем-
лениями и даже соображениями как антрополога.

Теперь мне еще сильнее хотелось узнать, кем, черт возь-
ми, был тот старик. Совершенно не владея собой, я начал
громко вопить от досады и топать ногами по полу. Лукас
Коронадо был совершенно изумлен моим поведением. Он
удивленно уставился на меня, а затем рассмеялся. Я не имел
никакого представления о том, над чем он смеется, и изви-
нился за свою вспышку гнева и огорчения, хотя не мог
объяснить ему причины своей подавленности. Судя по все-
му, Лукас Коронадо понял мое затруднительное положение.
- В этих местах такое случается, - сказал он.
Я не понимал, что он имеет в виду, но не хотел просить
объяснений. Я был смертельно напуган той легкостью, с
какой он отнесся к этому оскорблению. Характерной чертой
индейцев яки является их обидчивость. Кажется, что они
всегда так и выискивают обиду, которая оказалась настолько
тонкой, что ее не заметили.

- В окрестных горах обитают магические существа, -
продолжал он, - и они способны влиять на людей. Они
заставляют людей сходить с ума. Под их влиянием люди
начинают шуметь и нести всякую чушь, но, когда наконец
утихают от истощения, никак не могут взять в толк, почему
они вели себя так.

- Думаете, со мной произошло что-то подобное? -
спросил я.

- Наверняка, - с полной убежденностью ответил
он. - Я уже подозревал в тебе предрасположенность схо-
дить с ума по пустячному поводу, но ты всегда был сдержан.
Сегодня ты не был сдержан. Ты разъярился из-за чепухи.

- Это не чепуха, - возразил я. - До сих пор я не
понимал этого, но основной побудительной причиной всех
моих поисков был этот старик.

Лукас Коронадо помолчал, словно погрузился в глубо-
кие раздумья, а затем принялся ходить взад-вперед.

- Может быть, вы знаете похожего старика не из этих
мест? - спросил я.

Он не понял моего вопроса. Мне пришлось объяснить,
что, возможно, тот старый индеец похож на Хорхе Кампоса
- то есть это индеец яки, который не живет на землях своего
племени. Лукас Коронадо объяснил, что фамилия Матус
вполне обычна для этих мест, но он не знает ни одного
Матуса по имени Хуан. Затем его будто осенило, и он заявил,
что, раз этот человек стар, у него может быть и другое имя и
что он мог представиться вымышленным, а не настоящим
именем.

- Единственный известный мне старик - отец Игна-
сио Флореса, - продолжал он. - Он время от времени
навещает сына, но приезжает из Мехико. Подумать только,
он - отец Игнасио, но ведь он не такой старый. И все же он
старый, потому что Игнасио старый. Хотя его отец выглядит
моложе.

Он от всей души рассмеялся. Очевидно, он никогда
раньше не задумывался о моложавом виде того старика.
Лукас продолжал качать головой, словно не веря в свое отк-
рытие. Я, напротив, испытал новый прилив надежды.

- Это он! - завопил я, сам не понимая, почему так
уверен в этом.

Лукас Коронадо не знал, где именно живет Игнасио Фло-
рес, но оказался настолько любезен, что поехал вместе со
мной в ближайший городок племени яки и все выяснил.

Игнасио Флорес оказался крупным и дородным мужчи-
ной, возраст которого давно перевалил за шестьдесят. Лукас
Коронадо предупредил меня, что в молодости этот здоровяк
был солдатом и до сих пор сохранил повадки военного. У
Игнасио Флореса были огромные усы - в сочетании с его
свирепым взглядом он показался мне настоящим олицетво-
рением жестокого вояки. Кожа у него была смуглая, а воло-
сы, несмотря на возраст, - блестящими и черными. Силь-
ный и резкий голос, казалось, был предназначен только для
того, чтобы отдавать приказы. Я предположил, что он был
кавалеристом - он ходил так, словно на ногах у него по-
прежнему болтались шпоры, и по какой-то странной, непос-
тижимой причине я даже слышал звон шпор, наблюдая за
его шагами.

Лукас Коронадо представил меня и сказал, что я приехал
из Аризоны, чтобы повидаться с его отцом, с которым поз-
накомился в Ногалесе. Казалось, Игнасио Флорес совсем не
удивился.

-О да,- ответил он.-Мой отец много путешествует.
- Без каких-либо дальнейших вступлений он сразу расска-
зал нам, где мы можем найти его отца. Сам он с нами не
пошел - думаю, из вежливости. Он извинился и вошел в
дом строевым шагом, словно участвовал в параде.

Я настроился отправиться к дому старика вместе с Лука-
сом Коронадо, но он вежливо отклонил мое предложение и
попросил отвезти его домой.

- Я надеюсь, ты нашел того, кого искал, и считаю, что
тебе следует пойти к нему одному, - сказал он.

Я был восхищен тем, насколько деликатны эти индейцы
яки, хотя это не мешает им быть такими свирепыми. Мне
рассказывали, что яки - дикари, не испытывающие ни ма-
лейших колебаний при необходимости убивать, однако, что
касается моих личных наблюдений, их самыми примеча-
тельными чертами были вежливость и рассудительность.

Я подъехал к дому отца Игнасио Флореса и действитель-
но нашел там того человека, которого искал.

- Интересно, почему Хорхе Кампос солгал, сказав, что
знаком с тобой? -задумался я в конце своего рассказа.

- Он не лгал тебе, - ответил дон Хуан с уверенностью
человека, который смотрит на поведение таких, как Хорхе
Кампос, сквозь пальцы. - Он даже не пытался представить
в ложном свете самого себя. Он рассматривал тебя как лег-
кую добычу и хотел перехитрить. Впрочем, ему не удалось
осуществить этот план, так как бесконечность оказалась
сильнее. Тебе известно, что он исчез вскоре после того, как
повстречался с тобой, и его никогда больше не видели?

- Во всей этой истории наиболее важной фигурой был
для тебя именно Хорхе Кампос, -продолжал он. - В опре-
деленном отношении он является копией тебя самого. В том,
что произошло между вами, ты можешь увидеть кальку тво-
ей собственной жизни.

- Почему? Я ведь не мошенник! - возразил я.
Он рассмеялся, будто знал нечто, неизвестное мне.
В следующее мгновение, насколько я помню, я оказался
в разгаре внутреннего конфликта. С одной стороны я горячо
и пространно принялся объяснять самому себе подлинные
мотивы своих действий, представлений и ожиданий. С дру-
гой - какая-то странная мысль заставила меня с той же
силой, с какой я оправдывал себя, ясно увидеть, что при
определенном стечении обстоятельств я мог бы стать точно
таким же, как Хорхе Кампос. Вначале я счел эту мысль недо-
пустимой и направил всю свою энергию на то, чтобы опро-
вергнуть ее, но где-то в глубине души мне совсем не хотелось
оправдываться в том, что я могу быть похожим на Хорхе
Кампоса - я знал, что это правда,

Когда я поделился своей проблемой с доном Хуаном, он
так расхохотался, что несколько раз закашлялся.

- На твоем месте, - заметил он, все еще смеясь, -я бы
прислушался к своему внутреннему голосу. Остается понять,
что изменилось бы, окажись ты таким же, как Хорхе Кампос,
то есть мошенником? Он был дешевым мошенником, а ты
более искусный. В этом вся разница между вами,

Так действует пересказ*. Вот почему маги его использу-
ют. Он заставляет тебя понять в себе то, о существовании
чего ты даже не подозревал.
чего ты даже не подозревал.
Англ. "recowltlng".

Мне захотелось немедленно уйти, но дон Хуан ясно по-
нимал, что я чувствую.

- Не слушай тот поверхностный голос, что заставляет
тебя злиться, - требовательно сказал он. - Вслушайся в
глубинный голос, который будет направлять тебя, начиная с
этого момента, - тот голос, что смеется. Вслушайся в него!
И смейся вместе с ним. Смейся! Смейся!

Его слова подействовали на меня, как гипнотическое
внушение. Против своей воли, я начал смеяться. Мне никог-
да еще не было так весело. Я чувствовал себя свободным,
сбросившим маску.

- Пересказывай самому себе историю Хорхе Кампоса
- снова и снова, - сказал дон Хуан. - Ты найдешь в ней
бесконечное изобилие информации. Каждая подробность -
часть карты. Природа бесконечности заключается в том,
чтобы помещать карты-проекции прямо перед нами, как
только мы пересекаем определенный порог.

Затем он очень долго смотрел на меня: не просто сколь-
зил взглядом, а пристально созерцал меня. Наконец он про-
изнес:

- Хорхе Кампос никак не мог избежать одного - необ-
ходимости свести тебя с тем другим человеком, Лукасом
Коронадо, который значит для тебя не меньше, чем сам
Хорхе Кампос, а, может быть, даже больше.

Пересказывая историю этих двоих, я осознал, что про-
вел с Лукасом Коронадо гораздо больше времени, чем с Хор-
хе Кампосом, и все же наше общение было не таким насы-
щенным, так как перемежалось продолжительными перио-
дами молчания. По своему характеру Лукас Коронадо был
неразговорчивым человеком, и, по какой-то странной при-
чине, когда он умолкал, ему удавалось увлекать меня за со-
бой в то же состояние.

- Лукас Коронадо - обратная сторона твоей карты, -
сказал дон Хуан. - Разве ты не находишь странным, что он
скульптор, как и ты, что он - сверхчувствительный худож-
ник, который, как и ты в свое время, пытался найти покро-
вителя своего искусства? Он искал покровителя так же страс-
тно, как ты искал женщину - ту любительницу искусства,
что могла бы способствовать твоему творчеству.

Я вступил в новую пугающую борьбу с самим собой. На
этот раз в сражение вступили моя полная убежденность в
том, что, хотя я никогда не рассказывал ему об этом периоде
своей жизни, все именно так и было, - и то, что я не могу
найти ни одного объяснения тому, откуда он узнал об этом.
Мне опять захотелось немедленно уйти, но это побуждение
вновь было подавлено исходящим из глубины голосом. Не
пытаясь уговорить самого себя, я от всей души рассмеялся.
Какой-то части меня, пребывающей на глубочайшем уров-
не, было совершенно все равно, откуда дон Хуан знает об
этом. То, в какой деликатной и непринужденной форме он
показал, что ему об этом известно, было совершенно очаро-
вательным зрелищем и никак не влияло на злость и желание
уйти, исходившие из моей поверхностной части.

- Очень хорошо, - сказал дон Хуан, энергично похло-
пывая меня по плечу, - очень хорошо.

В этот миг он казался печальным, словно увидел нечто,
недоступное взору обычного человека.

- Хорхе Кампос и Лукас Коронадо представляют собой
два конца одной оси, - сказал он. - Эта ось - ты сам.
Безжалостный и наглый торгаш, заботящийся только о себе,
- с одной стороны, и сверхчувствительный, измученный,
слабый и уязвимый художник - с другой. Это и могло бы
стать картой твоей жизни, если бы не появление еще одной
возможности: той, что открылась, когда ты пересек порог
бесконечности. Ты искал меня - и ты нашел меня. Так ты
пересек этот порог. Намерение бесконечности приказало мне
найти кого-то вроде тебя. Я нашел тебя - и так я тоже
пересек этот порог.

На этом наш разговор закончился. Дон Хуан погрузился
в один из свойственных ему периодов полного безмолвия.

Он заговорил только в конце дня, когда мы вернулись домой
и присели под рамадой, наслаждаясь прохладой после дол-
гой прогулки.

- В твоем пересказывании того, что произошло между
тобой, Хорхе Кампосом и Лукасом Коронадо, я (надеюсь, ты
тоже) обнаружил один очень тревожный момент, - начал
дон Хуан. - Я считаю, что это - знак. Он указывает на
окончание эпохи; это означает, что ничто уже не может
оставаться прежним. Тебя привели ко мне весьма непроч-
ные связи. Ни одна из них не могла существовать сама по
себе. Именно это я извлек из твоего пересказа.

Я вспомнил, как однажды дон Хуан сообщил мне, что
Лукас Коронадо смертельно болен. Его медленно пожирала
какая-то неизлечимая болезнь.

- Через своего сына Игнасио я передал ему, что он
должен сделать, чтобы выздороветь, - сказал тогда дон Ху-
ан, - но он счел это чушью и даже не захотел выслушать
Игнасио. И в этом виноват не Лукас. Весь род человеческий
ничего не желает слушать. Люди слушают только то, что
хотят услышать.

Я вспомнил, что тогда приставал к дону Хуану с прось-
бами рассказать, что можно передать Лукасу Коронадо, что-
бы помочь ему ослабить физическую боль и душевные стра-
дания. Дон Хуан не только изложил мне, что следует сказать
Лукасу, но и продолжал утверждать, что он может легко
выздороветь. И все же, когда я пришел к Лукасу Коронадо с
советом дона Хуана, тот посмотрел на меня так, будто я
сошел с ума. Затем он начал разыгрывать замечательный -
но, будь я индейцем яки, совершенно оскорбительный -
образ человека, который до смерти устал от всяких непро-
шеных и надоедливых советчиков. Я решил, что на такую
утонченность способен только индеец яки.

- Это мне не поможет, - вызывающе заявил он в
конце, раздраженный отсутствием у меня какой-либо чувс-
твительности. - Да это и неважно. Все мы когда-нибудь
умрем. Но неужели ты осмелился подумать, будто 'л потерял
всякую надежду? Я собираюсь занять денег у государствен-
ного банка. Я возьму их в залог будущего урожая, и тогда мне
хватит денег, чтобы купить кое-что, что непременно меня
вылечит. Это называется "Би-та-ми-нол".
- Что такое "Витаминол"? - спросил я.
- Его рекламировали по радио, - с детским простоду-
шием сообщил он. - Это средство лечит все. Его рекомен-
дуют тем, кому не каждый день доводится есть мясо, рыбу
или птицу. Его рекомендуют таким, как я, у кого душа в теле
едва держится.

В своем стремлении помочь Лукасу я тут же совершил
крупнейшую ошибку, какую только можно допустить в об-
ществе таких чрезмерно чувствительных созданий, как ин-
дейцы яки, - я предложил ему деньги на покупку "Витами-
нола". Признаком того, насколько глубоко я его ранил, стал
его холодный пристальный взгляд. Моя тупость была неп-
ростительной. Лукас Коронадо очень мягко ответил, что сам
в состоянии купить себе "Витаминол".

Я вернулся к дому дона Хуана. Мне хотелось плакать.
Меня подвело мое же рвение.

- Не растрачивай энергию на беспокойство о подобных
вещах, - спокойно посоветовал дон Хуан. - Лукас Корона-
до замкнулся в порочном круге. И ты тоже. Все мы. У него
есть "Витаминол", который, по его мнению, является лекар-
ством от всех болезней и решает все проблемы человека.
Сейчас он не может купить его, но страстно надеется, что
когда-нибудь сможет.

Дон Хуан уставился на меня своим пронзительным
взглядом.

-Я ведь говорил тебе, что действия Лукаса Коронадо -
карта твоей жизни, - сказал он. - Поверь мне, это так.
Лукас Коронадо обратил твое внимание на "Витаминол" и
сделал это так мощно и болезненно, что причинил тебе стра-
дания и заставил разрыдаться.

Дон Хуан замолчал. Это была продолжительная и дейс-
твенная пауза.
_ и не говори мне, что не понимаешь, что я имею в
виду - добавил он. - Так или иначе, у каждого из нас есть
свой "Витаминол".

КЕМ ЖЕ НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛ ДОН ХУАН?

Та часть моего отчета о встрече с доном Хуаном, которую
он не захотел выслушивать, касалась моих чувств и впе-
чатлений в тот судьбоносный день, когда я вошел в его дом;
она связана с противоречивым столкновением между мои-
ми ожиданиями и реальной ситуацией, а также с ощущени-
ями, возникшими у меня под влиянием самых эстравагант-
ных идей, какие мне только доводилось слышать.
- Это скорее исповедь, чем описание событий, - ска-
зал мне дон Хуан, когда я попытался рассказать ему об этом.
-Ты совершенно ошибаешься, дон Хуан, -начал я, но
остановился.

Что-то такое в том, как он посмотрел на меня, заставило
меня понять, что он прав. Что бы я ни собирался сказать, это
стало бы лишь пустыми словами, болтовней. Однако то, что
произошло во время нашей первой настоящей встречи, име-
ло для меня невероятную важность и являлось событием
первостепенной значимости.

Во время первой встречи с доном Хуаном на автобусной
остановке в Ногалесе, штат Аризона, со мной произошло
нечто необычное, хотя моя озабоченность тем, как лучше
преподнести себя, исказила восприятие этого события. Мне
хотелось произвести впечатление на дона Хуана, и в попыт-
ках добиться этого я сосредоточил все свое внимание на том,
чтобы, так сказать, показать товар лицом. Осознание стран-
ных ощущений, о которых я говорю, начало проявляться
лишь несколько месяцев спустя.

Однажды, без всяких на то оснований, без моего жела-
ния и какого-либо напряжения, я с необычайной ясностью
вспомнил то, что полностью ускользнуло от моего внимания
в момент знакомства с доном Хуаном. Когда дон Хуан восп-
репятствовал моей попытке назвать свое имя, он посмотрел
мне прямо в глаза, и этот взгляд вызвал у меня онемение. Я
мог бы рассказать ему о себе бесконечно больше, я мог бы
часами расхваливать свои знания и достоинства, но его
взгляд словно отключил меня.

В свете этого нового понимания я опять и опять обду-
мывал все, что случилось со мной во время той встречи, и
неизбежно приходил к выводу, что испытал временную ос-
тановку какого-то таинственного потока, поддерживающе-
го мою жизнь, - потока, который никогда прежде не оста-
навливался, по крайней мере так, как это заставил меня ощу-
тить дон Хуан. Когда я пытался описать кому-либо из своих
друзей свои физические ощущения в тот момент, все мое
тело покрывалось странной испариной - как в тот раз, ког-
да дон Хуан смотрел на меня этим особым взглядом. Тогда я
не просто не мог вымолвить ни единого слова - у меня
вообще не возникало никаких мыслей.

В течение определенного времени после этого я часто
размышлял о физическом ощущении этой временной оста-
новки, но не мог найти ей рационального объяснения. Сна-
чала я убеждал себя в том, что дон Хуан, должно быть, загип-
нотизировал меня, но затем память подсказала мне, что он
не отдавал никаких гипнотических приказов и не делал ка-
ких-либо жестов, которые могли бы поглотить все мое вни-
мание. Фактически, он просто взглянул на меня. Этот взгляд
был таким... насыщенным, что мне показалось, будто он
смотрел на меня очень долго. Он овладел моим существом и
вызвал некое смятение, проникшее на глубочайший физи-
ческий уровень.

Когда, наконец, дон Хуан вновь оказался прямо передо
мной, я прежде всего заметил, что он выглядит совсем не
таким, каким я воображал его во время своих поисков. У
меня сложился определенный образ того человека, которого
я встретил на автобусной остановке, и я ежедневно оттачи-
вал его, считая при этом, что вспоминаю о нем все больше
подробностей. В моих мыслях он был старым, хотя очень
сильным и подвижным человеком, и все же в нем была
какая-то хрупкость. Мне казалось, что у него короткие седые
волосы и очень смуглая кожа.

Стоявший передо мной сейчас человек был мускулис-
тым и решительным. Он двигался с проворством, но без
суеты. Шаг его был твердым и в то же время легким. В нем
чувствовалась жизненная сила и воля. Составленный мной
портрет совершенно расходился с реальностью. Волосы ока-
зались доволно длинными и не такими седыми, как я вооб-
ражал; кожа была не такой уж смуглой. Я мог бы поклясться,
что черты его лица походят на птичьи, как это бывает в
старости, однако в этом я тоже ошибся: его лицо было до-
вольно полным, почти круглым. Самой же примечательной
чертой стоящего передо мной человека были его темные
глаза, сияющие особым, пляшущим огнем.

Кое-что в моей прежней оценке его внешности оказа-
лось полностью упущено: у него было телосложение атлета:
широкие плечи, плоский живот, ноги твердо стоят на земле.
Не было ни слабости в коленях, ни дрожания рук, хотя я
воображал, что при первой встрече мне удалось заметить
легкий трепет головы и ладоней, словно он нервничал и
пошатывался. Кроме того, я представлял, что его рост сос-
тавляет пять футов шесть дюймов - это оказалось дюйма на
три меньше реального.

Казалось, дон Хуан совсем не удивился, увидев меня. Я
хотел рассказать ему, как трудно мне было его найти. Я
надеялся, что он поблагодарит меня за эти титанические
усилия, но он просто насмешливо улыбнулся.

- Важны не твои усилия, - сказал он. - Важно то, что
ты нашел мой дом. Присаживайся, присаживайся. - Он
указал на один из деревянных ящиков под рамадой и похло-
пал меня по спине, но это не было дружеским похлопывани-
ем.

Я ощутил это как шлепок-по спине, хотя на самом деле
дон Хуан даже не притронулся ко мне. Этот кажущийся
шлепок вызвал у меня странное неустойчивое ощущение,
проявившееся очень явно, но исчезнувшее, прежде чем я
смог понять, что произошло. После этого меня охватило
необычайное спокойствие. Я чувствовал себя очень непри-
нужденно. Разум был кристально чист. У меня не было ни
ожиданий, ни желаний. Привычная нервозность и потли-
вость рук - спутники всей моей жизни, - внезапно исчез-
ли.

-Теперь ты поймешь все, что я собираюсь сказать тебе,
- сказал дон Хуан, глядя мне в глаза так, как делал это на
автобусной остановке.

В обычном состоянии я счел бы такое заявление ничего
не значащим, почти риторическим, но, когда он произнес
эти слова, я был готов непрерывно и совершенно искренне
заверять его, что действительно пойму все, что он скажет. Он
вновь с невероятной энергией посмотрел мне в глаза.

- я - Хуан Матус, - сказал он, усаживаясь лицом ко
мне на другой ящик в нескольких футах от меня. - Это мое
имя, и я произношу его, потому что с его помощью я уста-
навливаю тот мост, по которому ты сможешь перейти ко
мне.

Прежде чем продолжить, он какое-то мгновение всмат-
ривался в меня.

- Я - маг, - сказал он. - Я отношусь к линии магов,
существующей уже двадцать семь поколений. Я - нагваль
своего поколения.

Он объяснил мне, что таких, как он, предводителей
партии магов называют "нагвалями"; это общее понятие,
применимое к любому магу, обладающему определенными
особенностями энергетической структуры, отличающими
его от других магов любого поколения. Это не означает ни
превосходства, ни неполноценности - отличие сводится к
способности нести ответственность.

- Только нагваль, - сказал он, - обладает энергети-
ческой способностью нести ответственность за судьбу своих
групп*. Каждая его группа знает и принимает это. Нагвалем
может быть и мужчина, и женщина. Во времена тех магов,
которые были основателями моей линии, нагвалями, как
правило, были женщины. Их естественный прагматизм -
правило, были женщины. Их естественный прагматизм -
Здесь - "cohorts". В предыдущих книгах К. Кастанеды использовалось слово
"party". - Прим. ред.

результат того, что они женщины, - завел мою линию в
ловушку практичности, из которой она едва выскользнула.
Затем верх взяли мужчины, и они завели мою линию в ло-
вушку слабоумия, из которой мы выбираемся сейчас.

- Со времен нагваля Лухана, который жил около двух-
сот лет назад, - продолжал он, - возникла объединенная
связь усилий мужчин и женщин. Нагваль-мужчина прино-
сит трезвость, а нагваль-женщина - новшества.

В этот момент я хотел спросить его, существует ли в его
жизни нагваль-женщина, но глубина сосредоточенности по-
мешала мне сформулировать этот вопрос. Дон Хуан сам вы-
разил его словами.

- Есть ли в моей жизни нагваль-женщина? - спросил
он,-Нет, ни одной. Я-одинокий маг, хотя у меня есть моя
группа. В данный момент все они далеко отсюда.

В моем разуме с неудержимой силой всплыла одна
мысль. В этот миг я вспомнил, как некоторые люди в Юме
говорили, что видели дона Хуана с группой мексиканцев,
которые выглядели весьма искушенными в магических
действиях,

- Быть магом, - продолжал дон Хуан, - не означает
заниматься колдовством, воздействовать на людей или на-
сылать на них демонов. Это означает достижение того уров-
ня осознания, который делает доступным непостижимое.
Понятие "магия" не вполне точно отражает то, чем занима-
ются маги, - как, впрочем, и понятие "шаманизм". Дейс-
твия магов связаны исключительно с миром абстрактного,
безличного. Маги сражаются за достижение цели, не имею-
безличного. Маги сражаются за достижение цели, не имею-
В предыдущих девяти книгах Кастанеды ни разу не встречались слова "шаман"
и "шаманизм".

щей ничего общего с желаниями обычного человека. Маг
стремится достичь бесконечности, и при этом быть в полном
осознании.

Дон Хуан отметил, что задача магов заключается в том,
чтобы столкнуться лицом к лицу с бесконечностью, и что
они ежедневно погружаются в нее, как рыбак отправляется
в море. Эта задача настолько трудна, что воины должны
объявить свои имена, прежде чем рискнут проникнуть в
бесконечность. Он напомнил мне, что в Ногалесе он объяв-
лял свое имя перед каждой своей фразой. Так он утверждал
свою индивидуальность перед лицом бесконечности.

Я понимал его слова с невероятной ясностью. Мне не
нужно было просить у него разъяснений. Такая острота мо-
его мышления должна была ошеломить меня, но этого не
происходило. Я знал, что мой разум всегда был таким крис-
тально чистым и просто разыгрывал тупицу ради кого-то
другого.

- Хотя ты сам не догадывался об этом, - продолжил
дон Хуан, - я отправил тебя в традиционный поиск. Ты -
тот человек, которого я искал. Мои поиски закончились,
когда я нашел тебя, а твои - теперь, когда ты нашел меня.

Дон Хуан объяснил мне, что, как нагваль своего поколе-
ния, он искал человека, обладающего особой энергетической
структурой и способного обеспечить продолжение его
линии. Он сказал, что в определенный момент каждый наг-
валь всех двадцати семи поколений приступал к самому
серьезному испытанию для его нервов - к поискам преем-
ника.

Глядя мне прямо в глаза, он заявил, что человеческие
существа становятся магами благодаря способности непос-
редственно воспринимать текущую во Вселенной энергию и
что когда маги смотрят так на человека, они видят светя-
щийся шар, светящуюся фигуру в форме яйца. Он утверж-
дал, что человеческие существа не просто способны непос-
редственно видеть текущую во Вселенной энергию - на
самом деле они всегда видят ее, но умышленно не осознают
это видение.

Вслед за этим он описал самое важное для магов отличие
- разницу между общим состоянием сознания и особым
состоянием преднамеренного осознавания чего-либо. Он
сказал, что все люди обладают общим осознанием, которое
позволяет им непосредственно видеть энергию, но маги яв-
ляются единственными человеческими существами, способ-
ными по собственной воле осознавать это непосредственное
видение энергии. Затем он определил осознание как энергию,
а энергию - как непрерывный поток, светящиеся колеба-
ния, которые никогда не пребывают в покое и неизменно
двигаются по собственной воле. Он утверждал, что при ви-
дении человеческого существа оно воспринимается как скоп-
ление энергетических полей, удерживаемых вместе самой
загадочной силой во Вселенной - это связующая, склеива-
ющая, вибрирующая сила, делающая энергетические поля
единой структурой. Затем он объяснил, что нагвадь является
особым магом каждого поколения, которого другие маги
видят не как один светящийся шар, а как две сливающиеся
сферы светимости, расположенные одна над другой.

- Такое свойство удвоенности, - продолжал он, -
позволяет нагвалю совершать действия, достаточно затруд-
нительные для обычного мага. К примеру, нагваль является
знатоком той силы, что делает нас единой структурой. Наг-
валь способен на мгновение остановиться, на какую-то долю
секунды полностью перенести свое внимание на эту силу и
заставить другого человека онеметь. Я сделал это с тобой на
автобусной остановке, потому что хотел, чтобы ты прорвал
свою плотину "я, я, я, я, я...". Я хотел, чтобы ты нашел меня
и прервал эту чушь.

- Маги моей линии придерживались того мнения, -
продолжал дон Хуан, - что присутствия удвоенного сущес-
тва, нагваля, вполне достаточно, чтобы прояснить для нас
все. Однако странность заключается в том, что присутствие
нагваля проясняет трудности весьма замаскированным об-
разом. Со мной это случилось, когда я встретился с нагвалем
Хулианом, своим учителем. Его присутствие долгие годы
приводило меня в замешательство, потому что каждый раз,
оказываясь рядом с ним, я мыслил совершенно ясно, но, как
только он уходил, я становился таким же идиотом, как всег-
да.

- Я был удостоен одной редкостной привилегии, -
сказал дон Хуан. - На самом деле, я имел дело с двумя
нагвалями. По просьбе нагваля Элиаса, учителя нагваля Ху-
лиана, я в течение шести лет жил рядом с ним. Можно ска-
зать, что именно нагваль Элиас вырастил меня. Это была
редкая привилегия. Я мог со стороны увидеть, чем в действи-
тельности является нагваль. Нагваль Элиас и нагваль Хулиан
обладали совершенно различными характерами. Нагваль
Элиас был более спокойным, погруженным во тьму своего 1
безмолвия. Нагваль Хулиан был хвастливым любителем по- 1
говорить. Казалось, он живет лишь для того, чтобы поко- '
рять женщин. Женщин в его жизни было больше, чем мож- '

но себе представить. И все же оба нагваля были поразитель- ,'
но похожи друг на друга, так как у обоих не было ничего
внутри. Они были пусты. Нагваль Элиас представлял собой ,
набор удивительных, притягательных рассказов о неведо-
мых местах. Нагваль Хулиан был набором историй, которые
расшевелили бы любого и заставили бы его корчиться от
смеха. Но когда бы я ни попытался выявить в них человека,
реального человека - выявить его так, как я мог бы указать
на человека в своем отце, во всех остальных, кого я знал, -
я не мог обнаружить ничего. Вместо реального человека в
них была только пачка историй о неизвестных людях. У
обоих этих нагвалей были свои склонности, однако конеч-
ный результат всегда оказывался одним и тем же: пустота, -
пустота, в которой отражался не мир, а бесконечность.

Дон Хуан принялся объяснять, что, начиная с того мо-
мента, когда человек пересекает особый порог бесконечнос-
ти - по собственной воле или непреднамеренно, как это
случилось со мной, - все, что происходит с ним, уже не
относится исключительно к его собственному миру, но свя-
зано с царством бесконечности.

- Встретившись в Аризоне, мы оба пересекли особый
порог, - продолжил он. - Этот порог отмечался не одним
из нас, а самой бесконечностью. Бесконечность -это все, что
нас окружает. - Он произнес это и широко развел руки,
словно охватывая все вокруг. - Маги моей линии называют
это бесконечностью, духом, темным морем осознания и гово-
рят, что это нечто, что существует где-то там и управляет
нашими жизнями.

Я совершенно точно понимал все, что он говорил, но
одновременно никак не мог взять в толк, что за чертовщину
он несет. Я спросил, было ли пересечение порога случайным
событием, вызванным непредсказуемыми обстоятельства-
ми, волей случая. Он ответил, что и его, и мои шаги направ-
лялись бесконечностью, а те обстоятельства, которые каза-
лись случайными, на самом деле подчинялись активной
стороне бесконечности. Он назвал ее намерением.

- То, что свело нас вместе, - продолжил он, - было
намерением бесконечности. Невозможно объяснить, что та-
кое намерение бесконечности, и все же оно здесь, такое же
осязаемое, как ты и я. Маги говорят, что это дрожание возду-
ха. Преимущество магов заключается в том, что им известно
о существовании дрожания воздуха и они уступают ему без
каких-либо колебаний. Для магов оно является чем-то не
допускающим ни обдумывания, ни удивления, ни предполо-
жений. Они знают, что у них есть единственная возмож-
ность - слиться с намерением бесконечности. И они просто
делают это.

Ничто не могло быть для меня более ясным, чем эти
слова. Что касалось меня самого, то истинность его слов
была совершенно не требующей доказательств, и мне просто
в голову не приходило размышлять о том, как такие бес-
смысленные утверждения могут звучать настолько рацио-
нально. Я понимал, что все, сказанное доном Хуаном, - не
просто банальные истины; я мог подтвердить это самим
своим существом. Я знал все то, о чем он говорил. У меня
возникло ощущение, что я уже переживал каждую подроб-
ность того, что он описывал.

На этом все закончилось. Казалось, что-то во мне об-
мякло. Именно в этот миг мне в голову пришла мысль о том,
что я теряю рассудок. Я был ослеплен этими дикими заявле-
ниями и потерял какое-либо чувство объективности. Из-за
этого я в спешке покинул дом дона Хуана, до глубины души
испуганный неким незримым врагом. Дон Хуан проводил
меня до машины. Он прекрасно понимал, что со мной тво-
рится.

- Не волнуйся, - сказал он, опуская руку мне на плечо.
- Ты не сходишь с ума. То, что ты чувствовал, - просто
легкий толчок бесконечности.

Со временем я смог найти подтверждения того, что дон
Хуан рассказывал о своих учителях. Сам дон Хуан Матус был
именно таким, какими он описывал их обоих. Я могу позво-
лить себе утверждать даже нечто большее: он был каким-то
невероятным слиянием их обоих - чрезвычайно спокой-
ным и погруженным в себя, но, с другой стороны, очень
открытым и веселым. Самым точным из прозвучавших в тот
день описаний того, что представляет собой нагваль, были
его утверждения, что нагваль пуст и эта пустота отражает не
мир, а бесконечность.

В отношении дона Хуана Матуса нельзя придумать
более справедливых слов. Его пустота отражала бесконеч-
ность. Я никогда не видел его неистовым 'л не слышал от
него каких-либо утверждений в отношении самого себя. 3
нем не было ни малейшей склонности обижаться или сожа-
леть о чем-либо. Его пустота была пустотой воина-странни-
ка, доведенной до такого уровня, что он ничто не считал
само собой разумеющимся. Это был воин-странник, кото-
рый ничто не недооценивает и не переоценивает. Это был
спокойный, дисциплинированный боец, обладающий нас-
только идеальным изяществом, что ни один человек, как бы
внимательно он ни приглядывался, не смог бы обнаружить
тот шов, где сходились воедино все запутанные черты дона
Хуана.

Часть вторая

КОНЕЦ ЭПОХИ

ЗАБОТЫ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Я приехал в Сонору, чтобы повидать дона Хуана. Я должен
был обсудить с ним самое серьезное событие моей жиз-
ни*. Добравшись до его дома, я едва поздоровался, уселся и
приготовился излить свое беспокойство.
приготовился излить свое беспокойство.
В оригинале - "моего дня", но это явная опечатка: см. дальше по тексту.
-Прим. перев.

- Спокойней, спокойней, - сказал дон Хуан. - Не
из-за чего так волноваться.

- Что со мной происходит, дон Хуан? - спросил я.
Вопрос был риторический, но дон Хуан ответил.
- Это действие бесконечности, - сказал он. - В тот
день, когда ты встретил меня, что-то произошло с твоим
способом восприятия. Твое ощущение нервозности - след- '
ствие подспудного осознания того, что твое время истекло.
Ты уже знаешь это, но еще не осознаешь. Ты ощущаешь
нехватку времени, и от этого ты нетерпелив. Я это знаю, ибо
это происходило когда-то и со мной, и со всеми магами моей

линии. В определенное время приходила к концу целая эпоха
в моей жизни, и в их жизнях тоже. Теперь твоя очередь.
Просто твое время истекло.

Затем он потребовал полного отчета обо всем, что со
мной произошло. Он сказал, что это должен быть полный
отчет, не упускающий ни малейших подробностей. Беглое
описание его не устраивало. Он хотел, чтобы я огласил пол-
ный список того, что меня беспокоило.

- Давай поговорим об этом, как говорят в твоем мире,
"официально", - сказал он. - Давай войдем в сферу фор-
мального разговора.

Дон Хуан объяснил, что шаманы древней Мексики вы-
работали идею формального разговора в отличие от нефор-
мального, и оба вида разговора использовали как средство
обучения и воспитания учеников. Формальные разговоры бы-
ли периодическими обобщениями всего, чему шаманы обу-
чали своих учеников, и всего, что они говорили им. Нефор-
мальные разговоры были ежедневными собеседованиями, в
ходе которых подробно обсуждались конкретные вопросы
без привязки к чему-то другому.

- Маги ничего не держат при себе, - продолжал дон
Хуан. - Маневр магов заключается в том, чтобы таким об-
разом делать себя пустыми. Это ведет их к сдаче крепости
своего "я".

Я начал свой рассказ дону Хуану с объяснения того, что
обстоятельства моей жизни никогда не позволяли мне зани-
маться интроспекцией, то есть вглядываться внутрь себя.
Сколько себя помню, моя повседневная жизнь всегда была
до краев полна прагматических проблем, которые требовали
немедленного решения. Помню, мой любимый дядюшка
рассказал мне, как ему было не по себе, когда он выяснил, что
я никогда не получал подарков на Рождество или день рож-
дения. Я стал жить в семье моего отца незадолго до того, как
дядя завел этот разговор. Он посочувствовал мне и даже
извинился за такую несправедливость по отношению
мне, хотя он-то здесь был совершенно ни при чем.

"Это ужасно, мой мальчик, - сказал он, содрогаясь
избытка чувств. - Знай, что я буду на сто процентов
твоей стороне, когда наступит момент воздаяния за все оби-
ды".

Он настаивал, чтобы я все простил тем людям, которые
плохо обращаются со мной. У меня сложилось впечатление,
что дядя хотел настроить меня против отца. Он затронул эту
тему специально, чтобы я обвинил отца в бездушности и
невнимательности. Но он не заметил, что я вовсе не чувство-
вал себя обиженным. Чтобы сделать то, чего он хотел от
меня, я должен был быть интроспективным и чувствовать
направленные на меня психологические шипы. Я пообещал
дяде, что подумаю обо всем этом, но как-нибудь потом,
потому что в тот самый момент моя подружка, ожидавша
меня в гостиной, подавала мне отчаянные знаки, чтобы я
поторопился.

Мне так никогда и не пришлось подумать об этом, но
дядя, должно быть, поговорил с отцом, потому что вскоре я
получил от того подарок - аккуратный сверток, перевязан-
ный лентами и с вложенной по д ленту маленькой карточкой,
на которой было написано одно слово: "Извини". Сгорая с
любопытства, я снял обертку. В коробке была замечательная
игрушка - заводной пароходик с трубой, который можно
запускать в ванне во время купания. Отец совершенно упус-
тил из виду, что мне исполнилось пятнадцать лет и я был уже
во всех отношениях мужчиной,

Поскольку, даже став взрослым, я все еще был неспосо-
бен к серьезной интроспекции, однажды меня застигло врас-
плох странное болезненное эмоциональное возбуждение,
которое со временем усиливалось. Я пытался не обращать на
это чувство внимания, относя его к естественным телесным
и умственным процессам, которые начинаются периодичес-
ки, без какой-либо видимой причины. Возможно, они
имеют биохимическую природу. Лучше было об этом не
думать. Но возбуждение усиливалось и заставляло меня
предположить, что в моей жизни наступило время резких
перемен. Что-то во мне требовало перестройки всего моего
жизненного уклада. Это стремление к полной перестройке
было мне уже знакомо. В прошлом ко мне уже приходило
это чувство, но уже очень долгое время оно дремало где-то
внутри.

