На Рождество
семейство Кенинсби обычно отправлялось в Истборн. М-р Кенинсби обнаружил однажды,
что несколько праздничных дней лучше провести в отеле, вместо того чтобы превращать
в отель собственный дом. В противном случае молодые люди обоего пола, порознь
и компаниями, будут являться в любое время дня и ночи, а Ральф или Нэнси -
без конца срываться с места навстречу гостям. И хорошо еще, если при этом
они окажутся дома, хуже, если они придут, когда приятелей уже след простыл,
тогда начнутся приставания с выяснениями. Перед напором молодости м-р Кенинсби
чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому каждый год он щедро предоставлял
домашним возможность развлекаться каждому на свой лад. Правда, понять, ради
кого же это делалось, так и не удалось. Предполагалось, что для Сибил это
- необходимость, а для детей - удовольствие. И вот уже несколько лет они ездили
в один и тот же отель, где м-р Кенинсби проводил время за игрой в бридж, наблюдал
за шумными развлечениями молодежи и обсуждал проблемы современной цивилизации
с другими достойными джентльменами.
Порой он слегка досадовал на неблагодарность Сибил. Ему казалось, что даже полная
удовлетворенность, которая была ее обычным состоянием и которую он считал "заторможенностью",
в новой обстановке могла бы окраситься маленькой толикой благодарности. В отеле
всегда находилось несколько приятных женщин, с которыми никто не мешал Сибил
болтать сколько угодно. Конечно, она радовалась поездке - но все-таки не настолько,
чтобы удовлетворить м-ра Кенинсби. Он с ума сходил от этого неизменного благодушия.
Ее, похоже, радовало все, а вот его ничего не радовало.
Но в этом году все пошло наперекос. Началось с Ральфа, который смущенно поведал,
что хотел бы отправиться на праздники к одному приятелю, семья которого жила
в Льюсе. М-р Кенинсби очень сдержанно (по крайней мере, так казалось ему самому)
дал понять, что не одобряет подобных отступлений от распорядка жизни семьи.
Он не стал бы возражать против летних каникул у друзей (он сам в это верил),
но Рождество - особая статья.
На самом деле обычно под Рождество м-р Кенинсби начинал острее осознавать ход
времени, приближение старости и смерти. Каждое Рождество неизбежно приносило
маленькие, но необратимые перемены. Помнится, детство его как-то незаметно ушло,
а на смену пришла юность, потом он женился, а теперь уже и сын с дочерью давно
распрощались с детством и скоро лишатся права на юность, тогда для него останется
только две возможности: либо он успеет увидеть третье поколение, либо Рождество
для него перестанет быть Рождеством. Каждый год в этот праздник, удерживая возле
себя Нэнси и Ральфа, м-р Кенинсби чувствовал, что отодвигает обе неприятные
возможности и входит в Новый год так, словно никакого Нового года и нет, а есть
лишь один и тот же непрерывно длящийся год.
В этом году смерть Дункана неприятно поразила его, а если еще они с Сибил и
Нэнси - между прочим, помолвленной Нэнси - останутся без Ральфа, то угроза неизбежного
одиночества окажется слишком ощутимой. Возникнет дыра, и ее нечем будет заполнить,
нельзя же без конца тешить себя тем, что ты - попечитель сумасшедшего дома,
обладающий определенными привилегиями - например, проходить к столу перед старшими
сыновьями младших сыновей пэров.
Он и сам уже не помнил, когда и оде вычитал эту чушь и зачем рассказал об этом
Сибил. Даже всех наследников младших сыновей пэров не хватило бы, чтобы заполнить
пустоту, давным-давно проникшую в его сердце и с тех пор навечно поселившуюся
там. От нее нельзя было избавиться, она сопровождала его в офис, способна была
отравить любые занятия, проникала в семью, в дом, в отношения со знакомыми и
в политику, в сон и в еду, но иногда она разрасталась до такой степени, что
заливала улицы, по которым он ходил каждое утро, заполняла весь дом, таращилась
на него бессмысленными заголовками газет. "Премьер-министр, читал он в
такие дни, - представил новый законопроект", - и вдруг слова отделялись
друг от друга и теряли смысл. Что такое "премьер-министр"? Пятно,
клякса, ничтожество - и опять перед ним "Тайме", завтрак на столе
и Сибил.