Я был фанатиком антропологии, и эта преданность была
так сильна, что отказ от карьеры антрополога никогда не
входил в мои планы радикальных перемен. Вот и теперь мне
не могло прийти в голову совсем бросить университет. Но я
подумал, что хорошо было бы сменить университет и пое-
хать куда-нибудь в другое место, подальше от Лос-Анджеле-
са,

Прежде чем решиться на перемены такого масштаба, я
решил сделать, так сказать, пробную попытку. Я записался
на все лето на университетские курсы в другом городе. Са-
мым важным для меня был курс антропологии, который
читал один выдающийся специалист по индейцам региона, в
который входили Анды. Я считал, что если я сосредоточусь
на теме, которая меня эмоционально привлекает, то смогу
серьезнее заниматься полевой работой, когда придет время.
Кроме того, я полагал, что мое знание Южной Америки
поможет мне быть принятым в любом тамошнем индейс-
ком сообществе.

Записавшись на курсы, я одновременно получил работу.
Мне предстояло быть ассистентом-исследователем при пси-
хиатре, старшем брате одного из моих друзей. Он хотел про-
вести анализ кассет с записями опросов молодых мужчин и
женщин, у которых были проблемы, связанные с учебной
перегрузкой, неудовлетворенными ожиданиями, непонима-
нием в семье, любовными неудачами и т. п. По истечении
пятилетнего срока хранения такие кассеты подлежат унич-
тожению, но перед этим каждой записи присваивается слу-
чайный номер, а затем психиатр и его ассистент, пользуж
таблицей случайных чисел, прослушивают отдельные запи-
си и выбирают интересные фрагменты, которые можно ана-
лизировать.

В первый день занятий в новом университете профессора
антропологии рассказывая о своих академических заслугах,
он поразил студентов масштабом своих знаний и количест-
вом публикаций. Это был высокий, стройный мужчина лет
сорока пяти, с живыми голубыми глазами. Глаза поразили
меня в его внешности больше всего: за толстыми стеклами
очков они выглядели огромными. Когда профессор повора-
чивал голову, казалось, что его глаза вращаются во взаимно
противоположных направлениях. Я знал, что такое невоз-
можно, но этот оптический обман производил неприятной
ощущение. Для антрополога профессор был очень хорошо
одет. (В те времена антропологи славились своей невнима-
тельностью к одежде. Профессоров археологии студенты,
например, высмеивали как людей, с головой погрузившихся
в радиоуглеродную датировку, но забывших о необходимоc-
ти хотя бы иногда погружаться в ванну.

Так или иначе, в этом профессоре интереснее всего была
не его внешность, не его эрудиция, но его манера говорить.
Он произносил каждое слово очень четко, а некоторые слова
выделял, растягивая. Иногда, увлекаясь, он придавал своей
речи совсем уж странные интонации. Некоторые фразы он
произносил как англичанин, а другие - как проповедник-
ривайвелист*.
ривайвелист*.

Ривайвелизм (англ. Revivalism) - протестантско религиозно-философское
движение. Характеризуется крайней эмоциональностью и экстатичностью. -
Прим. перев.

Он понравился мне с самого начала, несмотря на из-
лишнюю помпезность. Его чувство собственной важности
было так огромно, что воспринималось как должное уже
через пять минут после начала лекции. Профессор обруши-
вал на нас шквалы информации, не забывая время от време-
ни похвалить себя. Его власть над аудиторией была потряса-
ющей. Студенты все поголовно обожали этого необыкно-
венного человека. Я решил, что перевод в университет в
другом городе будет для меня абсолютно позитивным собы-
тием. Мне нравилось мое новое окружение.

На работе я так увлекся записями на пленках, что начал
прослушивать не фрагменты, а целые кассеты. Поначалу мне
безмерно нравилось то, что в каждой записанной беседе я
как бы слышал свой собственный голос. Но проходили неде-
ли, я прослушивал все новые пленки, и постепенно мой вос-
торг превратился в ужас. Каждая произнесенная фраза, в
том числе и вопросы психоаналитика, была моей собствен-
ной! Все эти люди словно говорили из самых глубин моего
существа. Отвращение, которое я испытал, было для меня
чем-то новым. Я и не думал, что могу повторяться до беско-
нечности в каждом человеке, голос которого я слышал на
пленке. Это был колоссальный удар по моему чувству собс-
твенной неповторимости и индивидуальности, развивавше-
юся во мне с самого рождения.

И я начал довольно отвратительный процесс самовос-
становления. Это была самая смешная бессознательная по-
пытка интроспекции: я постарался выкарабкаться из неу-
добного положения, без конца разговаривая сам с собой. Я
раскопал в своем сознании все мыслимые рациональные до-
воды, которые поддерживали мое чувство собственной уни-
кальности, и стал перечислять их сам себе вслух. Началось
нечто совершенно невообразимое для меня: я часто просы-
пался от того, что разговаривал сам с собою во сне. Эти
монологи, насколько я мог заметить, тоже касались моей
значимости и непохожести на других.

Затем последовал еще один сокрушительный удар. Сре-
ди ночи меня разбудил настойчивый стук в дверь. Стучали
не робко и не вежливо - такой стук мои друзья называли
"гестаповским". Дверь едва не срывалась с петель. Я выско-
чил из постели и открыл глазок. В дверь ломился мой босс-
психиатр. То, что я был другом его младшего брата, весьма
способствовало нашему сближению. Он без колебаний при-
нял меня в свои друзья, и теперь стоял у моей двери. Я.
включил свет и открыл дверь.
- Заходи, пожалуйста, - сказал я. - Что случилось?
Было три часа ночи; по его мертвениой бледности и
запавшим глазам я понял, что он глубоко расстроен. Он
вошел и сел. Его краса и гордость, длинная черная грива,
волос, рассыпалась по лицу. Он и не подумал зачесать воло-
сы назад, как всегда делал. Я очень любил своего начальника,
он казался мне более взрослым вариантом моего лос-андже-
лесского друга - с такими же тяжелыми черными бровями,
пронзительными карими глазами, квадратной челюстью и
толстыми губами. Его верхняя губа, когда он улыбался, ка-
ким-то необычным образом изгибалась и казалась двойной.
Он любил поговорить о форме своего носа, которую опреде-
лял как "дерзкую" и "энергичную". Он был, пожалуй, чрез-
мерно самоуверен и невероятно мнителен. Но он утверждал,
что в его профессии эти качества являются козырными кар-
тами.

- Что случилось? - повторил он насмешливо, хотя его
двойная верхняя губа подрагивала. - Можно сказать, что
сегодня ночью со мной случилось все сразу!

Он сидел на стуле и выглядел совершенно растерянным.
Казалось, ему не хватало слов. Он встал, подошел к кушетке
и рухнул на нее.

- Мало того, что я несу ответственность за своих паци-
ентов, - начал он, - а также за свой исследовательский
грант, за жену и детей, так теперь еще одно чертово бремя
прибавилось ко всему этому. И что меня бесит - так это то,
что я сам виноват! Какой я дурак, что доверился этой глупой
п...!

- Я тебе вот что скажу, Карлос, - продолжил он, пере-
ведя дух, - нет ничего более ужасного, отвратительного и

тошнотворного, чем женская бесчувственность. Я не жено-
ненавистник, ты это знаешь! Но вот сейчас мне кажется, что
каждая отдельная п... - это всего лишь п...! Двуличная и
мерзкая!

Я не знал, что говорить. Моему боссу сейчас не требова-
лось ни согласия, ни возражений. Да я и не посмел бы возра-
жать ему. Для этого я был слишком уставшим. Я хотел снова
заснуть, но он продолжал говорить, словно от этого разгово-
ра зависела вся его жизнь.

- Ты ведь знаешь Терезу Мэннинг, а? - спросил он
напористо, с обвинительной интонацией.

На миг мне показалось, что он подозревает меня в ка-
ких-то шашнях с его молодой красивой студенткой-секре-
таршей. Не дава" мне ответить, он продолжал свой монолог.

- Тереза Мэннинг - сучка. Она стерва! Глупая, неоте-
санная женщина, которая в жизни только и знает, что бегать
за каждым, кто хоть немного известен и выделяется из тол-
пы. Я-то думал, что она умная и чувствительная. Я думал, что
в ней что-то есть: какое-то понимание, какое-то чувство)
что-то сокровенное. Не знаю, у меня о ней сложилось имен-
но такое мнение, а на самом деле она просто развратная
девка, и, я мог бы добавить, неизлечимо тупая.

Я слушал его, и картина начала проясняться. Очевидно,
психиатр только что пережил какое-то нехорошее приклю-
чение со своей секретаршей.

- С того самого дня, как она пришла работать со мной,
- сказал он, - я знал, что привлекаю ее сексуально, но она
ни разу не сказала об этом. Одни намеки и взгляды. А, черт!
Сегодня днем мне, наконец, надоело ходить вокруг да около,
и я перешел прямо к делу. Подхожу к ее столу и говорю: "Я
знаю, чего ты хочешь, а ты знаешь, чего я хочу".

Он очень подробно рассказал, с каким напором он наз-
начил ей свидание в его квартире в полдвенадцатого ночи и
как он объяснил ей, что он не меняет свой распорядок дня
ни для кого: до часу ночи работает, читает, пьет вино, а
потом идет в спальню. Он снимал себе квартиру рядом с
университетом, хотя в пригороде у него был дом, где он жил
с женой и детьми.

- Я был уверен, что она придет и у нас получится что-то
стоящее, - вздохнул он. Теперь у него был голос человека,
который рассказывает об интимном. - Я даже дал ей ключ
от моей квартиры, - сказал он скорбно.

- И она пришла очень пунктуально, ровно в 11:30,
продолжил он. - Открыла дверь своим ключом и просколь-
знула в спальню, как тень. Это меня ужасно возбудило. Я
знал, что с ней хлопот не будет. Она знала свою роль. Может,
она там спала в постели. А может, смотрела телевизор, я
снова занялся работой, и мне было все равно, какого черта
она там делает. Я знал, что она у меня в мешке,

- Но в тот момент, когда я вошел в спальню, - сказал
он напряженным, как от сильного оскорбления, голосом,
Тереза набросилась на меня, как животное, и схватила меня
за член. Я нес бутылку и два бокала, так она даже не дала мне
поставить их куда-нибудь. У меня еще хватило соображения
и ловкости поставить мои хрустальные бокалы прямо на пол
так, чтобы они не разбились. Ну, а бутылка улетела через всю
комнату, когда Тереза схватила меня за яйца, как будто они
сделаны из камня. Я чуть ее не ударил. Я буквально закричал
от боли, а ей хоть бы что. Она только безумно хихикала
решила, что это я демонстрирую свою сексуальность. Так
она и сказала, наверное чтобы подбодрить меня.

Тряся головой в еле сдерживаемом гневе, мой босс ска-
зал, что эта женщина так безудержно хотела и была настоль-
ко эгоистична, что абсолютно не принимала во внимание
психологию мужчины. Мужчине нужна минутка покоя, ему
нужно чувствовать себя легко, ему нужна дружественная
атмосфера. Но вместо того чтобы проявить ум и понимание
которых требовала ее роль, Тереза Мэннинг вытащила его
половой орган из штанов с ловкостью женщины, проделы-
вающей эту операцию в сотый раз.

- В результате всего этого дерьма, - сказал он, - моя
чувственность в ужасе спряталась. Я был эмоционально кас-
трирован. Мое тело моментально почувствовало отвраще-
ние к этой женщине. Но моя похоть не дала мне сразу же
вышвырнуть ее на улицу.

Он решил, чтобы не ударить в грязь лицом - а это было
уже неминуемо, - совершить с ней оральный секс и заста-
вить ее все-таки получить оргазм, но его тело так упорно
отвергало эту женщину, что он не смог сделать даже этого.

- Она уже казалась мне не красивой, - сказал он, - а
вульгарной. Когда она одета, одежда скрывает ее выпираю-
щие ляжки. Она выглядит нормально. Но в голом виде она
просто комок выпирающего белого мяса! Ее изящество, ког-
да она одета, - фальшивое. Его не существует.

Я и представить себе не мог, что наш психиатр может
изливать из себя столько яда. Он трясся от гнева. Он отчаян-
но хотел выглядеть спокойным и курил одну сигарету за
другой.

Он сказал, что оральный секс получился даже еще более
отвратительным. Его чуть не стошнило, и вдруг развратная
женщина пнула его в живот, столкнула его с его собственной
постели на пол и обозвала импотентом и педиком.

Когда психиатр дошел до этого момента в своем расска-
зе, его глаза загорелись ненавистью. Губы дрожали. Он был
бледен.

- Мне нужно воспользоваться твоей ванной, - сказал
он. - Я хочу принять душ. Я весь провонял этим дерьмом.

Он чуть не плакал, и я бы отдал все на свете, чтобы
оказаться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. То
ли из-за усталости, то ли из-за интонаций его голоса, то ли
из-за идиотизма ситуации, мне вдруг показалось, что я слу-
шаю не психиатра, а записанный на пленке голос одного из
пациентов, жалующегося на мелкие неурядицы, которые
превратились в гигантские проблемы из-за того, что о них
слишком много говорили и думали. Моя пытка закончилась
лишь около девяти часов утра. Мне пора было идти на заня-
тия, а психиатру - на работу.

Итак, я пришел на лекции невыспавшийся, раздражен-
ный и злой. Все казалось бессмысленным. И тут-то произош-
ло событие, которое подвело черту под моей попыткой осу-
ществить радикальные перемены в жизни. Моя воля тут
была ни при чем; все было словно заранее запланировано и
точно выполнено какой-то неизвестной умелой рукой.

Профессор антропологии читал лекцию об индейцах
высоких плато Боливии и Перу, точнее -о племени аймара.
Он выговаривал это слово как "эй-ме-ра", да еще и растяги-
вал гласные с таким видом, словно это и есть самое что ни на
есть правильное произношение. Он сказал, что приготовле-
ние алкогольного напитка из перебродившей кукурузы (ко-
торый вообще-то называется чича, но профессор говорил
"чаи-ча") было обязанностью жриц, которых индейцы ай-
мара почитали как полубожеств. Он заявил - с таким ви-
дом, словно оглашал великую истину, - что эти женщины
приготовляют кукурузную массу, готовую к брожению, пе-
режевывая и сплевывая вареные зерна. Таким образом в
кукурузу добавляется фермент, содержащийся в человечес-
кой слюне. При упоминании человеческой слюны всех сту-
дентов передернуло.

Профессор, казалось, был доволен собой сверх всякой
меры. Он заливисто смеялся, как избалованный ребенок.
Продолжая рассказ, он поведал нам, что эти женщины -
настоящие мастера по части "жевания чаичи". Он посмотрел
на первые ряды аудитории, где в основном сидели молодые
студентки, и нанес свой решающий удар.

- Мне оказали честь, п-р-р-ригласив, - сказал он с
какой-то псевдоиностранной интонацией, -переспать с од-
ной из жевальщиц чаичи. Искусство жевания чаичи требует
развития мощных мышц горла и щек. И эти женщины могут
творить настоящие чудеса.

Он обвел взглядом притихшую аудиторию и сделал
длинную паузу, прерывавшуюся лишь его хихиканьем.

- Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду, - произ-
нес он наконец и разразился истерическим хохотом.

От профессорского намека аудитория просто сошла с
ума. Лекция прервалась по меньшей мере на пять минут -
хохот, шквал вопросов, от ответов на которые профессор
уклонился, и снова глупое хихиканье.

Кассеты, рассказ психиатра, а теперь еще и "жевалыци-
цы чаичи" - с меня было довольно? В мгновение ока я
рассчитался с работой, выписался из университета, вскочил
в машину и уехал в Лос-Анджелес.

- Эти случаи с психиатром и профессором антропо-
логии, - сказал я дону Хуану, - ввели меня в незнакомое
эмоциональное состояние. Я могу назвать его только инт-
роспекцией. Я непрерывно разговариваю сам с собой.

-- Твое расстройство очень простое, - ответил дон Ху-
ан, трясясь от смеха.

Он явно радовался тому состоянию, в котором я оказал-
ся. Этой радости я не разделял, поскольку не видел в ситу-
ации ничего особенно веселого.

-Твой мир приходит к концу, - сказал он. - Для тебя
это конец эпохи. Неужели ты думаешь, что мир, который ты
знал всю свою жизнь, покинет тебя мирно, без эксцессов?
Нет у/к! Он еще напоследок поизвивается вокруг тебя и пару
раз ударит тебя хвостом.

ПОЗИЦИЯ, НА КОТОРОЙ Я НЕ МОГ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ

Лос-Анджелес всегда был для меня домом. Я выбрал этот -
город отнюдь не случайно и чувствовал себя в нем так,
словно здесь родился. Возможно, то, что я жил тут, означало
даже нечто большее. Моя эмоциональная привязанность к
Лос-Анджелесу всегда была абсолютной. Моя любовь к нему
всегда была столь полной, что мне не требовалось выражать
ее вслух. Мне никогда не нужно было пересматривать это
чувство или освежать его, никогда.
Моей лос-анджелесской семьей были мои друзья. Они
были моим миром, а это значило, что я принимал их пол-
ностью, точно так же, как я принимал и город. Один мой
друг как-то заявил, полушутя, что мы ненавидим друг друга
от всего сердца. Конечно, они могут позволить себе такие
чувства; ведь у каждого из них есть родители, жены или
мужья, и потому их эмоции распределяются иным образом.
У меня же в Лос-Анджелесе нет никого - только мои
друзья.

По какой-то причине они избрали меня своим личным
духовником. Каждый из них изливал мне свои проблемы и
трудности. Мои друзья были столь близки мне, что я никогда
не мог мириться с их бедами и несчастьями. Я был способен
часами говорить с ними о таких вещах, которые привели бы
меня в ужас, услышь я их у психиатра или на его аудиокассе-
тах.

Более того, я никогда прежде не осознавал, насколько
каждый из моих друзей поразительно схож с психиатром
или профессором антропологии. Я не видел, насколько они
внутренне напряжены. Каждый из них почти не расставался
с сигаретой - точь-в-точь, как и мой психиатр. Я не замечал
этого, так как постоянно дымил сам и пребывал в столь же
напряженном состоянии, что и остальные. Их аффектиро-
ванная речь также не резала мой слух, хотя, казалось, эту
манеру говорить трудно было не заметить. Они всегда про-
износили слова с подчеркнуто-гнусавым западно-американ-
ским акцентом, и делали это сознательно. И точно так же я
никогда не обращал внимания на их прозрачные намеки на
их собственную бесчувственность во всех сферах, кроме чис-
то интеллектуальной.

Настоящий конфликт с самим собой у меня возник,
когда я столкнулся с дилеммой моего друга Пита. Он как-то
пришел ко мне совершенно избитый. Его рот распух, а под
подбитым левым глазом явственно проступал синяк. Преж-
де чем я успел спросить, что с ним произошло, он выпалил,
что его жена. Патриция, отправилась на собрание брокеров
по недвижимости, чтобы обсудить там вопросы, связанные
с работой, и с ней там случилось нечто страшное. Судя по
виду Пита, можно было предположить, что произошел нес-
частный случай и Патриция искалечена или даже убита.

- Как она, в порядке? - спросил я, волнуясь по-насто-
ящему.

- Конечно, в порядке, - пролаял в ответ мой друг,
эта шлюха и сука! А со шлюхами и суками ничего не проис-
ходит, кроме того, что их трахают. И им это нравится!

Пит был взбешен. Он дрожал, казалось, он вот-вот
забьется в конвульсиях. Его непокорные темные волосы тор-
чали во все стороны. Обычно он аккуратно причесывал и
приминал каждую вьющуюся прядь. Сейчас он выглядел
диким, как тасманийский дьявол.

- Все шло нормально до сегодняшнего дня, - продол-
жал мой друг. - Это случилось сегодня утром, когда я вы-
шел из душа, а она шлепнула меня полотенцем по голой
заднице. Я сразу же понял, что она по уши в дерьме, что
трахается с кем-то другим.

Меня смутила его логика. Я стал расспрашивать его под-
робнее, пытаясь выяснить, каким образом шлепок полотен-
цем мог явиться откровением в вопросах определенного ро-
да.

- О, конечно, это не было бы откровением для крети-
на! - ответил он с нескрываемым ядом. - Но я знаю Пат-
рицию! И еще в четверг, перед этим злополучным собрани-
ем, она не могла бы хлопнуть меня полотенцем. Чтобы ты
знал, она никогда не способна была хлопнуть меня полотен-
цем за все годы нашего брака! Кто-то научил ее этим штуч-
кам, когда они оба были голыми! Итак, я схватил ее за глотку
и вытряс из нее правду: да, она трахается со своим шефом!

Пит рассказал, как отправился в офис, чтобы погово-
рить по душам с шефом своей жены, но его перехватили
телохранители и вышвырнули обратно на автостоянку. Он
хотел разбить все окна в офисе и стал бросать камнями в
телохранителей, но те пригрозили ему, что если он будет
продолжать в том же духе, то отправится в тюрьму, или еще
хуже - получит пулю в голову.

- Так это они так тебя отделали? - спросил я своего
Друга.

_ Нет, - ответил тот мрачно. - Я отправился в мага-
зин, торгующий запчастями от подержанных автомобилей и
врезал первому продавцу, который подошел, чтобы помочь
мне. Тот был поражен, но не рассердился. Он сказал: "Успо-
койтесь, сэр, успокойтесь. В этой комнате обычно заключа-
ются сделки". Когда я снова дал ему в зубы, он возмутился.
Он был здоровым парнем - врезал мне в челюсть и под глаз,
и я отрубился. Когда я пришел в чувства, - продолжают
Пнт^ - то увидел, что лежу на кушетке в их офисе. Я услы-
шал сирену скорой. Понял, что это за мной. Выскочил оттуда
и побежал к тебе.

Больше не в силах сдерживаться, он разрыдался. Он был
совершенно больным. Он был не в себе. Я позвонил его
жене, и не прошло и десяти минут, как та появилась у меня
в квартире. Она встала возле него на колени и, склонив над
ним лицо, стала клясться, что всегда любила только его и что
все, что она сделала, было с ее стороны чистейшим идиотиз-
мом, а их с Питом любовь - вопрос жизни и смерти. Все
остальные для нее ничего не значили. Она даже не помнит
их. Оба они излили свою душу в плаче и, безусловно, прос-
тили друг другу все. Патриция была в темных очках, чтобы
скрыть синяк под правым глазом, куда попал Питов кулак.
Пит был левшой. Оба совершенно не замечали моего при-
сутствия. И когда они уходили, то даже не знали, что я нахо-
дился там. Они просто ушли, тесно прижавшись друг к дру-
гу,

Казалось, что моя жизнь продолжала идти как обычно.
Мои друзья вели себя со мной так же, как всегда. Мы как
обычно ходили на вечеринки, посещали кинотеатры или
просто валяли дурака, а иногда заглядывали в рестораны,
предлагающие посетителю съесть "сколько угодно чего
'^годно по цене одного блюда". Однако, несмотря на всю эту
кажущуюся нормальность существования, в мою жизнь, ка-
залось, вторгся странный новый фактор. Поскольку я при-
вык наблюдать за собой, мне вдруг показалось, что я стал
исключительно узколобым. Я стал осуждать своих друзей
точно так же, как осудил психиатра и профессора антропо-
логии. И кто я такой, в конце-то концов, чтобы выступать в
роли чьего-то судьи?

Я стал страдать от невероятного чувства вины. Судить
своих друзей - это было что-то новенькое среди моих ка-
честв. Но самым страшным для меня, пожалуй, было то, что
я не только осуждал друзей, но и находил их проблемы и
беды потрясающе банальными. Я был все тем же человеком
Они были теми же друзьями. Раньше я сотни раз выслуши
вал их жалобы и рассказы о различных происшествиях и не
испытывал при этом ничего иного, кроме полного отождес-
твления с их неприятностями. Ужас, который я испытал
теперь, открыв в себе это новое свойство, потряс меня.

Трудно найти лучшее описание моего тогдашнего поло-
жения, чем слова поговорки: "Беда не приходит одна". Пол-
ный крах обычного образа моей жизни наступил, когда мой-
друг Родриго Каммингс пришел ко мне с просьбой прово-
дить его до аэропорта Бербэнк, откуда он собираются выле-
теть в Нью-Йорк. Это был драматический и отчаянный шаг
с его стороны. Он считал, что главное проклятие его жизни
- застрять в Лос-Анджелесе навсегда. Остальные друзья
обожали шутить по этому поводу. Не раз он пытался доб-
раться до Нью-Йорка на машине, и каждый раз она ломалась
по дороге. Однажды ему удалось добраться даже до Солт-
Лейк-Сити, и тут его машина заглохла. Нужно было менять
мотор полностью. Он должен был выбросить его там. Обыч-
но же его машины разваливались в пригородах Лос-Андже-
леса.

- Что приключается с твоими машинами, Родриго? -
как-то спросил я его, движимый искренним любопытством.
- Не знаю, - отвечал он слегка виноватым голосом. А
затем, с интонациями, достойными профессора-антрополо-
га, входящего в роль проповедника-ривайвелиста, он про-
должал:

- Возможно, когда я выезжаю на дорогу, начинаю газо-
вать на полную мощность, почувствовав себя свободным.
Обычно я открываю все окна. Я хочу. чтобы ветер дул мне в
лицо. Я чувствую, словно отправился на поиск чего-то ново-
го.

Для меня не было секретом, что все его машины были
полной рухлядью, не рассчитанной на скоростную езду, и он
попросту сжигал их моторы.

Из Солт-Лейк-Сити Родриго возвратился в Лос-Андже-
лес на попутках. Конечно же, он мог бы с тем же успехом
добраться автостопом и до Нью-Йорка, но это никогда не
приходило ему в голову. Думаю, что Родриго был сражен той
же болезнью, что и я, -бессознательной страстью к Лос-Ан-
джелесу. Но ни в коем случае не хотел в этом сознаться.

Как-то раз, когда его очередная машина была, казалось,
в отличном состоянии и могла выдержать сколь угодно дли-
тельное путешествие, сам Родриго оказался не в состоянии
покинуть Лос-Анджелес. Он доехал до Сан-Бернандино, где
зашел в кинотеатр, чтобы посмотреть фильм "Десять запо-
ведей". Этот фильм (по известным только Родриго причи-
нам), вызвал в нем нестерпимую ностальгию по Лос-Андже-
лесу, Он пришел ко мне и плакал, говоря о том, как этот
чертов город - Лос-Анджелес - окружил его стеной, через
которую ему не перебраться. Его жена была крайне обрадо-
вана этим возращением, но еще больше радовалась его под-
ружка Мелисса, хотя она не могла не испытывать и огор-
чения при мысли о том, что ей придется возвращать слова-
ри, которые Родриго дал ей перед отъездом.

Его последняя попытка отправиться в Нью-Йорк на са-
молете казалась еще более драматичной, так как он занял
денег у своих друзей, чтобы купить билет. Он сказал, что
таким образом он должен обязательно добраться до Нью-
Йорка, так как не собирается возвращать долги.

Я поставил его чемоданы в багажник своей машины и
повез его в аэропорт Бербэнк. Он сказал, что самолет улетает
только в семь часов. До вечера было еще далеко, и )' нас
оставалась уйма времени. Так что мы пошли посмотреть
фильм. К тому же он хотел бросить прощальный взгляд на
Голливудский бульвар -центр, вокруг которого вращались
наши жизни.

Итак, мы отправились в "Техниколор и Синерама" на
просмотр эпической киноленты. Это был восхитительный
фильм, и взгляд Родриго, казалось, не мог оторваться от
экрана. Когда мы вышли из кинозала, уже темнело, и я отп-
равился в аэропорт в самый час пик. Он потребовал, чтобы
мы выехали на окружную трассу, а не ползли по фривею,
который был страшно забит машинами. Когда мы наконец
добрались до чертова аэропорта, самолет уже выруливал на
взлетную полосу. Это было последней каплей. Покорный и
раздавленный Родриго протянул свой билет кассиру, чтобы
получить деньги обратно. Его имя и адрес были записаны, и
Родриго взял чек, по которому должен был получить через
шесть или двенадцать недель свои деньги, когда те прибудут
из Теннеси, где располагалось главное агентство авиалиний.

Мы подъехали к зданию, где находились наши кварти-
ры. На сей раз Родриго не попрощался ни с кем, боясь позо-
ра. Итак, никто даже не заподозрил, что он только что пред-
принял очередную попытку' покинуть город. Единственный
просчет, который допустил мой друг, - была продажа ма-
шины. Он попросил отвезти его к родительскому дому, что-
бы получить у отца деньги, затраченные на билет. Насколько
я помнил, отец Родриго всегда вытягивал своего сына из
любой беды. Его лозунг звучал так: "Не страшись ничего,
Родриго-старший всегда рядом!" Когда он услышал о прось-
бе сына дать ему денег в долг, чтобы возвратить другие
долги, лицо старого джентльмена приняло печальное выра-
жение. В ту пору он сам переживал финансовые затрудне-
ния.
Положив руку на плечи сына он произнес:
- Я не могу помочь тебе в этот раз, мой мальчик. Тебе
есть чего страшиться, так как Родриго-старшего больше нет
рядом.

Я изо всех сил стремился войти в положение своего
друга, пережить его драму так же остро, как всегда, но не мог.
Я только фокусировался на заявлении отца. Оно казалось
столь окончательным, что это встряхнуло меня.

Я жадно стал искать общества дона Хуана. Я оставил все
лос-анджелесские дела недоделанными и отправился в Со-
нору. Я рассказал ему о странном настроении, которое посе-
щает меня в обществе друзей. Всхлипывая от угрызений
совести, я поведают ему, что начал судить их.

- Не изводи себя из-за ерунды, - спокойно сказал мне
дон Хуан. - Ты уже, наверное, и сам догадаются, что целая
эпоха твоей жизни подходит к концу. Но эпоха никогда
реально не закончится, пока не умрет король.
- Что ты подразумеваешь под этим, дон Хуан?
-Ты и есть король, и ты очень похож на своих друзей.
И эта истина заставляет тебя дрожать как лист. Все, что тебе
остается сделать, -это принять все так, как есть, - чего ты,
конечно, сделать не можешь. Но ты еще можешь сделать
Другое-повторять самому себе: "Я не такой, я не такой". И
я обещаю тебе, что, продолжая говорить себе, что ты не
такой, в один прекрасный момент ты осознаешь, что ты
точно такой же.

НЕИЗБЕЖНАЯ ВСТРЕЧА

Одна мысль не отпускала меня ни на минуту: я должен был
дать ответ на очень важное письмо и сделать это любой
ценой. Но свершиться этому мешала смесь обычной моей
лени и желания к удовольствиям. Мой друг-антрополог, бла-
годаря которому я встретился с доном Хуаном, пару месяцев
назад написал мне письмо. Он интересовался моими успеха-
ми в изучении антропологии и настойчиво приглашал меня
к себе. Я сочинил три длинных письма. Перечитывая, я нахо-
дил их столь банальными и подобострастными, что тут же
рвал их. Я не мог выразить в них глубину своей благодарнос-
ти, глубину своих добрых чувств к нему. Я объяснял себе
отсрочку с ответом своим искренним намерением встре-
титься с ним и рассказать обо всем, что произошло в моей
жизни в связи с доном Хуаном Матусом. Но я не спешил
совершить свое неизбежное путешествие, так как толком не
знал, чем я, собственно, занимаюсь с доном Хуаном. В один
прекрасный день я хотел продемонстрировать моем)' другу
настоящие результаты. Пока что я располагал только неко-
торыми смутными набросками возможностей, которые ни-
как не могли сойти за плоды, собранные на антропологичес-
ком поле деятельности, - по крайней мере, не в глазах моего
требовательного друга.

И вот на какой-то вечеринке я узнал, что он умер. Это
известие спровоцировало во мне одну из тех опасных без-
молвных депрессий, столь знакомых мне по прошлым вре-
менам. Я не мог выразить своих чувств, так как то, что я
чувствовал, еще полностью не оформилось в моем сознании.
Это было смесью подавленности, отчаяния и отвращения к
самому себе за то, что я не ответил на его письмо, за то, что
я не приехал увидеться с ним.

Вскоре после этого я отправился с визитом к дону Хуану,
Подойдя к его дому, я уселся на один из ящиков на крыльце
и попытался подыскать слова, которые бы не звучали ба-
нально и могли выразить то отчаяние, которое я испытываю
из-за смерти своего друга. Каким-то непостижимым обра-
зом дон Хуан знал о причинах моих душевных мук, которые
и привели меня к нему.

- Да, - сухо сказал дон Хуан, - я знаю, что твой друг,
антрополог, направивший тебя ко мне, скончался. По неко-
торой причине я знаю точное время его смерти. Я видел ее.
Его сухое заявление потрясло меня до глубины души.
- Я давно видел ее приближение. Я даже говорил тебе
об этом, по ты пренебрег моими словами. Я уверен, что ты
даже не помнишь их.

Я помнил каждое слово, произнесенное им, но в то вре-
мя я не понимал значения этих слов. Дон Хуан заявил, что
некое событие, тесно связанное с нашим знакомством (но не
часть его), явилось причиной, по которой он видел моего
друга-антрополога как человека, стоящего на пороге смерти.
- Я видел смерть как внешнюю силу, уже открываю-
щую твоего друга, - сказал он мне. - У каждого из нас есть
энергетическая щель, энергетическая трещина ниже пупка.
Эта трещина, которую маги называют просвет, закрыта, ког-
да человек находится в расцвете сил.

- И каково значение всего этого, дон Хуан? - спросил
я механически.

- Значение смертельное, - ответил он. - Дух подал
мне знак, что нечто подходит к концу. Я решил, что моя
жизнь подходит к концу, и принял эту весть со всей благо-
дарностью, на которую был способен. Только позже, гораздо
позже до меня дошло, что это не моя жизнь подходит к
концу, но вся моя линия.

Я не понимал, о чем он говорит. Как же я мог воспри-
нять это всерьез? Насколько я мог судить, это не слишком
отличалось от всего того, из чего тогда состояла моя жизнь,
- от болтовни.

- Твой друг сам рассказывал тебе, и довольно многос-
ловно, о том, что умирает, - сказал дон Хуан. - И ты
сознавал то, что он говорил, так же, как сознаешь то, что я
говорил тебе, но в обоих случаях ты предпочел не придавать
этому значения.

Мне нечего было ответить. Я был раздавлен его словами.
Мне хотелось вдавиться в ящик, на котором я сидел, исчез-
нуть, провалиться сквозь землю.

- Но не твоя вина, что ты не придал этому значения.
Это все молодость, - продолжал он. - Тебе еще надлежит
так много сделать, столько людей окружает тебя! Ты не алер-
тен. Ты никогда не учился быть настороже.

Пытаясь защитить свою последнюю крепость - веру в
собственную наблюдательность, я указал дону Хуану на то,
что попадал в смертельно опасные ситуации, где требова-
лось проявить смекалку и бдительность. Беда была не в том,
что мне недоставало внимания, а в том, что я был недоста-
точно ориентирован, чтобы составить верный список прио-
ритетов. Вот почему все для меня было в равной степени как
важным, так и не важным.

- Быть алертньм - не значит быть наблюдатель-
ным, - сказал дон Хуан. - Для магов проявлять алерт-
ность означает постоянно осознавать ткань обыденного ми-
ра, которая кажется непригодной для взаимодействия в нас-
тоящий момент. Путешествуя со своим другом перед тем,
как познакомиться со мной, ты обращал внимание только на
явные детали. Ты не придал значения тому, как смерть пог-
лощала его, и все же что-то в тебе знало об этом.
Я стал протестовать, утверждая, что все это неправда.
- Не пытайся спрятаться за банальностями, - сказал
он осуждающе. - Встань. Если ты хоть мгновение сможешь
быть со мной. прими ответственность за то, что ты знаешь.
Не старайся затеряться в чужеродной ткани окру/кающего
мира; чужеродной тому, что происходит сейчас. Не будь ты
столь поглощен собственной персоной и своими проблема-
ми, ты бы знал, что это его последнее путешествие. Ты бы
заметил, что он закрывает свои счета, встречается с людьми,
которые помогали ему, и прощается с ними.

- Твой друг-антрополог говорил однажды со мной, -
продолжал дон Хуан. - Я помнил его настолько отчетливо,
что ничуть не был удивлен, когда он привез тебя на эту
автостанцию. Я не мог помочь ему при нашем разговоре. Он
не был тем человеком, которого я искал. Но я желал ему
добра от всей своей магической пустоты, из всего своего
магического безмолвия. Поэтому я знал, что во время своего
последнего путешествия он говорит "прощай" всем тем, кто
что-то значил в его жизни.

Я признавал, что дон Хуан полностью прав. Было мно-
жество деталей, которые я замечал, но которым не придавал
тогда должного значения; взять хотя бы тот экстаз, в кото-
рый приходил мой друг, любуясь окружающими нас видами.
Он останавливал машину, чтобы часами наблюдать за гора-
ми или руслом реки, или пустыней. Я отмахивался от этого,
как от идиотской сентиментальности мужчины средних лет.
Я даже делал тонкие намеки на то, что он, пожалуй, слишком
много выпил. Он отвечал мне, что в минуты отчаяния вы-
пивка приносит человеку мгновения мира и покоя, мгнове-
ния достаточно долгие, чтобы тот успел насладиться чем-то
неповторимым.

- Это было путешествие, предназначенное только для
его глаз, - сказал дон Хуан. - Маги предпринимают подоб-
ные путешествия, в которых значение имеет только то, что
могут впитать в себя их глаза. Твой друг освобождал себя от
всего лишнего.

Я признался дону Хуану, что не обращал внимания на то,
что он говорил о моем умирающем друге, так как на некоем
неведомом мне самому уровне я знал, что это правда.

- Маги никогда не говорят впустую, - сказал он. - Я
подбираю слова исключительно тщательно, когда говорю с
тобой или с кем-либо еще. Разница между тобой и мною
состоит в том, что у меня нет времени, и я должен поступать
соответственно. Ты же, наоборот, уверен, что располагаешь
всем временем этого мира, и тоже действуешь соответствен-
но. Конечным результатом нашего поведения является то,
что я взвешиваю все то, что собираюсь сказать, а ты нет.

Я признал его правоту, но тут же стал убеждать его, что
все сказанное им ни в коей мере не облегчает моей печали и
не рассеивает смятения. Затем я безотчетно высказался о
каждом нюансе моих смешанных чувств. Я заявил, что не
ищу совета. Я хочу получить магические предписания о том,
как избавиться от душевных мук. Я был уверен в том, что
действительно заинтересован в получении от него некоего
естественного успокоительного, органического снотворно-
го, и высказался по этому поводу. Дон Хуан покачал в заме-
шательстве головой.

- Ты хочешь слишком многого, -
ответил он. - Сле-
дующее, что ты попросишь, - это будет некое магическое
снадобье, способное удалить все, что раздражает тебя, без
всяких усилий с твоей стороны, если не считать тех усилий,
которые ты затратишь на то, чтобы проглотить эти пилюли.
Чем хуже вкус, тем сильнее эффект, - вот девиз европейцев.
Ты хочешь результатов: одна порция зелья - и ты исцелен.

- Маги смотрят на вещи по-иному, - продолжал дон
^уап. - Поскольку они не располагают свободным време-
нем, то полностью отдают себя тому, с чем встречаются.
Причина твоего смятения состоит в недостатке серьезности.
Тебе не хватило серьезности, чтобы поблагодарить как сле-
дует твоего друга. Это случалось с каждым из нас. Мы никог-
да не выражаем того, что чувствуем. А когда хотим выра-
зить, оказывается, что слишком поздно, так как момент упу-
щен. Ты должен был поблагодарить его как следует еще в
Аризоне. Он позаботился о том, чтобы прихватить тебя с
собой, и понимал ты это или нет, но на автостоянке ты
получил от него все, что мог. Но в тот момент, когда ты
должен был поблагодарить его, ты злился - ты судил его, он
был неприятен тебе. А затем ты откладывал встречу с ним.
На самом деле ты откладывал выражение благодарности. Ты
застрял на месте. Ты никогда не был бы способен возвратить
ему долг.

Я осознал все величие его слов. Никогда я не мог увидеть
свои поступки в подобном свете. По правде говоря, я никог-
да никого не благодарил. Дон Хуан загонял шип мне в сердце
все глубже.

- Твой друг знал, что умирает, - продолжал он. - Он
написал тебе свое последнее письмо, чтобы узнать о твоих
успехах. Возможно, он этого не знал, как не знал и ты, но его
последняя мысль была о тебе.

Тяжесть этих слов была слишком велика для моих плеч,
и я опустился на землю. Я почувствовал, что должен лечь.
Кружилась голова. Возможно, все дело было в окружающем
меня пейзаже. Я сделал ужасную ошибку, прибыв к дону
Хуану в предвечерний час. Предзакатное солнце казалось
немыслимо золотым, и блики на голых скалах, которые воз-
вышались на востоке от дома дона Хуана, были золотыми и
пурпурными. На небе не было ни облачка. Казалось, что все
вокруг застыло. Это было так, как будто весь мир пытался
спрятаться, но его присутствие было всеподавляющим. По-
кой сонорской пустыни был подобен кинжалу. Меня проб-
рало до мозга костей. Я хотел убраться отсюда - сесть в
машину и умчаться. Я хотел оказаться в городе, затеряться в
шуме.

- Ты ощутил вкус бесконечности, - торжественно,
словно приговор, произнес дон Хуан. - Я знаю это, так как
и сам был на твоем месте. Ты хочешь удрать, чтобы погру-
зиться во что-то человеческое, теплое, противоречивое, глу-
пое, кто его знает, какое еще?.. Ты хочешь забыть о смерти
друга. Но бесконечность не позволит тебе сделать это, - его
голос вдруг стал бархатным. - Она ухватила тебя безжалос-
тной рукой.

- Что я могу сделать сейчас, дон Хуан? - спросил я.
- Единственное, что тебе остается, - это сохранить
живую память о своем друге. Хранить ее до конца своей
жизни, а может быть и дольше. Маги выражают таким обра-
зом благодарность, которую уже не могут высказать вслух.
Возможно, ты думаешь, что это глупо, но это лучшее, что
могут сделать маги.

Безусловно, только моя собственная грусть заставила
меня на минуту поверить в то, что неунывающий дон Хуан
был столь же печальным, как и я. Я немедленно отбросил эту
мысль. Такое было невозможно.

- Печаль для магов не является чем-то личным, -
заявил дон Хуан, вновь вторгаясь в мои мысли. - Это не
совсем печать, это энергетическая волна, приходящая из
глубин космоса. Она достигает магов, когда они восприим-
чивы, когда они, как радары, способны ловить радиосигна-
лы.

Маги древности, которые дали нам полную формулу
магии, верили, что во Вселенной существует печаль, подоб-
ная силе, свету, намерению, и что эта вечная сила воздейству-
ет на магов с особой остротой, так как у них уже нет защит-
ных щитов. Они не могут укрыться за спинами своих друзей
или уйти с головой в занятия. Они не могут прятаться за
любовью или ненавистью, за счастьем или несчастьем. Они
це могут укрыться ни за чем.

- Маги отличаются тем, - продолжал дон Хуан, - что
печаль для них абстрактна. Она не приходит от тайных же-
ланий или нехватки чего-то или от чувства собственной важ-
ности. Это не исходит от меня, это исходит из бесконечности.
Грусть, которую ты испытываешь из-за того, что не поблаго-
дарил своего друга, пришла оттуда.

- Мой учитель, нагваль Хулиан, - продолжал он, -
был невероятным актером. Собственно говоря, он профес-
сионально играл в театре. У него была одна любимая исто-
рия, которую он рассказывал на своих спектаклях. Когда он
рассказывал ее, я, как правило, испытывал при этом присту-
пы страшной боли. Он объяснял, что это история о воинах,
которые, получив все, что хотели, испытывали укол вселен-
ской грусти. Я всегда считал, что он рассказывает все это
лично для меня.

Затем дон Хуан воспроизвел слова своего учителя, доба-
вив, что эта история о человеке, страдающем от глубочай-
шей меланхолии. Этот человек ходил по лучшим врачам
того времени, и ни один из них не смог помочь ему. Наконец
он явился в приемную главного доктора - целителя души.
Этот доктор предположил, что, возможно, его пациент смо-
жет найти утешение, душевный покой и исцеление от мелан-
холии в любви. Человек возразил, что любовь никогда не
составляла для него проблемы и что он любил так, как, оче-
видно, не любил никто в мире. Тогда доктор предложил ему
отправиться в путешествие, чтобы взглянуть на разные угол-
ки мира. Печальный пациент ответил, что может сказать без
преувеличения, что уже посетил все уголки мира. Врач поре-
комендовал завести хобби: заняться искусством, спортом и
тому подобными вещами. На каждый совет пациент отве-
чал, как и прежде: он уже прошел через все это и не испытают
облегчения. У врача возникло подозрение, что, возможно,
тот страдает не чем иным, как патологической лживостью.

Он не мог успеть испытать все то, о чем говорил. Но доктор
был хорошим целителем, и его наконец-то осенило.

"Ах, - воскликнул он, -у меня есть прекрасный рецепт
для вас, сэр. Вы должны посетить последнее выступление
величайшего из комедиантов наших дней. Оно вам доставит
такое удовольствие, что вы совершенно забудете о своей,
меланхолии. Вы должны явиться на представление Великого
Гаррика!"

Дон Хуан сказал, что тот человек взглянул на доктора с
самым печальным видом, который только можно вообра-
зить, и произнес: "Доктор, если это ваш последний совет, я
пропал. Я и есть Великий Гаррик".

ПЕРЕЛОМНЫЙ МОМЕНТ

Дон Хуан определял внутреннее безмолвие как особое сос-
тояние изгнания мыслей, при котором человек может
функционировать на ином уровне сознания, чем обычно. Он
подчеркивал, что внутреннее безмолвие наступает при прек-
ращении внутреннего диалога - вечного спутника мыслей,
и потому является состоянием глубокой тишины.

- Маги древности, - говорил дон Хуан, - назвали это
внутренним безмолвием, так как в этом состоянии восприя-
тие не зависит от чувств. Во время внутреннего безмолвия
вступает в силу иная способность человека, та способность,
которая делает его магическим существом, способность, ог-
раничиваемая не самим человеком, а неким чужеродным
влиянием.

- А что это за чужеродное влияние, которое ограничи-
вает наши магические способности? - спросил я.

- Это предмет нашей будущей беседы, - ответил дон
Хуан, - а не тема настоящей дискуссии, хотя это на самом
деле самый серьезный аспект магии шаманов древней Мек-
сики.

-Внутреннее безмолвие, -продолжал он, -это основа
всей магии. Иными словами, все, что мы делаем, ведет нас к
этой основе. Она же, как и все остальное в магии, не раскры-
вает себя, пока нечто гигантское не встряхнет нас.

Дон Хуан рассказал, что маги древней Мексики изобре-
тали всевозможные способы встряхнуть себя или других
практикующих магов до основания, чтобы достичь тайного
состояния внутреннего безмолвия. Они додумались до самых
невообразимых действий, которые, казалось бы, совершен-
но не могли быть связаны с достижением внутреннего без-
молвия, таких, скажем, как прыжки в водопад или ночи,
проведенные на ветвях деревьев вниз головой. Однако это
были ключевые приемы достижения такого состояния.

Следуя логике магов древней Мексики, дон Хуан катего-
рически заявлял, что внутреннее безмолвие возрастает и на-
капливается. В моем случае он пытался направить меня на
создание ядра внутреннего безмолвия в самом себе, а затем
понемногу наращивать его при каждом удобном случае. Он
объяснил, что маги древней Мексики обнаружили, что каж-
дый человек имеет свой собственный порог внутреннего без-
молвия с точки зрения времени. Иными словами, внутреннее
безмолвие должно сохраняться в каждом из нас определен-
ное время, прежде чем сработает.

- А что маги древности считали знаком того, что внут-
реннее безмолвие начало работать, дон Хуан? - спросил я.

- Внутреннее безмолвие начинает работать с того мо-
мента, как ты начинаешь развивать его в себе, -ответил дон
Хуан. - То, к чему стремились маги древности, было фина-
лом, драматическим концом и результатом достижения это-
го индивидуального порога безмолвия. Некоторым особо
одаренным магам необходимо всего лишь несколько минут
безмолвия для достижения вожделенной цели. Иным же,
менее талантливым, требуется гораздо больший период ти-
шины, чтобы прийти к желанному результату. Желаемый
результат - это то, что маги называли остановкой мира, -
момент, когда все вокруг перестает быть тем, чем было
всегда.

- Это момент, когда маг возвращается к подлинной
природе человека, -продолжал дон Хуан. - Маги древнос-
ти также называли это абсолютной свободой. Это момент,
когда человек-раб становится свободным существом, спо-
собным на такие чудеса восприятия, которые бросают вызов
нашему обычному воображению.

Дон Хуан уверил меня, что внутреннее безмолвие являет-
ся тем путем, который ведет к истинному отказу от сужде-
ний; к тому мгновению, когда наши чувства прекращают
интерпретировать чувственные данные, излучаемые всей
Вселенной; к моменту, когда постижение перестает быть си-
лой, которая приходит к определению природы мироздания
через повторение и использование.

Магам необходим переломный момент для того, чтобы
внутреннее безмолвие заработало, - сказал дон Хуан. - Пе-
реломный момент подобен раствору, который каменщик
кладет между рядами кирпичей. Лишь тогда отдельные кир-
пичи превращаются в структуру, когда раствор твердеет.

С самого начала нашего знакомства дон Хуан не перес-
тавал вбивать мне в голову мысль о значении внутреннего
безмолвия. Я старался изо всех сил следовать его советам
накапливать внутреннее безмолвие самым искренним обра-
зом каждое мгновение. У меня не было ни возможностей
измерить свои приобретения, ни средств, чтобы судить о
том, достиг я наконец или нет своего порога. Я просто упря-
мо нацелился на то, чтобы развивать в себе такое состояние.
И не только затем, чтобы сделать приятное дону Хуану, но и
потому, что считал это делом чести.

Однажды мы с доном Хуаном беседовали, лениво проха-
живаясь по главной площади Эрмосильо. Было около полуд-
ня. По небу плыли тучи. Жара была сухой и действительно
очень приятной. Повсюду сновали толпы людей. Площадь
окружали ряды магазинов. Я не раз бывал в Эрмосильо, но
никогда не обращал внимания на магазины. Я знал, что от
там есть, но никогда не думал об этом сознательно. Я не смог
бы нарисовать карту площади, даже если бы от этого зависе-
ла моя жизнь. Сегодня же, прогуливаясь с доном Хуаном,
старался точно определить местонахождение магазинов. Я
пытался найти что-то, способное послужить мне как мнемо-
нический инструмент, нечто способное пробудить мои вос-
поминания в дальнейшем,

- Как я уже говорил тебе, - раздался голос дона Хуана,
выбивший меня из колеи этих мыслей, - каждый маг, кото-
рого я знал, будь то мужчина или женщина, рано или поздно
достигал переломного момента своей жизни.
- Ты подразумеваешь, что с ними случался психичес-
кий срыв или что-то в этом роде? - спросил я.
- Нет, нет, - ответил он, смеясь. - Психические сры-
вы - удел личностей, которые индульгируют на самих себе.
Маги - не личности. В данный момент я подразумеваю под
этим то, что непрерывность их жизней должна быть разбита
во имя обретения внутреннего безмолвия, которое станет ак-
тивной частью их структур,
- Это очень, очень важно, - продолжал дон Хуан, -
чтобы ты сам умышленно достиг этого переломного момента
или создал его искусственным и разумным путем.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил я, заинтри-
гованный его причудливой логикой.
- Твой переломный момент означает конец той жизни,
которую ты знаешь. Ты выполнил все, о чем я говорил тебе,
прилежно и точно. Если ты и талантлив, то сумел скрыть это.
Возможно, это твой стиль. Ты не медлителен, но действуешь
так, как медлительные люди. Ты очень уверен в себе, Ho
ведешь себя, словно ты беззащитен. Ты не робок, но произ-
водишь впечатление, будто боишься людей. Все то, что ты
делаешь, указывает только на одно - ты должен все это
разбить. Безжалостно.

- Но каким образом, дон Хуан? Что ты имеешь в ви-
ду? - спросил я взволнованно.

- Я думаю, что все сводится к одному поступку, -
ответил он. -Ты должен покинуть своих друзей. Ты должен
распрощаться с ними по-хорошему. Тыне сможешь продол-
жать идти путем воина, неся за плечами свою личную исто-
рию, И если ты не покончишь с прежним образом жизни, то
не сможешь следовать моим наставлениям.

- Минутку, минутку, минутку, дон Хуан, - сказал я. -
Мне нужно прийти в себя. Ты требуешь от меня слишком
многого. По правде говоря, я не уверен, что смогу все это
сделать. Мои друзья - это моя семья. Моя точка отсчета.

- Точно, точно, - заметил он, - твоя точка отсчета.
Именно поэтому с ними следует расстаться. У магов только
одна точка отсчета - бесконечность.
- Но как я могу это сделать? - спросил я жалобно.
Его требование выводило меня из равновесия.
-Ты можешь просто уйти, -сказал он равнодушно. -
Уйти любым возможным путем.
- Но куда я пойду? - спросил я.
- Я бы посоветовал тебе снять номер в одной из тех
жалких гостиниц, которые тебе хорошо известны, - отве-
тил он. - Чем безобразнее заведение - тем лучше. Если в
комнате постелен ковер болотного цвета, на окнах висят
шторы болотного цвета, а стены оклеены такими же обоями,
тогда эта гостиница может сравниться с той, которую я по-
казал тебе как-то в Лос-Анджелесе.

Я издал нервный смешок, вспоминая нашу поездку с
доном Хуаном по промышленным районам Лос-Анджелеса,
где можно было найти только склады и обветшалые гости-
ницы для проезжающих. Одна из гостиниц особо привлекла
внимание дона Хуана благодаря помпезному названию -
"Эдуард Седьмой". Мы остановились напротив, чтобы луч-
ше рассмотреть ее.

- Вот эта гостиница, - произнес дон Хуан, указывая на
здание, - представляется мне подлинным олицетворение
жизни среднего человека на Земле. Если ты удачлив и
безжалостен, то снимешь здесь комнату с окном, выходя
щим на улицу, чтобы наблюдать из окна за нескончаемы
шествием человеческих бед. Если ты не столь удачлив или не
столь безжалостен, то снимешь себе внутреннюю комнату с
окном, глядящим на глухую стену соседнего дома. Подумай
о том, что это значит - провести всю жизнь, разрываясь
между двумя такими видами. Завидуя виду на улицу, если
живешь во внутренней комнате, и завидуя виду на стену
если поселился в наружной и устал смотреть на мир.

Метафора дона Хуана вызвала во мне бесконечное бес-
покойство, так как я принял ее близко к сердцу.

Сейчас же, столкнувшись с возможностью поселиться в
гостинице, сравнимой с "Эдуардом Седьмым" я не знал что
и сказать, куда отправиться.

- Что ты предлагаешь мне там делать, дон Хуан? -
спросил я.

- Магу нужно такое место, чтобы умереть, - сказал oн
глядя на меня и не мигая. - Ты никогда не был один в своей
жизни. Сейчас пришло время сделать это. Ты будешь ос-
ваться в этой комнате, пока не умрешь.

Подобный совет испугал меня, но и вызвал приступ
смеха.

- Не могу сказать, что собираюсь так поступить, дон
Хуан, - сказал я. - Но каков критерий того, что я мертв?
Если ты действительно не хочешь моей физической смерти.

- Нет, - ответил тот. - Я не хочу, чтобы твое тело
умерло физически. Я хочу, чтобы умерла твоя личность. Это
две совершенно разные вещи. По существу, твоя личность
имеет очень мало общего с твоим телом. Твоя личность -
это твой разум, и поверь мне, что твой разум не является
твоим.

- Что это за ерунда, дон Хуан, что мой ум не мой? -
услышал я свой собственный голос, в котором появилась
нервозная гнусавость.

- Я расскажу тебе как-нибудь об этом предмете, но не
тогда, когда ты еще думаешь о своих друзьях.

- Критерий, по которому можно определить, что маг
мертв, - продолжал дон Хуан, - определяется тем, что ему
становится безразлично, находится он в обществе или один.
Твоя личность умрет в тот день, когда ты перестанешь жаж-
дать компании своих друзей и прикрываться своими друзь-
ями как щитом. Что скажешь на это? Согласен сыграть?

- Я не способен на это, дон Хуан, - ответил я. -
Бесполезно пытаться лгать тебе. Я не смогу покинуть своих
друзей.

- Это совершенно нормально, - сказал он невозму-
тимо.

Казалось, что мое заявление совершенно не подейство-
вало на него.

- Я не смогу больше продолжать наши беседы, но поз-
воль мне сказать, что за время, которое мы провели вместе,
ты научился многому. Ты научился тем вещам, которые сде-
лают тебя очень сильным, - не важно, вернешься ты назад
или уйдешь прочь.

Он похлопал меня по спине и попрощался со .мной. Он
развернулся и просто исчез среди людей, наполнявших пло-
щадь, словно растворился среди них. На какое-то мгновение
у меня возникло странное чувство, что люди на площади
были просто занавесом, который дон Хуан раздвинул и за
которым скрылся. Конец наступил, как наступает все в мире
дона Хуана - быстро и непредсказуемо. Внезапно это дос-
тигло меня. Я стал корчиться от муки, даже не представляя,
как это произошло.

Это должно было сокрушить меня. И все же я устоял. Я
не знаю, каким образом пришло облегчение. Я дивился той
легкости, с которой все подходило к концу. Дон Хуан был
поистине элегантным существом. Не было ни упреков,
злости. Я сел в свою машину и помчался прочь, счастливый
как жаворонок. Я ликовал. Как все необычайно быстро за-
кончилось, думал я, как безболезненно.

Мое путешествие в Лос-Анджелес прошло без приклю-
чений. Оказавшись в привычной среде, я заметил, что обрел
огромное количество энергии при последнем общении с до-
ном Хуаном. Я действительно был очень счастлив, очень
свободен, и я продолжал вести то, что считал нормальным
существованием, но только с новым жаром. Все мои огорче-
ния, связанные с друзьями, все мои открытия на их счет, вс
то, что я высказал по этому поводу дону Хуану, было забыто
начисто. Казалось, что кто-то стер всю память из моего моз-
га. Я пару раз даже изумился той легкости, с которой забыл
о том, что считал столь значительным, и забыл так основава-
тельно.

Все происходило так, как я этого ожидал. Возникло
только одно несоответствие в аккуратной парадигме моей
новой старой жизни: я четко помнил о том, как дон Хуан
говорил мне, что мой уход из мира магов будет чисто акаде-
мическим и что я скоро вернусь назад. Я помнил и записал
каждое слово из нашей беседы. Согласно моей нормальной
линейной памяти и логике, дон Хуан никогда не делал подоб-
ных заявлений. Как я мог помнить вещи, которые никогда
не происходили? Я думал усиленно и безрезультатно. Moи
псевдовоспоминания были достаточно странными, чтобы
задумываться о них, но все же я решил, что в них нет смысла.
Насколько я понимал, я покинул мир дона Хуана.

Следуя совету дона Хуана, относящегося к поведению с
друзьями, которые в любом случае относились ко мне xopo-
шо, я пришел к потрясающему выводу: благодарить и чтить
своих друзей, пока для этого еще остается время. Однако в
этом плане у меня вызывал сомнение Родриго Каммингс. По
крайней мере, один случай с Родриго Каммингсом перевора-
чивал всю мою парадигму нового отношения к друзьям
вверх тормашками и приводил ее к полному крушению.

Мое отношение к Родриго радикально изменилось пос-
ле того, как я бросил тягаться с ним. Я обнаружил, что для
меня не составляло абсолютно никакого труда проецировать
себя целиком на любые поступки Родриго. В действитель-
ности, я был абсолютно схож с ним, но осознал это только
тогда, когда прекратил соревноваться с ним. Тогда правда
предстала предо мной с одуряющей отчетливостью. Одним
из главных желаний Родриго было закончить колледж. Каж-
дый семестр он регистрировался в школе и брал такое коли-
чество курсов, какое только позволяли правила. Затем в те-
чение семестра он бросал курсы один за другим. Иногда он
сразу бросал занятия. Иной раз он цеплялся за один курс,
чтобы довести дело до неизбежного горького конца.

Во время последнего семестра он ухватился за курс по
социологии, так как любил этот предмет. Наступало время
последнего экзамена. Он сказал мне, что у него еще есть три
недели для зубрежки, чтобы прочесть учебник по этому кур-
су. Он считал, что три недели - срок более чем достаточный,
чтобы прочесть шесть сотен страниц. Он считал себя своего
рода скоростным читателем, способным запомнить огром-
ный процент информации благодаря почти стопроцентной
фотографической памяти.

Он считал, что у него еще уйма времени перед экзамена-
ми, и потому попросил меня помочь ему переоборудовать
свою машину, чтобы ему было проще обходиться с бумагой.
Он хотел снять правую дверцу, чтобы выбрасывать бумажки
правой рукой через это отверстие, а не так, как обычно, -
левой рукой через люк в крыше. Я заметил ему, что он был
левшой, на что тот резко возразил, что отличное владение
обеими руками "входит в огромный спектр его прочих спо-
собностей, чего никто из его друзей не удосужился заметить.
В чем он был совершенно прав - я никогда не замечал этого.
Когда я помог ему снять дверь, он решил еще сорвать с
крыши внутреннюю обивку, которая страшно износилась
Он объявил, что техническое состояние его машины не ос-
тавляет желать лучшего и что скоро он отправится на ней в
Мексику, в Тихуану (которую называл "Тj"), чтобы поста-
вить там новую обивку за пару баксов,

- Мы должны будем извлечь максимальную пользу из
этой поездки, - заявил он вдохновенно.

Он даже стал перечислять друзей, которых решил взять
с собой.

- Ты обязательно отправишься в TJ, чтобы порыться
среди старых книг. Ты ведь всегда был придурком. Осталь-
ные ребята завалят в бордель. Я знаю парочку таких месте-
чек.

Нам потребовалась неделя для того, чтобы сорвать под-
кладку и обработать наждаком металлическую поверхность.
У Родриго для подготовки осталось еще две недели, но и это
показалось ему слишком длинным периодом. Тогда он уго-
ворил меня помочь ему красить квартиру. Нам потребова-
лась неделя, чтобы покрасить стены и отциклевать дубовый
пол. Он не хотел красить поверх обоев в одной из комнат и
для этого одолжил специальный аппарат для отклейки обоев
с использованием струи пара. Естественно, ни Родриго, ни я
не знали, как обращаться с этой машиной, и мы здорово
напортачили. Мы пришли к тому, что решили воспользо-
ваться "Топпингом" - специальной смесью гипса и других
материалов для очень ровной штукатурки стен.

После завершения всех этих дел у Родриго оставалось
только два дня, чтобы затолкать в свою башку шестьсот
страниц текста. Он отправился в марафон по круглосуточно-
му чтению, поддерживая себя амфетамином. Родриго все же
удалось отправиться в колледж в день экзаменов, сесть за
парту и взять в руки экзаменационный листок.

Но вот чего ему не удалось сделать - так это не заснуть
на экзамене. Его тело качнулось вперед, и голова упала на
парту с оглушительным стуком. Пришлось на время прер-
вать экзамен. Профессор социологии впал в истерику вместе
со студентами, сидящими рядом. Тело Родриго было твер-
дым и холодным, как лед. Весь класс заподозрил самое
страшное. Решили, что он умер от сердечного приступа.
Вызвали санитаров, которые вынесли Родриго. После бегло-
го осмотра медики объявили, что он забылся глубоким сном,
и отвезли его в больницу, где тот отсыпался, пока из организ-
ма не вышел весь амфетамин.

Моя проекция на Родриго Каммингса была настолько
абсолютной, что даже пугала меня. Я был в точности похож
на него. Я ничего не мог сделать с этим. Решившись на
отчаянный поступок (который я считал самоубийственным
нигилизмом), я снял комнату в обшарпанной голливудской
гостинице.

Ковры были зелеными с ужасными пятнами от незату-
шенных сигарет. Безусловно, их не раз спасали от пожара. В
комнате висели зеленые портьеры, а стены были болотно-зе-
леного цвета. Мигающая неоновая вывеска гостиницы све-
тила в окно всю ночь.

Я закончил тем, что в точности последовал совету дона
Хуана, но пришел к этому окольным путем. Я делал это не
для того, чтобы выполнить его требования, у меня также не
было намерения сгладить наши с ним разногласия. Я пробыл
в этой гостинице несколько месяцев, пока моя личность, как
и предполагал дон Хуан, не умерла, и мне действительно
стало безразлично, нахожусь я в компании или остаюсь
один.

Оставив гостиницу, я поселился один, выбрав жилище
поближе к колледжу, и завел очень прибыльное дело с одной
партнершей. Все, казалось, шло прекрасно, пока однажды
меня не стукнуло, словно кулаком по голове, осознание того,
что я собираюсь провести остаток своих дней, беспокоясь о
бизнесе, или теряясь перед призрачным выбором карьеры
академика или бизнесмена, или мучаясь из-за фобий и обма-
нов моей партнерши. Настоящее отчаяние пронзило меня
до глубины души. Впервые в своей жизни, несмотря на все,
что я делал и видел раньше, я ощутил, что у меня нет ника
кого выхода. Я чувствовал себя совершенно потерянным. Я
всерьез начал задумываться о самом практическом и безбо-
лезненном способе ухода из жизни.

Однажды утром я проснулся от громкого стука в дверь.
Я был уверен, что это пришла хозяйка квартиры и что если я
не встану и не открою дверь, то та войдет сама, воспользо-
вавшись запасным ключом. Я распахнул дверь. Передо мной
стоял дон Хуан. Я настолько изумился, что потерял дар речи
Я блеял и заикался, не в силах произнести ни слова. Мне
хотелось поцеловать его руку, стать перед ним на колени.

Дон Хуан вошел и непринужденно уселся на край моей
кровати.

- Я приехал в Лос-Анджелес, - сказал он, - специаль-
но, чтобы повидаться с тобой.

Я хотел пригласить его позавтракать, но дон Хуан отве-
тил, что у него есть и другие дела и что на разговоры со мной
у него остается не больше минуты. Я торопливо рассказал
ему о своей жизни в гостинице. Его присутствие настолько
сбивало меня с толку, что я ни на секунду не задумался о том,
чтобы спросить, как ему удалось обнаружить меня. Я только
рассказывал дону Хуану о том, как сильно я жалел обо всем,
что сказал ему в Эрмосильо.

- Тебе не за что извиняться, -поспешил тот успокоить
меня. - Каждый из нас когда-то поступил именно так. Од-
нажды я убежал от мира магов сам и чуть не умер, прежде
чем осознал собственную глупость. Главная задача - дос-
тичь переломного момента любым путем. Именно это ты и
сделал. Внутреннее безмолвие стало для тебя реальностью
Вот почему я стою перед тобой и говорю с тобой сейчас.
Понимаешь ли ты, о чем идет речь?

Мне казалось, что я понял, что он имел в виду. Я думаю,
что дон Хуан интуитивно узнал или прочел, как он читал
многое прямо из воздуха, о том, что я стою на грани безумия,
и пришел выручить меня.

- Ты не можешь терять времени, - сказал он. - Ты
должен избавиться от своего предприятия в течение часа,
так как час - это самое большее, что я могу позволить себе.
Я не могу ждать дольше, и не потому, что не хочу ждать.
Просто бесконечность безжалостно давит на меня. Скажем
так, бесконечность дает тебе час, чтобы покончить со всем
этим. Поскольку для бесконечности единственное предпри-
ятие, достойное воина, -это свобода. Любое иное предпри-
ятие - фальшивка. Можешь ли ты за час разделаться со
всем этим?

Мне не нужно было убеждать его в том, что могу. Я знал,
что должен сделать это. Дон Хуан сказал мне, что коль скоро
я преуспею в том, чтобы отделаться от всего этого за час, он
будет ждать меня на базаре в мексиканском городе. Озабо-
ченный тем, как поскорее распорядиться своим делом, я
прозевал эти слова. И когда он повторил их снова, я решил,
что дон Хуан шутит.

- Как я смогу добраться до этого города, дон Хуан? Ты
хочешь, чтобы я приехал на машине? Прилетел на самолете?
- спросил я.

- Вначале закрой бизнес, - приказал он. - Затем при-
дет и решение. Но помни, я буду ждать тебя не дольше часа.

Он вышел из квартиры, и я стал лихорадочно отделы-
ваться от всего, что имел. Конечно, на это ушло больше часа,
но я ни разу не вспомнил об этом сроке. Роспуск предприя-
тия шел полным ходом, и меня несло по инерции. Только
когда я покончил с делом, меня осенило, что я безнадежно
промахнулся. Истинная дилемма предстала передо мной в
полный рост. Я остался без своего дела и не имел никакой
возможности добраться до дона Хуана.

Я побрел к кровати и стал искать единственного утеше-
ния, которое только мог вообразить: тишину и покой. Что-
бы облегчить приход внутреннего безмолвия, я воспользо-
вался приемом, которому научил меня дон Хуан: сел на на
кровати, согнув ноги в коленях так, чтобы ступни соприка-
сались, а руки, охватив щиколотки, помогали им соединить-
ся. Он когда-то дал мне толстый колышек, который я всегда
держал под рукой, куда бы ни шел. Колышек был длиной в
четырнадцать дюймов, и это позволяло мне, установив его
между ног, поддерживать вес своей головы, упершись лбом
в подушечку, приделанную к его концу. Каждый раз, заняв
это положение, я моментально засыпал мертвым сном.

Очевидно, я и в этот раз заснул с обычной легкостью, так
как мне приснился мексиканский город, в котором дон Хуан
обещал ожидать меня. Меня всегда интриговал этот город.
Базар открывался раз в неделю, и крестьяне, жившие непо-
далеку, привозили туда свои продукты на продажу. Но что
больше всего меня завораживало в этом городе, - так это
мощеная дорога, ведущая к нему. Она переваливала через
крутой холм у самого въезда в город. Я не раз сидел на
скамейке возле прилавка, за которым торговали сыром, и
смотрел на холм. Я видел людей, приближающихся к городу,
погоняющих везущих поклажу ослов. Но вначале я видел их
головы. По мере их приближения я мог видеть, как по час-
тям появлялись их туловища, пока они не поднимались на
самую вершину и я мог рассмотреть их от макушки до пят.
Мне всегда казалось, что они появляются из-под земли, -
вырастают медленно или стремительно, в зависимости oт
скорости их приближения. В моем сне дон Хуан ожидал меня
возле прилавка с сыром. Я подошел к нему.

- Ты сделал это из своего внутреннего безмолвия, -
сказал он, похлопывая меня по спине. - Ты достиг cвoeгo
переломного момента. На какое-то мгновение я потерял ве-
ру, но решил повременить, зная, что ты сделаешь это.
В этом сне мы отправились на прогулку, и я чувствовал
себя счастливее, чем когда-либо. Сновидение было столь жи-
вым, что у меня не осталось сомнений в том, что я смог
решить проблему, даже если решение пришло в фантасти-
ческом сне.

Дон Хуан расхохотался, встряхивая головой. Он, безус-
ловно, читал мои мысли.

- Ты сейчас находишься не в простом сне, - сказал
он, - но кто я такой, чтобы говорить тебе об этом? Ты
когда-нибудь сам узнаешь о том, что во внутреннем без-
молвии не бывает снов, так как сам решишь знать это.

ИЗМЕРЕНИЕ ПОСТИЖЕНИЯ

Слова конец эпохи для дона Хуана были не просто метафо-
рой. Скорее, это было точным описанием того процесса,
через который проходят шаманы при разрушении извест-
ной им структуры мира, необходимом для того, чтобы на-
чать по-иному понимать окружающий мир. Дон Хуан Ма-
тус, как учитель, начал с первых минут нашего знакомства
объяснять мне постижимый мир шаманов древней Мекси-
ки. Термин постижение* казался тогда мне исключительно
спорным. Я понимал его как процесс, с помощью которого
мы познаем окружающий мир. Определенные вещи попада-
ют в сферу этого процесса и легко познаются нами. Иные
вещи не попадают в эту сферу и потому считаются аномаль-
ными: то есть вещами, которые невозможно понять адек-
ватно.
ватно.
Англ. cognition.

Дон Хуан настаивал с самого начала нашего знакомства
на том, что мир магов древней Мексики отличается от наше-
го не какими-то внешними деталями, а глубокими расхож-
дениями в способах постижения. Он придерживался той
мысли, что в нашем мире наш процесс постижения требует
интерпретации чувственных данных. Он говорил, что Все-
ленная состоит из бесчисленных энергетических полей, ко-
торые существуют в ней в виде светящихся нитей. Эти све-
тящиеся нити воздействуют на человека как на организм.
Реакция организма - обратить эти энергетические поля в
чувственные данные. Затем эти чувственные данные интер-
претируются, и интерпретация становится системой пости-
жения. Мое понимание постижения заставило меня уверить-
ся в том, что это универсальный процесс, точно так же, как
и язык является универсальным процессом. В каждом языке
существует свой особый синтаксис, точно так же существует
особая организация каждой из систем интерпретации мира.

Утверждение дона Хуана о том, что шаманы древней
Мексики обладали совершенно особой системой постиже-
ния, казалось мне равносильным заявлению о том, что у них
был особый способ общения, не имеющий ничего общего с
языком. Я же отчаянно хотел от него услышать то, что их
иная когнитивная система являлась эквивалентом языка,
отличного от нашего. Но все же это был язык, а не что-либо
иное. Конец эпохи в устах дона Хуана означает то, что струк-
туры чужого постижения начинают вступать в силу. Струк-
туры же моего нормального постижения (не важно, сколь
приятны и лестны они были для меня) начинали растворять-
ся. Торжественный момент в жизни человека!

Очевидно, моя академическая жизнь была моей самой
взлелеянной структурой. Все, что представляло угрозу для
нее, угрожало и самому нутру моего существа. Особенно
опасными были завуалированные, незаметные атаки. Это
случилось с профессором, на которого я целиком и пол-
ностью полагался, - с Профессором Лоркой.

Я записался на курс по "когнитивной психологии", ко-
торый вел Профессор Лорка, так как его рекомендовали мне
как самого блестящего специалиста в этой области. Профес-
сор Лорка был довольно красив. Его светлые волосы были
аккуратно зачесаны набок. Его лоб был гладким, без единой
морщинки и, казалось, должен был принадлежать человеку,
никогда ни о чем не беспокоившемуся в своей жизни. Его
костюмы отличались необыкновенно хорошим пoкpoeм.
Обычно он не носил галстука - черта, придававшая ему
нечто мальчишеское. Он надевал галстук, только когда
встречался с важными людьми.

Во время первого, хорошо запомнившегося занятия
Профессора Лорки я нервничал и находился в замешатель-
стве, наблюдая за тем, как тот вышагивал вперед-назад нес-
колько минут, показавшихся мне вечностью. Профессор
Лорка беспрерывно двигал вверх и вниз своими стиснутыми
губами, чем необычайно усугублял напряженную атмосфе-
ру, сгустившуюся в закупоренной комнате, набитой людьми.
Внезапно он прекратил шагать. Он остановился в центре
комнаты, за несколько шагов от того места, где сидел я, и,
постукивая по кафедре аккуратно свернутой газетой, начал
говорить.

- Никогда не будет известно... - начал он.
Все сидящие в комнате озабоченно спешили записать
его слова.

- Никогда не будет известно, - повторил он, - что
чувствует жаба, сидящая на дне пруда и толкующая жабий
мир, который ее окружает.

Его голос обладал огромной силой и убежденностью.
- Итак, что вы думаете по этому поводу?
Он помахал газетой у себя над головой.
Он начал читать перед классом газетную статью, в кото-
рой описывалась работа биолога. Ученого цитировали, когда
тот описывал чувства лягушек, наблюдающих за роящимися
над их головами насекомыми.

- Эта статья демонстрирует небрежность репортера
который, безусловно, исказил слова ученого, - заявил Про-
фессор Лорка с авторитетом полного профессора. - Уче-
ный, каким бы невежественным он ни был, никогда не поз-
водит себе антропоморфизировать результаты исследова-
ния, если он, конечно, не совершеннейший кретин.

После этого вступления он прочитал блистательнейшую
лекцию об индивидуальных особенностях нашей системы
познавания, или когнитивной системы любого организма.
Он обрушил на меня в своей вступительной лекции ливень
идей и сделал их исключительно понятными и готовыми к
применению. Самой свежей идеей для меня было то, что
каждый субъект любого вида, обитающего в этом мире, ин-
терпретирует окружающую действительность, пользуясь
данными, полученными специализированными органами
чувств. Он заявил, что человеческие существа не могут даже
вообразить, что значит находиться в мире, где царствует
эхолокация, в мире летучих мышей, где всякая постижимая
точка отсчета не может быть даже осознана человеческим
мозгом. Он разъяснил, что с этой точки зрения не может
существовать двух одинаковых когнитивных систем среди
различных видов.

Когда я покинул аудиторию после полуторачасовой
лекции, я чувствовал себя покоренным блистательным ин-
теллектом Профессора Лорки. С этих пор я стал его горячим
поклонником. Его лекции казались мне более чем стимули-
рующими и заставляющими мыслить. Это были единствен-
ные лекции, которые я всегда с нетерпением ждал. Вся его
эксцентричность не значила для меня ровным счетом ничего
в сравнении с его совершенством как преподавателя и мыс-
лителя-новатора в сфере психологии.

Прежде чем посещать занятия Профессора Лорки, я
проработал с Хуаном Матусом на протяжении двух лет. Мой
неизменный стереотип поведения с ним заключался в том,
что я обязательно рассказывал ему обо всем, что произошло
со мной в обыденном мире. При первой возможности я
открыл ему, что я испытываю к Профессору Лорке. Я пре-
возносил Профессора Лорку до небес и даже открыто заявил
дону Хуану, что считаю Профессора Лорку примером для
подражания. Казалось, что мое искреннее восхищение впе-
чатлило дона Хуана, однако он произнес странное предуп-
реждение.

- Не восхищайся людьми издалека, - сказал он. - Это
самый верный способ создания мифа. Подойди к своему
профессору поближе, поговори с ним, узнай, что он за чело-
век. Проверь его. Если поведение профессора - не что иное,
как результат убежденности в том, что он является сущест-
вом, собирающимся умереть, тогда все, что бы он ни делал
(не важно, насколько странным бы это ни казалось), должно
быть предумышленным и окончательным. Если же это oка-
жется всего лишь словами, то твой профессор со всей его
философией яйца выеденного не стоит.

Я был оскорблен до глубины души тем, что я счел нечут-
костью дона Хуана. Я решил, что он слегка ревнует меня к
Профессору Лорке. Сформулировав в уме эту мысль, я nо
чувствовал облегчение; я понял все.

- Скажи мне, дон Хуан, -попытался я закончить нашу
беседу в иной тональности, - что это за существо, собира-
ющееся умереть? Я слышал, как ты говорил об этом множес-
тво раз, но ты так и не разъяснил мне свою мысль.

- Человеческие существа - это существа, собирающи-
еся умереть, - сказал он. - Маги твердо придерживаются
той точки зрения, что единственный способ ухватиться за
ткань нашего мира и за то, что мы делаем в нем, - это
полностью принять тот факт, что мы существа, которые
находятся на пути к смерти. Без приятия этого обязательно-
го условия наши жизни, поступки, да и сам мир, в котором
мы живем, - все это будет безнадежным делом.