После вероломного отступничества Ральфа м-р Кенинсби подсознательно уже хотел
перемен и для себя. Поэтому массированные намеки Нэнси на возможность провести
Рождество всем вместе у дедушки Генри были встречены куда благосклоннее, чем
обычно встречались подобные предложения. Он не видел в этой поездке ничего особенно
привлекательного для себя лично - но зато у него под рукой будут Нэнси и Генри,
чтобы свалить на них всю вину за перенесенные неудобства, скуку или мрачное
настроение и отвлечься от мыслей о Ральфе, его измене, неизбежных переменах
и возрасте. Существовало и еще одно соображение. Сибил обрадовалась, когда он
намекнул ей, что не прочь принять предложение.
- Боюсь только, тебе будет слишком скучно, - сказал брат - Да нет, не думаю,
- ответила сестра. - Для этого нужно кое-что посильнее.
- И мы ведь не знаем, каков он, этот дед, - добавил м-р Кенинсби.
- Наверняка человек, - отозвалась Сибил, - значит, уже чем-то интересен.
- Послушай, Сибил, - заговорил м-р Кенинсби, едва сдерживая раздражение, - ты
говоришь ерунду. Не может любой человек быть интересен.
- А как же иначе? - спокойно удивилась Сибил. - Ты слышал, чтобы кто-нибудь
жил, например, отдельно от своего тела? Ну, а тело - такая замечательная, интересная
вещь, что об остальном можно и не беспокоиться.
Но брат не желал оставлять волновавшую его тему.
- Насколько я помню. Генри не предупреждал, что дед прикован к постели? - проворчал
он.
- Вот и прекрасно, - порадовалась Сибил, - значит, он не доставит нам никаких
забот. Ты же понимаешь, Нэнси и Генри будет явно не до того, а нам с тобой все-таки
посвободнее.
- Ну вот, не хватало мне еще кормить с ложки дряхлого старца, - вскинулся м-р
Кенинсби. - Нет, я же помню: Генри уверял, что его родственник неплохо сохранился.
Он говорил тебе еще что-нибудь?
- О Господи, конечно, нет! - воскликнула Сибил и спустя полминуты неожиданно
добавила:
- Хорошо звучит.
- Что именно? - опешил м-р Кенинсби. Он испугался, что пропустил в разговоре
какую-то важную деталь.
- А вот это; "О Господи", - повторила Сибил, отчетливо произнося слова.
- Фраза совсем короткая, а все понятно, правда? Я не люблю часто повторять "Боже
милостивый"; люди не всегда понимают, что значит "милостивый".
- Иногда ты становишься так же невыносима, как Нэнси, - заметил брат. - Не понимаю,
какой в этом смысл. Зачем вообще говорить: "Боже милостивый"?
- Да ведь обычно больше и сказать нечего, объяснила Сибил и торопливо добавила,
- извини, дорогой, я как-то не подумала... - она замолчала, подбирая слово.
- Я знаю, - сказал м-р Кенинсби, словно уже услышал его, - но не могу счесть
шутки подобного рода признаком хорошего тона. Юмор вполне может обходиться и
без оскорблений.
- Пожалуйста, прости меня, Лотэйр, - кротко произнесла Сибил. Она старалась
не
называть так брата, поскольку для него имя "Лотэйр" как раз и было
оскорблением, начисто лишенным юмора. Сибил уже трижды пожалела, что не следила
за словами. И так не хватает времени порадоваться всему в жизни. Вот как с этим
именем... Они могли бы вместе с удовольствием пробовать его на вкус.., но она
любила брата и никогда не стала бы навязывать ему чудеса Бога милостивого, поэтому
поспешно сменила тему:
- Нэнси так спешит навстречу будущему.
- В ее возрасте вполне естественно ждать будущего, - заметил м-р Кенинсби.