- Но разве простое приятие этого имеет столь больше
значение? - сказал я тоном, в котором сквозил псевдопро-
тест.
- Можешь поклясться в этом жизнью! - улыбнулся
дон Хуан. - Однако фокус не в простом приятии этого
условия. Мы должны воплотить это приятие и так прожить
всю свою жизнь. Маги всех времен говорили, что мысль о
смерти является самой отрезвляющей мыслью в мире. Из-
вечная беда с нами, человеческими существами, состоит в
том, что, даже не заявляя об этом, мы верим, что вошли в
царство бессмертия. Вести себя так, словно мы вовсе не со-
бираемся умирать, -ребячья дерзость. Но самым вредонос-
ным является то, что приходит с этим чувством бессмертия,
- кажущаяся способность поглотить всю непостижимую
Вселенную своим разумом.

Невыносимое противостояние двух идей держало меня
мертвой хваткой: мудрость дона Хуана и знание Профессора
Лорки. Обе идеи были трудными для постижения, всеобъем-
лющими и привлекательными. Мне ничего не оставалось
делать, как плыть по течению, куда бы оно ни несло меня.

Я последовал последнему совету дона Хуана сблизиться
с Профессором Лоркой. Целый семестр я пытался подойти к
нему, поговорить с ним. Я благоговейно являлся в его каби-
нет, когда он там должен был находиться, но у него никогда
не было для меня времени. Но хотя я и не мог поговорить с
ним, мое восхищение перед ним не уменьшалось. Я даже
смирился с тем, что он, возможно, никогда не побеседует со
мной. Но это не имело для меня никакого значения. Важно
было только то, что я мог почерпнуть из его невероятных
лекций.

Я отчитывался перед доном Хуаном о всех моих интел-
лектуальных находках. Я прочел множество материалов по
постижению. Дон Хуан настаивал упорно, как никогда, на
том, чтобы я вступил в контакт с виновником моей интел-
лектуальной революции.

- Необходимо, чтобы ты поговорил с ним, - произнес
он с настойчивой ноткой в голосе. - Маги никогда не вос-
хищаются людьми в вакууме. Они говорят с ними, они узна-
ют их. Они создают точки отсчета. Они сравнивают. А ты
делаешь это немного по-детски. Ты восхищаешься на рас-
стоянии. Это очень напоминает то, то происходит с мужчи-
ной, который боится женщин. В конечном счете его гонады
преодолевают все остальное и заставляют мужчину покло-
няться первой встречной особе женского пола, сказавшей
ему "привет".

Я приложил двойное усилие, чтобы сблизиться с Про-
фессором Лоркой, но тот казался неприступной крепостью.
Когда я поделился с доном Хуаном своими трудностями, он
объяснил мне, что маги рассматривают любой вид челове-
ческих взаимодействий как поле боя, не важно, насколько те
поверхностны или незначительны. На этом поле боя маги
применяют свою лучшую магию, свои основные усилия. Oн
заверил меня, что для того, чтобы чувствовать себя свободно
в подобной ситуации, необходимо встретиться с нашими
противниками в открытую (а это никогда не было моей
сильной стороной). Он выразил свое отвращение к ро6ким
душам, которые страшатся взаимодействия до такой степе-
ни, что, даже когда им приходится вступить в общение, они
просто догадываются или вычисляют, что происходит, и
так и не способны к активному постижению происходящего.
Они вступают во взаимодействие, так и не став его частью.

- Всегда смотри на человека, который соревнуется c
тобой в перетягивании каната. - продолжал он. - Не стоит
просто тянуть канат на себя, взгляни ему в глаза. Тогда ты
узнаешь, что он просто человек, как и ты сам. Не важно, что
он говорит, не важно, что он делает, у него трясутся поджил-
ки, точь-в-точь, как и у тебя. Такой взгляд делает противни-
ка беспомощным, хоть на мгновение. Тогда и дерни свой
конец посильнее.

Однажды удача улыбнулась мне-я загнал Профессора
Лорку в угол в холле рядом с его кабинетом.

- Профессор Лорка, - сказал я,-не найдется ли у вас
свободной минутки, чтобы я мог побеседовать с вами?

- А кто ты, к черту, такой? - спросил он самым естес-
твенным тоном.

Так, словно я был его лучшим другом, которого профес-
сор спросил о его самочувствии.

Профессор Лорка был груб, как бывает грубым любой из
нас, но его слова не оказали на меня такого эффекта. Он
улыбался мне своими плотно сжатыми губами, словно пред-
лагал мне уйти или сказать что-нибудь стоящее.

- Я студент антропологии. Профессор Лорка, - отве-
чал я,-и та практическая деятельность, в которую я оказал-
ся вовлечен, позволяет мне изучать когнитивную систему
магов.

Профессор Лорка смотрел на меня с подозрением и раз-
дражением. Его глаза казались двумя синими точками, ис-
полненными злобы. Он пригладил рукой волосы, словно те
падали ему на лицо.

- Я работал с настоящим магом в Мексике, - продол-
жал я, стараясь добиться его ответа. - Он настоящий маг,
уверяю вас. Мне потребовалось больше года для того, чтобы
расположить его к себе. И тогда он снизошел к разговору со
мной.

Лицо Профессора Лорки расслабилось; он раскрыл рот
и, взмахнув деликатнейшим образом рукой перед своими
глазами (словно раскатывал тесто для пиццы), заговорил со
мной. Я не мог не заметить его золотых эмалевых запонок,
которые идеально подходили к его зеленоватому пиджаку.
- И что же ты хочешь от меня? - спросил он.
- Я хочу, чтобы вы выслушали меня, - отвечал я. -
Возможно, то, что я делаю, сможет заинтересовать вас.

Он пожал плечами с видом человека, неохотно покорив-
шегося неизбежному, открыл дверь своего кабинета и приг-
ласил меня войти. Я знал, что не могу терять времени. Я
рассказал ему о своей практической работе и о том, что меня
обучили процедурам, не имеющим ничего общего с тем, что
можно обнаружить в антропологической литературе по ша-
манизму.

Несколько секунд он производил движения губами, не
произнося ни слова. Когда он заговорил, то указал, что ти-
пичным недостатком всех антропологов является то, что
они никогда не уделяют достаточно времени для полного
постижения всех нюансов когнитивной системы изучаемых
ими людей. Он определил постижение как систему интерп-
ретаций, которая, благодаря ее применению, дает возмож-
ность индивидам утилизировать с величайшим мастерством
все нюансы значений, которые создают интересующую нас
социальную среду.

Слова Профессора Лорки пролили свет на весь объем
моих практических работ. Не освоив всех нюансов когни-
тивной системы шаманов древней Мексики, с моей стороны
было бы несерьезно формулировать любую идею об этом
мире. Если бы Профессор Лорка не сказал мне больше ни
слова, того, что он только что изрек, хватило бы мне с лих-
вой. Но затем еще последовала очаровательная дискуссия о
постижении.

- Ваша проблема, - начал Профессор Лорка, - состо-
ит в том, что когнитивная система обыденного мира, с кото-
рым мы все знакомы практически с самого своего рождения,
не является аналогичной когнитивной системе мира магов.

Это заявление вызвало во мне состояние эйфории. Я
поблагодарил Профессора Лорку самым сердечным образом
и заверил его, что в моем случае остается придерживаться
только одного образа действий, а именно: следовать его иде-
ям везде и во всем.

- То, что я сказал тебе, конечно, всего лишь общие
сведения, - сказал он мне, провожая из своего кабинета. -
Всякому читающему человеку известно то, о чем я говорил
тебе.

Мы расстались почти друзьями. Мой рассказ о моем
успешном сближении с Профессором Лоркой вызвал у дона
Хуана несколько странную реакцию. Казалось, что с одной
стороны дон Хуан пришел в приподнятое настроение, но с
другой - он был заметно озабочен.

- У меня такое чувство, что твой профессор не тот, за
кого себя выдает, - сказал он. - Это, конечно, с точки
зрения магов. Пожалуй, с твоей стороны было бы мудрым
покончить со всем этим сейчас, пока все это не зашло слиш-
ком далеко. Одно из высших искусств магии - знание того
момента, когда нужно остановиться. Мне кажется, что ты
уже получил от профессора все, что он мог тебе дать.

Я немедленно стал горой на защиту Профессора Лорки.
Дон Хуан успокоил меня. Он сказал мне, что вовсе не был
намерен судить или критиковать кого-либо, но, насколько
ему известно, лишь немногие знают, когда следует расстать-
ся с кем-то, а тех, кто знают, как использовать свое знание,
еще меньше.

Несмотря на предостережение дона Хуана, я не покон-
чил с этим, наоборот, я стал преданным учеником Профес-
сора Лорки, его последователем, почитателем. Казалось, что
тот проникся искренним интересом к моей работе, хотя и
приходил в полнейшее расстройство, столкнувшись с моей
неспособностью и нежеланием формулировать отточенные
концепции о когнитивной системе мира магов.

В один прекрасный день Профессор Лорка сформулиро-
вал концепцию об ученом-госте иного когнитивного мира.
Он объявил, что желает продемонстрировать широту круго-
зора и, как ученый-социолог, поиграть с возможностями
различных когнитивных систем. Он представил себе насто-
ящее научное исследование, при котором протоколы будут
собираться и анализироваться. Психологические тесты бу-
дут составлены и предложены известным мне шаманам, что-
бы, скажем, измерять их способность фокусировать пости-
жение на двух различных аспектах поведения.

Он думал, что тест начнется с простого эксперимента, во
время которого шаманы будут пытаться понять и запомнить
написанный текст, который они будут читать во время игры
в покер. Тесты будут постепенно усложняться, чтобы изме-
рить, скажем, их способность фокусировать постижение в
сложных вещах, которые им говорят во время сна, и так
далее. Профессор Лорка хотел, чтобы был проведен лингвис-
тический анализ шаманской манеры произносить слова. Он
хотел произвести замеры их реакций с точки зрения скорос-
ти и точности, а также иных особенностей, которые станут
во главу угла по мере развития проекта.

Дон Хуан чуть не лопнул со смеху, когда я рассказал ему
о предложении Профессора Лорки произвести замеры ша-
манского постижения.

- Меня действительно покорил твой профессор, - ска-
зал он. - Но ты не мог говорить серьезно об этой идее
"измерения нашего постижения". Чего мог добиться про-
фессор, измерив наши реакции? Он пришел бы к выводу, что
все мы форменные болваны, так как на деле мы такие и есть.
Мы не можем быть ни более умными, ни более быстрыми,
чем обычные люди. Однако не его вина в том, что он считает,
что может проводить замеры постижения во всех мирах. Это
твоя вина, так как ты не смог донести до ума своего профес-
сора то, что когда маги говорят о мире постижения шаманов
древней Мексики, то подразумевают вещи, которые не име-
ют аналогов в обыденной жизни.

К примеру, непосредственное восприятие потока
энергии, проходящего сквозь Вселенную, - вот элемент
постижения, согласно которому живут шаманы. Они видят,
как течет энергия, и следуют за потоком. Если этот поток
наталкивается на преграду, они уходят прочь и занимаются
совершенно иными делами. Шаманы видят линии Вселен-
ной. Их искусство, или их работа, состоит в том, чтобы изб-
рать линию, которая заведет их способность к восприятию в
безымянные области. Можно сказать, что шаманы мгновен-
но реагируют на эти линии Вселенной. Они видят человечес-
кие существа как шары энергии, и они ищут в них их энерге-
тические потоки. Конечно же, они мгновенно реагируют на
это. Такова часть их постижения.

Я сказал дону Хуану, что не могу говорить об этом с
Профессором Лоркой, так как не делал ничего из того, что
он только что описал. Мое постижение осталось прежним.

- А! - воскликнул он. - Просто у тебя не было време-
ни на то, чтобы воплотить элементы постижения шаманско-
го мира.

Я покидал дом дона Хуана, совершенно запутавшись в
мыслях. Какой-то голос внутри меня требовал, чтобы я за-
вершил все свои изыскания с Профессором Лоркой. Я по-
нял, насколько прав был дон Хуан, когда он однажды заявил,
что все практические исследования, которыми занимаются
ученые, ведут к созданию все более и более сложных машин.
Это не те исследования, которые изменяют ход жизни чело-
века изнутри. Они никак не связаны с тем, чтобы человек
мог достичь просторов Вселенной самостоятельно. Создан-
ные или только создаваемые ошеломительные аппараты
имели культурологическое значение. Даже их создатели не
наслаждались ими непосредственно. Единственной награ-
дой для них были деньги.

Разъяснив все это, дон Хуан добился того, что мой разум
стал работать в более критическом ключе. Я даже стал сом-
неваться в идеях Профессора Лорки - такого я никогда
прежде себе не позволял. Тем временем Профессор Лорка не
уставал изрекать потрясающие истины о постижении. Каж-
дая новая декларация была все суровее и потому проникала
все глубже в суть предмета.

К концу второго семестра моих занятий у Профессора
Лорки я достиг мертвой точки. Я не видел никакой возмож-
ности присмирить две линии мышления - дона Хуана и
Профессора Лорки. Это были два параллельных пути. Я по-
нимал побуждение Профессора Лорки провести качествен-
ную и количественную оценку постижения. Кибернетика в
то время уже замаячила на горизонте, и практические аспек-
ты изучения постижения становились реальностью. Но та-
ков был мир дона Хуана - его невозможно было измерить
лабораторными методами. Мне посчастливилось стать сви-
детелем этого мира, наблюдая за действиями дона Хуана. Но
я еще не испытал этого на собственном опыте. Я чувствовал
что это и есть тот недостаток, который не позволяет мне
связать два эти мира.

Я рассказал о своих соображениях дону Хуану во время
одного из моих визитов. Тот возразил, что мое определение
этого недостатка как фактора, не дающего возможность пере
ребросить мост, является неточным. С его точки зрения
недочет выходил далеко за рамки индивидуальных возмож-
ностей человека.

- Очевидно, ты можешь припомнить, что является на-
шим величайшим недостатком как обычных человеческих
существ? - спросил он.

Я не мог вспомнить ничего определенного. Он перечис-
лял такое количество недостатков, мешающих нам как
обычным человеческим существам, что мой ум работал на
огромных оборотах без всякого толка, пытаясь найти ответ,
- Ты хочешь услышать что-то определенное, - сказал
я.-А я ничего не могу придумать.
- Величайший недостаток, о котором я говорю, - ска-
зал он, -это нечто такое, о чем ты должен помнить каждую
секунду своего существования. Для меня это вопрос вопро-
сов, и я буду повторять тебе об этом, пока не прожужжу все
уши.
Прошло несколько мучительно долгих секунд, и я окон-
чательно сдался,
-Мы-существа, направляющиеся к смерти, -сказал
он. - Мы не бессмертны. Но мы ведем себя так, как если бы
были таковыми. Это недостаток, унижающий нас как лич-
ности, и когда-нибудь он унизит нас как вид.
Дон Хуан заявил, что преимущество магов перед обыч-
ными человеческими существами заключается в том, что
маги знают, что они существа, находящиеся на пути к смер-
ти. И они не позволяют увлечь себя в сторону от этого зна-
ния. Он подчеркнул, что необходимо применить огромное
усилие, чтобы обрести и поддерживать это знание с абсолют-
ной ясностью.

- Почему же нам так трудно принять такую ясную
мысль? - спросил я, смущенный осознанием нашей проти-
воречивости.

- Собственно говоря, это не человеческий недоста-
ток, - сказал он примирительно. - Как-нибудь я расскажу
тебе о тех силах, которые заставляют человека вести себя как
осел.

Больше мне нечего было сказать. Воцарилась зловещая
тишина. Я даже не хотел узнать о тех силах, на которые
намекнул дон Хуан.

- Для меня не составляет труда оценить твоего профес-
сора на расстоянии, - продолжал дон Хуан. - Он бессмер-
тный ученый. Он не собирается умереть никогда. И когда
дело дойдет до похоронных хлопот, я уверен, что окажется,
что он уже предпринял все необходимые шаги. У него есть
участок на кладбище, где его закопают, и он приобрел на-
дежный страховой полис, благодаря которому его семья не
будет бедствовать после его смерти. Обзаведясь этими двумя
документами, он считает, что может больше не думать о
смерти. Он думает только о своей работе.

- Профессор Лорка силен в разговорах, так как он нау-
чился точно подбирать слова, -продолжал дон Хуан. - Но
он не подготовился к тому, чтобы его воспринимали всерьез
как человека, собирающегося умереть. Будучи бессмертным,
он не знает, как это сделать. Не имеет никакого значения,
насколько сложны машины, создаваемые учеными. Эти ма-
шины ничем не смогут помочь при неизбежной встрече -
встрече с бесконечностью.

Нагваль Хулиан рассказывал мне о победоносных пол-
ководцах древнего Рима. Когда они возвращались домой с
победой, в их честь устраивались громадные парады. Демон-
стрируя захваченные сокровища и обращенных в рабов по-
коренных людей, триумфаторы въезжали в Рим на боевых
колесницах. Рядом с победителем всегда ехал раб, чьей обя-
занностью было шептать на ухо хозяину, что все победы и
слава преходящи.

- И если мы хоть в чем-то являемся победителями, -
продолжал говорить дон Хуан, - нам не нужен человек,
шепчущий на ухо о том, что все победы лишь временны. И
все же у магов есть преимущество; некто постоянно шепчет
им на ухо о том, что все бренно. И этот некто - смерть,
непогрешимый советчик, который никогда не солжет нам.

СКАЗАТЬ "СПАСИБО"

Воины-путешественники не оставляют ни одного долга
неоплаченным, - сказал дон Хуан.
- О чем ты говоришь, дон Хуан? - спросил я.
- Тебе пора рассчитаться с определенными обязатель-
ствами, которые ты принял на себя в течение своей жиз-
ни, - сказал он. - Помни, это не значит, что ты когда-ни-
будь полностью расплатишься, но ты должен сделать жест.
Ты должен заплатить символически, чтобы расплатиться,
чтобы ублажить бесконечность. Ты рассказал мне о двух тво-
их подругах, которые столько для тебя значили: Патриции
Тернер и Сандре Фланеган. Тебе пора отправиться на их
поиски и сделать каждой из них подарок, на который ты
потратишь все, что имеешь. Тебе нужно сделать два подарка,
которые оставят тебя без гроша. Это жест.

- Я не знаю, где они, дон Хуан, - сказал я, почти
протестуя.

- Найти их - испытание для тебя. В их поиске не
останавливайся ни перед чем. То, что ты намереваешься
сделать, очень просто, и все же почти невозможно. Ты хо-
чешь пересечь порог личных обязательств и одним ударом
стать свободным, чтобы идти дальше. Если ты не сможешь
пересечь этот порог, то не будет никакого смысла в попытках
продолжать что-то делать со мной.

- Но откуда у тебя взялась сама идея этого задания для
меня? - спросил я. - Ты решил это сам, потому что счита-
ешь, что это нужно?

- Я ничего не решал сам, - сказал он сухо. - Я получил
это задание из самой бесконечности. Мне нелегко говорить
все это тебе. Если ты думаешь, что мне ужасно нравятся твои
трудности, то ты ошибаешься. Успех твоей миссии значит
больше для меня, чем для тебя. Если ты потерпишь пораже-
ние, ты мало что потеряешь. Что? Твои визиты ко мне. Боль-
шое дело. Но я потеряю тебя, и для меня это значит потерять
или непрерывность моей линии, или возможность того, что
ты закроешь ее золотым ключом,

- Дон Хуан перестал говорить. Он всегда знал, когда иой
ум начинало лихорадить от мыслей.

- Я столько раз говорил тебе, что воины-путешествен-
ники - прагматики, - продолжал он. - Они не погружены
в сентиментальность, ностальгию или меланхолию. Для вои-
нов-путешественников есть только борьба, и борьба беско-
нечная. Если ты думаешь, что пришел сюда за покоем или
что это затишье в твоей жизни, то ты ошибаешься. Это
задание по выплате твоих долгов не вызвано ни одним иа
чувств, которые тебе известны. Оно вызвано чистейшей сен-
тиментальностью; сентиментальностью воина-путешест-
венника, который собирается нырнуть в бесконечность, и,
перед тем как это сделать, он оборачивается, чтобы сказать
"спасибо" тем, кто был к нему благосклонен,

- Ты должен отнестись к этому заданию со всей серьез-
ностью, - продолжал он. - Это твоя последняя остановка
прежде чем бесконечность поглотит тебя. На самом деле,
если воин-путешественник не находится в прекрасном сос
тоянии, бесконечность и близко к нему не подойдет. Поэто-
му не жалей себя; не жалей никаких усилий. Добивайся этого
безжалостно, но мягко, до самого конца.

С теми двумя людьми, которых дон Хуан назвал моими
подругами, так много значившими для меня, я познакомил-
ся в колледже. Я жил в помещении над гаражом дома, при-
надлежащего родителям Патриции Тернер. В обмен на про-
живание и питание я чистил бассейн, сгребал листья, выки-
дывал мусор и готовил завтрак для Патриции и для себя. К
тому же я был домашним мастером на все руки и семейным
шофером; я возил миссис Тернер за покупками, и я покупал
ликер для мистера Тернера, который мне нужно было тай-
ком проносить в дом, а потом в его кабинет.

Он руководил страховым агентством и был пьяницей-
одиночкой. Он пообещал своей семье, что больше никогда
не притронется к бутылке, после нескольких серьезных се-
мейных ссор из-за того, что он слишком много пил. Мне он
сказал по секрету, что пьет теперь гораздо меньше, но иногда
ему нужен глоточек. Его кабинет был, конечно, закрыт для
всех, кроме меня. Считалось, что я захожу туда, чтобы сде-
лать уборку, но на самом деле я прятал его бутылки в балку,
которая вроде бы поддерживала арку на потолке кабинета,
но на самом деле была полая. Мне нужно было тайком про-
носить туда бутылки, а пустые тайком выносить и по дешев-
ке сбывать на рынке.

Основными предметами Патриции в колледже были
драма и музыка, и она была великолепной певицей. Он меч-
тала петь в бродвейских мюзиклах. Не нужно и говорить, что
я по уши влюбился в Патрицию Тернер. Она была очень
стройной и спортивной; брюнетка, с угловатыми чертами
лица, и на голову выше, чем я, - мое основное условие для
того, чтобы сходить с ума по женщине.

По-видимому, я удовлетворял какую-то ее глубокую
потребность, потребность кого-то воспитывать, особенно
после того, как она поняла, что ее папочка безгранично мне
доверяет. Она стала моей маленькой мамочкой. Я и рта не
мог раскрыть без ее согласия. Она следила за мной как яст-
реб. Она даже писала курсовые работы за меня, читала учеб-
ники и делала их краткий обзор. И мне нравилось это, не
потому, что я хотел, чтобы меня воспитывали; мне кажется,
что эта потребность никогда не входила в мое сознание. Я
наслаждался тем, что она делала это. Я наслаждался ее об-
ществом.

Она едва ли не каждый день водила меня в кино. У нее
были пропуска во все большие кинотеатры Лос-Анджелеса,
которые ее отец получил благодаря каким-то киномагнатам.
Мистер Тернер никогда не использовал их сам; он считал
ниже своего достоинства выставлять напоказ пропуска в
кино. Билетеры всегда заставляли владельцев таких пропус-
ков подписывать квитанции. Патриция без малейших коле-
баний подписывала что угодно, но иногда самые неприят-
ные билетеры хотели, чтобы подписался мистер Тернер, a
когда я отправлялся к мистеру Тернеру и делал это, им не
хватало одной только подписи мистера Тернера. Они требо-
вали водительские права. Один из них, развязный парень,
отпустил шутку, которая рассмешила его, и меня тоже, нo
вызвала у Патриции приступ ярости,

- Мне кажется, вы мистер Терднер*, - сказал он, с
самой противной улыбкой, которую только можно вообра-
зить, - а не мистер Тернер.
зить, - а не мистер Тернер.
В оригинале игра слов: "turner" - "Тернер" и "turd" - "дерьмо". Прим.
перев.

Я мог бы пропустить мимо ушей это замечание, но затем
он нас глубоко унизил, отказавшись пропустить на фильм
"Возвращение Геркулеса" со Стивом Ривзом в главной роли.
Обычно мы ходили повсюду с лучшей подругой Пат-
риции, Сандрой Фланеган, которая жила в соседнем доме co
своими родителями. Сандра была полной противополож-
ностью Патриции. Она была такой же высокой, но ее лицо
было округлым, с розовыми щеками и чувственным ртом;
она была здоровее быка. Она ничуть не интересовалась пе-
нием. Она интересовалась только чувственными удоволь-
ствиями тела. Она могла есть и пить что угодно, и перевари-
вать это, и к тому же - то, из-за чего я окончательно влю-
бился в нее, - отполировав свою тарелку, она ухитрялась
делать то же самое и с моей, чего я никогда не мог сделать за
всю свою жизнь как разборчивый едок. Она тоже была очень
спортивной, но в грубом, здоровом смысле. Она могла уда-
рить кулаком, как мужчина, и пнуть ногой, как мул.

Из внимания к Патриции я делал такую же работу по
дому для родителей Сандры, как и для родителей Патриции:
чистил бассейн, сгребал листья с газона, выносил мешки с
мусором и сжигал бумаги и горючий мусор. Это было то
время в Лос-Анджелесе, когда из-за частных мусоросжигате-
лей увеличилось загрязнение воздуха.

Может быть, из-за того, что эти молодые женщины бы-
ли рядом, или из-за их непринужденности, но в конце кон-
цов я без ума влюбился в них обеих.

Я обратился за советом к очень странному молодому
человеку, который был моим другом: Николасу ван Хутену.
У него были две подружки, и он жил с ними обеими, каза-
лось, в состоянии совершенного блаженства. Он начал с то-
го, что дал мне, по его словам, самый простой совет: как
вести себя в кино с двумя подружками. Он сказал, что каж-
дый раз, когда он ходил в кино с двумя своими подружками,
он всегда сосредоточивал все свое внимание на той, которая
сидела слева. Вскоре две девушки шли в уборную, и когда
они возвращались, он просил их поменяться местами. Анна
садилась там, где сидела Бетти, и ни одна из них не была
обижена. Он заверил меня, что это первый шаг в продолжи-
тельном процессе привыкания девушек к принятию ситу-
ации трио как само собой разумеющейся; Николас был до-
вольно старомодным и использовал избитое французское
выражение: menage a trois*.
выражение: menage a trois*.

Менаж а труа, жизнь втроем. - Прим. перев.

Я последовал его совету и пошел в кино немых фильмов
на Фэрфакс-авеню в Лос-Анджелесе с Патрицией и Сэнди. Я
посадил Патрицию слева от себя, и одарил ее всем своим
вниманием. Они пошли в уборную, и я попросил их поме-
няться местами, когда они вернулись. Потом я начал делать
то, что посоветовал Николас ван Хутен, но Патриция не
собиралась мириться с такими шутками. Она встала и вышла
из кино, оскорбленная, униженная и в дикой ярости. Я хотел
побежать за ней и извиниться, но Сандра остановила меня.

- Пусть идет, - сказала она с ядовитой улыбкой. -
Она уже большая девочка. У нее достаточно денег, чтобы
взять такси и добраться до дома.

Я поддался ей и остался в кино, целуя Сандру довольно
нервно и с чувством вины. Посреди страстного поцелуя я
почувствовал, что кто-то тянет меня назад за волосы. Это
была Патриция. Наш ряд сидений был незакреплен и накло-
нился назад. Спортивная Патриция успела выпрыгнуть пе-
ред тем, как наши сиденья с грохотом свалились на ряд
сидений за нами. Я услышал испуганные крики двух зрите-
лей, которые сидели в конце ряда возле прохода.

Подсказка Николаса ван Хутена оказалась никуда не
годной. Патриция, Сандра и я возвратились домой в полном
молчании. Мы уладили наш конфликт под кучу нелепых
обещаний, слез, по полной программе. Результатом наших
трехсторонних отношений было то, что в конце концов мы
довели себя до предела. Мы не были готовы к такой задаче.
Мы не знали, как решить проблемы привязанности, морали,
долга и норм общества. Я не мог оставить ни одну из них
ради второй, а они не могли оставить меня. Однажды, в
пиковой точке огромной внутренней бури, из чистого отча-
яния все мы трое сбежали в разных направлениях, чтобы
больше никогда не встречаться.

Я чувствовал себя опустошенным. Что бы я ни делал, это
не могло стереть их след в моей жизни. Я уехал из Лос-Анд-
желеса и занялся бесконечными делами, пытаясь утихоми-
рить свою тоску. Ничуть не преувеличивая, я могу искренне
сказать, что я попал в муки ада; мне казалось, что я никогда
из них не выберусь. Если бы не влияние дона Хуана на меня
и мою жизнь, я бы никогда не вынес моих личных демонов.
Я сказал дону Хуану, что я знаю, что, даже если какие-то мои
поступки неправильны, я не имею права вовлекать таких
чудесных людей в такие подлые, глупые авантюры, к кото-
рым я совершенно не готов.

- Неправильным было то, - сказал дон Хуан, -что вы
трое были законченными эгоманьяками. Ваша собственная
важность почти уничтожила вас. Когда нет собственной
важности, есть только чувства.

- Окажи мне услугу, - продолжал он, - и выполни
простое и недвусмысленное упражнение, которое может
значить для тебя все: удали из своей памяти об этих двух
девушках все свои высказывания самому себе, например:
"Она сказал мне это или то, и она закричала, и вторая закри-
чала, и, БОЖЕ МОЙ!..", а останься на уровне своих чувств.
Если бы ты не был настолько важным для себя, то что бы
остаЯтесь как несократимый остаток?

- Моя чистая любовь к ним, - сказал я, почти задыха-
ясь.

- А она сейчас меньше, чем была тогда? - спросил дон
Хуан.

- Нет, не меньше, дон Хуан, - сказал я честно, и почув-
ствовал ту же боль страдания, которая преследовала меня
годами.

- В этот раз обними их из своей тишины, - сказал
он. - Не будь постной задницей. Обними их полностью в
последний раз. Но намеревайся, чтобы это был вообще пос-
ледний раз. Намеревайся так из своей темноты. Если ты чего-
то стоишь, - продолжал он, - то, когда ты сделаешь им
свой подарок, ты дважды подытожишь всю свою жизнь.
Такие поступки и делают воинов парящими, почти воздуш-
ными.

Следуя указаниям дона Хуана, я отнесся к этой задаче со
всем сердцем. Я понял, что если не выйду победителем, то
проиграет не только дон Хуан. Я тоже что-то потеряю, и то,
что я могу потерять, было настолько же важно для меня, как
то, что дон Хуан описал как важное для себя. Я мог потерять
свой шанс встретиться с бесконечностью и осознать ее.

Воспоминание о Патриции Тернер и Сандре Фланеган
привело меня в ужасное настроение. Опустошающее чувс-
тво непоправимой потери, которое преследовало меня все
эти годы, оставалось таким же ярким. Когда дон Хуан обос-
трил это чувство, я знал точно, что есть определенные вещи,
которые могут оставаться с нами - как сказал дон Хуан -
на вею жизнь, и, возможно, еще дольше. Мне нужно было
найти Патрицию Тернер и Сандру Фланеган. Последний со-
вет дона Хуана был в том, что, если я их все же найду, мне
нельзя с ними оставаться. У меня есть время только на то,
чтобы поблагодарить, обнять каждую из них со всей моей
любовью, без злых голосов обвинения, жалости к себе или
эгоизма.

Я приступил к колоссальной задаче - выяснить, что с
ними и где они. Я начал с поиска людей, которые знали их
родителей. Их родители выехали из Лос-Анджелеса, и никто
не мог подсказать мне, где их можно найти. Не было никого,
с кем бы можно было поговорить. Я подумал о том, чтобы
поместить объявление в газете. Но потом я подумал, что,
наверное, они уехали из Калифорнии. В конце концов мне
пришлось нанять частного детектива. С помощью своих
связей с государственными архивами и всем прочим он на-
шел их за пару недель.
Они жили в Нью-Йорке, невдалеке друг от друга, и их
дружба оставалась такой же крепкой, как и раньше. Я поехал
в Нью-Йорк и сначала занялся Патрицией Тернер. Она не
смогла добиться славы на Бродвее, к которой стремилась, но
она участвовала в постановках. Я не хотел узнавать, кем она
работает - исполнителем или руководителем. Я пришел к
ней в ее офис. Она не сказала мне, кем она работает. Она
была шокирована, увидев меня. Мы просто сидели вместе,
взявшись за руки, и плакали. Я тоже не сказал ей, чем я
занимаюсь. Я сказал, что приехал встретиться с ней, потому
что я хочу сделать ей подарок, выразив свою благодарность,
и что я отправляюсь в путешествие, из которого не намерен
возвращаться.

- Зачем такие зловещие слова? - спросила она, явно
искренне встревожившись. - Что ты планируешь делать?
Ты болен? Ты не выглядишь больным.

- Я сказал это метафорически, - заверил я ее.-Я
возвращаюсь в Южную Америку и собираюсь искать там
свою судьбу. Конкуренция жесткая, и обстоятельства очень
суровые, вот и все. Чтобы достичь успеха, мне нужно будет
отдать этому все, что у меня есть.

Она вроде бы успокоилась и обняла меня. Она выгляде-
ла так же, только гораздо больше, гораздо мощнее, гораздо
взрослее, очень изящная. Я поцеловал ее руки, и ошеломля-
ющая любовь охватила меня. Дон Хуан был прав. Когда
исчезли упреки и обвинения, у меня остались только чувства.

- Я хочу сделать тебе подарок. Патриция Тернер, -
сказал я. - Попроси меня о чем угодно, и если мне это по
карману, я куплю это для тебя.

- Ты что, вдруг разбогател? -засмеялась она. - Что в
тебе замечательно, так это то, что у тебя никогда ничего не
было и не будет. Мы с Сандрой говорим о тебе, почти каж-
дый день. Мы воображаем, что ты паркуешь машины, жи-
вешь за счет женщин, и так далее, и тому подобное. Извини,
мы с трудом держимся на плаву, но мы все так же любим
тебя.

Я настоял, чтобы она сказала мне, чего она хочет. Она
начала одновременно плакать и смеяться.

- Ты мне купишь норковую шубу? - спросила она
меня между всхлипываниями.
Я взъерошил ее волосы и сказал, что куплю.
- Если она тебе не понравится, отнесешь ее обратно в
магазин и получишь деньги, - сказал я.

Она засмеялась и стукнула меня так, как раньше. Ей
нужно было возвращаться к работе, и мы расстались, после
того как я пообещал, что приду еще, чтобы встретиться с
ней, но если не вернусь, прошу ее понять, что моя жизнь
швыряет меня во все стороны, но я сохраню в себе память о
ней на всю оставшуюся жизнь, и может быть, даже дольше.

Я действительно вернулся, но только чтобы увидеть из-
далека, как ей доставили норковую шубу. Я услышал, как она
визжит от восторга. Эта часть моего задания была закончена.
Я уехал, но я не стал воздушным, как говорил дон Хуан. Я
раскрыл старую рану, и она начала кровоточить. Это был
скорее не дождь снаружи, а тонкий туман, который, каза-
лось, пронизывал меня до мозга костей.

Потом я поехал к Сандре Фланеган. Она жила в одном из
пригородов Нью-Йорка, в который можно доехать на элек-
тричке. Я постучал к ней в дверь. Сандра открыла ее и пос-
мотрела на меня, как на привидение. Она сильно побледнела.
Она была еще красивей, чем раньше, возможно из-за того,
что она поправилась и выглядела большой как дом.

- Как, ты, ты, ты! - сказала она, запинаясь, не в состо-
янии выговорить мое имя.

Она зарыдала, и некоторое время казалась возмущенной
и укоряющей. Я не дал ей возможности продолжать это. Мое
молчание было полным. В конце концов это подействовало
на нее. Она впустила меня, и мы присели в ее комнате.
- Что ты здесь делаешь? - сказала она намного спо-
койнее. - Тебе нельзя здесь оставаться! Я замужем! У меня
трое детей! И я очень счастлива в моем браке.

Быстро выстреливая свои слова, как пулемет, она рас-
сказала мне, что ее муж очень надежный, без особого вооб-
ражения, но хороший человек, что он не чувственный, и ей
приходилось быть очень осторожной, потому что он очень
легко уставал, когда они занимались любовью, и иногда он
не мог идти на работу, и легко заболевал, но она смогла
родить троих прекрасных детей, и после ее третьего ребенка
ее муж, которого, кажется, звали Герберт, просто перестал
это делать. Он больше не мог, но для нее это было неважно.

Я постарался успокоить ее, заверяя ее снова и снова, что
я приехал к ней только на минутку, что не в моих намерениях
менять ее жизнь или как-то ее беспокоить. Я рассказал ей,
как тяжело было ее найти.

- Я пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой, - ска-
зал я, - и сказать тебе, что ты самая большая любовь в моей
жизни. Я хочу сделать тебе символический подарок в знак
моей признательности и вечной любви.

Она была глубоко растрогана. Она открыто улыбнулась
так, как раньше. Из-за щели между зубами она была похо-
жей на ребенка. Я сказал ей, что она прекрасна как никогда,
и это было правдой для меня.

Она засмеялась и сказала, что она собирается сесть на
строгую диету и что, если бы она знала, что я к ней приеду,
она бы уже давно начала диету. Но она начнет сейчас, и в
следующий раз я увижу ее такой же худой, как всегда. Она
вспомнила об ужасе нашей жизни вместе и как сильно влюб-
лена она была. Она даже думала о самоубийстве, хотя и была
набожной католичкой, но нашла в своих детях нужное ей
утешение, и все, что мы сделали, было проделками молодос-
ти, которые нельзя будет стереть, и их нужно просто забыть.

Когда я спросил ее, какой подарок я могу ей сделать как
символ моей благодарности и любви к ней, она засмеялась и
сказала точно то же, что и Патриция Тернер: что у меня нет
даже ночного горшка, и не будет, потому что так я устроен.
Я настоял, чтобы она что-то назвала.

- Ты можешь купить мне микроавтобус, в который
поместятся все мои дети? - сказала она, смеясь. - Я хочу
"Понтиак" или "Олдсмобиль", со всеми этими приспособле-
ниями.

Она сказала это, зная в глубине сердца, что я никак не
могу сделать ей такой подарок. Но я сделал.

На следующий день я повел машину торгового агента,
следуя за ним, когда он доставил ей микроавтобус, и из при-
паркованной машины, где я прятался, я услышал ее удивле-
ние; но, в согласии с ее чувственной природой, ее удивление
было нерадостным. Это была реакция тела, всхлипывания с
болью, замешательство. Она заплакала, но я знал, что она
плачет не потому, что получила подарок. Это была тоска,
которая отзывалась во мне. Я обвис на сиденье машины.

Когда я ехал на поезде в Нью-Йорк и летел в Лос-Андже-
лес, постоянно присутствовало ощущение, что моя жизнь
уходит; она вытекала из меня, как песок из пригоршни. Я не
чувствовал себя освобожденным или изменившимся, сказав
"спасибо" и "до свидания". Совсем наоборот, я глубже, чем
когда-либо, почувствовал груз этой странной любви. Мне
хотелось рыдать. Снова и снова в моем уме прокручивались
названия, которые мой друг Родриго Каммингс придумал
для книг, которые так и не были никогда написаны. Он
специализировался на придумывании названий. Его самым
любимым было "Мы все умрем в Голливуде", еще одним -
"Мы никогда не изменимся", а моим любимым, которое я
купил за десять долларов, было "Из жизни и грехов Родриго
Каммингса". Все эти названия проигрывались в моем уме. Я
был Родриго Каммингсом, я застрял во времени и простран-
стве, и я любил больше жизни двух женщин, и это никогда
не изменится. И, как и все мои друзья, я умру в Голливуде.

Я рассказал все это дону Хуану в моем отчете о том, что
я считают моим ложным успехом. Он безжалостно отбросил
все это. Он сказал, что мои чувства были всего лишь резуль-
татом индульгирования и жалости к себе, а чтобы сказать "до
свидания" и "спасибо", действительно имея это в виду, и
подтвердить это, магам нужно переделать себя,

- Сейчас же преодолей свою жалость к себе, - потре-
бовал он. - Преодолей идею, что тебе причинили боль, - и
что у тебя будет как несократимый остаток?

Моим несократимым остатком было чувство, что я сде-
лал свой окончательный подарок им обеим. Не в духе возоб-
новления чего-то или причинения кому-то вреда, а в истин-
ном духе того, на что дон Хуан старался мне указать,- в духе
воина-путаиественника, чье единственное достоинство, как
он сказал, в том, чтобы поддерживать память обо всем, что
на него повлияло, чей единственный способ сказать "спаси-
бо" и "до свидания" с помощью магического действия -
хранить в своем безмолвии все, что любил.

Часть третья

ЗА ПРЕДЕЛАМИ СИНТАКСИСА

ПРОВОДНИК

Я был в доме дона Хуана в Соноре и крепко спал на своей
кровати, когда дон Хуан разбудил меня. Я практически
всю ночь оставался на ногах, обдумывая концепции, кото-
рые он мне объяснил.

- Ты достаточно отдохнул, - сказал он, твердо, почти
грубо встряхивая меня за плечи. - Не индульгируи в своей
усталости. Твоя усталость - это больше чем усталость, это
желание, чтобы тебя не беспокоили. Что-то в тебе возмуща-
ется тем, что тебя беспокоят. Но тебе крайне важно раздра-
жать эту твою часть, пока она не сломается. Давай пойдем
прогуляемся.

Дон Хуан был прав. Какая-то моя часть чрезвычайно
возмущалась, когда ее беспокоили. Я несколько дней хотел
спать и не думать больше о магических концепциях дона
Хуана. Совершенно против своей воли я поднялся и пошел
за ним. Дон Хуан приготовил еду, которую я жадно съел, как
будто несколько дней не ел, а потом мы вышли кз дома и
направились на восток, к горам. Я был настолько сонным,
что не замечал, что сейчас раннее утро, пока не увидел солн-
ца, которое взошло как раз над восточной горной цепью. Я
хотел сказать дону Хуану, что я проспал всю ночь без движе-
ния, но он заставил меня замолчать. Он сказал, что мы идем
в экспедицию в горы на поиски каких-то растений.

- Дон Хуан, что ты собираешься делать с растениями,
которые соберешь? -- спросил я его, как только мы отправи-
лись в путь.

- Они не для меня, - сказал он с улыбкой. - Они для
моего друга, ботаника и аптекаря. Он делает из них нас-
тойки.

- Он что, яки, дон Хуан? Он живет здесь в Соноре? -
спросил я.

- Нет, он не яки, и не живет здесь, в Соноре. Ты когда-
нибудь с ним встретишься.
- Дон Хуан, он что, маг?
- Да, он маг, - сухо Ответил он.
Я спросил его, можно ли взять несколько растений, что-
бы определить их в Ботаническом саду Калифорнийского
университета.
- Конечно, конечно! -
сказал он.
В прошлом я обнаружил, что каждый раз, когда он гово-
рит "конечно", он не собирается этого делать. Очевидно, он
и не собирался давать мне образцы для определения. Мне
стал очень любопытен его друг-маг, и я попросил больше
рассказать о нем; может быть, описать его, сказать, где он
живет и как дон Хуан с ним познакомился.

- Тпру, тпру, тпру1 - сказал дон Хуан, как будто я был
лошадью. - Хватит, хватит! Ты кто? Профессор Лорка? Ты
хочешь изучить его когнитивную систему?

Мы углубились в бесплодные предгорья. Дон Хуан шел
без остановок несколько часов. Я подумал, что заданием
этого дня будет просто ходить. В конце концов он остано-
вился и сел на затененной стороне предгорий.

- Тебе пора начать один из самых больших магических
проектов, - сказал дон Хуан.

- О каком магическом проекте ты говоришь, дон Ху-
ан? - спросил я.

- Он называется перепросмотром, - древние маги на-
зывали его пересказыванием событий своей жизни, и для них
это началось как простая техника, вспомогательное средство
для вспоминания того, что они делали и говорили своим
ученикам. Для их учеников эта техника имела ту же цен-
ность: она позволяла им вспоминать, что их учителя сказали
и сделали. Потребовались ужасные социальные потрясения,
например несколько раз быть завоеванными и побежденны-
ми, прежде чем маги древности поняли, что их техника име-
ет куда более далеко идущие последствия.

- Дон Хуан, ты говоришь о завоевании испанцами? -
спросил я.

- Нет, - сказал он. - Это было только завершающей
нотой. Были и другие потрясения до этого, более разруши-
тельные. Когда испанцы сюда добрались, магов древности
уже не было. Их ученики, пережившие другие потрясения,
были к тому времени очень осмотрительными. Они знали,
как о себе позаботиться. Именно это новое поколение магов
переименовало технику магов древности и назвало ее переп-
росмотром.

- Время необыкновенно дорого стоит, - продолжал
он.-Вообще для магов время материально. Для меня вызов
в том, что за очень сжатое время я должен впихнуть в тебя
все, что известно о магии как абстрактном занятии, но, что-
бы это сделать, мне нужно построить в тебе необходимое для
этого пространство.

- Какое пространство? О чем ты говоришь, дон Хуан?
- Маги исходят из того, что, для того чтобы внести
что-то, должно быть пространство, куда это вносить, - ска-
зал он. - Если ты наполнен до краев предметами повседнев-
ной жизни, то нет места ни для чего нового. Это пространс-
тво нужно построить. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Маги древности считали, что перепросмотр своей жизни соз-
дает это пространство. Он действительно делает это и, ко-
нечно, еще очень многое.

- Маги выполняют перепросмотр очень формальным
способом, - продолжал он. - Он состоит в составлении
списка всех людей, которых они встречали, от настоящего
времени до самого начала их жизни. Когда у них есть этот
список, они берут первого человека в нем и вспоминают все,
что могут, об этом человеке. И я имею в виду все, каждую
деталь. Лучше перепросматривать от настоящего к прошло-
му, потому что воспоминания настоящего свежи, и таким
образом заостряется способность вспоминать. Практикую-
щие занимаются тем, что вспоминают и дышат. Они медлен-
но и осознанно вдыхают, помахивая головой как веером
справа налево, едва заметным поворотом, и аналогично вы-
дыхают.

Он сказал, что вдохи и выдохи должны быть естествен-
ными; если они слишком быстрые, можно войти в режим
того, что он назвал утомляющим дыханием: дыханием, после
которого нужно нормально дышать, чтобы успокоить мус-
к-улы.

- И что ты предлагаешь мне делать со всем этим, дон
Хуан? - спросил я.

- Начни сегодня составлять свой список, - сказал
он. - Раздели его по годам, по профессиям, составь его в
любом порядке, но сделай его последовательным, начиная с
самого недавнего человека, и закончи мамой и папой. А
затем вспомни все о них. Хватит разговоров. По мере прак-
тики ты поймешь, что ты делаешь.

В мой следующий визит в дом дона Хуана я сказал ему,
что я добросовестно занимался прохождением через собы-
тия моей жизни и что мне очень трудно придерживаться
такой жесткой формы и идти по списку людей по очереди.
Как правило, мой перепросмотр швырял меня во все сторо-
ны. Я позволял событиям определять направление моего
вспоминания. Я по своей воле стал придерживаться широких
отрезков времени. Например, я начал с людей с факультета
антропологии, но позволил своим воспоминаниям перенес-
ти меня куда угодно во времени, из настоящего до того дня,
когда я начал учиться в Калифорнийском университете.

Я рассказал дону Хуану, что обнаружил странную вещь,
которую совершенно забыл, - что мне и в голову не прихо-
дило подумать об УКЛА, пока однажды соседка моей под-
ружки по колледжу не приехала в Лос-Анджелес и мы не
встретили ее в аэропорту. Она собиралась изучать .музыкове-
дение в УКЛА. Ее самолет прибыл после обеда, и она попро-
сила меня, чтобы я отвез ее в университет, чтобы взглянуть
на то место, где она собирается провесT следующие четыре
года своей жизни. Я знал, где университет, потому что я
столько раз проезжал мимо его ворот на бульваре Сансет по
дороге на пляж. Но я никогда не был в университетском
городке.

Это было во время каникул между семестрами. Несколь-
ко человек, которых мы расспрашивали, направили нас на
музыкальный факультет. Университет был безлюден, но я
субъективно наблюдал настолько необыкновенные вещи,
которых никогда прежде не видел. Это был праздник доя
моих глаз. Казалось, что здания живут какой-то собственной
энергией. Предполагаемое беглое знакомство с .музыкаль-
ным факультетом превратилось в огромное турне по всей
территории университета. Я влюбился в Калифорнийский
университет. Я сказал дону Хуану, что единственной вещью,
омрачавшей мой восторг, было раздражение моей подруги
из-за того, что я настоял на том, чтобы обойти всю огром-
ную территорию университета.

- Какого черта ты здесь ищешь? - закричала она, воз-
ражая мне. - Как будто ты никогда в жизни не видел уни-
верситетов! Когда увидел один, увидел их все. Мне кажется,
ты просто стараешься впечатлить мою подружку своей чув-
ствительностью!
Я не старался, и горячо сказал им, что искренне впечат-
лен красотой окружающей обстановки. Я чувствовал столь-
ко надежды в этих зданиях, столько обещаний, и все же я не
мог выразить своего субъективного состояния.

- Я училась почти всю жизнь, - сказала моя подруга
сквозь зубы, - и меня тошнит от этого, я устала. Никто
здесь ни черта не найдет! Здесь только пустая болтовня, и
они даже не готовят человека справляться со своими обязан-
ностями в жизни.

Когда я сказал, что хотел бы здесь учиться, она еще
больше разъярилась.

- Иди работать! - закричала она. - Пойди и справься
с жизнью с восьми до пяти, и брось эту чушь! Это и есть
жизнь: работа с восьми до пяти, сорок часов в неделю! Пос-
мотришь, что это тебе даст! Взгляни на меня - теперь я
суперобразована, но я не подхожу для работы.

Я знал только то, что никогда не видел настолько прек-
расного места. Тогда я пообещал себе, что во что бы то ни
стало пойду учиться в УКЛА. Мое желание имело прямое
отношение ко мне самому, но все же оно было продиктовано
не потребностью в самом удовольствии. Оно было скорее из
области благоговения.

Я сказал дону Хуану, что раздражение моей подружки
настолько покоробило меня, что заставило взглянуть на нее
по-другому, и, насколько я помню, это был первый раз, ког-
да чьи-то слова вызвали во мне такую глубокую реакцию. Я
увидел в моей подружке черты характера, которых раньше
не замечал, черты, которые меня до смерти напугали.

- Наверное, я составил о ней ужасное мнение, -сказал
я дону Хуану. - После нашего визита в университет мы
отдалились друг от друга. Как будто Калифорнийский уни-
верситет вошел между нами как клин. Я знаю, что глупо так
думать.

- Это не глупо, - сказал дон Хуан. - Это совершенно
обоснованная реакция. Я уверен, что, когда ты ходил по
университетскому городку, ты встретился с намерением. Ты
намеревался там быть, и тебе нужно было отбросить все, что
мешало этому.

- Но не перебарщивай в этом, - продолжал он. -
Прикосновение воинов-путешественников очень легкое, хо-
тя и совершенствуется. Рука воина-путешественника из тя-
желых железных тисков превращается в руку привидения,
руку из осенних паутинок. Воины-путешественники не ос-
тавляют никаких отметок и следов. В этом - вызов для
воинов-путешественников.

Слова дона Хуана погрузили меня в глубокое и мрачное
состояние самообвинения, так как я из своего небольшого
пересказа узнал, что у меня очень тяжелая хватка, я навязчив
и деспотичен. Я сказал дону Хуану о своих размышлениях.

- Сила перепросмотра, - сказал дон Хуан, - в том, что
он расшевеливает весь мусор жизни человека и выносит его
на поверхность.

Затем дон Хуан описал тонкости осознания и восприя-
тия, которые являются основой перепросмотра. Вначале он
сказал, что сейчас познакомит меня с системой концепций,
которые я ни в коем случае не должен считать теориями
магов, потому что эта система выработана шаманами древ-
ней Мексики как результат непосредственного видения
энергии, протекающей во Вселенной. Он предупредил меня,
что познакомит меня с частями этой системы, не делая ни
малейшей попытки классифицировать или ранжировать их
по какому-то заранее установленному стандарту.

- Меня не интересуют классификации, - продолжал
он. -Ты всю жизнь все классифицировал. Теперь тебе при-
дется избегать классификаций. Недавно, когда я спросил
тебя, что ты знаешь о тучах, ты рассказал мне названия всех
туч и процент влажности, ожидаемый от каждой из них. Ты
был настоящим метеорологом. Но когда я спросил, знаешь
ли ты, что ты лично можешь сделать с этими тучами, ты не
имел не малейшего представления, о чем я говорю.
- У классификаций есть свой собственный мир, -про-
должал он. - Когда начинаешь классифицировать что-то,
классификация оживает и управляет тобой. Но так как клас-
сификации не были созданы как дающие энергию вещи, они
всегда остаются мертвыми бревнами. Это не деревья; это
просто бревна.

Он объяснил, что маги древней Мексики увидели, что
вся Вселенная состоит из энергетических полей в форме све-
тящихся нитей. В какую бы сторону они ни смотрели, они
видели мириады этих нитей. Они также увидели, что эти
энергетические поля структурируются в потоки светящихся
волокон; потоки, которые являются постоянными, вечными
силами Вселенной, и что эти маги назвали поток или струю
нитей, относящуюся к перепросмотру, темным морем осозна-
ния, или Орлом.

Он сказал, что еще эти маги выяснили, что каждое жи-
вое существо во Вселенной прикреплено к темному морю
осознания круглым световым пятном, которое было заметно,
когда эти существа воспринимались как энергия. Дон Хуан
сказал, что в этом световом пятне, которое маги древней
Мексики назвали точкой сборки, собирается восприятие с
помощью загадочного аспекта темного моря осознания.

Дон Хуан заявил, что в точке сборки человека сходятся и
проходят через нее мириады энергетических полей со всей
Вселенной в форме светящихся нитей. Эти энергетические
поля преобразуются в сенсорные данные, а сенсорные дан-
ные затем интерпретируются и воспринимаются как извест-
ный нам мир. Кроме того, дон Хуан объяснил, что именно
темное море осознания превращает светящиеся нити в восп-
ринимаемую информацию. Маги видят это превращение и
называют его свечением осознания - это сияние, которое
распространяется как гало вокруг точки сборки. Тут он пре-
дупредил меня, что сейчас скажет то, что, по мнению магов,
важнее всего для понимания масштабов перепросмотра.
Необычным образом подчеркивая свои слова, он сказал,
что то, что мы называем чувствами организмов, - не что
иное, как разные степени осознания. Он настоял на том, что
если мы согласны, что наши чувства - это темное море
осознания, то нам нужно признать, что интерпретация, кото-
рую чувства создают из сенсорных данных, - тоже темное
море осознания. Он подробно объяснил, что то, как мы встре-
чаемся с окружающим миром, - результат человеческой
системы интерпретаций, которой оснащен каждый человек.
Он также сказал, что каждому живому организму нужно
иметь систему интерпретаций, которая позволяет ему функ-
ционировать в окружающей обстановке.

- Маги, которые появились после апокалипсических
потрясений, о которых я тебе рассказал, -продолжал он. -
увидели, что в момент смерти темное море осознания, так
сказать, всасывает через точку сборки осознание живых су-
ществ. Они также увидели, что темное море осознания на
мгновение, так сказать, колеблется, когда встречается с мага-
ми, которые выполнили пересказ своей жизни. Не зная об
этом, некоторые сделали это настолько тщательно, что море
осознания взяло их осознание в форме их жизненных пере-
живаний, но не коснулось их жизненной силы. Маги обнару-
жили колоссальную истину о силах Вселенной: темному мо-
рю осознания нужны только наши жизненные переживания,
а не наша жизненная сила.

Для меня было непостижимо, из чего исходит дон Хуан
в своих разъяснениях. Или, наверное, точнее будет сказать,
что я смутно и вместе с тем глубоко знал, насколько практич-
но то, из чего он исходит в своих объяснениях.

- Маги считают, - продолжал дон Хуан, - что по мере
того, как мы перепросматриваем свою жизнь, весь мусор, как
я уже говорил, выходит на поверхность. Мы осознаем свои
противоречия, свои повторения, но что-то в нас оказывает
огромное сопротивление перепросмотру. Маги говорят, что
дорога свободна только после колоссального потрясения;
после появления на экране воспоминания о событии, кото-
рое сотрясает наши основы с ужасающей отчетливостью
деталей. Это событие поистине тащит нас к тому самому
моменту, когда мы его пережили. Маги называют это собы-
тие проводником*, потому что после него каждое событие, к
которому мы прикасаемся, переживается заново, а не просто
вспоминается.
вспоминается.
Англ. usher (глагол) - вводить, провожать, сопровождать, объявлять,
возвещать, служить предисловием, вводной частью; the usher
(существительное) - швейцар, привратник, капельдинер, билетер,
церемонимейстер.
- Ходьба всегда погружает в воспоминания, - продол-
жая дон Хуан. - Маги древней Мексики считали, что мы
храним все, что пережили, в виде ощущений с задней сторо-
ны ног. Они считали задние стороны ног складом личной
истории человека. Так что давай сейчас пройдемся по хол-
мам.

Мы ходили, пока не стало почти темяо.
- Я думаю, что достаточно долго заставлял тебя хо-
дить, -сказал дон Хуан, когда мы вернулись в дом, -чтобы
ты был готов начать этот маневр магов по обнаружению
проводника: события в твоей жизни, которое ты вспомнишь
с такой отчетливостью, что оно послужит прожектором для
освещения всего остального в твоем перепросмотре с такой
же или сравнимой отчетливостью. Сделай то, что маги назы-
вают перепросмотром частей головоломки. Что-то приведет
тебя к воспоминанию события, которое послужит тебе про-
водником.

Он оставил меня одного, дав одно последнее предупреж-
дение.

- Попади точно в цель, - сказал он. - Сделай все, что
в твоих силах.

Какое-то мгновение я был очень спокоен - наверное,
из-за тишины вокруг меня. Затем я испытал вибрацию, неч-
то вроде толчка в груди. Мне было трудно дышать, но вдруг
в моей груди раскрылось что-то" позволившее мне глубоко
вдохнуть, и вся панорама забытого события из моего детства
ворвалась в мою память, как будто ее держали взаперти и
вдруг освободили.

Я был в кабинете моего дедушки, где у него стоял биль-
ярдный стол, и мы с ним играли в бильярд. Мне было тогда
почти девять лет. Мой дедушка был очень искусным игро-
ком, и из-за своей увлеченности научил меня всем извест-
ным ему комбинациям, пока я не овладел ими настолько, что
стал для него серьезным соперником. Мы проводили беско-
нечные часы, играя в бильярд. Я достиг такого мастерства,
что однажды даже выиграл у него. С этого дня он больше не
смог выигрывать. Много раз я специально проигрывал,
просто из хорошего отношения к нему, но он знал это и
страшно злился на меня. Однажды он так расстроился, что
ударил меня кием по макушке.

К досаде и восторгу моего дедушки, к девяти годам я мог
делать карамболь за карамболем, не останавливаясь. Играя
со мной, он настолько расстраивался и раздражался, что
однажды бросил свой кий и сказал, чтобы я играл сам. Бла-
годаря своей увлекающейся природе я смог соревноваться
сам с собой и прорабатывать одну и ту же комбинацию снова
и снова, пока не овладевал ею в совершенстве.

Однажды человек, прославившийся в городе своими
подвигами в азартных играх, владелец бильярдного дома,
пришел в гости к моему дедушке. Они разговаривали и игра-
ли в бильярд, когда я нечаянно вошел в комнату. Я хотел
сразу же выйти, но мой дедушка схватил меня и втолкнул в
комнату.

- Это мой внук, - сказал он этому человеку.
- Очень рад с тобой познакомиться, - сказал этот
человек. Он сурово посмотрел на меня и протянул свою руку,
которая была по размеру как голова обычного человека.

Я был в ужасе. Шумный взрыв смеха сообщил мне о том,
что он знает о моем замешательстве. Он сказал мне, что его
зовут Фалело Кирога, и я пробормотал свое имя.

Он был очень высок и необыкновенно хорошо одет. Он
носил двубортный голубой в тонкую полоску костюм с кра-
сиво суженными книзу брюками. Наверное, ему тогда было
больше пятидесяти, но он был подтянутым и поддерживал
форму, кроме легкой выпуклости посередине. Он не был
толстым; казалось, он культивирует внешний вид человека,
который сыт и ни в чем не нуждается. Большинство людей в
моем родном городе были изможденными. Они тяжело тру-
дились, чтобы заработать себе на жизнь, и у них не было
времени на радости жизни. Фалело Кирога выглядел их пол-
ной противоположностью. Все его манеры были манерами
человека, у которого есть время только на радости жизни.

Он был приятным на вид. Его лицо было ласковым,
хорошо выбритым, с добрыми голубыми глазами. У него
была важность и самоуверенность доктора. Люди в моем
городе говорили, что он умеет делать так, чтобы любой с ним
чувствовал себя свободно, и что ему нужно было стать свя-
щенником, юристом, врачом, но не профессиональным иг-
роком. Еще они говорили, что на азартных играх он зарабо-
тал больше, чем заработали своим трудом все врачи и юрис-
ты в городе, вместе взятые.

У него были черные, аккуратно причесанные волосы.
Было заметно, что они сильно редеют. Он пытался скрывать
отступающую назад линию волос, зачесывая волосы на лоб.
У него была квадратная челюсть и совершенно обворожи-
тельная улыбка. У него были большие белые зубы, о которых
он хорошо заботился, кое-что новенькое в районе, где у всех
были плохие зубы. Двумя другими замечательными чертами
Фалело Кироги были для меня его огромные ноги и его
черные лакированные туфли ручной работы. Я был восхи-
щен тем, что его туфли совсем не скрипят, когда он ходит
туда-сюда по комнате. Я привык слышать приближение мо-
его дедушки по скрипу подметок.

- Мой внук прекрасно играет в бильярд, - небрежно
сказал мой дедушка Фалело Кироге. - Почему бы мне не
отдать ему кий, и пусть он сыграет с тобой, а я посмотрю.

- Этот ребенок играет в бильярд? - со смехом спросил
моего дедушку этот большой человек.

-О, да,- заверил его мой дедушка. - Конечно, не так
хорошо, как ты, Фалело. Почему бы тебе не испытать его? А
чтобы это было для тебя интересно и чтобы ты не просто
покровительствовал моему внуку, давай поставим на кон
немного денег. Что ты скажешь, если мы поставим вот
столько?

Он положил толстую пачку скомканных банкнот на стол
и улыбнулся Фалело Кироге, покачивая головой из стороны
в сторону, как бы бросая вызов этому большому человеку
принять ставку.

- Боже, так много, а? - сказал Фалело Кирога, вопро-
шающе глядя на меня.

Потом он открыл свой бумажник и вынул несколько
аккуратно сложенных банкнот. Это была для меня еще одна
удивительная деталь. Мой дедушка привык держать деньги
совершенно скомканными во всех своих карманах. Когда
ему нужно было за что-то заплатить, ему приходилось расп-
рямлять банкноты, чтобы их сосчитать.

Фалело Кирога не сказал этого, но я знал, что он чувству-
ет себя как грабитель с большой дороги. Он улыбнулся мое-
му дедушке и, очевидно из уважения к нему, положил свои
деньги на стол. Мой дедушка, играя роль арбитра, подгото-
вил игруна определенное количество карамболей и подбро-
сил монетку, кто начнет первым. Выпало Фалело Кироге.

- Ты играй в полную силу, не стесняйся, - подстрекал
его мой дед. - Не испытывай никаких угрызений насчет
того, чтобы уничтожить этого прохвоста и выиграть мои
деньги!

Фалело Кирога, следуя совету моего дедушки, играл так
хорошо, как мог, но в какой-то момент он на волосок про-
пустил один карамболь. Я взял кий. Я думал, что упаду в
обморок, но видя ликование моего деда - он подпрыгивал
вверх и вниз, - я успокоился, и кроме того, меня раздража-
ло то, как Фалело Кирога чуть не лопнул от смеха, когда
увидел, как я держу кий. Я не мог наклониться над столом,
как обычно играют в бильярд, из-за своего роста. Но мой
дедушка с кропотливым терпением и решимостью научил
меня другому способу игры. Отведя руку далеко назад, я
держал кий почти над плечами, сбоку.

- А что он делает, когда ему нужно достать до середины
стола? - спросил Фалело Кирога, смеясь.

- Он опирается на край стола, - как не в чем не бывало
сказал мой дед. - Ты знаешь, это разрешается,

Мой дедушка подошел ко мне и сквозь зубы прошептал,
что, если я буду вежливым и проиграю, он сломает все кии
об мою голову. Я знал, что он не собирается этого делать; он
просто таким способом выражал свою уверенность во мне.

Я легко выиграл. Мой дедушка неописуемо радовался, и
как ни странно, Фалело Кирога тоже. Он смеялся, обходя
бильярдный стол, хлопая по его краям. Мой дедушка превоз-
носил меня до небес. Он по секрету назвал Кироге мой луч-
ший счет и пошутил, что я достиг успехов, потому что он
нашел способ заинтересовать меня в тренировке: кофе с
датскими пирожными.

- Не может быть, не может быть! - все время повто-
рял Кирога. Он попрощался; мой дедушка взял поставлен-
ные деньги, и этот случай был забыт.

Мой дед пообещал взять меня в ресторан и купить мне
лучшие блюда в городе, но так и не сделал этого. Он был
очень скупой; он был известным расточителем только с жен-
щинами.

Через два дня двое огромных людей от Фалело Кироги
подошли ко мне, когда я вышел из школы.

- Фалело Кирога хочет тебя видеть, - сказал один из
них гортанным голосом. - Он хочет, чтобы ты пришел к
нему и выпил с ним кофе с датскими пирожными.

Если бы он не сказал о кофе и датских пирожных, я бы,
наверное, убежал от них. Я вспомнил тогда, что мой дедушка
сказал Фалело Кироге, что я душу продам за кофе и датские
пирожные. Я с радостью пошел с ними. Но я не мог идти так
же быстро, как они, поэтому один из них, которого звали
Гильермо Фалькон, поднял меня и усадил на свою огромную
руку. Он засмеялся сквозь кривые зубы.

- Ты лучше наслаждайся поездкой, малыш, - сказал
он. Его дыхание было ужасным. -Тебя когда-нибудь кто-то
носил? Судя по тому, как ты дергаешься, никогда! - Он
нелепо захихикал.

К счастью, дом Фалело Кироги был не особенно далеко
от школы. Мистер Фалькон посадил меня на кресло в офисе.
Фалело Кирога сидел там за огромным столом. Он встал и
пожал мне руку. Он сразу же заказал мне кофе и восхити-
тельные пирожные, а потом мы сели вдвоем, как друзья,
болтая о птицеводческой ферме моего дедушки. Он спросил
меня, хочу ли я еще пирожных, и я сказал, что не против. Он
засмеялся и сам принес мне целый поднос невероятно вкус-
ных пирожных из соседней комнаты.

После того как я по-настоящему объелся, он вежливо
попросил меня подумать над тем, чтобы приходить в его
бильярдную в ранние ночные часы, чтобы сыграть парочку
дружественных игр с несколькими людьми по его выбору.
Он между делом упомянул, что будут замешаны большие
суммы денег. Он открыто выразил свое доверие моему мас-
терству и добавил, что он будет мне платить, за мое время и
мои усилия, процент от выигранных денег. Потом он сказал,
что знает склад ума моей семьи; для них было бы предосуди-
тельно, если бы он давал мне деньги, даже если это плата. Так
что он пообещал класть эти деньги в банк на специальный
счет для меня, или, еще практичнее, он может рассчитывать-
ся за любые мои покупки в магазинах города или еду, кото-
рую я буду есть в любом ресторане города.

Я не верил ни одному слову из того, что он говорил. Я
знал, что Фалело Кирога проходимец, рэкетир. Но мне пон-
равилась идея играть в бильярд с незнакомыми мне людьми,
и я заключил с ним сделку.

- А ты будешь угощать меня кофе и датскими пирож-
ными, как сегодня? - сказал я.

- Конечно, мой мальчик, - ответил он. - Если ты
будешь приходить играть для меня, я куплю тебе пекарню! Я
заставлю пекаря печь их только для тебя. Поверь мне.

Я предупредил Фалело Кирогу, что единственное пре-
пятствие в том, что я не могу выходить из своего дома; у
меня было слишком много тетушек, которые следили за
мной, как ястребы, и, кроме того, моя спальня была на вто-
ром этаже.

- Нет проблем, - заверил меня Фалело Кирога. - Ты
довольно маленький. Мистер Фалькон поймает тебя, если ты
прыгнешь из окна в его руки. Он большой как дом! Я сове-
тую тебе сегодня рано лечь спать. Мистер Фалькон разбудит
тебя, свистя и бросая камешки в твое окно. Но тебе нужно
быть начеку! Он нетерпеливый человек.

Я пошел домой в необыкновенном возбуждении. Я не
мог заснуть. Я совсем не спал, когда услышал, как мистер
Фалькон свистит и кидает камешки в стекла окна. Я открыл
окно. Мистер Фалькон был прямо подо мной, на улице.

- Прыгай мне на руки, малыш, - сказал он мне приг-
лушенным голосом, который он пытался превратить в гром-
кий шепот. - Если ты не будешь целиться в мои руки, я
уроню тебя и ты убьешься. Помни это. Не заставляй меня
бегать вокруг. Просто целься в мои руки. Прыгай! Прыгай!

Я прыгнул, и он поймал меня с такой легкостью, как
будто ловил тюк шерсти. Он поставил меня на землю и
сказал, чтобы я бежал. Он сказал, что я - пробужденный от
глубокого сна ребенок и что ему нужно заставить меня бе-
жать, чтобы я полностью проснулся к тому времени, когда
доберусь до бильярдной.

В эту ночь я играл с двумя "мужчинами и выиграл обе
партии. У меня было невообразимо вкусное кофе и пирож-
ные. Лично я был на седьмом небе. Около семи часов утра я
вернулся домой. Никто не заметил моего отсутствия. Пора
было идти в школу. Для практических целей все было нор-
мально, кроме того, что я так устал, что у меня весь день
смыкались веки.

С этого дня Фалело Кирога два или три раза в неделю
посылал за мной мистера Фалькона, и я выигрывал каждую
партию, которую он предлагал мне играть. И, верный своему
обещанию, он платил за все, что я покупал, особенно за еду
в выбранном мной китайском ресторане, куда я ходил каж-
дый день. Иногда я даже приглашал своих друзей, которых я
смертельно пугал, выбегая из ресторана с криками, когда
официант приносил счет. Они были поражены тем, что их
никогда не забирали в полицию за то, что они едят и не
платят за это.

Для меня самым трудным испытанием было то, что мне
неожиданно пришлось столкнуться с надеждами и ожида-
ниями всех тех людей, которые держали на меня пари. Но
испытание испытаний произошло тогда, когда знаменитый
игрок из соседнего города бросил вызов Фа/тело Кироге и
подкрепил свой вызов огромной ставкой. Ночь игры не
предвещала ничего хорошего. Мой дедушка заболел и не мог
заснуть. Вся семья волновалась. Кажется, никто не лег спать.
Я сомневался в том, что мне представится возможность тай-
ком выбраться из спальни, но свист "мистера Фалькона и
удары камешков по стеклу моего окна были такими настой-
чивыми, что я рискнул и прыгнул из окна на руки мистера
Фалькона.

Казалось, все мужчины города собрались в бильярдной.
Страдальческие лица молчаливо умоляли меня не проиг-
рать. Некоторые из мужчин откровенно заверили меня, что
они поставили на кон свои дома и все свое имущество. Один
человек полушутя сказал, что он поставил на кон свою жену;
если я не выиграю) то этой ночью он станет рогоносцем или
убийцей. Он не уточнил, кого он собирается убить, свою
жену, чтобы не стать рогоносцем, или меня за проигранную
партию.

Фалело Кирога прохаживался взад-вперед. Он нанял
массажиста, чтобы массировать меня. Он хотел, чтобы я был
расслаблен. Массажист положил мне горячие полотенца на
руки и запястья и холодные полотенца на лоб. Он надел мне
на ноги туфли, удобнее и мягче которых я никогда не носил.
У них были твердые военные каблуки и супинаторы. Фалело
Кирога даже снабдил меня беретом, чтобы волосы не падали
мне на лицо, и широкими брюками с поясом.

Половина народа вокруг бильярдного стола были незна-
комыми людьми из другого города. Они глядели на меня. У
меня появилось чувство, что они желают мне смерти.

Фалело Кирога подкинул монетку, чтобы решить, кто
будет первым. Мой соперник был бразильско-китайского
происхождения, молодой, круглолицый, очень нарядный и
самоуверенный. Он начал первым и сделал поразительное
количество карамболей. Я знал по цвету лица Фалело Киро-
ги, что сейчас его хватит удар, как и других людей, которые
поставили на меня все, что имели.

Я прекрасно играл в эту ночь, и когда я приблизился к
количеству карамболей моего соперника, нервозность тех,
кто поставил на меня, дошла до максимума. Фалело Кирога
был самым истеричным из них. Он орал на всех и требовал,
чтобы кто-то открыл окна, потому что из-за сигаретного
дыма я не могу дышать. Он хотел, чтобы массажист размял
мои руки и плечи. В конце концов мне пришлось их остано-
вить, и в большой спешке я сделал восемь карамболей, кото-
рые были нужны мне для победы. Эйфория тех, кто поставил
на меня, была неописуемой. Я не обращал внимания на все
это, потому что было уже утро и им нужно было срочно
отвести меня домой.

В тот день я был до предела измучен. Фалело Кирога
очень любезно не посылал за мной никого целую неделю. Но
однажды после обеда мистер Фалькон забрал-меня после
школы и отвел в бильярдную. Фалело Кирога был крайне
серьезен. Он даже не предложил мне кофе или датские тру-
бочки. Он выставил всех из своего кабинета и сразу присту-
пил к делу. Он придвинул свой стул ближе ко мне.

- Я положил в банк много денег для тебя, - сказал он
очень торжественно. - Я придерживаюсь своих обещаний
тебе. Я даю тебе честное слово, что я всегда буду присматри-
вать за тобой. Знай это! Ну, а если ты сделаешь то, что я тебе
сейчас скажу, ты заработаешь столько денег, что тебе не
нужно будет работать и дня в своей жизни. Я хочу, чтобы ты
проиграл свою следующую игру на один карамболь. Я знаю,
что ты можешь это сделать. Но я хочу, чтобы ты ошибся
только на волосок. Чем драматичнее, тем лучше.

Я был ошарашен. Все это было непостижимо для меня.
Фалело Кирога повторил свое требование и, кроме того,
объяснил, что он собирается анонимно поставить все, что
имеет, против меня и что в этом суть нашей новой сделки.

- Мистер Фалькон охранял тебя много месяцев, - ска-
зал он. - Должен только сказать тебе, что мистер Фалькон
использует всю свою силу, чтобы защищать тебя, но он мо-
жет сделать и прямо противоположное с той же силой.

Угроза Фалело Кироги была более чем очевидной. На-
верное, он увидел в моем лице тот ужас, который я чувство-
вал, потому что он расслабился и засмеялся.

-Да ты не беспокойся об этом, - сказал он, успокаивая
меня. - Ведь мы братья.

Впервые в своей жизни я попал в безвыходное положе-
ние. Я хотел изо всех сил убежать от Фалело Кироги из-за
того страха, который он во мне вызвал. Но в то же время и с
такой же силой я хотел остаться; я хотел свободно покупать
в любом магазине все, что я хочу, и, самое главное, свободно
обедать в любом ресторане по моему выбору, не платя за это.
Но мне так и не пришлось выбирать что-то одно.

Неожиданно, по крайней мере для меня, мой дедушка
решил переехать в другое место, очень далеко. Он как будто
знал, что происходит, и отправил меня раньше всех осталь-
ных. Вряд ли он действительно знал, что происходит. По-ви-
димому, отправить меня было одной из его обычных интуи-
тивных реакций.

Возвращение дона Хуана выдернуло меня из вспомина-
ния. Я потерял счет времени. Я должен был проголодаться,
но совсем не хотел есть. Я был наполнен нервной энергией.
Дон Хуан зажег керосиновую лампу и повесил ее на гвоздь на
стене. Ее тусклый свет отбрасывал странные, танцующие по
комнате тени. Некоторое время мои глаза привыкали к по-
лутьме. Потом я впал в состояние глубокой печали. Какое-то
необычно отрешенное чувство, широко простирающаяся
тоска, возникло из этой полутьмы или, может быть, из ощу-
щения, что я пойман в ловушку. Я так устал, что хотел уйти,
и в то же время и с той же силой я хотел остаться.

Голос дона Хуана дал мне чувство некоторого контроля.
По-видимому, он знал причину и глубину моего смятения и
говорил соответствующим голосом. Его жесткость помогла
мне обрести контроль над тем, что легко могло стать истери-
ческой реакцией на усталость и умственное возбуждение.

-Пересказывание событий - магическая процедура, -
сказал он. - Это не просто рассказывание историй. Это
видение структуры, лежащей в основе событий. Вот почему
пересказывание настолько важно и обширно.

По просьбе дона Хуана я рассказал ему событие, которое
вспомнил.

- Как кстати, - сказал он и кашлянул от удовольствия.
- Могу только заметить, что воины-путешественники ка-
тятся под действием ударов. Они идут туда, куда их ведет
этот импуяьс. Сила воинов-путешественников в том, чтобы
быть бдительными, получать максимальный эффект от ми-
нимального импульса. И прежде всего их сила состоит в
невмешательстве. У событий есть своя сила и тяготение, а
путешественники - это просто путешественники. Все вок-
руг них предназначено только для их глаз. Таким способом
путешественники строят смысл каждой ситуации, даже не
спрашивая, произошла она так или иначе.

- Сегодня ты вспомнил событие, которое подытожива-
ет всю твою жизнь, - продолжал он. - Ты всегда встреча-
ешься с такой же ситуацией, как та, в которой ты так и не
принял решения. Тебе так и не пришлось выбирать, принять
бесчестную сделку Фалело Кироги или отказаться от нее.

- Бесконечность всегда ставит нас в это ужасное поло-
жение, когда нужно выбирать, - говорил он. - Мы хотим
бесконечности, но в то же время мы хотим сбежать от нее. Ты
хочешь послать меня подальше, но в то же время тебе неу-
держимо хочется остаться. Тебе было бы бесконечно легче
просто неудержимо хотеть остаться.

ИГРА ЭНЕРГИИ НА ГОРИЗОНТЕ

Отчетливость проводника дала новый импульс моему пе-
репросмотру. Старое настроение сменилось новым. С
этого момента я начал вспоминать события моей жизни с
безумной ясностью. Словно внутри меня был построен барь-
ер, из-за которого я жестко держался за убогие и нечеткие
воспоминания, и проводник разбил его вдребезги. До этого
события моя память была для меня расплывчатым способом
извлечения информации о тех вещах, которые произошли и
которые я чаще всего хотел забыть. По существу, мне было
совершенно неинтересно вспоминать что-либо из моей жиз-
ни. Поэтому я, по правде говоря, не видел ни малейшего
смысла в этом бесполезном занятии перепросмотром, кото-
рое дон Хуан мне практически навязал. Для меня это было
каторгой, которая сразу же меня утомляла и только подчер-
кивала мою неспособность концентрироваться.