- А в нашем, - подхватила Сибил, - когда остается уже немного времени, о будущем
как-то и не думается: настоящее вполне устраивает.
М-р Кенинсби чуть не сказал "Боже Милостивый", но совершенно с другой
интонацией. Выждав пару минут, он продолжал:
- Знаешь, Генри предложил отвезти нас на своей машине.
- Ну что же, очень мило с его стороны, - отозвалась Сибил и дала вовлечь себя
в разговор о том, что необходимо взять с собой в поездку.
В конце разговора брат неожиданно произнес:
- Да, кстати, отбери из коллекции карт самые интересные. Захватим их с собой,
и каталог заодно. Особенно - ту колоду, которую мы как-то вечером смотрели.
Нэнси просила. У этого старика, кажется, есть нечто похожее, они с Генри хотят
сравнить. Обычные цыганские штучки! Но раз им нравится... Он обещал показать
ей какие-то фокусы.
- Хочется верить, - заметила Сибил, - что она не станет демонстрировать их нам,
пока не потренируется. Не то, чтобы я не люблю сюрпризы. Просто карточные фокусы
и святость плохо совместимы.
- Святость! - насмешливо фыркнул м-р Кенинсби. - Это у Нэнси-то?
- Дорогой мой, она влюблена, - серьезно напомнила сестра.
- Ну, и при чем здесь святость? - торжествующе вопросил м-р Кенинсби и сполна
насладился молчанием Сибил. А что она могла объяснить человеку, который не видит
очевидной связи между любовью и святостью?
Нэнси не рискнула бы назвать "фокусами" то, что пережила этим вечером,
хотя неделю назад, заговорив о картах, Генри воспользовался именно этим словом.
До Рождества оставалось дней десять. За те две недели, что прошли после знакомства
с коллекцией м-ра Дункана, карты не раз возникали в разговорах молодых людей.
Нэнси в полной мере было свойственно любопытство молодости. Таинственные намеки
Генри уже всерьез заинтриговали ее. Для начала Нэнси сама еще раз рассмотрела
карты и перечитала их описание в каталоге, затем прочла статью "Таро"
в энциклопедии, но ясности это не прибавило.
Этим вечером, уютно устроившись перед камином, она ласково теребила пальцы Генри,
но вдруг повернулась и взглянула молодому человеку прямо в глаза.
- Генри, милый, в чем там все-таки дело с этими картами? Ты так многозначительно
говоришь о них...
- Ничего удивительного, - согласился Генри. -Это очень важно, а насколько -
возможно, будет зависеть как раз от тебя.
- Генри! Ты смеешься надо мной, да? Перестань немедленно, иначе я обижусь!
- Я могу перестать, но тогда ты так и не узнаешь, что потеряла, - невозмутимо
продолжал Генри.
Нэнси протянула к нему руки и трагическим голосом проговорила:
- О я несчастная! А если я сделаю вид, что и не хочу ничего знать, - как ты
тогда будешь выглядеть? Нечестно пользоваться таким преимуществом.
- Если ты действительно не хочешь знать, - задумчиво проговорил он, - я наверняка
не стану тебе ничего рассказывать. В этом-то все и дело. Ты действительно хочешь
знать?
- Я открыла тебе сердце, а ты мне не веришь? возмутилась Нэнси. - Я уже час
изнываю от любопытства, а тебе все мало? Или ты хочешь, чтобы я выпытывала у
тебя это в постели? Между прочим, я этого терпеть не могу. Когда мы проходили
в школе "Юлия Цезаря", там, помнится, была такая фраза:
"Портия - не жена Бруту, а шлюха". Эта Портия мерзкая маленькая тварь,
она все из него вытягивала! Но я клянусь, что "вонжу нож себе в бедро",
если ты мне не расскажешь, и умру, истекая кровью прямо на твои прекрасные брюки.
Генри так крепко взял ее за руку, что взгляд у нее немедленно посерьезнел.
- Если ты хочешь знать, - сказал он, - я расскажу тебе столько, сколько смогу.