Тем не менее я послушно составил списки людей и прис-
тупил к беспорядочным попыткам будто бы вспоминать
свое общение с ними. Недостаток ясности при сосредото-
чении на них не останавливал меня. Я выполнял то, что
считал своей обязанностью, независимо от того, что я на
самом деле чувствовал. По мере практики ясность воспоми-
нания улучшилась, как я думал, удивительно. Я мог, так
сказать, спускаться в отдельные события с достаточной вос-
приимчивостью, которая была пугающей и вместе с тем сто-
ящей. Но после того, как дон Хуан познакомил меня с идеей
привратника, сила моего воспоминания стала такой, кото-
рую я не мог даже назвать.

Следование по моему списку людей сделало перепрос-
мотр очень формальным и трудновыполнимым, как этого и
хотел дон Хуан. Но время от времени что-то во мне вырыва-
лось на свободу, что-то, заставляющее меня сосредоточи-
ваться на событиях, не относящихся к моему списку. Собы-
тиях, ясность которых была настолько безумной, что я был
пойман и погружен в них, возможно, даже глубже, чем когда
прожил эти события. Каждый раз, когда я таким способом
перепросматривал, я делал это с оттенком отрешенности,
благодаря которой я видел те вещи, на которые я не обращал
внимания, когда на самом деле мучился от них.

Первый случай, когда вспоминание события потрясло
меня до основания, произошел после того, как я прочитал
лекцию в колледже в Орегоне. Студенты, ответственные за
организацию лекции, повезли меня и моего коллегу-антро-
полога в какой-то дом, чтобы переночевать там. Я собирался
поехать в мотель, но они настояли на том, чтобы отвезти нас
в дом ради нашего же удобства. Они сказали, что это за
городом и нет никакого шума: самое тихое место в мире, без
никаких телефонов, никакого вмешательства извне. Я, как
дурак, которым я и был, согласился поехать с ними. Дон Хуан
не только предупреждал меня, чтобы я всегда был одинокой
птицей, он потребовал, чтобы я соблюдал эту его рекоменда-
цию, что я в основном и делал, но были случаи, когда во мне
брало верх стадное существо.

Эти студенты-опекуны привезли нас в дом, довольно
далеко от Портленда, дом профессора, который был в годич-
ном отпуске. Они очень быстро включили освещение дома,
который был расположен на холме с прожекторами со всех
сторон. С включенными прожекторами, дом, наверное, бы-
ло видно за пять миль.

После этого студенты-опекуны как можно быстрее уеха-
ли, и это меня удивило, потому что я думал, что они останут-
ся поговорить. Дом был деревянным, в форме буквы А,
небольшой, но очень хорошо построенный. В нем была ог-
ромная гостиная, а над ней - антресоли со спальней. Прямо
вверху, в верхней точке треугольника, на странном вращаю-
щемся шарнире висело сделанное в натуральную величину
распятие. Прожектора на стене были сфокусированы на рас-
пятии. Это было очень впечатляющее зрелище, особенно
когда распятие вращалось, скрипя, как будто шарнир не был
смазан.

Еще одним зрелищем была ванная комната. В ней были
зеркальные плитки на потолке, стенах и полу, и она освеща-
лась красноватым светом. Нельзя было войти в ванную, не
увидев себя со всех мыслимых сторон. Мне понравились все
эти особенности дома, который показался мне великолеп-
ным,

Но когда пришло время ложиться спать, я столкнулся с
серьезной проблемой, потому что в доме была только одна
узкая, жесткая, очень монашеская кровать и мой друг-ант-
рополог был близок к пневмонии, хрипя и выплевывая слизь
каждый раз, когда он кашлял. Он сразу пошел к кровати и
отключился. Я искал место для сна и не мог ничего найти.
Этот дом был лишен удобств. Кроме того, было холодно.
Студенты-опекуны включили освещение, но не включили
отопление. Я искал обогреватель. Мои поиски ни к чему не
привели, как и поиски выключателя прожекторов и, кстати,
всех ламп в доме. На стенах были выключатели, но они,
по-видимому, не действовали из-за какого-то главного вык-
лючателя. Освещение было включено, и я никак не мог его
выключить.

Я смог найти только одно место для сна - тонкое пок-
рывало, и нашел только одну вещь, чтобы прикрыться, -
дубленую шкуру огромного французского пуделя. Очевид-
но, он был любимцем в доме и его шкуру сохранили; у него
были блестящие глаза из черного мрамора и открытый рот
со свисающим языком. Я положил голову шкуры пуделя по
направлению к моим коленям. Однако мне пришлось прик-
рыться дубленым задним местом, которое было на моей шее.
Кроме того, сохраненная голова шкуры была твердым пред-
метом между моими коленями и очень мешала! Если бы
было темно, то было бы еще ничего. Я собрал несколько
полотенец и использовал их как подушку. Я использовал
сколько мог полотенец, чтобы как можно лучше покрыть
шкуру французского пуделя. Я не мог спать всю ночь.

И вот тогда, когда я лежал там, молча проклиная себя за
такую глупость и невыполнение рекомендации дона Хуана, у
меня было первое за всю жизнь безумно отчетливое вспоми-
нание. Событие, которое дон Хуан назвал привратником, я
вспомнил с такой же ясностью, но я всегда был склонен не
обращать особого внимания на то, что происходило со
мной, когда я был с доном Хуаном, потому что в его присут-
ствии все было возможно. Но в этот раз я был один.

За много лет до того, как я встретил дона Хуана, я рабо-
тал, рисуя вывески на домах. Моего босса звали Луиджи
Пальма. Однажды Луиджи получил контракт нарисовать
вывеску на задней стене старого здания, рекламирующую
продажу и прокат свадебных платьев и смокингов. Владелец
магазина в здании хотел привлечь внимание возможных
клиентов большой рекламой. Луиджи должен был рисовать
жениха и невесту, а я - надписи. Мы забрались на плоскую
крышу тринадцатиэтажного здания и установили подмости.

Я очень боялся, хотя у меня не было явных причин для
страха. Я нарисовал десятки вывесок на высоких зданиях.
Луиджи думал, что я начинаю бояться высоты, но мой страх
скоро пройдет. Когда пришло время начинать работу, он
опустил подмости с крыши на несколько футов и прыгнул на
их плоские доски. Он пошел на одну сторону, а я стоял на
другой, чтобы никак не мешать ему. Художником был он.

Луиджи принялся за работу. Когда он наносил краски,
его движения были настолько размашистыми и возбужден-
ными, что подмости качались взад-вперед. У меня закружи-
лась голова. Я хотел вернуться обратно на плоскую крышу,
под тем предлогом, что мне нужно больше красок и других
принадлежностей для рисования. Я схватился за край стены,
которая окаймляла плоскую крышу, и попытался подтя-
нуться, но носки моих ног застряли в досках подмостей. Я
попытался притянуть мои ноги и подмости к стене; чем
сильнее я тянул, тем дальше я отталкивал их от стены. Вмес-
то того чтобы помочь мне освободить ноги, Луиджи сел и
обвязался веревками, которыми подмости крепились к
плоской крыше. Он перекрестился и посмотрел на меня в
ужасе. Из сидячего положения он встал на колени и, тихо
всхлипывая, стал читать "Отче наш".

Я не на жизнь, а на смерть держался за край стены;
отчаянную силу стойко держаться давала мне уверенность в
том, что, если я буду держать ситуацию под контролем, я
смогу удерживать подмости, чтобы они не отходили еще
дальше. Я не собирался отпускать руки и падать с тринадца-
того этажа навстречу своей смерти. Луиджи, как неисправи-
мый начальник до самого конца, закричал в потоке слез, что
я должен молиться. Он поклялся, что мы оба упадем и ра-
зобьемся насмерть и что мы по крайней мере можем молить-
ся за спасение наших душ. На мгновение я задумался, прак-
тично ли молиться. Я предпочел звать на помощь. Наверное,
люди в здании услышали мои вопли и послали за пожарни-
ками. Мне искренне казалось, что прошло только две или
три секунды после того, как я начал орать, когда пожарники
пришли на крышу, схватили Луиджи и меня и закрепили
подмости.

На самом деле, я висел на стене здания по крайней мере
двадцать минут. Когда пожарники в конце концов втянули
меня на крышу, я утратил всякий контроль. Я срыгнул на
твердый пол крыши, меня выворачивало наизнанку от стра-
ха и гнусного запаха расплавленной смолы. Был очень жар-
кий день; смола на щелях неровных кровельных листов пла-
вилась от жары. Это испытание было настолько ужасающим
и тяжелым, что я не хотел его помнить, и в конце концов у
меня началась галлюцинация, что пожарники внесли меня в
теплую желтую комнату; они положили меня в чрезвычайно
удобную кровать, и я спокойно заснул, в безопасности, надев
свою пижаму, которую мне сняли с вешалки,

Мое второе вспоминание было еще одним взрывом ни с
чем не сравнимой силы. У меня была приятная беседа с
несколькими друзьями, когда без всяких видимых причин,
которыми я мог бы это объяснить, я вдруг затаил дыхание
под влиянием мысли, воспоминания, которое вначале было
туманным, а затем стало всепоглощающим переживанием.
Его сила была настолько большой, что мне пришлось изви-
ниться и на минутку отойти в угол. Мои друзья, по-видимо-
му, поняли мою реакцию; они разошлись без слов. Я вспоми-
нал происшествие, которое случилось в последнем классе
средней школы.

Мы с моим лучшим другом ходили в школу мимо боль-
шого особняка с черным кованым железным забором, по
меньшей мере семи футов высотой и с заостренными зубца-
ми по верху. За забором был широкий, хорошо ухоженный
зеленый газон и огромная свирепая немецкая овчарка. Каж-
дый день мы дразнили эту собаку и позволяли ей кидаться на
нас. Она физически останавливалась перед забором из кова-
ного железа, но казалось, что ее ярость доходит до нас. Для
моего друга было удовольствием каждый день вступать с
собакой в соревнование между сознанием и материей. Он
становился за несколько дюймов от морды собаки, которая
высовывалась между железными прутами по меньшей мере
на шесть дюймов, и скалил зубы, точно так же, как собака.

- Сдавайся, сдавайся! - кричал мой друг каждый
раз. - Подчинись! Подчинись! Я сильнее тебя!

Его ежедневные проявления силы сознания, которые
длились по меньшей мере пять минут, никогда не влияли на
собаку, разве что приводили ее в еще большую ярость. Мой
друг уверял меня каждый день, в виде части своего ритуала,
что собака либо подчинится ему, либо умрет перед нами от
сердечного приступа, вызванного яростью. Его убежден-
ность была настолько глубокой, что я считал, что однажды
собака упадет замертво.

Как-то утром, когда мы подошли, собаки не было. Мы
немного подождали, но собака не показывалась; потом мы
увидели ее на другой стороне широкого газона. Она, по-ви-
димому, была там чем-то занята, так что мы начали медлен-
но уходить. Уголком глаза я заметил, что собака на полной
скорости несется к нам. Когда она была где-то на шесть или
семь футов от забора, она сделала гигантский прыжок через
него, Я был уверен, что она сейчас распорет себе живот об
зубцы. Она чуть-чуть не задела их и упала на улицу, как
мешок картошки.

Я тогда подумал, что она мертва; но она была только
оглушена. Вдруг она поднялась и, вместо того чтобы гнаться
за тем, кто приводил ее в ярость, побежала за мной. Я прыг-
нул на крышу машины, но машина была для собаки пустя-
ком. Она прыгнула и оказалась почти на мне. Я слез вниз и
забрался на первое дерево поблизости, тонкое маленькое
дерево, которое еле выдерживало мой вес. Я был уверен, что
оно сломается посередине, отправив меня прямо в пасть
собаке, чтобы она загрызла меня до смерти.

На дереве я был почти вне ее досягаемости. Но собака
снова прыгнула и щелкнула зубами, поймав меня за зад шта-
нов и порвав их. Ее зубы даже зацепили мои ягодицы. Как
только я оказался в безопасности на верхушке дерева, собака
ушла. Она просто побежала по улице, возможно в поисках
моего друга.

В школьном медпункте медсестра сказала, что мне нуж-
но попросить у владельца собаки справку о прививке от
бешенства.

- Тебе нужно выяснить это, - сказала она строго. -
Может быть, ты уже заразился бешенством. Если владелец
откажется показать тебе справку о прививке, ты вправе выз-
вать полицию.

Я поговорил со сторожем особняка, в котором жила
собака. Он обвинил меня в том, что я выманил на улицу
самую ценную собаку хозяина, животное с родословной.

- Ты гляди, парень! - сказал он зло. - Собака потеря-
лась. Владелец отправит тебя в тюрьму, если ты еще будешь
нас беспокоить.

- Но у меня может быть бешенство, - сказал я искрен-
не испуганным тоном.

-Мне до одного места, хоть бубонная чума, -рявкнул
он. -Убирайся!
- Я вызову полицию, - сказал я.
- Вызывай кого хочешь, - сказал он в ответ. - Если
вызовешь полицию, мы натравим их на тебя. В этом доме у
нас достаточно связей для этого!

Я поверил ему, и поэтому соврал медсестре, что собаку
не смогли найти и у нее нет владельца.

- О Боже! - воскликнула она. - Тогда готовься к
худшему. Может быть, мне придется послать тебя к докто-
ру. - Она дала мне длинный список симптомов, за которы-
ми я должен следить или ждать, пока они не проявятся. Она
сказала, что уколы от бешенства очень болезненные и их
нужно делать подкожно в область живота.

- Я худшему врагу не пожелаю такого лечения, - ска-
зала она, ввергая меня в страшный кошмар.

После этого началась моя первая настоящая депрессия.
Я просто лежал в своей кровати, чувствуя каждый из симп-
томов, перечисленных медсестрой. В конце концов я пошел
в школьный медпункт и умолял медсестру сделать мне уко-
лы от бешенства, как бы больно это ни было. Я закатил
огромную сцену. Я впал в истерику. У меня не было никакого
бешенства, но я полностью перестал владеть собой.

Я рассказал дону Хуану об этих двух моих вспомишниях
во всех деталях, ничего не пропуская. Он не делал никаких
замечаний. Он кивал головой вверх и вниз.

- В обоих вспоминаниях, дон Хуан, - сказал я, сам
чувствуя крайнюю необходимость слышать свой голос, - я
впал в обычную истерику. Мое тело дрожало. Меня тошни-
ло. Я не хочу говорить, что я как будто был в этих пережива-
ниях, потому что это неправда. Я был в самих переживаниях
оба раза. И когда я больше не мог их выносить, я прыгал в
мою жизнь сейчас. Для меня это был прыжок в будущее. Я
обладал способностью перемещения во времени. Мой пры-
жок в прошлое не был внезапным; событие разворачивалось
постепенно, как разворачиваются воспоминания. А вот в
конце я внезапно прыгнул в будущее: свою жизнь сейчас.

- Что-то в тебе явно начало рушиться, - сказал дон.
Хуан в конце концов. - Оно рушилось все время, но очень
быстро восстанавливалось каждый раз, когда его опоры вы-
ходили из строя. Я чувствую, что оно сейчас полностью ру-
шится.

После еще одной долгой паузы дон Хуан объяснил, что
маги древней Мексики считали, что, как он мне уже говорил,
у нас есть два ума и только один из них действительно наш.
Слова дона Хуана я всегда понимал так, что в уме есть две
части и одна из них всегда молчит, потому что другая часть
силой запрещает ей самовыражаться. Я воспринимал все,
что говорил дон Хуан, как метафору для объяснения, воз-
можно, заметного доминирования левого полушария мозга
над правым, или чего-то в таком духе.

- В перепросмотре есть тайная возможность выбора, -
сказал дон Хуан. - Точно так же, как я говорил тебе, что
тайная возможность выбора есть в смерти, возможность,
которую находят только маги. В случае смерти тайная воз-
можность в том, что люди могут сохранить свою жизненную
силу и отказаться только от своего осознания, результата
своей жизни. В случае перепросмотра тайная возможность
выбора, которую нашли только маги, в том, чтобы предпо-
честь развивать свой истинный ум.

- Тревожные воспоминания, которые ты воспроизвел
в памяти, - продолжал он, - могли появиться только из
твоего истинного ума. Другой ум, который у нас всех одина-
ков, - это, я сказал бы, дешевая модель: экономная мощ-
ность, подходящий для всех размер. Но эту тему мы обсудим
позже. Сейчас мы рискуем приходом разрушительной силы.
Силы, которая разрушит не тебя, - я имею в виду другое.
Она разрушит то, что маги называют чужеродным устройс-
твом, которое есть в тебе и во всех остальных людях. Имен-
но воздействие этой силы, которая нисходит на тебя, разру-
шая чужеродное устройство, вытаскивает магов из их син-
таксиса.

Я внимательно слушал дона Хуана, но не сказал бы, что
понял его слова. По какой-то странной причине, которая
мне была настолько же неведома, как и причина моих ярких
воспоминаний, я не мог задать ему ни одного вопроса.

- Я знаю, как тебе трудно, - вдруг сказал дон Хуан, -
справиться с этой гранью твоей жизни. Каждый известный
мне маг прошел через это. Мужчины, проходя через это,
страдают бесконечно больше, чем женщины. Я полагаю, что
в этом положение женщины - быть более долговечной.
Маги древней Мексики, действуя как группа, старались, как
могли, смягчить удар этой разрушительной силы. В наши
дни у нас нет возможностей действовать как группа, так что
мы должны встречаться с этим в одиночестве. Мы должны
напрячь все силы, чтобы в одиночестве встретить силу, кото-
рая вынесет нас из языка, потому что невозможно адекватно
описать то, что происходит.

Дон Хуан был прав в том, что я не смогу подобрать
объяснений или описать воздействие, оказанное на меня
этими воспоминаниями. Дон Хуан сказал мне, что маги
встречаются с неизвестным в самых повседневных проис-
шествиях. Когда они сталкиваются с ним и не могут интерп-
ретировать то, что воспринимают, им приходится полагать-
ся на руководство внешнего источника. Дон Хуан назвал
этот источник бесконечностью, или голосом духа, и сказал,
что, если маги не пытаются быть рациональными в том, что
нельзя объяснить рационально, дух безошибочно говорит
им, что есть что.

Благодаря дону Хуану я принял идею, что бесконечность
- это сила, которая обладает голосом и осознает себя. Тем
самым он подготовил меня быть всегда готовым услышать
этот голос и действовать эффективно, но без предубежде-
ний, ни о чем не судя заранее. Я нетерпеливо ждал, когда
голос духа объяснит мне смысл моих вспоминаний, но ничего
не происходило.

Однажды я был в книжном магазине, когда одна девуш-
ка узнала меня и подошла поговорить со мной. Она была
высокая и стройная, с неуверенным голосом маленькой де-
вочки. Я старался вести себя так, чтобы она чувствовала себя
свободнее, но вдруг ощутил мгновенное энергетическое из-
менение. Во мне включился сигнал тревоги, и, как уже быва-
ло раньше, совершенно помимо моей воли, я вспомнил еще
одно совершенно забытое событие из моей жизни. На меня
нахлынуло воспоминание о доме дедушки. Это была настоя-
щая лавина, сильная до ужаса, и мне опять пришлось отойти
в угол. Мое тело тряслось, как будто я простудился.

Мне было, наверное, восемь лет. Мой дедушка разгова-
ривал со мной. Сначала он сказал мне, что его наивысший
долг - направить меня по правильному пути. У меня было
два двоюродных брата моего возраста: Альфреде и Луис.
Мой дедушка безжалостно потребовал от меня признать, что
Альфреде очень красив. В моем видении я услышал скрипу-
чий, приглушенный голос деда.

- Альфреде не нужно никаких знакомств, - сказал он
мне по этому поводу. - Ему нужно только присутствовать,
и двери раскроются для него настежь, потому что все испо-
ведуют культ красоты. Всем нравятся красивые люди. Они
завидуют им, но явно стремятся быть с ними. Поверь мне. Я
ведь тоже красив, правда?

Я искренне согласился с моим дедушкой. Он был дейс-
твительно очень красивым мужчиной, тонкой кости, со сме-
ющимися голубыми глазами и изящным точеным лицом с
прекрасными скулами. Все в его лице казалось в полной
гармонии - его нос, его рот, его глаза, его острый подборо-
док. У него на ушах росли светлые волосы, из-за чего он был
похож на эльфа. Он знал все о себе и максимально использо-
вал свои качества. Женщины обожали его, во-первых, как он
говорил, за его красоту, а во-вторых, потому что он не пред-
ставлял для них никакой угрозы. Он, конечно, пользовался
всеми преимуществами этого.

-Альфреде -победитель, -продолжал мой дедушка.
- Ему никогда не придется приходить без приглашения,
потому что он всегда будет первым в списке гостей. Ты
когда-нибудь замечал, как люди останавливаются на улице,
чтобы посмотреть на него, и как они хотят прикоснуться к
нему? Он настолько прекрасен, что я боюсь, он окажется
задницей, но это другая тема. Скажем, он будет самой при-
ятной задницей, которую только можно встретить.

Мой дедушка противопоставил Альфреде моего двою-
родного брата Луиса. Он сказал, что Луис простодушный,
немного глупый, но у него золотое сердце. А затем он внес в
эту картину меня.

- Если продолжить дальше наше объяснение, - про-
должал он, -то тебе придется честно признать, что Альфре-
де красивый, а Луис добрый. Теперь возьмем тебя; ты не
красив и не добр. Ты настоящий сукин сын. Никто не будет
приглашать тебя в гости. Тебе придется привыкнуть к мыс-
ли, что если ты собираешься быть на вечеринке, то тебе
придется приходить туда без приглашения. Двери никогда
не будут для тебя открыты так, как они будут открыты для
Альфреде за красоту и для Луиса за доброту, так что тебе
придется влезать через окно.

Его анализ своих трех внуков был настолько точным,
что я заплакал из-за неотвратимости того, что он сказал. Чем
больше я плакал, тем счастливее он становился. Он закончил
свои доводы абсолютно уничтожающей рекомендацией.

- Незачем расстраиваться, - сказал он, - потому что
нет ничего более захватывающего, чем забираться через ок-
но. Для этого нужно быть сообразительным и активным.
Тебе нужно за всем следить и быть готовым к бесконечным
оскорблениям.

- Если тебе приходится забираться через окно, - про-
должал он, - то это потому, что ты явно не в списке гостей;
следовательно, твое присутствие совершенно нежелательно
и тебе придется лезть из кожи вон, чтобы остаться. Единс-
твенный известный мне способ - это захватить контроль
над всеми. Кричи! Требуй! Советуй! Пусть они почувствуют,
что ты главный! Как можно тебя выкинуть, если ты главный?

Воспоминание об этой сцене вызвало у меня глубокое
потрясение. Я похоронил это происшествие так глубоко, что
полностью забыл его. Запомнил я навсегда лишь его совет
всегда быть главным, который он, наверное, повторял мне
снова и снова много лет.

У меня не было ни малейшей возможности исследовать
это событие или подумать над ним, потому что еще одно
забытое воспоминание всплыло на поверхность с такой же
силой. В нем я был вместе с девушкой, с которой был обру-
чен. В то время мы оба копили деньги на свадьбу и собствен-
ный дом. Я услышал, как я требую, чтобы у нас был общий
счет в банке; я не был согласен ни на какие другие варианты.
Я почувствовал настоятельную потребность прочитать ей
лекцию о бережливости. Я услышал, как советую ей, где она
должна покупать себе одежду и какой должна быть макси-
мально допустимая цена.

Затем я увидел, как я даю уроки вождения ее младшей
сестре и как я по-настоящему взбесился, когда она сказала,
что собирается уехать из дома родителей. Заставляя ее отка-
заться от этого, я стал угрожать ей, что прекращу мои уроки.
Она заплакала, признавшись мне, что у нее роман с боссом.
Я выпрыгнул из машины и стал колотить по дверце ногами.

Но это было еще не все. Я услышал, как говорю отцу
моей невесты, чтобы он не переезжал в Орегон, как он пла-
нировал. Я кричал во весь голос, что это глупый поступок. Я
действительно считал, что мои доводы против этого неопро-
вержимы. Я представил ему цифры сметы, в которой дотош-
но подсчитал его убытки. Когда он не стал обращать на меня
никакого внимания, я хлопнул дверью и ушел, трясясь от
ярости. Моя невеста сидела в гостиной и играла на гитаре. Я
выхватил гитару у нее из рук и закричал, что, вместо того
чтобы играть на гитаре, она обнимает ее, как будто это боль-
ше чем предмет.

Мое желание навязывать свою волю распространялось
на все на свете. Я не делал ни для кого исключения; кто бы ни
был рядом со мной, он был здесь для того, чтобы я владел им
и лепил из него что хочу.

Мне уже не нужно было думать о значении моих ярких
видений. Меня охватила какая-то абсолютная уверенность,
как будто придя извне. Она сказала мне, что мое слабое место
в том, что мне всегда нужно быть в директорском кресле.
Моим глубоко укоренившимся убеждением было то, что
мне не просто нужно быть главным, но к тому же еще и
контролировать любую ситуацию. Мое воспитание укрепи-
ло это стремление, которое, наверное, было в самом начале
эпизодическим, но в зрелом возрасте превратилось в глубо-
кую необходимость.

Я без малейших сомнений осознавал, что в действие
вступила бесконечность. Дон Хуан изобразил ее как созна-
тельную силу, которая намеренно вмешивается в жизнь ма-
гов. И теперь она вмешивалась в мою жизнь. Я знал, что с
помощью ярких воспоминаний этих забытых переживаний
бесконечность указывает мне на силу и глубину моего стрем-
ления к контролю и таким образом готовит меня к чему-то
трансцендентальному для меня самого. Я знал с пугающей
уверенностью, что скоро что-то отнимет у меня любую воз-
можность контролировать и что мне больше всего нужна
трезвость, гибкость и отрешенность*, чтобы встретиться с
тем, приближение чего я предчувствовал.
тем, приближение чего я предчувствовал.
Четыре настроения сталкинга, см. 8 т. К. Кастанеды.

Естественно, я рассказал все это дону Хуану, описав во
всех подробностях свои домыслы и озарения о возможном
значении моих воспоминаний.
Дон Хуан добродушно рассмеялся.
- Все это психологические преувеличения с твоей сто-
роны. Ты принимаешь желаемое за действительное, - ска-
зал он. - Ты, как обычно, ищешь объяснений с линейной
причиной и следствием. Твои воспоминания становятся все
более яркими, все более безумными для тебя, потому что,
как я уже говорил, ты начал необратимый процесс. Всплыва-
ет твой истинный ум, просыпаясь от пожизненной летаргии.

- Бесконечность заявляет на тебя права, - продолжал
он. - Какие бы средства она ни использовала, чтобы указать
это тебе, у тебя не должно быть никаких других обоснова-
ний, никаких других причин, никаких других ценностей,
кроме этой. Но ты должен приготовиться к нападениям бес-
конечности. Ты должен быть в состоянии постоянной соб-
ранности для удара огромной мощности. Это те здравомыс-
лие и трезвость, с которыми маги встречают бесконечность.

Слова дона Хуана оставили у меня неприятный привкус
во рту. Я действительно чувствовал приближающуюся ко
мне атаку и боялся ее. Поскольку я всю жизнь прятался за
какой-то чрезмерной активностью, я и теперь с головой пог-
рузился в работу. Я читал лекции на занятиях, которые вели
мои друзья в разных школах в Южной Калифорнии. Я много
писал. Могу сказать без преувеличения, что я выкинул десят-
ки рукописей в мусорное ведро, потому что они не соответ-
ствовали обязательным требованиям, которые дон Хуан
описал мне как знак того, что что-то подходит для бесконеч-
ности.

Он сказал, что все мои действия должны быть актом
магии. Актом, свободным от вторгающихся ожиданий, опа-
сений неудачи, надежд на успех. Свободными от культа я.
Все, что я делаю, должно было быть импровизацией; маги-
ческим делом, в котором я свободно открываюсь импульсам
бесконечного.

Однажды вечером я сидел за письменным столом, гото-
вясь к ежедневной работе над рукописями. На мгновение
закружилась голова. Я подумал, что мне стало дурно, потому
что я слишком быстро поднялся с коврика, на котором делал
упражнения. Мое зрение затуманилось. Перед глазами поп-
лыли желтые пятна. Я думал, что сейчас упаду в обморок.
Приступ слабости становился все тяжелее. Передо мной бы-
ло огромное красное пятно. Я начал глубоко дышать, пыта-
ясь успокоить возбуждение, которое вызывало это зритель-
ное искажение. Я стал необыкновенно спокоен, настолько,
что заметил, что окружен непроницаемой темнотой. В уме
проскочила мысль, что я потерял сознание. Но я мог ощу-
щать свой стул, стол; я мог чувствовать все вокруг себя из
окружающей меня темноты.

Дон Хуан говорил, что маги его линии считают одним из
самых желанных результатов внутреннего безмолвия опреде-
ленную игру энергии, которой всегда предшествует сильная
эмоция. Он считал, что мои вспоминания были способом
предельно возбудить меня, чтобы я пережил эту игру. Такая
игра проявляется в оттенках, которые проецируются на лю-
бые сцены в мире повседневной жизни, будь то гора, небо,
стена или просто ладони. Он объяснил, что эта игра оттенков
начинается с появления бледного сиреневого мазка на гори-
зонте. Со временем этот сиреневый мазок начинает расши-
ряться, пока не охватывает весь видимый горизонт, как над-
вигающиеся грозовые тучи.

Он заверил меня, что потом показывается красное пят-
но своеобразного ярко-гранатового цвета, как бы прорыва-
ющееся сквозь сиреневые облака. Он сказал, что по мере
того, как маги становятся более дисциплинированными и
опытными, гранатовое пятно расширяется и в конце концов
взрывается в виде мыслей или видений или, в случае грамот-
ного человека, в написанные слова; маги либо наблюдают
видения, порожденные энергией, либо слышат мысли, про-
износимые как слова, либо читают написанные слова.

В этот вечер за моим столом я не видел никаких сирене-
вых мазков и никаких надвигающихся туч. Я был уверен, что
у меня нет той дисциплины, которая требуется магам для
такой игры энергии, но передо мной было огромное грана-
тово-красное пятно. Это огромное пятно без никаких вступ-
лений взорвалось в виде разрозненных слов, которые я чи-
тал, как будто с листа бумаги, выдвигающегося из печатной
машинки. Слова двигались передо мной с такой огромной
скоростью, что было невозможно успеть хоть что-то понять.
Затем я услышал голос, что-то описывающий мне. И опять
же, скорость голоса не подходила для моих ушей. Слова
были искажены, и было невозможно услышать хоть что-ни-
будь осмысленное.

Словно этого было недостаточно, я начал видеть живые
сцены, похожие на сцены в снах после тяжелой еды. Они
были гротескными, темными, зловещими. Я начал кружить-
ся, и кружился, пока меня не затошнило. Все событие на
этом закончилось. Я чувствовал воздействие того, что прои-
зошло со мной, в каждой мышце своего тела. Я был истощен.
Это бурное вмешательство разозлило и расстроило меня.

Я поспешил в дом дона Хуана, чтобы рассказать ему об
этом случае. Я чувствовал, что мне как никогда нужна по-
мощь.

- Ни в магах, ни в магии нет ни капли мягкости, -
заметил дон Хуан, выслушав мой рассказ. - Бесконечность
впервые напала на тебя таким способом. Это была молние-
носная атака. Это было полное овладение твоими способнос-
тями. Что касается скорости твоих видений, тебе самому
нужно будет научиться ее регулировать. Для некоторых ма-
гов это задача на всю жизнь. Но с этого момента энергия
будет казаться тебе проецируемой на движущийся экран.

- Понимаешь ли ты то, что проецируется, - продол-
жал он,-это другой вопрос. Чтобы давать точную интерп-
ретацию, тебе нужен опыт. Мой совет тебе: не смущаться и
начать сейчас. Читай энергию на стене! Всплывает твой нас-
тоящий ум, и он не имеет никакого отношения к уму, кото-
рый является чужеродным устройством. Пусть твой настоя-
щий ум регулирует скорость. Будь безмолвен и не беспокой-
ся, что бы ни происходило.

- Но, дон Хуан, возможно ли все это? Действительно
можно читать энергию, как будто это текст? - спросил я,
ошеломленный этой идеей.

- Конечно, это возможно! - сказал он в ответ. - В
твоем случае это не только возможно, это уже происходит с
тобой.

- Но зачем читать энергию, как будто это текст? -
настаивал я, но это был риторический вопрос.

- Это притворство с твоей стороны, - сказал он. -
Если ты читаешь текст, ты можешь повторить его дословно.
Но если бы ты попробовал быть не читателем бесконечнос-
ти, а зрителем бесконечности, оказалось бы, что ты не мо-
жешь описать увиденное, и в итоге ты лепетал бы бессмыс-
лицу, не умея передать словами то, что наблюдал. Точно так
же, если бы ты попробовал услышать энергию. Это, конечно,
твоя специфика. В любом случае, выбор делает бесконеч-
ность. Воин-путешественник просто молча соглашается с
этим выбором.

- Но прежде всего, - добавил он после обдуманной
паузы, - не теряйся из-за того, что не можешь описать это
событие. Оно за пределами синтаксиса нашего языка.

ПУТЕШEСТВИЯ ПО ТЕМНОМУ МОРЮ ОСОЗНАНИЯ

Теперь мы можем поговорить о внутреннем безмолвии
немного яснее, - сказал дон Хуан.
Его высказывание настолько не относилось к предыду-
щей теме разговора, что удивило меня. После полудня он
несколько часов рассказывал мне о злоключениях, которые
испытали индейцы яки после больших войн двадцатых го-
дов, когда правительство Мексики депортировало их из род-
ных мест в штате Сонора в северной Мексике для работы на
плантациях сахарного тростника в центральной и южной
Мексике. Дон Хуан рассказал мне несколько потрясающих,
горьких историй о яки, о политических интригах и преда-
тельстве, о лишениях и человеческих страданиях.
У меня было чувство, что дон Хуан готовит меня к чему-
то, потому что он знал, что меня хлебом не корми, только
дай послушать такие рассказы. В то время у меня было обос-
тренное чувство социальной справедливости и честной иг-
ры.

- Окружающие тебя обстоятельства могут позволить
тебе приобрести больше энергии, - продолжал он. - Ты
начал перепросмотр всей своей жизни; ты впервые посмот-
рел на своих друзей так, как будто они находятся на витрине;
ты абсолютно самостоятельно, своими собственными уси-
лиями пришел к своему переломному моменту, ты прекратил
свой бизнес; и главное, ты скопил достаточно внутреннего
безмолвия. Благодаря всему этому ты смог совершить путе-
шествие по темному морю осознания.

- Встреча со мной в том выбранном нами городе была
таким путешествием, -продолжал он. - Я знаю, что у тебя
почти всплыл на поверхность решающий вопрос и что на
мгновение ты задал его себе: действительно ли я приходил к
тебе домой. Мой приход к тебе не был для тебя сном. Я был
реален, ты согласен?

- Ты был так же реален, как и все остальное, - сказал я.
Я почти забыл об этих событиях, но я помнил, что мне
показалось странным, как он мог найти мою квартиру. Я
Отбросил-евое удивление, просто предположив, что он разуз-
нал у кого-то мой новый адрес. Хотя, задумайся я об этом
поглубже, я не смог бы назвать никого, кто знал бы тогда, где
я живу.

- Давай проясним этот момент, - сказал он в ответ. -
На моем языке, языке магов древней Мексики, я был таким
реальным, каким только мог быть, и в таком виде я действи-
тельно пришел к тебе из моего внутреннего безмолвия, чтобы
сообщить тебе о требовании бесконечности и предупредить
тебя, что у тебя осталось мало времени. И ты, в свою очередь,
из своего внутреннего молчания действительно отправился в
этот выбранный нами город, чтобы сказать мне, что ты су-
мел выполнить требование бесконечности.

На твоем языке, языке обычного человека, я в обоих
случаях был сном-фантазией. У тебя был сон-фантазия, что
я приехал к тебе, не зная адреса, а затем у тебя был сон-фан-
тазия, что ты приехал, чтобы встретиться со мной. Что каса-
ется меня как мага, то, что ты считаешь своим сном-фанта-
зией о встрече со мной в том городе, было настолько же
реально, как наш с тобой разговор сегодня.

Я признался дону Хуану, что я никак не мог приспосо-
бить эти события к образу мышления человека Запада. Я
сказал, что думать о них в терминах снов-фантазий означает
создавать ложную категорию, которая не выдерживает кри-
тики, и что единственным сколько-нибудь приемлемым
объяснением является другой аспект его знаний: сновидение.

- Нет, это не сновидение, - подчеркнул он. - Это
что-то более непосредственное и более загадочное. Кстати, у
меня для тебя сегодня есть новое определение сновидения,
более соответствующее твоему состоянию. Сновидение -
это действие изменения точки прикрепления к темному мо-
рю осознания. Если так его рассматривать, это очень простое
понятие и очень простой маневр. Тебе нужно все, что у тебя
есть, чтобы осознать это, но это вполне осуществимо и не
окружено мистическим туманом.

- Название сновидение всегда выводило меня из себя, -
продолжал он, - потому что оно ослабляет очень мощное
действие. Из-за этого названия оно кажется чем-то случай-
ным; оно в каком-то смысле становится фантазией, которым
оно никак не является. Я пытался изменить это название, но
оно слишком глубоко укоренилось. Может быть, когда-ни-
будь ты сможешь изменить его, хотя, как и со всем осталь-
ным в магии, боюсь, что, когда ты это действительно сдела-
ешь, тебе будет уже до лампочки, как что бы то ни было
называется.

Все то время, что я его знал, дон Хуан очень подробно
объяснял, что сновидение-это искусство, открытое магами
древней Мексики, с помощью которого обычные сны преоб-
разуются в настоящие врата в иные миры восприятия. Он
приближал всеми возможными способами приход того, что
он называл вниманием сновидения, то есть способности уде-
пять особый вид внимания или обращать особый вид осоз-
нания на элементы обычного сна.

Я старательно следовал всем его рекомендациям и дос-
тиг успеха в том, чтобы приказывать своему осознанию ос-
таваться фиксированным на элементах сна. Дон Хуан сове-
товал мне не стараться специально увидеть желаемый сон, а
фиксировать свое внимание на составных частях любого
обычного сна.

Затем дон Хуан энергетически показал мне то, что маги
древней Мексики считали источником сновидения: сдвиг
точки сборки. Он сказал, что точка сборки очень естественно
смещается во время сна, но увидеть это смещение нелегко,
потому что для этого требуется агрессивное настроение, ко-
торое было пристрастием магов древней Мексики. Эти маги,
как сказал дон Хуан, открыли все основы своей магии с
помощью этого настроения.

- Это очень хищническое настроение, - продолжал
дон Хуан. - Совсем нетрудно войти в него, потому что
человек по природе хищник. Ты можешь увидеть, агрессив-
но, любого в этой маленькой деревне или кого-то далеко
отсюда, когда он спит; для этой цели подойдет любой. Тебе
важно прийти к чувству полного безразличия. Ты ищешь
что-то, и ты отправился на его поиски. Ты отправишься на
поиски человека, находя, как хищный зверь из породы ко-
шачьих, кого-то, на кого можно напасть.

Дон Хуан сказал мне, смеясь над моим огорчением, что
трудный момент в этой технике - такое настроение и что
мне нельзя быть пассивным во время видения, потому что
это зрелище предназначено не для наблюдения, а для дейс-
твия по отношению к нему. Возможно, повлияла сила вну-
шения, но в тот день, когда он рассказал мне все это, я
чувствовал себя поразительно агрессивно. Каждый мускул
моего тела был переполнен энергией, и в моей практике
сновидения я действительно отправился на поиски кого-то,
Меня не интересовало, кем этот кто-то может быть. Мне
нужен был кто-то спящий, и какая-то сила, о которой я знал,
не совсем сознавая ее, направила меня к обнаружению этого
кого-то.

Я так и не узнал, кто это был, но когда я видел этого
человека, я чувствовал присутствие дона Хуана. Это было
странное ощущение - знать, что кто-то рядом со мной, с
помощью неопределенного чувства близости, которое воз-
никало на каком-то уровне осознания, не знакомом ни по
каким моим действиям в прошлом. Я мог только сосредото-
чить свое внимание на неподвижном человеке. Я знал, что
он мужчина, но не знал, откуда я это знаю. Я знал, что он

спит, потому что шар энергии, которым обычно является
человек, был немного сплющен; он был растянут горизон-
тально.

И тогда я увидел точку сборки не в таком положении,
как обычно. Она была смещена направо и немного вниз от
того места, где должна была быть. Я вычислил, что, если
точка сборки обычно находится прямо за лопатками, в этом
случае она переместилась в область ребер. Еще я заметил, что
она была неустойчивой. Она беспорядочно колебалась, а за-
тем вдруг вернулась в свое нормальное положение. У меня
было отчетливое чувство, что, очевидно, мое присутствие и
присутствие дона Хуана разбудило этого человека. Я сразу
же после этого увидел массу неясных образов, а затем прос-
нулся в том месте, откуда отправился.

И еще дон Хуан обычно говорил мне, что маги разделе-
ны на две группы: одна из групп - сновидящие; а другая -
сталкеры. Сновидящиe - это те, кто умеет с легкостью сме-
щать точку сборки. Сталкеры - это те, кто способен удер-
живать точку сборки фиксированной в этом новом поло-
жении. Сновидящие и сталкеры дополняют друг друга и ра-
ботают в парах, влияя друг на друга своими природными
предрасположенностями.

Дон Хуан заверил меня, что смещение и закрепление
точки сборки можно выполнять по своей воле с помощью
железной дисциплины магов. Он говорил, что маги его
линии считают, что есть по крайней мере шестьсот точек в
светящемся коконе, которым мы являемся и при сознатель-
ном смещении точки сборки любая из них может дать нам
целый мир. Это значит, что, если наша точка сборки смеще-
на в любую из этих точек и остается фиксированной в ней,
мы воспринимаем такой же реальный мир, как и мир пов-
седневной жизни, но отличающийся от него.

Кроме того, дон Хуан объяснил, что искусство магии
состоит в том, чтобы манипулировать точкой сборки и по
своей воле заставлять ее менять положение на светящихся
сферах, которыми являются люди. Результатом этой мани-
пуляции является сдвиг точки контакта c темным морем
осознания, из-за чего одновременно с этим другой пучок
мириад энергетических полей в форме светящихся нитей
сосредоточивается в точке сборки. В результате того, что в
точке сборки собираются новые энергетические поля, при-
ходит в действие осознание иного типа, чем то, которое необ-
ходимо для восприятия мира повседневной жизни. Оно
превращает новые энергетические поля в сенсорные данные,
которые интерпретируются и воспринимаются как другой
мир, потому что энергетические поля, порождающие его,
отличаются от привычных.

Он сказал, что точным определением магии как практи-
ки было бы сказать, что магия - это манипуляция точкой
сборки с целью изменения ее фокальной точки контакта с
темным морем осознания, тем самым давая возможность
восприятия других миров.

Дон Хуан сказал, что искусство сталкеров выходит на
сцену после того, как точка сборки смещена. Сохранение
фиксации точки сборки в ее новом положении обеспечивает
магам абсолютно полное восприятие того нового мира, в
который они входят, точно так же, как мы воспринимаем
мир повседневных дел. Для магов линии дона Хуана мир
повседневной жизни - это всего лишь одна складка всего
мира, состоящего по крайней мере из шестисот таких скла-
док.

Дон Хуан вернулся к обсуждаемой теме: о моих путешес-
твиях по темному морю осознания и сказал, что то, что я
сделал исходя из своего внутреннего безмолвия, очень похо-
же на то, что делается в сновидении. Но при путешествии по
темному морю осознания нет никаких помех, вызванных
сном, и нет никакой необходимости контролировать свое
внимание, как во время сна. Путешествие по темному морю
осознания вызывает мгновенный отклик. В нем есть опреде-
ленное всепоглощающее ощущение здесь и сейчас. Дон Хуан
посетовал на то, что некоторые придурковатые* маги назва-
ли этот акт непосредственного достижения моря осознания
"сновидением в бодрствовании", делая термин сновидение еще
более нелепым.
более нелепым.
Англ. - some idiotic sorcerers.

- Когда ты думал, что у тебя сон-фантазия о путешес-
твии в этот выбранный нами город, - продолжал он, - ты
на самом деле переместил свою точку сборки прямо в опре-
деленное место темного моря осознания, которое позволяет
совершить такое путешествие. Затем темное море сознания
обеспечило тебя всем необходимым для продолжения этого
путешествия. Никак невозможно по своей воле выбрать это
место. Маги говорят, что его безошибочно выбирает внут-
реннее безмолвие. Просто, правда?

Он объяснил мне тонкости выбора. Он сказал, что для
воинов-путешественников этот выбор, фактически, не дейс-
твие по выбиранию чего-то, а скорее действие по изыскан-
ному безмолвному согласию с просьбами бесконечности.

- Выбирает бесконечность, - сказал он. - Искусство
воина-путешественника в том, чтобы обладать способ-
ностью двигаться по малейшему намеку; искусство безмол-
вно соглашаться с каждой командой бесконечности. Для это-
го воину-путешественнику нужна отвага, сила и, прежде все-
го, трезвость. Все эти три качества, вместе взятые, дают в
результате изысканность в действиях!

После минутной паузы я вернулся к теме, которая боль-
ше всего меня интриговала.

- Но, дон Хуан, трудно поверить, что я действительно
отправился в этот город телом и душой, - сказал я.

- В это трудно поверить, но это можно проверить, -
сказал он. -Вселенная безгранична, и возможности игры во
всей Вселенной в целом действительно ни с чем не сравни-
мы, Так что не попадайся на аксиому "Верю только в то, что
вижу", потому что это самая дурацкая позиция, какую толь-
ко можно занять.

Доводы дона Хуана были кристально ясны. Они имели
смысл, но я не знал, где они имели этот смысл, - явно не в
моем повседневном мире повседневных дел. Тогда дон Хуан,
вызвав во мне большую тревогу, заверил меня, что для магов
есть только один способ справляться со всей этой информа-
цией: испытать ее на собственном опыте, потому что ум не
способен воспринять все это.

- Что ты предлагаешь мне делать, дон Хуан? - спро-
сил я,

- Ты должен намеренно совершить путешествие по
темному морю осознания, - ответил он, - но так и не узна-
ешь, как это делается. Скажем, это делает внутреннее безмол-
вие, следуя необъяснимыми путями, путями, которые невоз-
можно понять, можно только практиковать.

Дон Хуан попросил меня сесть на кровати и принять
позу, которая способствует внутреннему безмолвию. Я обыч-
но мгновенно засыпал всякий раз, как принимал эту позу. Но
когда я был с доном Хуаном, из-за его присутствия я не мог
заснуть; вместо этого я входил в настоящее состояние пол-
ной тишины. В этот раз, после секундной тишины, я обнару-
жил, что иду. Дон Хуан во время ходьбы направлял меня за
руку.
Мы уже не были в его доме; мы шли по городу индейцев
яки, в котором я никогда до этого не был. Я знал о существо-
вании этого города; я много раз был рядом с ним, но мне
приходилось разворачиваться обратно из-за полнейшей
враждебности людей, которые жили вокруг него. В этот го-
род чужаку было почти невозможно войти. Единственными
не-яки, которые имели свободный доступ в этот город, были
инспектора из Федерального Банка, потому что банк поку-
пал урожай у фермеров-яки. Бесконечные переговоры с фер-
мерами-яки крутились вокруг получения от банка авансов
наличными на основании близких к домыслам предположе-
ний о будущем урожае.

Я сразу же узнал .город по описаниям людей, которые
там побывали. Как будто для того, чтобы удивить меня еще
больше, дон Хуан прошептал мне на ухо, что мы находимся
в этом самом городе индейцев яки. Я хотел спросить его, как
мы сюда попали, но не смог произнести ни слова. Там было
много индейцев, которые о чем-то спорили; по-видимому,
многие выходили из себя от гнева. Я не понимал ни слова из
того, что они говорили, но как только у меня родилась
мысль, что я не понимаю, что-то прояснилось. Было очень
похоже на то, как если бы в сцене появилось больше света.
Все стало очень рельефным и четким, и я понял, о чем гово-
рят эти люди, хотя и не знал, как; я не говорил на их языке.
Слова были явно понятны мне, не по отдельности, а группа-
ми, как будто мой ум мог воспринимать целые структуры
мыслей.

Признаться, я получил невиданный шок - не столько
из-за того, что понимал, о чем они говорят, но из-за содер-
жания их разговоров. Эти люди были действительно воинс-
твенными. Это были совсем не люди Запада. Их слова были
словами вражды, войны, стратегии. Они измеряли свою си-
лу, свои ударные ресурсы и жалели о том, что у них не хватает
сил осуществить свои удары. Я отметил в своем теле боль их
бессилия. У них были только палки и камни против воору-
жения высокой технологии. Они печалились о том, что у них
нет лидеров. Больше всего на свете они желали появления
какого-то обладающего притягательной энергией лидера,
который вдохнул бы в них силы.

Затем я услышал циничный голос; один из них высказал
мысль, которая, по-видимому, подавила всех без исключе-
ния, включая меня, потому что я был как бы их неотъемле-
мой частью. Он сказал, что они побеждены безнадежно, по-
тому что, если сейчас у кого-то из них появится притягатель-
ная сила для того, чтобы подняться и сплотить их, его
предадут из-за чувства зависти, ревности и обиды.

Я хотел рассказать дону Хуану о том, что со мной проис-
ходило, но не мог сказать ни единого слова. Только дон Хуан
мог говорить.

- Яки не уникальны в своей мелочности, - сказал он
мне на ухо. - Это то состояние, в котором пойманы люди;
состояние, которое даже не человеческое, а навязано извне.

Я почувствовал, как мой рот непроизвольно открывает-
ся и закрывается в отчаянной попытке задать вопрос, кото-
рый я не мог даже сформулировать. Мой ум был пустым,
лишенным мыслей. Мы с дономХуаном были в кругу людей,
но, кажется, никто из них нас не замечал. Я не заметил ника-
ких движений, реакций или взглядов украдкой, которые бы
показали, что они о нас знают.

В следующее мгновение я оказался в мексиканском го-
роде, построенном вокруг железнодорожной станции, кото-
рый находился приблизительно в полутора милях на восток
от того места, где жил дон Хуан. Мы с доном Хуаном нахо-
дились посреди улицы рядом с государственным банком.
Сразу после этого я увидел одно из самых странных зрелищ,
которые мне вообще приходилось наблюдать в мире дона
Хуана. Я видел энергию как потоки во Вселенной, но я не
видел людей как сферические или продолговатые шары
энергии. Одно мгновение люди вокруг меня были нормаль-
ными людьми повседневной жизни, а в следующее они стали
некими странными существами. Шар энергии, которым яв-
ляется человек, был как бы прозрачным; это было подобно
гало вокруг похожей на насекомое сердцевины. Эта сердце-
вина имела не форму примата. Не было никаких частей ске-
лета, так что я не видел людей как бы рентгеновским зрени-
ем, проходящим до костей. В сердцевине были скорее гео-
метрические формы, созданные, по-видимому, из жесткой
вибрации материи. Эта сердцевина была похожа на буквы
алфавита-прописное Т было, по-видимому, главной стро-
ительной опорой. Перед Т было подвешено толстое перевер-
нутое L; греческая буква дельта, которая доходила почти до
земли, была расположена ниже вертикальной черты Т и,
очевидно, служила опорой всей этой структуры. Сверху на
букве Т я увидел что-то вроде веревки диаметром около
дюйма; она проходила через верхушку светящейся сферы,
как будто то, что я видел, было на самом деле гигантской
бусиной, подвешенной за верхнюю часть, как драгоценный
камень.

Когда-то дон Хуан познакомил меня с метафорой, опи-
сывающей энергетическое единство нитей людей. Он сказал,
что маги древней Мексики описали эти нити как занавес,
сделанный из бусин, нанизанных на нить. Я понял это бук-
вально, как будто нить проходит через многочисленные
энергетические поля, которыми мы являемся, с головы до
пяток. Прикрепляющая нить, которую я видел, делала круг-
лую форму энергетических полей людей скорее похожей на
брелок. Но я не видел, чтобы хоть какие-то существа были
подвешены на одной нити. Все без исключения существа,
которых я видел, были в форме геометрических фигур с
какой-то нитью в верхней части сферического гало. Эти ни-
ти мне очень напомнили разрозненные, похожие на червей
формы, которые некоторые из нас видят через полуприкры-
тые веки под солнечным светом.

Мы с доном Хуаном прошли по городу из одного конца
в другой, и я увидел буквально десятки существ геометричес-
кой формы. Моя способность видеть их была крайне неус-
тойчива. Я на мгновение видел их, а затем терял их из виду и
сталкивался с обычными людьми.

Вскоре я страшно устал и мог видеть только обычных
людей. Дон Хуан сказал, что пора возвращаться домой, и
опять что-то во мне потеряло мое обычное чувство непре-
рывности. Я оказался в доме дона Хуана, не имея ни малей-
шего понятия о том, как я пересек расстояние от города до
дома. Я лежал в своей кровати и отчаянно пытался вспом-
нить, вернуть мое воспоминание, обыскать глубины самого
себя в поисках ключа к тому, как я попал в город яки и в
город возле железнодорожной станции. Я не верил, что это
были сны-фантазии, потому что сцены были настолько де-
тальными, что могли быть только реальностью, и все же они
никак не могли быть реальностью.

- Ты теряешь свое время, - сказал дон Хуан, смеясь. -
Я обещаю тебе, что ты никогда не узнаешь, как мы попали из
дома в город яки, и из города индейцев-яки на железнодо-
рожную станцию, и от станции - домой. Произошел раз-
рыв в непрерывности времени. Вот что делает внутреннее
безмолвие.

Он терпеливо объяснил мне, что прерывание потока
непрерывности, благодаря которому мир для нас понятен,
- это магия. Он заметил, что я в этот день пропутешество-
вал по темному морю осознания и что я видел людей такими,
каковы они есть, занятыми человеческими делами. А затем
я видел нить энергии, которая связывает определенные
линии человеческих существ.

Дон Хуан повторял мне снова и снова, что я был свиде-
телем чего-то конкретного и необъяснимого - я понимал
то, что говорят люди, не зная их языка, и я видел нить
энергии, которая соединяет людей с некоторыми другими
существами, - и что я выбрал эти аспекты с помощью
намеревания этого. Он подчеркнул, что сделанное мной на-
меревание было не сознательным и не произвольным, что
намеревался я на глубоком уровне и намерение было продик-
товано необходимостью. Мне нужно было познакомиться с
некоторыми из возможностей путешествия по темному мо-
рю осознания, и мое внутреннее безмолвие направило намере-
ние - извечную силу Вселенной - к удовлетворению этой
потребности.

НЕОРГАНИЧЕСКОЕ ОСОЗНАНИЕ

В определенный момент моего ученичества дон Хуан рас-
крыл мне всю сложность его жизненной ситуации. Он
заявил, вызвав у меня досаду и уныние, что он живет в
хибарке в штате Сонора в Мексике потому, что эта хибарка
отображала мое состояние осознания. Я не очень-то пове-
рил, что он действительно считает меня настолько ограни-
ченным, точно так же не верил я ив то, что у него есть другие
места для жительства, как он утверждал.
Оказалось, что он был прав и в том, и в другом. Мое
состояние осознания было очень ограниченным, а у него
действительно были другие места, где он мог жить, беско-
нечно комфортабельнее, чем хибарка, в которой я впервые
его нашел. И он был не одиноким магом, каковым я его
считал, а лидером группы пятнадцати других воинов-путе-
шественников: десяти женщин и пяти мужчин. Мое удивле-
ние было огромным, когда он привез меня в свой дом в
центральной Мексике, где он жил со своими магическими
компаньонами.

- Ты жил в Соноре только из-за меня, дон Хуан? -
спросил я его, не в силах нести эту ответственность, которая
наполняла меня чувством вины, раскаяния и ничтожности.

- Ну, на самом деле я там не жил, - сказал он, смеясь,
- я только встречал тебя там.

- Но как... но как же так, дон Хуан, ты ведь никогда не
знал, когда я приеду к тебе, - сказал я. - Я никак не мог
предупреждать тебя об этом!

- Ну, если ты точно помнишь, - сказал он, - множес-
тво раз ты меня не находил. Тебе приходилось терпеливо
сидеть и ждать меня, иногда несколько дней.

- Ты летал отсюда в Гуаймас, дон Хуан? - искренне
спросил я.

Я думал, что быстрее всего было лететь на самолете.
-Нет. я не летал в Гуаймас, - сказал он с широкой
улыбкой. - Я летал прямо к хибарке, в которой ты ждал.

Я знал, что он специально говорит мне то, что мой ли-
нейный ум не может ни понять, ни принять, - то, что
бесконечно сбивало меня с толку. В те дни я был на таком
уровне осознания, что постоянно задавал себе роковой воп-
рос: "А что, если все, что говорит дон Хуан, - правда?"

Я не хотел больше задавать ему никаких вопросов, пото-
му что безнадежно заблудился, пытаясь навести мост между
нашими двумя путями мышления и действия.

В новой обстановке дон Хуан начал старательно инс-
труктировать меня по более сложной грани его знаний, гра-
ни, которая требовала всего моего внимания, грани, в кото-
рой просто воздерживаться от оценок было недостаточно. В
этот раз мне пришлось погрузиться в глубины его знаний. -
Мне пришлось перестать быть объективным, и в то же вре-
мя мне пришлось воздерживаться от субъективности,

Однажды я помогал дону Хуану заострить несколько
бамбуковых кольев на заднем дворе его дома. Он попросил
меня надеть какие-то рабочие перчатки, потому что щепки
бамбука очень острые и легко вызывают инфекцию. Он на-
учил меня, как использовать нож, чтобы зачищать бамбук. Я
углубился в эту работу. Когда дон Хуан заговорил со мной,
мне пришлось перестать работать, чтобы уделять ему все
свое внимание. Он сказал мне, что я достаточно много сделал
и что нам нужно зайти в дом.

Он попросил меня сесть в очень удобном кресле в его
просторной, почти пустой гостиной. Он дал мне орехи, су-
шеные абрикосы и ломтики сыра, аккуратно разложенные
на тарелке. Я возразил, что хочу закончить зачищать бамбук.
Я не хотел есть. Но он не обращал на меня внимания. Он
посоветовал мне есть понемногу, медленно и внимательно,
потому что мне понадобится достаточное количество пищи,
чтобы быть алертным и внимательным к тому, что он мне
будет говорить.

- Ты уже знаешь, - начал он, - что во Вселенной
существует извечная сила, которую маги древней Мексики
назвали темным морем осознания. Когда они были на макси-
муме своих способностей восприятия, они увидели то, из-за
чего у них душа ушла в подштанники, если они носили под-
штанники. Они увидели, что темное море осознания отвечает
не только за осознание организмов, но и за осознание сущ-
ностей, у которых нет организма.

- Что это такое, дон Хуан, что за существа без организ-
ма, обладающие осознанием? - спросил я удивленно, пото-
му что он раньше никогда не упоминал ни о чем подобном.

- Древние шаманы обнаружили, что вся Вселенная сос-
тоит из двух сил-близнецов, - начал он, - сил, которые
противоположны и дополняют друг друга. Наш мир неиз-
бежно имеет двойника. Его противоположный и взаимодо-
полняющий мир населен существами, которые обладают
осознанием, но не имеют организмов. Поэтому древние ша-
маны назвали их неорганическими существами.

- А где находится этот мир, дон Хуан? - спросил я,
бессознательно жуя кусочек сушеного абрикоса.

- Здесь, где мы с тобой сидим, - ответил он как ни в
чем не бывало, но сразу же засмеялся над моей нервоз-
ностью. - Я сказал тебе, что это наш мир-близнец, так что
он тесно связан с нами. Маги древней Мексики не думали
так, как ты, в терминах пространства и времени. Они думали
исключительно в терминах осознания. Два типа осознания
сосуществуют вместе, никогда не сталкиваясь друг с другом,
потому что каждый из типов совершенно отличается от дру-
гого. Древние шаманы встретились с этой проблемой сосу-
ществования, не касаясь понятий времени и пространства.
Они сделали вывод, что уровни осознания органических су-
ществ и неорганических существ настолько разные, что они
могут сосуществовать с минимальным взаимным вмеша-
тельством.

-А мы можем воспринимать эти неорганические сущес-
тва, дон Хуан? - спросил я.

- Конечно, можем, - ответил он. - Маги делают это
по своей воле. Обычные люди тоже делают это, но они не
понимают, что они это делают, потому что не сознают су-
ществования мира-двойника. Когда они думают о мире-
двойнике, они начинают заниматься разнообразной умс-
твенной мастурбацией, но им никогда не приходило в голо-
ву, что источник их фантазий находится в подсознательном
знании, которое есть у всех нас: мы не одни.

Слова дона Хуана захватили мое внимание. Вдруг я стал
ненасытно голодным. Под ложечкой появилась какая-то
пустота. Я мог только как можно внимательнее слушать и
есть.

- Когда ты обращаешься с вещами в терминах времени
и пространства, - продолжал он, - то трудность в том, что
ты замечаешь только то, что оказалось в имеющемся у тебя
пространстве и времени, которые очень ограничены. С дру-
гой стороны, у магов есть огромное поле, на котором они
могут увидеть, не оказалось ли там что-то постороннее. Мас-
са сущностей со всей Вселенной, сущностей, имеющих осоз-
нание, но не имеющих тела, оказываются в поле осознания
нашего мира или в поле осознания мира-двойника, а обыч-
ный человек совершенно не замечает этого. Сущности, кото-
рые приземляются на наше поле осознания или поле осозна-
ния близнеца нашего мира, принадлежат другим мирам, ко-
торые существуют помимо нашего мира и его близнеца.
Вселенная в целом переполнена мирами осознания, органи-
ческими и неорганическими.

Дон Хуан продолжил говорить, что эти маги знали, ког-
да неорганическое сознание из других миров, кроме нашего
мира-близнеца, приземляется на их поле осознания. Он ска-
зал, что, как и любой человек на Земле, эти шаманы делали
бесконечные классификации разных типов этой энергии,
обладающей осознанием. Они называли их общим терми-
ном неорганические существа.

- А эти неорганические существа живы так, как живы
мы? - спросил я.

- Если ты считаешь, что быть живым означает осозна-
вать, то они действительно живы, - сказал он. - Я думаю,
было бы точнее сказать, что если жизнь можно измерить по
интенсивности, остроте, продолжительности этого осозна-
ния, то я могу искренне сказать, что они живее, чем мы с
тобой.

- А эти неорганические существа умирают, дон Хуан? -
спросил я.

Дон Хуан прокашлялся, прежде чем ответить.
- Если ты называешь смертью прекращение осознава-
ния, - то да, они умирают. Их осознание заканчивается. Их
смерть довольно похожа на смерть человека -и в то же
время непохожа, потому что в смерти человека есть скрытая
возможность выбора. Это как пункт юридического докумен-
та, пункт, написанный крошечными буквами, которые еле
видно. Нужно использовать лупу, чтобы прочитать его, и все
же это самый важный пункт документа.
- Какая скрытая возможность, дон Хуан?

- Скрытая возможность выбора в смерти открыта
только для магов. Насколько я знаю, только они прочитали
эти мелкие буквы. Для них эта возможность уместна и прак-
тична. Для обычных людей смерть означает прекращение их
осознания, конец их организмов. Для неорганических су-
ществ смерть означает то же самое: конец их осознания. В
обоих случаях воздействие смерти - это втягивание в тем-
ное море осознания. Их отдельное осознание, несущее жиз-
ненный опыт, прорывает свои границы, и осознание как
энергия выливается в темное море осознания.

- Дон Хуан, а что это за скрытая возможность выбора
в смерти, которую находят только маги?

-Для мага смерть -это объединяющий фактор. Вмес-
то того чтобы раздроблять организм, как это обычно проис-
ходит, смерть объединяет его.

- Как может смерть что-то объединить? - возразил я.
- Для мага смерть, - сказал он, - кладет конец преоб-
ладанию отдельных настроений в теле. Маги древности счи-
тали, что именно преобладание различных частей тела руко-
водит настроениями и действиями всего тела; части, кото-
рые перестали нормально действовать, тянут остальные
части тела к хаосу, - например, когда человек заболевает от
того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение
живота влияет на все остальное. Смерть ликвидирует преоб-
ладание этих отдельных частей. Она объединяет их осозна-
ние в одну единицу.

- Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжа-
ют осознавать? - спросил я.

- Для магов смерть - это акт объединения, который
задействует каждую частичку их энергии. Ты думаешь о
смерти как о трупе перед собой: тело с признаками разложе-
ния. Для магов, когда происходит объединение, нет никако-
го трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте
превращаются в энергию, энергию, обладающую осознани-
ем, которое не раздроблено. Границы, установленные орга-
низмом, которые смерть разрушает, в случае магов продол-
жают действовать, хотя они уже не видны невооруженным
глазом.

- Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, - про-
должал он с широкой улыбкой, - является ли то, что я
описываю, душой, которая идет в ад или в рай. Нет, это не
душа. Когда маги находят эту скрытую возможность выбора
в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются в
неорганические существа, очень своеобразные, высокоско-
ростные неорганические существа, способные на колоссаль-
ные маневры восприятия. Тогда маги начинают то, что ша-
маны древней Мексики назвали их окончательным путешес-
твием. Областью их действий становится бесконечность.

- Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся
вечными?

- Моя трезвость как мага говорит мне, - сказал он, -
что их осознание прекратится, так же как прекращается
осознание неорганических существ, но я никогда не видел,
чтобы это происходило. Маги древности считали, что осоз-
нание неорганического существа такого типа продолжается,
пока жива Земля. Земля - это их матрица. Пока она сущес-
твует, их осознание продолжается. Для меня это совершенно
разумное утверждение.

Последовательность и упорядоченность объяснений до-
на Хуана показались мне превосходными. Мне было абсо-
лютно нечего добавить. Он оставил у меня чувство тайны и
неудовлетворенных невысказанных ожиданий.

Во время моего следующего визита к дону Хуану я начал
свой разговор с того, что нетерпеливо задал ему вопрос,
который уже давно меня преследовал.

- Дон Хуан, возможно ли, что привидения и призраки
действительно существуют?

- Что бы ты ни называл призраком или привидением,
- сказал он, - при внимательном изучении магом сводится
к одному вопросу - возможно, что какие-то из этих приз-
рачных привидений могут быть конгломератом энергети-
ческих полей, обладающим осознанием, который мы прев-
ращаем в известные нам вещи. Если это так, то привидения
обладают энергией. Маги Называют их генерирующими энер-
гию конфигурациями. Или, если они не излучают никакой
энергии, в этом случае они являются фантасмагорическими
созданиями, обычно созданными очень сильным человеком
- сильным в смысле осознания.

- Меня глубоко заинтриговала одна история, - про-
должал дон Хуан. - история, которую ты рассказал мне
однажды о своей тетушке. Ты ее помнишь?

Я когда-то рассказал дону Хуану, что, когда мне было
четырнадцать лет, я переехал жить в дом сестры моего отца.
Она жила в гигантском доме, в котором было три внутрен-
них дворика с жилыми помещениями между ними - спаль-
нями, гостиными и т. д. Первый внутренний дворик был
вымощен булыжником. Мне рассказали, что это был коло-
ниальный дом, к которому подъезжали кареты. Второй дво-
рик был прекрасным садом с зигзагами кирпичных дорожек
в мавританском стиле, заполненным фруктовыми деревь-
ями. Третий внутренний дворик был занят цветочными гор-
шками, подвешенными на выступах крыши, птицами в
клетках, в центре его располагался фонтан в колониальном
стиле, из которого била вода, и с большим участком, отгоро-
женным проволочным заборчиком, специально для призо-
вых бойцовых петухов - пристрастия моей тетушки.

Моя тетя отвела мне целые апартаменты прямо перед
фруктовым садом. Я думал, что проведу там всю жизнь. Я
мог есть сколько угодно фруктов. Кроме меня, никто из
домашних не прикасался к фруктам с этих деревьев, и мне
так и не сказали почему. В доме жила моя тетя, высокая
круглолицая полная леди лет за пятьдесят, очень жизнера-
достная, прекрасный рассказчик, со множеством чудачеств,
которые она скрывала за напускной формальностью и внеш-
ним видом набожной католички. Был еще дворецкий, высо-
кий, импозантный мужчина лет за сорок, который был стар-
шим сержантом в армии и которого сманили со службы на
яучше оплачиваемую должность дворецкого, телохранителя
и мастера на все руки в доме тетушки. Его жена, красивая
молодая женщина, была компаньонкой моей тети, кухаркой
и наперсницей. У этой пары еще была дочь, пухленькая ма-
ленькая девочка, которая выглядела точно как моя тетя. Их
сходство было настолько сильным, что моя тетя удочерила
ее юридически.

Эти четверо были самыми тихими людьми, которых я
встречал. Они жили очень спокойной жизнью, прерывав-
шейся только чудачествами моей тети, которая вдруг решала
отправиться в путешествие или купить новых многообеща-
ющих бойцовых петухов и натаскать их и действительно
устроить серьезные соревнования, в которых держались па-
ри на огромные суммы. Она ухаживала за своими бойцовы-
ми петухами с нежной заботой, иногда целыми днями. Она
носила толстые кожаные перчатки и жесткие кожаные кра-
ги, чтобы боевые петухи не били ее шпорами.

Я провел два великолепных месяца, живя в доме моей
тети. Она учила меня "музыке в послеобеденное время и рас-
сказывала мне бесконечные истории о предках моей семьи.
Мое положение было для меня идеальным, потому что я
часто уходил гулять с моими друзьями и мне не нужно было
никому отчитываться, когда я возвращался. Иногда я по
нескольку часов не засыпал, лежа на кровати. Я держал окно
открытым, чтобы запах цветов апельсина наполнял мою
комнату. Каждый раз, когда я лежал так без сна, я слышал,
как кто-то шагает по коридору, который проходил по всей
длине имения с северной стороны, объединяя все внутрен-
ние дворики дома. В нем были красивые арки и выложенный
плиткой пол. Четыре лампочки минимального напряжения
тускло освещали этот коридор, -лампочки, которые вклю-
чались в шесть часов каждый вечер и выключались в шесть
утра.

Я спросил мою тетю, ходит ли ее дворецкий по ночам и
останавливается ли он около моего окна, потому что кто бы
это ни ходил, он всегда останавливался около моего окна,
разворачивался и шел обратно к главному входу в дом.

- Не беспокойся из-за чепухи, дорогой, - сказала моя
тетя с улыбкой. - Это, наверное, мой дворецкий делает
обход. Большая важность! Ты что, испугался?

- Нет, я не испугался, - сказал я, - мне просто любо-
пытно, потому что твой дворецкий каждую ночь подходит к
моей комнате. Иногда его шаги будят меня.

Она отбросила мой вопрос как несущественный, сказав,
что дворецкий был военным и что он привык делать обход
как часовой. Я принял ее объяснение.

Однажды я сказал дворецкому, что его шаги слишком
громкие и не мог бы он делать свой обход мимо моего окна
чуть осторожнее, чтобы я мог спать.

- Не знаю, о чем ты говоришь! - сказал он хриплым
голосом.

- Моя тетя сказала мне, что ты делаешь обход
ночью, - сказал я.

- Я никогда такого не делаю! - сказал он, его глаза
горели раздражением.
- А кто тогда ходит мимо моего окна?
- Никто не ходит мимо твоего окна. Тебе это кажется.
Просто снова засыпай. Не надо лишней суматохи. Я говорю
тебе это для твоей же пользы.

В те годы для меня не было ничего хуже, чем когда
кто-то говорил, что он делает что-то для моей же пользы. В
эту ночь, как только я услышал шаги, я вышел из своей
спальни и встал за стеной, которая вела к входу в мои апар-
таменты. Когда я вычислил, что тот, кто идет, находится
около второй лампочки, я просто высунул голову, чтобы
выглянуть в коридор. Шаги вдруг прекратились, но никого
не было видно. Тускло освещенный коридор был пуст. Если
бы кто-то шел, у него не было бы времени спрятаться, пото-
му что прятаться было некуда. Были только голые стены.

Я был в таком ужасе, что разбудил весь дом пронзитель-
ным криком. Моя тетя и дворецкий старались меня успоко-
ить, говоря мне, что все это мне померещилось, но я был
настолько возбужден, что в конце концов они оба робко
признались, что что-то им неизвестное ходит по дому каж-
дую ночь.

Дон Хуан сказал, что почти наверняка это моя тетя хо-
дила ночью; то есть какой-то аспект ее осознания, над кото-
рым она не имела никакого волевого контроля. Он считал,
что это явление следовало чувству игривости и тайны, кото-
рое она культивировала. Дон Хуан был уверен, что, вполне
возможно, моя тетя на подсознательном уровне не только
создавала все эти звуки, но была способна и на гораздо более
сложные манипуляции осознанием. Еще дон Хуан сказал,
что, если быть честным, нужно признать возможность, что
эти шаги были продуктом неорганического осознания.

Дон Хуан сказал, что неорганические существа, населяю-
щие наш сдвоенный мир, считаются магами его линии на-
шими родственниками. Эти шаманы считали, что бесполез-
но завязывать дружбу с членами семьи, потому что на такую
дружбу всегда накладываются непомерные требования. Он
сказал, что неорганические существа этого типа, которые
приходятся нам двоюродными братьями, беспрестанно об-
щаются с нами, но их общение с нами находится не на уров-
не нашего осознания. Другими словами, мы все знаем о них
подсознательно, а они все знают о нас сознательно.

- Энергия наших двоюродных братьев - обуза! -
продолжал дон Хуан. - Они настолько же испорчены, как и
мы. Органические и неорганические существа наших спарен-
ных миров - это, скажем, дети двух сестер, которые живут
по соседству. Они совершенно одинаковы, хотя и выглядят
по-разному. Они не могут помочь нам, и мы не можем по-
мочь им. Возможно, мы могли бы объединиться и создать
потрясающую семейную корпорацию, но этого не произош-
ло. Обе ветви семьи очень раздражительны и обижаются
из-за пустяков, - обычные отношения между раздражи-
тельными двоюродными братьями. Маги древней Мексики
считали, что загвоздка в том, что и люди, и неорганические
существа из сдвоенных миров - порядочные эгоманьяки.

По словам дона Хуана, маги древней Мексики выделили
еще один класс неорганических существ - лазутчиков, или
исследователей, и имели под этим в виду неорганические су-
щества, которые пришли из глубин Вселенной и которые
обладают бесконечно более острым и быстрым осознанием,
чем люди. Дон Хуан сказал, что маги древности много поко-
лений совершенствовали свои классификационные схемы, и
по их выводам определенные типы неорганических существ
из категории лазутчиков, или исследователей, похожи на
человека своей жизнерадостностью. Они могут создавать
каналы связи или устанавливать симбиотические отноше-
ния с человеком. Маги древности называли такие неоргани-
ческие существа союзниками.

Дон Хуан объяснил, что главной ошибкой этих шаманов
по отношению к этому типу неорганических существ было
придавать человеческие характеристики этой безличной
энергии и считать, что они могут ее обуздать. Они считали
эти блоки энергии своими помощниками и опирались на,
них, не понимая, что как чистая энергия эти существа не
способны предпринимать какие бы то ни было усилия.

- Я рассказал тебе все, что нужно знать о неорганичес-
ких существах, - вдруг сказал дон Хуан. - Единственный
способ, которым ты можешь проверить это, - непосредс-
твенный опыт.
Я не спросил, что он предлагает мне сделать. Из-за глу-
бокого страха мое тело сотрясалось нервными спазмами,
которые взрывались, как извержение вулкана, из моего сол-
нечного сплетения и распространялись вниз до кончиков
пальцев на ногах и вверх до верхней части туловища.

- Сегодня мы отправимся на поиски неорганических
существ, - объявил он.

Дон Хуан велел мне сесть на моей кровати и снова при-
нять положение, которое способствует внутреннему безмол-
вию. Я выполнил его приказ с необыкновенной легкостью.
Обычно я бы делал это неохотно, возможно не выражая
этого открыто, но обычно я все же чувствовал какой-то
протест. У меня промелькнула смутная мысль, что к тому
времени, когда я сел, я уже находился в состоянии внутрен-
него безмолвия. Мои мысли были уже нечеткими. Я почувс-
твовал себя в окружающей меня непроницаемой темноте,
которая вызвала у меня чувство, как будто я засыпаю. Мое
тело было совершенно неподвижно, либо потому, что у меня
не было намерения подавать ему какие-то команды двигать-
ся, либо потому, что я просто не мог их сформулировать.

Через мгновение я обнаружил себя с доном Хуаном иду-
щими по пустыне Сонора. Я узнал обстановку; я был здесь с
ним столько раз, что запомнил каждую деталь. Был конец
дня, и свет заходящего солнца вызвал у меня настроение
отчаяния. Я автоматически шел, осознавая в своем теле ощу-
щения, не сопровождаемые мыслями. Я не описывал себе
свое состояние. Я хотел сказать это дону Хуану, но желание
сообщить ему о моих телесных ощущениях мгновенно ис-
чезло.

Дон Хуан очень медленно, низким, серьезным голосом
сказал, что высохшее русло реки, по которому мы идем,
прекрасно подходит для намеченного нами дела и что я дол-
жен сесть на небольшой валун, один, а сам он пошел и сел на
другой валун, на расстоянии около пятидесяти футов. Я не
спрашивал дона Хуана, как обычно, что мне нужно делать. Я
знал, что мне нужно делать. Затем я услышал шорох шагов
людей, идущих через кусты, изредка разбросанные вокруг. В
этом районе не хватало влажности для обильного роста не-
больших растений. Росло лишь несколько крупных кустов
на расстоянии около десяти-пятнадцати футов друг от друга.

Я увидел, что приближаются два человека. Они выгляде-
ли как местные жители, может быть, индейцы яки из одного
из их близлежащих городов. Они подошли и встали около
меня. Один из них беззаботно спросил, как у меня дела. Я
хотел улыбнуться ему, засмеяться, ноне мог. Мое лицо было
крайне жестким. И все же я был полон энтузиазма. Я хотел
подпрыгнуть вверх-вниз, но не мог. Я сказал ему, что у меня
все хорошо. Потом я спросил его, кто они. Я сказал им, что
я их не знаю, но все же я чувствовал необыкновенно близкое
знакомство с ними. Один из них сказал как ни в чем не
бывало, что они - мои союзники.

Я уставился на них, пытаясь запомнить их черты, но их
черты менялись. Казалось, что они меняют форму в соответ-
ствии с настроением моего взгляда. Не было никаких мыс-
лей. Все направлялось интуитивными ощущениями. Я смот-
рел на них так долго, что их черты полностью стерлись, и в
конце концов передо мной оказались два сверкающих светя-
щихся шара, которые вибрировали. У этих светящихся ша-
ров не было границ. По-видимому, они сохраняли форму за
счет внутренних связей. Иногда они становились плоскими
и широкими. Потом они снова становились более верти-
кальными, высотой с человека.