А остальное - там.
- Тебе виднее, - серьезно ответила она. - Если это не шутка, тогда испытай меня
и можешь молчать, если я не справлюсь. Но почему-то, - она внезапно улыбнулась,
- я думаю, что справлюсь.
- Тогда принеси карты Таро, если можно, - сказал Генри. - Только тихо. Я не
хочу, чтобы остальные знали.
- Дома нет ни отца, ни Ральфа, - быстро ответила Нэнси, - сейчас принесу, -
и выскочила из комнаты.
Те несколько минут, пока она отсутствовала, Генри стоял, отрешенно глядя перед
собой, и не сразу услышал легкие шаги. Нэнси бросились в глаза нахмуренное лицо
и сосредоточенный взгляд молодого человека, она заметила, как шевельнулась его
ладонь, и состояние Генри тут же передалось ей. Она шла через комнату так, как
идут под венец. Впервые, встретившись глазами, они не улыбнулись друг другу.
Генри взял карты, положил руку на плечо Нэнси и легонько подтолкнул к огромному
столу в центре комнаты. Достав карты из футляра, он умело разложил колоду на
пять стопок.
- Смотри, - начал он объяснять, - вот двадцать две карты - двадцать одна и та,
которая не в счет. Это - Старшие Арканы, и сейчас я не буду тебе про них рассказывать.
Как-нибудь потом. А вот это - четыре масти; в прошлый раз мы не обратили на
них особого внимания, и напрасно. Видишь, какой они необычной формы - не пики,
трефы, черви и бубны, а жезлы, мечи, чаши и монеты, или денарии. Иногда они
изображаются пятиугольниками, но эта форма правильнее. И еще одно: в каждой
масти не тринадцать карт, а четырнадцать. Кроме валетов, дам и королей здесь
есть еще рыцари. Ну вот, например, валет, иногда говорят - паж жезлов, а перед
ним - рыцарь, дама и король жезлов. То же самое - с мечами, чашами и денариями.
Смотри, вот они.
Нэнси наклонилась над столом, внимательно рассматривая карты. Немного помолчав,
Генри продолжил.
- Эти карты - прообраз всех остальных. Никто не знает, откуда они взялись. По
преданию, впервые о них узнали от испанских цыган в тринадцатом веке. Кое-кто
считает их гораздо более древними. Говорят даже о Египте, но важно не время,
которое стоит за ними, а процесс, который с ними связан. Колод Таро существует
множество, но оригинал один, и в нем скрыта тайна, которую я хочу показать тебе
в канун Рождества. Именно из-за этой тайны, и только из-за нее, эта колода так
много значит.
Он снова помолчал, взглянул на руки Нэнси, лежавшие на краю стола, и заключил:
- Все на свете взаимосвязано - образ с образом, движение с движением: иначе
мир был бы лишен истинного смысла. И мы - ты и я - должны обрести силу смысла
этих взаимосвязей. Ты понимаешь, о чем я?
Нэнси подняла глаза от стола и Генри увидел, что она улыбается.
- Дорогой, - прошептала она, - как я могу не понимать? Тут мне и карты не нужны.
Рассказывай дальше: покажи мне, какое отношение к этому имеют Таро?
Пожалуй, Генри слегка растерялся. Выходит, то, что он с таким трудом искал,
яснее ясного этой удивительной девушке? Он продолжал объяснения уже не таким
самоуверенным тоном.
- Четыре масти связаны с четырьмя земными стихиями. Ты сейчас сама в этом убедишься,
если захочешь, и если древние предания моего народа говорят правду. Этой колоды
у нас не было уже больше двух веков, и, похоже, за все это время никто не пытался
работать с ней. Последний раз она возникла при королеве Елизавете, когда один
из моих предков бежал в Англию, спасаясь от преследований испанцев. Тогда с
помощью карт он поднял ураган, погнавший Великую Армаду на север, мимо берегов
Шотландии.
Нэнси нахмурилась. Генри тут же замолчал и она решилась спросить:
- Ты хочешь сказать... Ты имеешь в виду, что он... Прости, дорогой, я, кажется,
не понимаю. Как он мог поднять ураган?
- "Перебирает карты ветер", - отозвался Генри. - Не старайся поверить
сразу. Считай, что это - легенда. Просто представь, как безвестный беглец, бродяга,
стоит ночью на морском берегу и тасует карты - вот эти самые, - он накрыл ладонью
стопку с жезлами. - Он до тех пор перемешивал их с воздухом, пока не поднял
бурю и не направил ее через море, на погибель флоту короля Филиппа. Ну, представила?
- Да, - неуверенно отозвалась Нэнси. - Сумасшедшая сцена, но это я могу представить.
Генри наклонился, молча собрал со стола и положил в футляр мечи, жезлы, чаши
и Старшие Арканы. Потом отодвинул футляр в сторону и взял карты с денариями.
- Ну а теперь, - он улыбнулся, - посмотрим, что могут сделать наши руки вместе?
- Командуй, - коротко ответила Нэнси.
Он дал ей четырнадцать карт, встал за ее плечом, помог разобрать карты - по
семь в каждой руке - и положил ладони на ее запястья.
- Теперь слушай внимательно, - шепнул он ей в самое ухо, - думай о земле, о
садовых грядках, о суглинках на полях, о пыли на дорогах; о той земле, на которой
растут цветы, о земле, которой когда-нибудь будут преданы наши тела, о земле,
из которой состоят острова и континенты. Можешь?
- Да, Генри, - тихо откликнулась она, чуть помедлив на втором слове, еще полнее
отдаваясь его воле.
- Земля, земля, на которой все растет и умирает, - снова заговорил он, - наполни
свое сознание этим образом. И расслабь руки, пусть они будут готовы тасовать
карты. Держи их уверенно, нелегко, и если почувствуешь, что они хотят двигаться
- не мешай им, просто помогай скользить и перемещаться. Ты не боишься?
- А надо? - простодушно спросила Нэнси.
- Никогда не бойся, - ответил он, - ни сейчас, ни потом. Не бойся. Это - знание,
и нам оно должно пойти на пользу. А теперь - начали.
Нэнси сосредоточилась. Она начала настраивать сознание на заданный образ, сначала
- в общих чертах, потом все увереннее и конкретнее. Она думала о садах, о земле,
от которой зависит рост растений; иногда она сухая как пыль, иногда набухает
влагой и становится жирной грязью. В ней ползают черви, корни травы пробираются
вниз. Нет, корни и черви ни при чем - только земля, плотная густая земля.
Огромные корни деревьев погружаются в нее все глубже - она мысленно следовала
за ними, сопровождая каждый все утончающийся корешок. Она наполнялась землей,
погружалась в землю; вот она сама, как корень, вросла в землю по плечи. Комья
чернозема разваливаются под натиском лопаты.., нет, это разваливаются ее мысли...
Рыть... Норы, ямы, шахты, туннели, могилы - нет, это уже не земля. Могилы -
тела, лежащие в них, снова уходят в землю, становятся землей. Земное - земле.
И сама она тоже земля: колени, бедра, плечи. Земля у нее в руках, земля на ладонях.
В земле - родники, глубинные ручьи, водоемы, колодцы, реки; потоки воды мчатся
меж скалистыми берегами или спокойно текут по поверхности. Земля долго стискивала
их, они пробивались наверх... - Нет, не вода - земля. Ноги прильнули к ней,
врастают в нее, все сильнее ощущение единения с материнской стихией. Где-то
есть скалы, но сама она - не скала, пока не скала. Что-то живое, похожее на
нетерпеливую воду, бурлило в ней, что-то инородное стремилось проникнуть в ее
естество. Губы стали шершавыми, лицо, наверное, потемнело под слоем земли. Она
хотела поднять руку и смахнуть грязь со щек - только не ладонью, потому что
ладонь тоже была в земле, она чувствовала отдельные песчинки. Пальцы разминали
земляной ком. Она сжимала землю, старалась удержать, не уронить ее.