Вдруг я почувствовал, что рука дона Хуана хватает меня
за правую руку и оттягивает от валуна. Он сказал, что нам
пора идти. В следующее мгновение я опять был в его доме, в
центральной Мексике, озадаченный как никогда.

- Сегодня ты нашел неорганическое осознание, а затем
ты увидел его, каким оно есть на самом деле, - сказал он. -
Энергия - это несократимый остаток всего. Что касается
нас, прямо видеть энергию - предел достижений для чело-
века. Возможно, есть и другие вещи кроме этого, но они нам
недоступны.

Дон Хуан говорил все это снова и снова, и каждый раз,
когда он это говорил, его слова как бы делали меня все более
и более твердым.

Я рассказал дону Хуану все, что наблюдал, все, что слы-
шал. Дон Хуан объяснил мне, что я в этот день достиг успеха
в преобразовании человекоподобной формы неорганических
существ в их суть: безличную энергию, осознающую себя.

- Ты должен понять, - сказал он, - что именно наше
познание, суть нашей системы интерпретаций сокращает
наши ресурсы. Именно система интерпретаций говорит нам
о параметрах наших возможностей, и так как мы всю жизнь
использовали эту систему интерпретаций, мы никак не мо-
жем отважиться поступить вопреки ее авторитету.

- Энергия этих неорганических существ толкает нас, -
продолжал дон Хуан, - и мы интерпретируем этот толчок,
как можем, в зависимости от настроения. Для мага самая
трезвая вещь, которую он может сделать, - это перевести
эти сущности на абстрактный уровень. Чем меньше интерп-
ретаций делают маги, тем им лучше.

- С этого момента, - продолжал он, - каждый раз,
когда ты встречаешься со странным зрелищем или призра-
ком, сохраняй самообладание и пристально и непреклонно
смотри на него. Если это неорганическое существо, твоя ин-
терпретация его опадет как сухие листья. Если ничего не
происходит, это просто пустяковая ошибка твоего ума, ко-
торый все равно не твой ум.

ЧИСТЫЙ ВЗГЛЯД

Впервые в жизни я почувствовал себя в полном замеша-
тельстве относительно того, как вести себя в мире. Но
мир вокруг меня не изменился. Изъян явно был во мне.
Влияние дона Хуана и вся связанная с его практиками дея-
тельность, в которую он настолько глубоко меня вовлек,
нашептывали свое и вызывали во мне растущую неспособ-
ность иметь дело с себе подобными. Вникнув в суть своих
затруднений, я понял, что моей ошибкой было стремление
мерить всех и вся по мерке дона Хуана.
Дон Хуан был с моей точки зрения тем, кто проживает
свою жизнь во всех смыслах этого слова профессионально,
то есть придавая значение каждому своему поступку, даже
самому несущественному. Меня же окружали люди, уверен-
ные в своем бессмертии, противоречившие себе на каждом
шагу; существа, которые никогда не могли бы отчитаться за
свои действия. Это бьмо нечестной игрой; карты были под-
тасованы не в пользу людей, с которыми я сталкивался. Я
привык к неизменности линии поведения дона Хуана, к пол-
ному отсутствию у него чувства собственной важности, к
глубочайшей проницательности его разума, а из знакомых
мне людей мало кто даже сознавал, что существует другой
тип поведения, воспитывающий эти качества. Большинство
из них знали лишь тип поведения, связанный с саморефлек-
сией, которая делает человека слабым и извращенным.

В результате для моих академических занятий наступи-
ли тяжелые времена - я стал пренебрегать ими, отчаянно
пытаясь найти рациональное оправдание своим усилиям на
этом поприще. Единственное, что пришло мне на помощь и
помогло найти в этом отношении опору - весьма, впрочем,
шаткую, - был некогда данный доном Хуаном совет, что
воины-путешественники должны любить знание в любой
его форме.

Он определил понятие воины-путешественники, объяс-
нив, что оно относится к магам, которые, будучи воинами)
путешествовали по темному морю осознания. Он добавил,
что люди есть путешественники по темному морю осознания,
а этот мир - не что иное, как промежуточный пункт на их
пути, но по независящим от них причинам, о которых он не
счел нужным тогда говорить, они прервали свое путешест-
вие. Он сказал, что люди были захвачены своего рода вихрем
- круговым течением, которое давало им ощущение движе-
ния, в то время как они были, в сущности, неподвижны. Он
считал, что единственными, кто смог противостоять захва-
тившей людей таинственной силе, были маги, которые с
помощью своего искусства освободились от ее власти и про-
должили путешествие осознания.

Окончательному расстройству моей академической
жизни способствовало и то, что я утратил всякий интерес к
антропологическим вопросам, переставшим для меня что-
либо значить. Не то чтобы они были недостаточно привле-
кательны, скорее, дело было в том, что здесь приходилось по
большей части манипулировать словами и понятиями, как в
юридических документах, когда требуется получить некий
результат для установления прецедента. Это оправдывают
тем, что так устроено человеческое познание и усилия каж-
дого индивидуума представляют собой кирпичик в стене
этого здания. В качестве примера приводят правовую систе-
му, по которой мы живем и значение которой для нас трудно
переоценить. Однако мои тогдашние романтические предс-
тавления не позволяли мне выступать по отношению к ант-
ропологии в роли судьи. Я был целиком и полностью убеж-
ден, что антропология должна быть образцом всех челове-
ческих устремлений, иначе говоря, мерилом человека.

Дон Хуан, совершеннейший прагматик, истинный воин-
путешественник по непознанному, считал, что я чересчур
щепетилен. Он говорил, что не имеет значения, что предло-
женные мне антропологические темы требуют манипулиро-
вания словами и понятиями; важно тренировать свою дис-
циплинированность.

- Совершенно безразлично, - сказал он мне однажды,
- насколько ты хороший читатель и как много прекрасных
книг ты можешь прочесть. Важно, что ты достаточно дис-
циплинирован, чтобы читать то, чего тебе читать не хочется.
Трудности овладения искусством мага состоят в том, от чего
ты отказываешься, а не в том, что приемлешь.

Я решил на время отвлечься от науки и поработать в
оформительском отделе компании, изготовлявшей перевод-
ные картинки. Эта работа поглотила меня целиком. Я поста-
вил себе задачу выполнять предлагаемые мне задания нас-
только качественно и быстро, насколько это было в моих
силах. Подготовка виниловых листов с картинками к шел-
котрафаретной печати была стандартной процедурой, не до-
пускавшей никаких новшеств, и производительность работ-
ника определялась точностью и быстротой ее выполнения. Я
стал трудоголиком и был чрезвычайно доволен собой.

С начальником оформительского отдела мы стали зака-
дычными друзьями. Он фактически взял меня под свое кры-
ло. Звали его Эрнест Липтон. Я безмерно восхищаются им и
уважал его. Он был прекрасным художником и великолеп-
ным мастером своего дела. Недостатком его была мяг-
кость- невероятная деликатность к окружающим, грани-
чившая с покорностью.

К примеру, однажды мы выезжали с автостоянки возле
ресторана, в котором обедали. Он очень вежливо подождал,
пока выедет с места парковки автомобиль, стоявший перед
ним. Его водитель, очевидно, не видел нас и стал на прилич-
ной скорости сдавать назад. Эрнест Липтон мог просто по-
сигналить, чтобы обратить его внимание на то, куда он едет.
Вместо этого он с идиотской улыбкой наблюдал, как этот
малый врезался в его машину. Затем он повернулся ко мне и
стал извиняться.

- Ну, я, конечно, мог посигналить, но это так чертовски
громко, что я постеснялся.

Парень, врезавшийся в машину Эрнеста, был в ярости,
и его пришлось успокаивать.

- Не волнуйтесь, - сказал Эрнест, - ваша машина не
пострадала. К тому же вы только разбили мне фары, а я все
равно собирался их менять.

В другой раз мы оживленно беседовали в том же ресто-
ране с приглашенными Эрнестом на ланч японцами - кли-
ентами компании. Подошел официант и убрал несколько
салатниц, расчищая на узком столе место для огромных го-
рячих тарелок с главным блюдом. Одному из клиентов-
японцев понадобилось больше пространства. Он толкнул
свою тарелку вперед; она толкнула тарелку Эрнеста, и та
заскользила по столу. И снова Эрнест мог предупредить его,
но не сделал этого. Он сидел, улыбаясь, до тех пор, пока
тарелка не упала ему на колени.

В другой раз я пришел к нему домой, чтобы помочь ему
установить над внутренним двориком несколько жердей, по
которым он решил пустить виноградные лозы, чтобы те
давали тень и плодоносили. Мы сколотили жерди в огром-
ную решетку, после чего подняли один ее край и привинтили
к поперечинам. Эрнест был высоким и очень сильным муж-
чиной и с помощью бруса поднял другой край, чтобы я
вставил болты в уже засверленные в поперечинах отверстия.
Но не успел я вставить болты, как в двери настойчиво посту-
чали, и Эрнест попросил меня взглянуть, кто там, а он пока
подержит решетку.

В дверях стояла его жена с покупками в руках. Она заве-
ла со мной длинную беседу, и я позабыл об Эрнесте. Я даже
помог ей занести покупки. Раскладывая пучки сельдерея, я
вспомнил, что мой друг все еще держит решетку, и, зная его,
не усомнился в том, что он стоит где стоял, ожидая от осталь-
ных такой же деликатности, какой обладал он сам. Я отчаян-
но бросился на задний двор и увидел его лежащим на земле,
Он упал от изнеможения, не в силах больше держать тяже-
лук) деревянную решетку. Выглядел он как тряпичная кукла.
Чтобы поднять решетку, нам пришлось позвонить его
друзьям и позвать их на помощь - у него уже не было на это
сил. Ему пришлось лечь в постель - он был уверен, что
заработал грыжу.

Классической же была история, произошедшая с Эрнес-
том Липтоном, когда он выбрался с друзьями на уик-энд в
горы Сан-Бернадино. Они остановились в горах на ночевку,
Пока все спали, Эрнест Липтон отправился в кусты и, будучи
весьма деликатным человеком, отошел на некоторое рассто-
яние от лагеря, чтобы никого не побеспокоить. Посколь-
знувшись в темноте, он покатился по горному склону. По-
том он сказал друзьям, что сознавал тот факт, что катится к
своей смерти, на дно долины. К своему счастью, он ухватился
кончиками пальцев за выступ; он провисел так несколько
часов, пытаясь в темноте найти какую-нибудь опору для ног,
так как руки его были готовы разжаться, - он намеревался
держаться до самой смерти. Вытянув ноги, насколько было
возможно, он нащупал на скале небольшие выступы, благо-
даря которым смог удержаться. Он стоял неподвижно, по-
добно изготовляемым им переводным картинкам, до тех
пор, пока не рассвело настолько, что он увидел, что находит-
ся всего на фут от земли.

- Эрнест, но ты же мог позвать на помощь! - удиви-
лись друзья.

- Ну, я не думал, что от этого будет какая-нибудь поль-
за, - ответил он. - Кто мог услышать меня? Я был уверен,
что скатился вниз по меньшей мере на милю. К тому же все
спали.

И окончательно я был сражен, когда Эрнест Липтон,
тративший ежедневно два часа на поездки из своего дома в
магазин и обратно, решил купить экономичный автомобиль
- "фольксваген-жук" - и начал измерять, сколько миль он
проделывает на галлоне бензина. Я был чрезвычайно удив-
лен, когда однажды утром он заявил, что достиг результата в
125 миль на галлоне. Будучи в высшей степени точным чело-
веком, он несколько смягчил свое утверждение, сказав, что
по большей части ездил не в городе, а по шоссе, хотя и в часы
пик, вследствие чего ему приходилось довольно часто разго-
няться и тормозить. Неделю спустя он сказал, что достиг
отметки в 250 миль на галлоне.

Так продолжалось до тех пор, пока он не достиг неверо-
ятной цифры: 645 миль на галлоне. Друзья говорили ему, что
он должен внести это достижение в реестры фирмы "Фоль-
ксваген". Эрнест радовался как ребенок и, торжествуя, воп-
рошал, как же ему в таком случае нужно будет поступить,
достигнув тысячемильного рубежа. Друзья отвечали, что
ему можно будет претендовать на звание чудотворца.

Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока он не пой-
мал одного из своих друзей на том, что тот в течение нес-
кольких месяцев проделывал с ним простую шутку. Каждое
утро он доливал в бензобак Эрнеста три-четыре стакана бен-
зина, так что счетчик никогда не оказывался на нуле.

Эрнест Липтон был близок к тому, чтобы рассердиться.
Его раздраженная реплика звучала так: "И что же, по-ваше-
му, это смешно?"

Я уже несколько недель знал, что его друзья проделыва-
ют эту шутку, но не мог позволить себе вмешаться, полагая,
что это не мое дело. Люди, подшучивавшие над Эрнестом,
были его старыми друзьями, я же стал им совсем недавно.
Когда же я увидел, насколько он обижен и раздосадован и в
то же время совершенно не способен рассердиться, я ощутил
прилив чувства вины и беспокойства. Я вновь столкнулся со
своим старым врагом: презирая Эрнеста Липтона, я в то же
время безмерно любил его. Он был беспомощен.

Все дело было в том, что Эрнест Липтон был похож на
моего отца. Толстые стекла его очков, спадающие пряди
волос, седеющая щетина, которую он вряд ли когда брил,
напоминали черты моего отца. У него был тот же прямой,
заостренный нос и острый подбородок. Но больше всего,
настолько, что это уже становилось небезопасным, делала
Эрнеста Липтона похожим в моих глазах на отца его неспо-
собность рассердиться и надавать шутникам по физио-
номии.

Я вспомнил, как отец без ума влюбился в сестру одного
из своих лучших друзей. Однажды я увидел ее в курортном
городке об руку с молодым человеком. С ней в роли дуэньи
была ее мать. Девушка, казалось, сияла от счастья. Молодые
люди смотрели друг на друга с восторгом. Насколько я мог
судить, это было высшим проявлением юной любви. Уви-
девшись с отцом, я рассказал ему, смакуя подробности со
всем злорадством десятилетнего мальчишки, о том, что у его
пассии есть самый настоящий поклонник. Он был захвачен
врасплох и не поверил мне.

- А ты сказал ей хоть что-нибудь? - дерзко спросил я
его. - Знает ли она, что ты в нее влюблен?

- Не будь дураком, несносный ты мальчишка! - ог-
рызнулся он. - Мне нет нужды говорить женщине ничего
подобного!

Он глядел на меня обиженно, как избалованный ребе-
нок, губы его гневно дрожали.

- Она моя! Она должна знать, что она моя женщина, и
я не должен ей ничего об этом говорить!

Он заявил это с уверенностью ребенка, которому все в
жизни доставалось даром и ему не приходилось за это бо-
роться.
Я же продолжал гнуть свое.

- Ну, - сказал я, - я думаю, что она хотела, чтобы
кто-нибудь сказал ей об этом, и кое-кто тебя в этом обошел.

Я приготовился отскочить от него и убежать, так как
думал, что он в ярости бросится на меня, но вместо этого он
расплакался. Всхлипывая, он спросил меня, что коль скоро я
уж такой способный, не соглашусь ли я шпионить за девуш-
кой и рассказывать ему, как разворачиваются события.

Я всем своим существом запрезирал отца, и в то же
время я любил его с ни с чем не сравнимой грустью. Я
проклинал себя за то, что навлек на него такой позор.

Эрнест Липтон так сильно напомнил мне моего отца,
что я бросил работу под предлогом, что мне нужно возвра-
щаться в университет. Мне не хотелось усугублять и без того
тяжелый груз, который я взвалил себе на плечи. Я так и не
смог простить себе то, что причинил отцу такую боль, как и
не смог простить ему его трусость.

Я вернулся в университет и взялся за титанический труд
по возвращению к занятиям антропологией. Это возвраще-
ние весьма затруднялось тем, что если и существовал такой
человек, с которым, благодаря его удивительному характеру,
его дерзкой пытливости и стремлению расширять свои поз-
нания без суеты и отстаивания недоказуемых положений,
мне работалось легко и с удовольствием, то человек этот был
не с нашего факультета: он был археологом. Именно его
влиянием объясняется то, что я стал интересоваться в пер-
вую очередь полевой работой. Возможно, именно потому,
что он отправлялся в поле затем, чтобы в буквальном смысле
выкапывать сведения, его практичность была для меня кла-
дезем рассудительности. Он и никто другой придал мне сме-
лости в том, чтобы отдаться полевой работе, ведь терять мне
было нечего.

- Утрать все - и ты достигнешь всего, - сказал он мне
однажды.

Это был разумнейший совет из всех, которые мне когда-
либо случалось слышать в ученом мире. Если бы я последо-
вал совету дона Хуана и боролся со своей одержимостью
саморефлексией, мне просто было бы нечего терять, в то
время как достичь я мог бы всего. Но такая карта мне в то
время как-то не выпадала.

Когда я рассказал дону Хуану о трудностях, с которыми
я столкнулся в поисках подходящего профессора, я счел, что
он был ко мне несправедлив. Он обозвал меня "мелким пши-
ком", и даже хуже того. Он сказал мне то, что я и сам уже
знал: что не будь я столь возбужден, я смог бы успешно
сотрудничать с кем угодно, будь то в науке или в бизнесе.

- Воины-путешественники не жалуются, - продолжал
дон Хуан. - Они принимают любое испытание со стороны
бесконечности. Испытание есть испытание. Оно безлично.
Его нельзя принимать как проклятие или милость. Воин-пу-
тешественник или принимает вызов и выигрывает, или гиб-
нет. Лучше победить - так побеждай!

Я ответил, что ему, или кому-то еще, легко так говорить,
а вот выполнить это - совсем другое дело, что мои пробле-
мы неразрешимы, поскольку происходят от неспособности
окружающих меня людей быть последовательными.

- Дело не в окружающих тебя людях, - сказал он. -
Они ничего не могут с собой поделать. Это твоя оплошность,
так как ты можешь помочь себе, но вместо этого склонен
судить их, будучи в высшей степени самоуверенным. Судить
может любой дурак. Судя их, ты можешь лишь взять от них
худшее. Мы, люди, все являемся пленниками, и именно эта
несвобода заставляет нас поступать столь жалким образом.

Твоя задача в том, чтобы воспринимать людей такими, како-
вы они есть! Оставь людей в покое.

- Ты абсолютно неправ на этот раз, дон Хуан, - сказал
я. - Поверь, мне совершенно ни к чему ни судить их, ни
каким-либо образом обманывать себя с их помощью.

- Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, - упорство-
вал он. - Если ты не осознаешь свое желание судить их, -
продолжал он, - то ты еще хуже, чем я думал. Так бывает со
всеми воинами-путешественниками, когда они только начи-
нают путешествие, - они становятся дерзкими и отбивают-
ся от рук.

Я согласился с доном Хуаном в том, что мое недоволь-
ство было в высшей степени мелочным. Я прекрасно знал об
этом. Я сказал дону Хуану, что столкнулся с повседнев-
ностью, с той повседневностью, что обладает ужасным
свойством сводить на нет всю мою решительность, и что я
постеснялся рассказывать ему об эпизодах, которые произ-
вели на меня тягостное впечатление.

- Давай-давай, - убеждал он меня. - Выкладывай! Не
держи от меня никаких секретов. Я-как труба. Все, что бы
ты ни сказал, уйдет в бесконечность.

- Все, что у меня есть, это мелочные жалобы, - сказал
я.-Я в точности такой же, как те люди, которых я знаю. Ни
один разговор с ними не обходится без откровенных или же
скрытых жалоб.

Я рассказал дону Хуану о том, как в самых простых
разговорах мои друзья умудряются ненавязчиво перейти к
бесконечному потоку жалоб - как, например, в таком диа-
логе:
- Как дела, Джим?

- О, прекрасно, Кэл, просто великолепно.
За этим следует тягостное молчание. Я вынужден спро-
сить:
- Что, Джим, что-нибудь не так?

- Да нет, все чудесно. У меня были некоторые нелады с
Малом, но ты же знаешь Мэла - эгоист и ничтожество. Но
ведь друзей следует принимать такими, каковы они есть, не
так ли? Он, конечно, мог бы быть чуть более деликатным. Да
какое там! Он - это он и есть. Как ни крути, он всегда
перекладывает все на других. Он вел себя так, еще когда нам
было по двенадцать лет, так что я действительно сам вино-
ват. Какого черта я должен его терпеть?

- Да, Джим, ты прав, у Мэла действительно очень тяже-
лый характер!

- Ну, если уж на то пошло, Кэл, то ты ничем не лучше
Мэла. На тебя никогда нельзя положиться.
И так далее.

Другой классический диалог звучал так:
- Как дела, Алекс? Как тебе семейная жизнь?
- О, замечательно. Прежде всего, теперь я регулярно
питаюсь, ем домашнюю пищу, но вот беда - начал поправ-
ляться. Мне нечем заняться, как только смотреть телевизор.
Раньше я проводил время с ребятами, но теперь не могу.
Тереза мне не позволяет. Разумеется, я мог бы послать ее ко
всем чертям, но мне не хочется ее обижать. У меня все есть,
по я чувствую себя несчастным.

Перед тем как жениться, Алекс был самым жалким из
нашей компании. Его любимой шуткой было каждый раз
говорить пришедшим к нему друзьям: "Ну-ка, бегом ко мне
в машину, я хочу представить вас своей сучке".

Он .млел от удовольствия, наблюдая крушение наших
надежд, когда мы видели, что у него в машине находится
именно самка собаки. Он представлял свою "сучку" всем
друзьям. Мы поистине были в шоке, когда он женился-таки
на Терезе - бегунье на длинные дистанции. Они познакоми-
лись на марафоне, когда Алекс потерял сознание. Дело про-
исходило в горах, и Тереза должна была привести его в чув-
ство во что бы то ни стало, поэтому она помочилась ему в
лицо. После этого Алекс был в ее власти. Она пометила свою
территорию. Друзья Алекса называли его "плененным ее мо-
чой". Они считали, что она была настоящей сучкой, превра-
тившей странноватого Алекса в жирного пса.

Мы с доном Хуаном немного посмеялись. Затем он пос-
мотрел на меня с серьезным выражением лица.

- Таковы превратности обыденной жизни, - сказал
дон Хуан. - Ты выигрываешь, проигрываешь и не знаешь,
когда выиграешь, а когда проиграешь. Это цена, которую
платит тот, кто живет под властью саморефлексии. Мне не-
чего сказать тебе, да и ты ничего не можешь сказать себе. Я
лишь могу посоветовать тебе не чувствовать себя виноватым
в том, что ты оказался такой задницей, а стремиться поло-
жить конец владычеству саморефлексии. Возвращайся в
университет и больше не бросай его.

Мой интерес к продолжению занятий наукой в значи-
тельной степени угас. Я стал жить на автопилоте. Я чувство-
вал себя подавленным. Вместе с тем я заметил, что рассудок
мой не был перегружен. Я ничего не рассчитывал, не ставил
себе никаких целей и не лелеял никаких надежд. Мои мысли
не были навязчивыми, чего нельзя было сказать о чувствах.
Я пытался осмыслить это противоречие между спокойстви-
ем рассудка и запутанными чувствами. Именно в таком сос-
тоянии отсутствующего разума и переполненности чувства-
ми я проходил однажды мимо Хэйнес-холла, где находился
антропологический факультет, направляясь в кафетерий на
ланч,

Вдруг я почувствовал странный толчок. Я решил, что
близок к обмороку, и присел на кирпичную ступеньку. Я
увидел перед глазами желтые пятна. Ощущение было такое,
будто я вращаюсь. Я был уверен, что меня сейчас вырвет. В
глазах поплыло, я не мог рассмотреть окружающие меня
предметы. Ощущение физического дискомфорта было
столь полным и сильным, что не оставляло места мыслям.
Меня лишь охватили страх и беспокойство, смешанные с
восторгом, и странное предчувствие того, что я нахожусь на
пороге великого события. Это были ощущения, в которых
мысли не принимали участия. В этот момент я уже не знал,
сижу я или стою. Меня окружила тьма, такая непроглядная,
какую только можно себе представить, и тогда я увидел энер-
гию, ее течение во Вселенной.

Я увидел череду светящихся сфер, двигавшихся навстре-
чу мне и от меня. Я увидел их одновременно, так, как дон
Хуан всегда рассказывал мне об этом видении. Я знал, что они
были разными людьми, поскольку их размеры были различ-
ны. Я всмотрелся в детали их строения. Яркие и округлые,
они состояли из нитей, которые, казалось, были склеены
друг с другом. Среди нитей были как тонкие, так и толстые.
У каждой из этих светящихся фигур было что-то вроде гус-
той шевелюры. Они напоминали не то каких-то странных
светящихся мохнатых животных, не то огромных круглых
насекомых, покрытых светящейся шерстью.

Больше всего меня поразило то, что я вдруг осознал, что
видел этих мохнатых насекомых всю свою жизнь. Каждый из
тех случаев, когда дон Хуан тщательно делал так, что я видел
их, казался мне в этот момент чем-то вроде движения круж-
ным путем. Я припомнил все случаи, когда он помогал мне
увидеть людей в виде светящихся сфер, и ни один из них не
шел ни в какое сравнение с тем видением, которое стало
доступным мне теперь. У меня не было ни тени сомнения в
том, что я воспринимал энергию так, как она течет во Все-
ленной, всю свою жизнь, самостоятельно, без чьей-либо по-
мощи.

Это осознание ошеломило меня. Я почувствовал себя в
высшей степени уязвимым и непрочным. Мне захотелось
отгородиться, найти какое-нибудь убежище. Все было так,
как в том сне, который, наверное, большинство из нас когда-
нибудь видели, когда человек оказывается голым и не знает,
что ему делать. Я чувствовал себя больше чем голым; я был
незащищенным, слабым и боялся вернуться в свое обычное
состояние. Неуловимым образом я ощутил, что лежу, и при-
готовился к тому, чтобы прийти в себя. Я представил себе,
что вот-вот обнаружу, что лежу на выложенной кирпичом
аллее и бьюсь в судорогах, окруженный толпой наблюдаю-
щих за мной людей.

Ощущение того, что я лежу, становилось все более чет-
ким. Я почувствовал, что могу двигать глазами. Сквозь опу-
щенные веки я мог видеть свет, но глаза открыть боялся.
Странно, но я не слышал никого из тех людей, которые, как
мне казалось, столпились вокруг меня. Я вообще не слышал
никакого шума. Наконец я рискнул открыть глаза. Я лежал в
своей постели, в своей служебной квартире на углу улицы
Уилшир и бульвара Уэствуд.

Обнаружив это, я буквально забился в истерике. Но по
непонятной мне причине я практически мгновенно успоко-
ился. Истерика сменилась ощущением телесного безразли-
чия и даже удовлетворенности, чем-то вроде того, что чувс-
твуешь после сытного обеда. Но я не мог успокоить свой ум.
Осознание того, что я непосредственно воспринимал энер-
гию всю свою жизнь, невообразимо ошеломляло меня. Как
же могло произойти, что это от меня ускользало? Что меша-
ло мне открыть для себя эту грань моего бытия? Дон Хуан
говорил, что каждый человек обладает способностью непос-
редственно видеть энергию. Но он не говорил, что каждый
человек постоянно видит энергию, но не знает об этом.

Я спросил об этом у своего друга-психиатра. Он не смог
как-либо прояснить мои затруднения и счел, что моя реак-
ция была результатом усталости и перевозбуждения. Он дал
мне успокоительного и посоветовал отдохнуть,

Я не рискнул никому рассказать о том, что очнулся в
своей постели, не будучи в состоянии объяснить, как я туда
попал. Тем более оправданным было мое желание поскорее
встретиться с доном Хуаном. Я спешно полетел в Мехико,
нанял автомобиль и поехал к нему.

- Ты проделывал это и раньше! - смеясь, сказал дон
Хуан, когда я рассказал ему о своем умопомрачительном
опыте. - С тобой произошли только две новые вещи. Во-
первых, в этот раз ты воспринимал энергию целиком самос-
тоятельно. Ты осуществил остановку мира и в результате
понял, что всегда видел энергию так, как она течет во Вселен-
ной. Как это делает каждый человек, не отдавая себе в этом
отчета. Во-вторых, ты совершенно самостоятельно путешес-
твовал из своего внутреннего безмолвия.

Ты и сам знаешь, мне нет нужды говорить тебе, что
когда человек покидает внутреннее безмолвие, с ним может
случиться все что угодно. В этот раз страх и уязвимость
позволили тебе добраться до своей постели, которая нахо-
дится не так уж далеко от университетского городка. Если ты
перестанешь индульгировать в своем удивлении, то пой-
мешь, что в том, что ты сделал, для путешествующего воина
нет совершенно ничего необычного.

Но важнее всего в этом вовсе не то, что ты знаешь, что
всегда воспринимал энергию непосредственно, и не твое пу-
тешествие из внутреннего безмолвия, а следующие два мо-
мента. Во-первых, ты испытал то, что маги древней Мексики .
называли чистым взглядом или потерей человеческой формы.
При этом ограниченность человека исчезает, как если бы она
была клочком тумана, стелющегося над головой, тумана,
который постепенно рассеивается. Но ты ни в коем случае не
должен считать это свершившимся фактом. Мир магов не
является неизменным, подобно привычному нам миру, где
тебе говорят, что, однажды достигнув цели, ты навсегда ос-
танешься победителем. В мире магов достижение любой це-
ли означает лишь то, что ты обрел наиболее эффективные
средства для продолжения борьбы, которая, кстати говоря,
никогда не закончится.

Второй момент заключается в том, что ты затронул са-
мую головоломную для человеческой души проблему. Tы
сам сформулировал ее, когда спрашивал себя: "Как же могло
произойти, что от меня ускользнуло то, что я всю жизнь
воспринимал энергию непосредственно? Что мешало мне
открыть для себя эту грань моего бытия?"

ЧЕРНЫЕ ТЕНИ

Посидеть с доном Хуаном в полном молчании было для
меня одним из самых замечательных переживаний из
всего, что я знал. Мы удобно расположились в мягких крес-
лах на задворках его дома в горах Центральной Мексики.
Вечерело. Дул мягкий ветерок. Солнце опустилось за дом
позади нас. Его угасающий свет создавал среди росших на
заднем дворе больших деревьев причудливую игру зеленова-
тых теней. Деревья окружали дом дона Хуана, закрывая со-
бою вид на город, где он жил. Это всегда порождало у меня
ощущение того, что я нахожусь посреди дикой природы,
отличной от безводной пустыни Соноры, но так или иначе
дикой.

- Сегодня мы обсудим важнейший вопрос магии, -
внезапно сказал дон Хуан, - и начнем с разговора об энерге-
тическом теле.

Он рассказывал мне об энергетическом теле бессчетное
количество раз, говоря, что оно представляет собой конгло-
мерат энергетических полей, зеркальное отражение того
конгломерата энергетических полей, которые составляют
физическое тело, видимое как поток энергии во Вселенной.

Он говорил, что оно меньше, компактнее и выглядит более
плотным, чем светящаяся сфера физического тела.

Дон Хуан объяснял, что тело и энергетическое тело -
это два конгломерата энергетических полей, сжатых воеди-
но некой необычной связующей силой. Он всячески подчер-
кивал, что сила, объединяющая эти сгустки энергетических
полей, является, согласно открытиям магов древней Мекси-
ки, самой загадочной силой во Вселенной. Его собственное
мнение заключалось в том, что она является самой сущ-
ностью всего космоса, суммой всего, что в нем есть.

Он утверждал, что физическое и энергетическое тела
являются единственными взаимодополняющими энергети-
ческими конфигурациями в сфере человеческого бытия. Та-
ким образом, он не признавал никакого другого дуализма,
кроме того, что имеет место между этими двумя. Противо-
речия между телом и разумом, духовным и физическим он
полагал лишь игрой воображения, не имеющей под собой
никакого энергетического основания.

Дон Хуан говорил, что с помощью дисциплины каждый
может сблизить энергетическое тело с физическим. Их отда-
ленность, вообще говоря, является ненормальным положе-
нием вещей. Коль скоро энергетическое тело пребывает в
каких-то рамках, которые для каждого из нас индивидуаль-
ны, то любой человек с помощью дисциплины может прев-
ратить его в точную копию своего физического тела, то есть
в трехмерную, плотную структуру. Отсюда проистекает идея
магов о другом, или двойнике. Кроме того, с помощью такого
же процесса дисциплинирования любой человек способен
превратить свое трехмерное, плотное физическое тело в точ-
ную копию своего энергетического тела - то есть в эфир-
ный заряд энергии, невидимый человеческому глазу, как и
любая энергия.

Когда дон Хуан рассказал мне все это, первой моей реак-
цией было спросить, не говорит ли он о некоем фантастичес-
ком предположении. Он ответил, что в рассказах о магах нет
ничего фантастического. Маги были практичными людьми,
и все, о чем они говорили, было вполне здравым и реалисти-
ческим. По словам дона Хуану выходило, что кажущаяся
невероятность того, что делали маги, объясняется тем, что
они исходили из иной системы познания.

В день, когда мы сидели на задворках его дома в Цент-
ральной Мексике, дон Хуан сказал, что энергетическое тело
имеет ключевое значение для всего происходящего в моей1
жизни. Он видел, что мое энергетическое тело вместо того,
чтобы, как это обычно бывает, отдаляться от меня, с огром-
ной скоростью приближается ко мне. По его словам, это
было энергетическим фактом.

- Что же означает то, что оно ко мне приближается, дон
Хуан? - спросил я.

- Это значит, что некая сила собирается вышибить из
тебя дух, -улыбаясь, ответил он. -Могучая власть собира-
ется войти в твою жизнь, и это не твоя власть. Это власть
энергетического тела.

- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мною будет управ-
лять некая внешняя сила?

- Существует множество внешних сил, управляющих-
тобой в этот самый миг, - ответил дон Хуан. - Власть, о
которой я говорю, это нечто, невыразимое языком. Это од-
новременно и твоя власть, и не твоя. Ее нельзя классифици-
ровать, но, несомненно, можно испытать. И прежде всего,
ею, несомненно, можно управлять. Запомни: весьма полезно
управлять ею, но, опять-таки, полезно не тебе, а твоему энер-
гетическому телу. Но энергетическое тело - это ты, так что,
пытаясь описать это, тут можно продолжать до бесконеч-
ности, подобно собаке, кусающей себя за хвост. Язык непри-
годен для этого. Все это выходит за пределы его возможное-
тей.

Быстро стемнело, и листва деревьев, которая еще недав-
но становилась все более зеленой, казалась теперь густо-чер-
ной. Дон Хуан сказал, что если я пристально всмотрюсь в ee
черноту, но не фокусируясь, а особым образом посмотрев
уголками глаз, то увижу быструю тень, пересекающую поле
моего зрения.

- Теперь подходящее время суток, чтобы сделать то, о
чем я тебя прошу, - сказал он. - Для этого требуется на
одно мгновение напрячь внимание. Не прекращай, пока не
заметишь эту быструю черную тень.

Я увидел-таки некую странную черную тень, которая
легла на листву деревьев. Это была то ли одна тень, двигав-
шаяся туда-сюда, то ли множество быстрых теней, двигав-
шихся то слева направо, то справа налево, то вертикально
вверх. Они напоминали мне необыкновенных толстых чер-
ных рыб, как будто в воздухе летала гигантская рыба-меч.
Зрелище захватило меня. В конце концов оно меня испугало.
Стемнело настолько, что листва перестала быть различима,
но быстрые черные тени я все еще мог видеть.

- Что это, дон Хуан? - спросил я. - Я вижу быстрые
черные тени, заполнившие все вокруг.

- А это Вселенная во всей ее красе, - ответил он, -
несоизмеримая, нелинейная, невыразимая словами реаль-
ность синтаксиса. Маги древней Мексики были первыми,
кто увидел эти быстрые тени, так что они всюду преследова-
ли их. Они видели их так, как их видишь ты, и они видели их
как потоки энергии во Вселенной. И они обнаружили нечто
необычное.

Он замолчал и посмотрел на меня. Его паузы всегда
были исключительно своевременны. Он всегда умолкал, ког-
да у меня с языка был готов сорваться вопрос.
- Что же они обнаружили, дон Хуан? - спросил я.
- Они обнаружили, что у нас есть компаньон по жиз-
ни, - сказал он, чеканя слова. - У нас есть хищник, вышед-
ший из глубин космоса и захвативший власть над нашими
жизнями. Люди - его пленники. Этот хищник - наш гос-
подин и хозяин. Он сделал нас покорными и беспомощны-
ми. Если мы бунтуем, он подавляет наш бунт. Если мы пыта-
емся действовать независимо, он приказывает нам не делать
этого.

Вокруг нас была непроглядная тьма, и это, казалось,
обуздывало мою реакцию. Будь сейчас день, я смеялся бы от
всего сердца, в темноте же я был совершенно подавлен.

- Вокруг нас черным-черно, - сказал дон Хуан, - но
если ты взглянешь уголком глаза, то все равно увидишь, как
быстрые тени носятся вокруг тебя.

Он был прав. Я все еще мог их видеть. Их пляска вызы-
вала у меня головокружение. Дон Хуан включил свет, и это
казалось, обратило их в бегство.

- Ты благодаря лишь собственным усилиям достиг то-
го, что шаманы древней Мексики называли "вопросом воп-
росов", - сказал он. - Я окольными путями подводил тебя
к тому, что нечто держит нас в плену. Разумеется, мы плен-
ники! Для магов древней Мексики это было энергетическим
фактом.

- Почему же этот хищник "захватил власть", как ты об
этом говоришь, дон Хуан? - спросил я. - Этому должно
быть логическое объяснение.

- Этому есть объяснение, - ответил дон Хуан, - и
самое простое. Они взяли верх, потому что мы для них пища,
и они безжалостно подавляют нас, поддерживая свое сущес-
твование. Ну, вроде того, как мы разводим цыплят в курят-
нике, они разводят людей в "человечниках". Таким образом,
они всегда имеют пищу.

Я почувствовал, что моя голова болтается из стороны в
сторону. Я не мог выразить свое недовольство и огорчение,
но дрожь моего тела выдавала их. Я трясся с головы до пят
безо всяких стараний со своей стороны.

- Нет, нет, нет, - услышал я свой голос. - Это бес-
смыслица, дон Хуан. То, что ты говоришь, - это нечто
ужасное. Это просто не может быть правдой, ни для магов,
ни для обычных людей, ни для кого.

- Почему? - тихо спросил дон Хуан. - Почему? Пото-
му, что это приводит тебя в бешенство?

- Да, это приводит меня в бешенство, - отрезал я. -
Это v/касно!

- Ну, - сказал он, - ты еще не слышал всего. Подожди
немного, посмотрим, каково тебе будет. Я собираюсь ошело-
мить тебя. Иначе говоря, я собираюсь подвергнуть твой рас-
судок массированной атаке, и ты не сможешь встать и уйти,
потому что ты пойман. Не потому, что я держу тебя в плену,
а потому, что нечто в твоей воле препятствует твоему уходу,
в то время как другая часть тебя собирается прийти в насто-
ящее неистовство. Так что возьми себя в руки!

Во .мне было нечто, что, как я чувствовал, жаждало суро-
вого обращения. Он был прав. Я не покинул бы его дом ни
за что на свете. Но все же мне совсем не была по вкусу та
чушь, которую он нес.

- Я хочу воззвать к твоему аналитическому уму, -
сказал дон Хуан. - Задумайся на мгновение и скажи, как ты
можешь объяснить противоречие между образованностью
инженера и глупостью его убеждений и противоречивостью
его поведения. Маги верят, что нашу систему убеждений,
наши представления о добре и зле, нравы нашего общества
дали нам хищники. Именно они породили наши надежды,
ожидания и мечты по поводу успехов и неудач. Им мы обя-
заны алчностью и трусостью. Именно хищники сделали нас
самодовольными, косными и эгоцентричными.