"Мягче, не так резко", - прошептал в ухо чей-то голос. Звук вернул
ее к началу, разрушил чары. Она снова увидела карты, свои руки и руки Генри,
увидела, как ее пальцы тасуют карты, все быстрее и быстрее. Она попыталась уловить
ритм их движения, это ведь не она задавала его. Теперь стало понятно: ощущение
земли, готовой просыпаться между руками вызывали карты. Они будто сами сновали
туда-сюда: вот наверху оказалась четверка с денариями, потом - туз, мгновенье
спустя - рыцарь, потом король в шляпе, с бородой в четыре пряди, держащий монету
рукой, затянутой в перчатку. Монета сверкнула и тут же снизу выскользнула новая
карта. Рука Нэнси помогла ей лечь наверх. Это была девятка денариев. Она услышала
легкий звук - странный, несмолкающий звук, похожий на слабое шуршание. На картах
был песок! Или песок на ее руках? Откуда этот шелестящий шорох? Он не пригрезился
ей, как не пригрезилась и субстанция, скользящая между пальцами. Под руками
с картами она увидела стол, но какая-то странность в нем заставила ее вглядеться
повнимательнее. Он же был черный - ну конечно, черный, а теперь это была тусклая,
рыхлая поверхность, а от ее рук словно стекало облако. Именно оно рождало звук.
Что-то падало - наверное, земля; дождь из комочков земли стекал с ее ладоней,
он уже присыпал часть стола, а комочки земли все продолжали падать, комочки
настоящей черной земли...
"Спокойно", - произнес голос у самого уха. Ей внезапно захотелось
отшвырнуть карты прочь если бы только она смогла оторвать от них руки! Но теперь
было уже поздно: ее земляные руки принадлежали самой земле, той самой, что возникала
и перекатывалась между ее пальцами, земле, уже скрывшей шестерку.., и двойку.
Но рядом были и другие руки. Она прижалась тыльной стороной кистей к ладоням
любимого и сказала, стараясь произносить слова как можно спокойнее: "Может,
хватит пока?"
Ей ответил глубокий вздох, а затем голос Генри.
- Хорошо, - произнес он. - Спокойно, спокойно, думай вместе со мной, думай о
картах - карты простые рисунки - просто черные линии и пятна краски. Сожми их,
сильнее! Теперь сожми их сама крепче.
Казалось, ее рукам пришлось вступить в короткую схватку с тем, что они держали,
но карты сопротивлялись недолго. Борьба, если она и была, завершилась. Сильные
руки Нэнси сжали карты, подровняли их, пришлепнули сверху. Генри снял ладони
с ее кистей и взял колоду. Нэнси тут же шагнула в сторону и посмотрела на стол.
На нем лежала горка чернозема, словно только что из сада.
На нее навалилась такая слабость, что она покачнулась. Сильная рука Генри придержала
ее, помогая опуститься в кресло.
- Все в порядке. Погоди минутку, - с трудом произнесла Нэнси, не отпуская его
руку. - Пустяки, пробормотала она сама себе, - все очень просто. Наверное, я
просто не привыкла к таким вещам - в этом все и дело.
Она даже не подумала, что случившееся может быть каким-нибудь ловким фокусом.
Генри не мог так шутить. Однако на обеденном столе лежала земля. Тетя Сибил
удивится, откуда она здесь взялась. Нэнси зажмурилась, а когда открыла глаза,
у нее почему-то открылся и рот. Горка земли оставалась на месте.
- С тобой все в порядке? - заботливо спросил Генри.
Нэнси собралась с силами.
- Да. Генри. Что это было? Я хочу сказать...
- Ты испугалась! - с упреком произнес он.
- Ничуть! - ответила она.
- Если ты боишься, то я не смогу тебе ничего рассказать. - Генри вздохнул. -
Я не смогу разделить с тобой свое знание, если ты этого не захочешь. А ведь
ты видела только начало; тебе лучше сразу это понять.
- Да, милый, - сказала она. - Не будь со мной таким суровым. Все случилось так
неожиданно, правда? А она.., она настоящая?
Он зачерпнул немного земли и снова бросил на стол.
- Вполне. Хоть цветы сажай.
- Тогда, - в голосе Нэнси пробились истерические нотки, - позови Агнес, пусть
она уберет здесь.
- Потрогай, - предложил Генри, - подержи в руках, убедись, что она настоящая.
- Ни за что! - воскликнула Нэнси. - Генри, я прошу тебя - позвони. Я хочу посмотреть,
как Агнес соберет ее в ведро. Это лучшее доказательство.
Явилась Агнес с ведром и быстро навела в комнате порядок. На лице служанки отразилось
только легкое недоумение и недовольство. Понятно, не ее это дело, чем занимались
мисс Нэнси и молодой человек, но результат - вот он, - грязь на обеденном столе.
Агнес протерла столешницу и удалилась. Нэнси замерла в кресле, и в комнате надолго
повисла тишина.
Наконец девушка шевельнулась и посмотрела на Генри.
- А теперь рассказывай, - потребовала она. Он стоял, прислонившись к каминной
полке и поглядывая на нее сверху вниз.
- Я уже все рассказал тебе. Все в мире взаимосвязано; некоторые связи видны
лучше, другие - хуже. Между этими картами, - Генри показал на кожаный футляр,
- и природными проявлениями существует очень тесная связь...
Она перебила его.
- Да, дорогой, можешь не объяснять. Просто скажи мне еще раз то, что ты говорил
про ветер, и про все остальное.
- Земля, вода, воздух и огонь, - начал Генри. -Денарии, чаши, жезлы, мечи. Когда
руки знающего человека встречаются с картами, карты оживают...
Она поглядела на свои руки, лежащие на коленях.
- И руки могут это сделать?
- Они могут все, - сказал Генри. - Они обладают силой.
- Но зачем тогда карты?..
Молодой человек улыбнулся. Нэнси вдруг потянулась к нему, он наклонился и нежно
взял ее за руки. Движение захватило ее, но все-таки это она поднялась с кресла,
а не он склонился к ней. С минуту, пока он шептал какие-то милые пустяки, голос
его не покидала радостная энергия, а когда он, наконец, медленно отпустил ее,
движение чем-то напомнило Нэнси мастера, который убирает драгоценный инструмент
до той поры, пока он не понадобится снова. Генри не спускал с нее глаз - так
проверяют, в порядке ли сложное и тонкое устройство, не пострадало ли оно в
ходе эксперимента, для которого, собственно, и было предназначено.
Нэнси поправила волосы и снова села.
- В следующий раз я лучше подготовлюсь.
- А будет следующий раз? - поинтересовался он. Нэнси серьезно смотрела на него.
- Если захочешь. Если тебе нужна моя помощь, я готова. Но в следующий раз, пожалуйста,
сначала расскажи мне побольше. Почему это вообще происходит?
- Почему - не знаю, - ответил он, - зато знаю, как. Эти карты связаны с одной..,
хм, вещью, которую я покажу тебе на Рождество, и связаны с.., нет, тут словами
не объяснишь.., скажем, с Танцем.
- С танцем? - удивилась Нэнси.
- Это не обычный Танец, нет, лучше сказать: это намного больше, чем Танец, -
ответил Генри. -Сама увидишь. Земля, огонь, ветер, вода - и Старшие Арканы.
Когда они вместе с картами, открывается путь к всеведению, к предсказанию будущего.
Ах, Нэнси, если ты увидишь то же, что вижу я, и захочешь того же, чего я хочу,
перед нами откроется Путь! Если его вообще можно найти, то только так. - Он
порывисто подошел к ней. - Руки! воскликнул он. - Руки - это все, ну и еще то,
что стоит за ними. Надо ощутить в себе ритм: дай мне - и возьми.
Ее увлекла пылкость, с которой он говорил сейчас.
- Что ты собираешься делать? - спросила она, краснея.
- Кто знает? - ответил он, еще крепче сжимая ее пальцы и взмывая на крыльях
собственной громадной мечты. - Творить!